Злодей без сказки

Samuel Barber — Adagio for strings

Это было странно и непривычно — испытывать волнение. Время утекало, приближая встречу с ней, и сердце аритмично ударило под рёбра. Джим положил пальцы на запястье и про себя отсчитал до десяти. Сто. При обычных восьмидесяти — показательно. — Надо же, — расхохотался и салютовал триптиху бокалом красного вина. Радости же не было и близко — врать самому себе Джим благоразумно не стал.   *   Он отпустил всех, кто мог мешаться по ногами, и когда в дверь постучали, распахнул её сам. Эллен выглядела прекрасно, не смотря на то, что заметно похудела. Джим подозревал, что виноват в этом никто иной, как он сам, но ощутить вину в полной мере, к счастью, был не способен. Она прожгла его долгим взглядом, и Джим отступил в сторону, подбородком указывая вглубь особняка: — Прошу, мисс Стюарт. Располагайтесь и будьте как дома. Он был любезен и принял пальто из её рук. Эллен отошла на безопасную дистанцию сразу же и без лишних церемоний сказала: — Мне нужно знать, что Майкл жив. Скажи мне, что он жив. Джим растянул губы в улыбке: ну наконец-то, наконец-то кончились фамильярности, терпение, вечные страхи, держащее в рамках приличия и правильности обращение «мистер Мориарти». Облегчение, вот что испытал Джим, когда она стряхнула с себя всю эту шелуху и пошла в маленькую, но такую смелую атаку. — Эллен, разве дела решаются в прихожей? Дурной тон нам с тобой не к лицу, — и, мягко коснувшись её локтя, повёл за собой в гостиную. Эллен напряглась всем телом, но руку не одёрнула — Джим театрально распахнул глаза и шумно выдохнул: — Ты только посмотри, что тут у нас. Эллен застыла перед триптихом в немом изумлении, и это, чего уж греха таить, Джиму это польстило. — Как это возможно? — и после скорого осмотра заключила. — Это не репродукция. — Всё возможно в этом мире, если есть власть и деньги. — «Страшный суд»... Она же висела в Национальном музее в Польше. Джим раскинул руки в стороны: — Я могу получить очень-очень многое, если захочу. — Так что же ты хочешь от меня? Вечер переставал был томным, а они ещё даже не поужинали. Джим начинал закипать и потому холодно ответил: — Это ты назначила мне встречу, Эллен, а значит тебе что-то нужно от меня. Но я ещё раз повторюсь — дела так не решаются, поэтому прошу за стол, ужин остывает. — Конечно, — её голос дрогнул, и Джим поджал губы. Жестокость была так обыденна, так привычна, но причинять боль этой женщине становилось всё сложнее. По стуку в висках Джим понял, что сто ударов в минуту сегодня точно не предел. И чтобы не превратить их встречу в поле боевых действий так скоро, он сменил гнев на милость. Пусть выдохнет хоть на минуту. — Майкл жив и здоров. Считай, как на курорте. Разливая по бокалам вино, внимательно следил за реакцией, и был поражён метаморфозе: в одно мгновение черты её лица стали мягче, а плечи расслабились. Это было красиво — настоящее произведение искусства, и Джим сохранил внутри себя под грифом «секретно», положил в самый дальний угол души, чтобы однажды вернуться и насладиться этим сполна. А сейчас же сел напротив, отсалютовал ей бокалом и произнёс тост: — За верных друзей! Эллин усмехнулась и осушила бокал до дна. Такой прыти Джим, пожалуй, был рад. Всё лучше, чем страдания по доходяге Феберу. Ей-богу, и что она в нём нашла? — Если планируешь напиться, то моя винная коллекция в твоём распоряжении. — Как мило с твоей стороны, — от яда не сдержалась, но Джим простил — женщины не могут иначе, так уж устроены. Бутылка осталась рядом с Эллен, и она налила второй бокал без раздумий. Сделала ещё глоток и перестала сводить свой взгляд с него, будто пытаясь пролезть под кожу. Гипноз, которому он отдался без остатка. — Скажи, что мне нужно сделать, чтобы Майкл вернулся домой и его не посадили? Нужен мой бизнес, любой из них — пожалуйста, забирай. Мне... больше нечего предложить тебе, Джим. Это всё, что у меня есть. — Позволишь? Я кое-что забыл, — вместо прямого ответа сказал он и спешно устремился в соседнюю комнату. Закрыл глаза, сделал вздох и судорожно начал перебирать пластинки. Нужно было найти ту самую. Ту самую музыку, которая прогремела в его сознании, когда Эллен показала слабость, ничего не оставив за душой. Нужна была та музыка, чище которой Джим не слышал ничего.   Нашёл, сжал в руках и выдохнул. Иголка дёрнулась над пластинкой, сделала круг, второй, и «Адажио для струнных» разлилось нежной и скорбной негой вокруг. Джим поправил лацкан идеально сидящего пиджака и вернулся обратно. Эллен сосредоточенно отрезала кусочек стейка и так же сосредоточенно жевала, а Джим всё смотрел и смотрел на неё, и не мог поверить, что музыка и женщина могут быть так похожи. — Ты ответишь мне? Джим задумался и вернулся в старую-добрую игру с улыбкой: — Мне ничего не нужно. По крайней мере, у тебя нет того, что могло бы мне понадобиться. Эллен молчала долго, всматривалась в картину, будто силясь понять что-то важное, и в итоге тихо засмеялась. Её глаза сверкнули по-дикому, и Джим вспомнил пророческую мысль про заразительное безумие слишком поздно. Его отвлекли слова — не могли не отвлечь, потому что были розгами и полосовали его беспощадно. И в глубине души он знал — заслужил. — Нет, Джим, как раз таки то, что необходимо тебе, как воздух, у меня есть. И ты это знаешь, но ещё не чувствуешь. Что ж, — Эллен улыбнулась, как Джоконда, и у Джима по спине пробежал могильный холод. Он был парализован ею и ждал раскрытия той тайны, что вот-вот должна ему открыться. И Эллен поделилась ею сполна. — Ты почувствуешь. Одно мгновение, и мир побагровел в его глазах. Звон разбитого стекла, резкий, отчаянный взмах руки и кровь, её струящаяся кровь. Пульс был за двести, гремел в груди, в висках, и пальцы не слушались. Будто сквозь пелену он кричал в трубку: — Скорую, быстро! Вскрыты вены на левой руке. Как? Чёрт побери, вдоль, как надо! Да, хорошо, ремень есть, есть... Сделаю, только быстрее сюда! Эллен опала на стул, отрешённо смотря на открытую рану, и хотелось её добить, потому что оказалась как никогда права со своими грёбаными заключениями, и теперь он действительно чувствовал. Чувствовал так много и так сильно, что впору было выть, но получалось только просить: — Не отключайся, смотри на меня, слышишь? А она тянулась за вином, доводя его до приступов бешенства. Бутылка полетела в стену, капли вина окропили Мемлинга, и суд стал ещё страшнее. Своим ремнём он передавил ей руку, затянул, что есть силы и, спустив на пол, прижал к себе, как ребёнка. Она не противилась, лишь смотрела на триптих и улыбалась, как чёртова Джоконда. — Отпусти его. Джим слышал слёзные мольбы, проклятия в свой адрес и наизусть знал вкус истинного людского отчаяния, но так искусно, так мастерски ещё никому не удавалось выкрутить его игру в обратную сторону. А у Эллен вышло с первого раза, и он сдался. Впору было рукоплескать столь славной трагикомедии, но его руки зажимали её рану найденной на столе салфеткой, и пришлось отложить аплодисменты на потом. — Отпущу, только не засыпай. — Я здесь. Минуты тянулись бесконечно. Он пообещал себе, что убьёт того, кто ответил на звонок, собственноручно и жестоко. И плевать, что ненавидел мараться в грязи — здесь это стало бы долгом чести. Спасало одно — Эллен была в сознании. Вой скорой помощи показался Джиму музыкой лучшей, чем адажио. Не задумываясь, клеймил поцелуем в висок и бросился к двери, как ошпаренный.   В частной больнице Джим пробыл до часу ночи. Выяснил все детали операции, каждого запомнил, чтобы или отблагодарить за работу, или же наказать — в зависимости от результата, — и, с горем пополам, по настоянию лечащего врача, был оправлен домой.   * Остаток ночи просидел у стены. Триптих был залит вином, гостиная — кровью, а Страшный суд вершился там, где удары отбивали обычные восемьдесят в минуту. Брависсимо, Эллен.