Невольница, которой не нужна свобода

Свое возвращение во Флоренцию невольница помнила смутно. Несколько раз во время путешествия она приходила в себя, но только для того, чтобы вскоре вновь погрузиться в беспамятство. Ее воспоминания о поездке так и остались навсегда чем-то неясным, фрагментарным, отрывочным. Чем-то похожим на дурной сон, который уже изгладился из нашей памяти, под влиянием других, более интересных событий, но тем не менее оставляющий свой мрачный отпечаток. Она не помнила, да и не могла помнить, как ей перевязали рану, как ее отнесли в карету, как сворачивали свою засаду разбойники. Это все она узнала потом, значительно позже. В те редкие мгновения, когда ее молодость и жизненная сила брали верх над слабостью и смертью, она слегка приоткрывала глаза, и первое, что видела перед собой – лицо графа. И это лицо казалось ей взволнованным. Она слышала его шепот, ей мерещилось, точно его голос окликал ее по имени, и она пыталась улыбнуться ему, но вскоре вновь погружалась в головокружительный и хаотичный мрак. Она не могла выглянуть в окно и посмотреть, с какой скоростью мчались лошади, но быть может, это было к лучшему. Еще по дороге в Монтеминьяйо, ей казалось, что карета едет слишком быстро. Сейчас же, создавалось впечатление, что эта упряжка не скачет, а летит. Могло показаться, что, точно повинуясь мистической воле провидения, эти превосходные кони сумели отрастить себе крепкие и упругие крылья, способных рассекать знойный итальянский воздух. Но, хотя невольница и не могла оценить зрительно того, как молниеносно пролетают мимо ветвистые, испещренные серыми морщинками деревья, она ощущала все трудности этого непростого пути. Каждая ямка, случайный камешек или мельчайшая неровность на дороге отдавалась болью в непрерывно ноющей ране. И невольница пыталась подавить стон, который неизменно срывался с ее страдающих уст. Желая сдержаться, она кусала до крови себе губы, и тогда ее попытки были близки к успеху и вместо стона в карете раздавался прерывистых вздох, но новый ухаб на дороге, причинявший все более невыносимую боль заставлял ее стонать еще громче прежнего, пока милосердная рука беспамятства не касалась ее в очередной раз. Практически всю дорогу граф не отводил взгляда от лица невольницы, омраченного беспокойным, тревожным сном. Он слышал ее прерывистое дыхание, и понимал – они могут не успеть, хотя карета мчалась вперед с такой скоростью, точно ей помогали Ангелы. Граф смотрел на муки этой молодой невинной души и его сердце, в котором, как он был уверен, прежде умерли все чувства и не осталось место состраданию, сжималось от тоски и жалости к несчастному молодому созданию. Прежде чем приступить к своей главной миссии – возмездию, он был вынужден, подобно герою Данте Алигьери пройти по всем кругам Ада. Он наблюдал за самыми страшными пытками и казнями. Он сотню раз смотрел в лицо смерти и видел, как она костлявой рукой уносит с собой души осужденных на казнь. Он видел, как преступникам дробят кости, как пронзают насквозь их тела, как льют на нагие фигуры кипяток. Он слышал множества голосов, на разный тон моливших своих палачей о пощаде. Раз за разом устраивал он себе это страшное развлечение и цель всех этих зрелищ была одна – не дрогнуть в ответственный момент отмщения. Не свернуть с пути, не испытать слабости по отношению к врагам, поправшим законы земные и небесные.Он прекрасно помнил, в какое чувство ужаса привело его первое зрелище казни. Затем на смену ему пришло равнодушие, а потом странное, необъяснимое удовольствие. И все же ни одна из казней не могла удовлетворить его. Наблюдая за самыми жестокими пытками, каким подвергали преступников по всему миру, граф понимал – его жажда возмездия не будет удовлетворена, если он просто увидит голову Фернана де Морсера на плахе. Отнять жизнь врага – занятие не трудное, особенно если ты сказочно богат. Отнять у врага смысл жизни – задача трудная. Сбросить маску с лицемера – практически невыполнимая.Но он готов ее выполнить, правда, для этого необходимо вырвать сердце из груди, задушить в себе любой намек на на жалость. Вот только затоптать сострадание к этой невинной девочке он не мог. Монте-Кристо коснулся рукой побледневшего личика девушки. - Ты не умрешь, Гайде, - прошептал он. – Держись, совсем скоро ты будешь в безопасности. Из уст раненной албанки в очередной раз вырвался стон. Но теперь он был слабым, точно жизненные силы уже спешили покинуть это тело и устремиться ввысь к лунному свету. Она слабела с каждой секундой и уже была пленницей между двумя мирами – земным, все еще державшем ее в этом хрупком теле, и небесном – зовущем навстречу. И этот зов был силен. Она уже видела перед собой необъятную белую дорогу. Жуткую белую дорогу, дорогу средь пустыни, в которой нет ничего кроме песка, желтого солнечного диска и этой страшной дороги. В своем бреду она вступила на нее, и казалось ей, что слышит впереди она смех прекрасной Василики и спокойный размеренный голос Али Тебелина. Ей чудилось, что они повторяют ее имя, и она готова была пойти на зов. Но другой голос - мужской, чужой и холодный не отпускал ее слуха. - Ты не умрешь… ты не умрешь – звучало в ее ушах, и она останавливалась, не решаясь идти вперед в неизвестность. Между тем жар пустыни становился невыносим. Она чувствовала, как хочет пить и понимала, что там впереди, где прежде ей мерещились голоса полузабытого детства ее, ждет спасение, оазис с живительной водой. Стоит лишь отказаться от того, чужого голоса и пойти вперед по белой жуткой дороге. Невольнице приходит понимание, что пути назад не будет. Что та жизнь, за которую она отчаянно цеплялась где-то в закоулках умирающего сознания, будет навсегда утрачена. Но она сделала шаг… От тяжелых раздумий графа отвлекла повисшая в карете тишина. Нет, по-прежнему слышалось ржание лошадей, стук колес по дороге, резкие удары кнута, погоняющего упряжку и другие звуки, сопровождающие перемещение кареты. Здесь тишина была иного рода. Мертвенная, расположившаяся внутри кареты, и надежно закупорившая остальные звуки со всех сторон. Невольница застыла неподвижно, бледная, точно восковая фигура, грудь ее не вздымалась, тяжелого, прерывистого дыхания не стало слышно. Маленькое зеркальце, поднесенное к губам девушки, осталось прозрачным, точно слеза. Невольница перестала дышать. В этот момент карета, управляемая Али, ворвалась в город, но ждать, пока они окажутся в доме Монте-Кристо уже не мог. Время шло на секунды, и каждая секунда промедления высасывала из албанки жизнь. Она становилась все более похожа на куклу, изломанную и брошенную на произвол судьбы. В руке графа блеснул небольшой флакончик с красноватой жидкостью. Осторожно Монте-Кристо влил несколько капель этого снадобья в приоткрытые уста албанки. Снадобье оказало свое воздействие. Девушка судорожно дернулась и из груди ее вырвался звук, похожий на хрип. Дыхание возобновилось. В этот момент Али остановил карету. Граф, подхватив невольницу на руки, отнес ее в опочивальню, в то время как его верный нубиец, повинуясь одному лишь жесту своего господина уже умчался за самым лучших из лекарей в Италии.