Что если?..

«Кто он?» Он спрашивает ее об этом так часто, что строить из себя непонимание становится невозможным. Поначалу вопрос был безобидным. Он мог спросить это невзначай, когда они шли с мельницы домой или пытались заставить мула на пахоте сдвинуться с места. Потом он внезапно спросил об этом ночью, когда Мариан тихо ругаясь, собиралась с сеновала домой, вытаскивая из непослушных волос целые пучки соломы. Однажды этот вопрос возник прямо посреди животного соития, срываясь с его губ одним из стонов. Теперь он спрашивает постоянно, не давая Мариан прохода. Неуверенный, ревнивый, глупый мальчишка! Она не может избегать его. Она не в силах продержаться дольше двух часов, как в груди появляется ноющее чувство тоски и скребучее – боли, будто ее режут по живому. С того момента, как они снова переплыли реку и вернулись домой поздней ночью, Мариан начинает понимать – что какую-то часть себя оставила на той стороне. Ту часть которая содержала мораль и здравомыслие… Все же, что осталось при ней, неотвратимо и безудержно любит Карвера всем своим естеством. Желает его. Нет, не желает, хочет, теряя голову, до свирбящего зуда и тупой боли, до дрожи в ногах. Это все неправильно, неестественно, гадко и стыдно! Мэри теперь не может в смотреть в глаза матери, становится нервозной, часто садится мыться и застревает у бочки по несколько часов, пытаясь отмыть его запах… ей, кажется, что все узнают… по ее грязному взгляду, по запаху его пота и семени, которым она пропиталась насквозь за последние недели. И тогда она умрет, рассыплется на части от стыда. Их связь неправильна. Она была бы неправильна, даже если б братом и сестрой они не были – Карвер младше Мариан на шесть с лишним лет. Никто бы не понял. Подобное было недопустимо. Нельзя! Но от того, что нельзя – ей хочется сильнее. Он трахает ее часто и больше всего любит брать сзади. Ему нравится играться с ней, с ее молочно-белой кожей, такой же, как у него самого – лишь ущипнув, можно оставить след. Иногда он почему-то берет в руки и целует ее босые ступни, с одержимостью во взгляде, а припадая к ее соскам, так жадно сосет и кусается, что боль превращается в тягучее, искаженное наслаждение и Мариан даже нравится грубость... Поначалу они осторожны. Договариваются заранее, выбирают место и время, такое, чтоб их не могли застукать. Но чем дальше все заходит, тем сильнее кружится голова от похоти… и становится плевать на осторожность. Карвер становится грубее и требовательнее. Однажды их чуть не застает присмиревший с недавних пор Винс, и, кажется, даже эта дура Мэнди начинает что-то подозревать. Мариан до сих пор не понимает, почему позволяет взять себя у стены, стоя, грубо, в закоулке за домом Рейнольдов. Почему она не может отбиться от него, когда в поле они бросают работу и занимаются любовью прямо на пашне? И где опять ее разум, когда она пускает его ночью в свою комнату? Они трахаются прямо там, на полу, чтоб не скрипеть кроватью, и Мариан до боли в челюстях закусывает край своей сорочки, чтоб ее стоны не разбудили мать и сестру. Стыдно… Создатель, как стыдно… и так хорошо… - Кто он? – спрашивает Карвер, резко вставляя и останавливаясь, наблюдая в глазах женщины под собой туман вперемежку со страхом и стыдом. Мариан сдавленно дышит, делая вид, что не слышит вопроса. Руки ее пытаются ласкать его, но в этот раз… что-то не так. Разве только в этот раз?.. - Кем он был? – повторяет брат, повелительно двигая бедрами, вдавливая женщину под собой в деревянный пол. Он становится чересчур грубым, и это вырывает Мариан из липкого тумана, она с ясностью глядит в глаза брата и видит там… ярость. Ей хочется сопротивляться. Больно. Тяжко. - С кем ты была, Мариан?! Отвечай мне… - он сжимает со злобой ее кисти, так, что еще немного и, кажется, сломает их. - Прекрати… - хрипит Мэри, пытаясь вырваться. Но он не дает ей и шанса, а чтоб не мешала ему, переворачивает на живот одним рывком, и продолжает вставлять дико, как собака. Мариан рычит от злости, пытается уползти, но только лишь дерет и занозит коленки… а внутри все бурлит от его грубости, и что-то, что-то жаркое хочет вырваться из нее наружу истерическим криком. - Пусти меня… сейчас же! - Кто он? – повторяет брат, как заклинание, ожесточенно. Мэри хнычет от боли, хнычет от собственного бессилия и сдается, выпуская из себя то, что жжет изнутри. Слезы проворными струйками стекают по красным щекам в приоткрытый, искривленный в гримасе рот. Внутри все сжимается в судорогах подступающего оргазма и Мариан тоненько стонет. - Мэри? – раздается вдруг откуда-то издалека голос Бетани. Все обрывается. Карвер замирает, взмокший, жадно вдыхающий воздух трепещущими ноздрями. Он все еще внутри Мариан, все еще не готов покончить с этим. Он прислушивается чутко, как и Мэри, к скрипу половиц под мягкой поступью их сестры. - Мариан, с тобой все в порядке? – неуверенно и тихо произносит ее ласковый голос совсем недалеко от двери. Иглы острого, непередаваемого, ледяного ужаса пронзают Мэри, большие голубые глаза с узкими точками зрачков косятся на дверь. - Мне… снился кошмар. Все… все хорошо, - каким-то невероятным образом она берет себя в руки. Пульсация неподвижного члена во влагалище едва не сводит ее с ума. Бетани уходит не сразу. Слышно, как она мнется за дверью. - Хочешь рассказать? – робко спрашивает девушка по ту сторону двери, прислоняясь лбом к дверному косяку. В этот момент Карвер проводит рукой по спине Мариан снизу вверх, заставляя женщину вздрогнуть, и хватает ее за волосы. Открыв рот в беззвучном крике, едва сознавая, что делает, она отрывает руки от пола и поднимается на колени, облокачиваясь на грудь брата, прилипая к чуть подостывшему, потному мужскому телу. В этой позе Мариан лишь больше насаживается на его твердую плоть. - Скажи, пусть уйдет, - шумно шепчет Карвер сестре в шею. И начинает двигаться, крепко удерживая ее в своих руках. Мариан не может сопротивляться. - Бетани… Толчок. Наглые руки собственнически сжимают грудь, тянут и теребят соски. - Нет, не… Еще пара толчков, выбивающих воздух из легких. Мужские пальцы намеренно причиняют ей боль. - Уходи. Просто уходи! – Мариан почти умоляет. Бетани молчит, ее недоумение и подозрение как будто висит в воздухе. Она… определенно слышит. Слышит, но боится поверить. Что если… Ее поспешный уход двое любовников в комнате оставляют без внимания. Не смотря на всю боль, на это грубое насилие, Мариан кончает, когда внутрь ей выстреливает горячая струя спермы. Она издает тихий писк и обмякает в руках брата, как безвольная кукла. Карвер долго не решается ее отпустить. - Ты сама виновата, - выдыхает он вместо того, чтоб извиниться. Потом поднимает, держа бережно, прижимая к себе, словно убаюкивая, и кладет на кровать, укрывает. Мариан послушна, как ребенок. Она не смотрит на него, но он видит застывшее в ее небесно-голубых глазах выражение боли. Стыдно ли ему? - Кем он был? - Два года назад сынок нашего дорогого банна устроил охоту в лесу по ту сторону Имперского Тракта. В Лотеринг по его приглашению съехались знатные отпрыски… - заговаривает вдруг Мариан. Потом смолкает. - И кем же был… он? - кивает Карвер, припоминая сумбурное оживление деревни по случаю приема высоких гостей. Он помнил сутолоку местных и удивление при виде тощих, тонконогих коней, помнил, как солдаты банна грызлись с хасиндами, и незнакомые люди с высокомерными лицами выгуливали породистых мабари на фермерских полях. - Разве это так важно? – тихо вопрошает Мэри, прикрывая глаза. Карвер неловко гладит ее по плечу, он не может ответить «нет». Ревность и обида раздирают изнутри несмотря ни на что. Хотя она и не должна ему ничего. Она ведь даже не должна была быть с ним сейчас. Как все это было… неправильно… - Мама ничего не знает. Бетани думает, что он был оруженосцем. Но он не был. Я бы никогда… я бы вообще никогда не стала этого делать, если б не… - Если бы не что? – выдавливает молодой мужчина, отворачиваясь, чтоб не видеть распухшего лица поникшей женщины. Он не видит ее блеклой улыбки, но слышит в голосе: - Его лошадь поранила ногу и они застряли в лесу, недалеко от болота. Я собирала эльфийский корень для отца, и тут из кустов на меня выпрыгнул лохматый мабари, лаял и лизал руки, тянул меня за собой. Пес привел меня к нему, а я помогла им выбраться из лесу. - Как благородно, - тихо цедит Карвер, - и что, этот высокородный кусок дерьма отблагодарил тебя? Мариан напрягается против своей воли. Она поднимается на локте и в упор смотрит на профиль братца, не желающего поворачивать к ней лицо. - Он нравился мне. В его глазах было чувство. Запал. И я видела в нем… искренность! - жестко проговаривает она, - если хочешь знать, Бейлиф – его подарок. - Значит, ты отдалась какому-то богатею за собаченку? – Карвер по прежнему не в силах держать язык за зубами за что тут же получает хлесткую пощечину. На бледной, еще слегка влажной от пота щеке тут же расцветает неровное красное пятно. - Если ты еще раз позволишь себе оскорбить меня, паршивый мальчишка, я тебя поколочу на глазах у твоих деревенских олухов. Ты не имеешь никакого права меня винить в чем-то. Ты итак уже позволил себе слишком много, - Мариан говорит отрывисто. Внутри у нее что-то саднит, но женщина держится, держится до последнего. Карвер молчит, разглядывая свои покрытые мелкими мозолями ладони. - Где же сейчас твой принц? – он спрашивает это почти без насмешки. Тут он вдруг видит, с какой болью в Мариан отзываются воспоминания и впервые начинает ощущать стыд за то, что вообще принудил ее к этому разговору. - Он вернулся в свои земли. Я не… я не жалею ни о чем. Мы ничем не были обязаны друг другу… - ее голос срывается, когда она снова отворачивается к стене, - правда, он обещал приехать. Год назад еще. Но я никогда и не рассчитывала, что это случится… Карвер слышит по ноткам фальши в голосе Мэри – она ждала своего безымянного принца. Ждала целых два года, и дальше бы ждала, если бы не ее озабоченный младший братец-извращенец. Он опять... опять что-то испортил. Чувство презрения к самому себе захлестывает его и Карвер резко встает, сжимая руки в кулаки: - Что же если он вернется, Мариан? - Это уже не важно, - обреченно проговаривает сломленная женщина на кровати. Конечно же, знатный юноша, встреченный ею в лесу позапрошлой весной как и все юноши его положения и возраста не рассматривал увлечение деревенской девушкой, как нечто серьезное. А даже если и рассматривал… это не имело значения так или иначе хотя бы потому, что Мариан приняла на себя страшный позор, после которого не могла позволить себе и шанса надеяться на милость молодого дворянина. Да на чью бы то ни было милость. И Карвер ясно чувствует это. Чувствует, как позор и отвращение пожирают сломленную женщину на кровати буквально изнутри. Уже давно, день за днем. И в этом есть его вина… Что же он должен ей сказать? Что!? Признать себя виновным? Упасть в ноги и каяться? - Ты… сама виновата, - второй раз произносит он с искренним отчаяньем в голосе. Его ухода Мариан и не замечает вовсе, бледно улыбаясь навсегда потерянным мечтам и полузабытым воспоминаниям.