Что если?..

- Пупсик, почему ты такой грустный? - Я не грустный. Я думаю. - О чем же ты думаешь, кексик? - О том, что заморозки посевы побьют. Нечем будет кормить лошадь. Отец совсем уже не ходит, мне придется все одному… - Я знаю, знаю. Ты такой сильный. Откуда у тебя такие мускулы, пирожок? Ты еще два года назад был тощенький, как Бил Теркинс. - Ну не знаю… Я занят на поле. На мельнице работаю постоянно, с солдатами тренируюсь. Да, ну просто удивительно, откуда у меня мускулы, Мэнди. - Малыш, я же просила звать меня Персик! - Да… кстати, мама хотела посадить персиковое дерево в саду. Но не думаю, что на нашей земле… слушай, ты дашь мне ту настойку или нет? Сестра мне плешь проест, если я снова опоздаю. - Ну, не грусти, сладенький. - Да не грущу я. Я иногда думаю, Мэнди. - Ты постоянно думаешь о чем-то! О поле, о лошаде, о сестре… а обо мне совсем не думаешь! - Ох… вот теперь я о тебе думаю. Карвер вздыхает. У Мэнди Рейнольд дед неплохой травник. Он делает настойки и собирает корешки для Малкольма, который в последнее время совсем слег. Так уж вышло, что внучка у Филберта Рейнольда – большая шлюха. Иначе не скажешь. И так уж вышло, что Карвер совершенно не против того, чтоб она время от времени провожает его на сеновал или делает минет в закутке за сараем. Но иногда она становится просто невыносимой. Карверу скоро шестнадцать. Он вымахал за эти годы и теперь Винси Нойс дышит ему в ключицу. Еще недавно - он прыщавый подросток, но вот в его вытянувшейся, крепкой фигуре начинает проклевываться что-то мужественное. Малькольм все еще часто шутит, что на деревенских харчах дети растут быстро и буйно, как сорняки. Карвер… он выглядит старше своих лет, и думать, как ребенок, уже давно не имеет права. А у Мэнди глаз явно наметан. Она старше его всего на год, но вытворять умеет такое… - Вот твоя настойка, - девчонка, надувшись, шмякает заветной бутылью об стол, едва не разбив ее. Карвер закатывает глаза и осторожно забирает зелье: - Спасибо, Персик. Мэнди рдеет и мурлычет что-то о том, что ему стоит зайти вечером. Карвер идет домой самым коротким путем через поле – и так слишком задержался. Разгоняет ворон и все думает, думает… на самом деле, его мысли часто заняты именно работой. Но еще чаще – и об этом он, конечно, не скажет Мэнди – Карвер думает о сестре. О Мариан. Он не забывает ту драку. С тех пор, как Винс тогда отпускал о Мэри грязные шуточки, с тех пор как этот ублюдок позволил себе так пошло унижать Карвера и его искреннюю привязанность к сестре… Выходила ли эта странная мысль из сознания Карвера? Плевать на Винсента. У него пять сестер и обо всех ходят не слишком приличные слухи… Но Мэри… - Явился, наконец! И где тебя столько носило? Сколько прикажешь ждать, пока ты Рейнольд глазки строишь? – Мариан злая, стоит на пороге дома, сложив руки на груди. На ней рубаха и штаны, подвернутые до колен. Ноги мокрые, грязные, босые. Красивые ноги, с маленькими ступнями. Не крестьянские ноги. - Тебе бы только поорать, – огрызается Карвер, поднимаясь на порог, кивает вниз, - рыбу что ли ловила? - Пыталась затащить в воду этого дурного щенка, - вздыхает Мэри, взъерошивая короткие волосы и от того становясь больше обычного похожа на братца, потом озлобленно цедит, - быстрей наверх шуруй. И сделай уже что-нибудь полезное, матери помоги в саду. Она с этими деревьями возится, занозила себе все пальцы! - А Бет где? – возмущается Карвер. - Наверху. Папе хуже, - коротко отвечает Мариан и сразу становиться ясно, что злиться она не из-за брата. Карвер почему-то разочарован. Хотя… почему-то? Он иногда дико хочет, чтоб ее волновало… хоть что-нибудь, хоть эта проклятая Мэнди, но Мариан лишь усмехается изредка и скорее с издевкой зовет его «жеребцом», чем воспринимает серьезно. Между ними пропасть возраста и, как не смешно, родства. Кто он для нее? Мальчишка… Ей бы только насмехаться. Карвер злиться и смеется в ответ. Но… Она красавица, не смотря на то, что совсем не следит за собой, в отличие от Бет. Бет ведь особенная… вся семья носится с ней и ее магией. Отец всегда с ней мягко и ласково. А Мэри – как мальчишка. За пазухой всегда кинжал или топорик, руки крепкие и удар поставлен, как у парня. Даже волосы Мариан стрижет коротко, чтоб не мешались в работе… Иногда кажется, что не Бетани близнец Карверу, а она. Голубые глаза, взгляд недовольный, усмешка резкая, кривая… И дерзит так же прямо, беззастенчиво. Ей двадцать один. Местные парни увиваются за ней куда больше, чем за младшей Хоук, хотя та намного мягче и женственнее. Карвер отлично понимает этих ребят – Бетани тихая, милая девочка, таких в Лотеринге пруд пруди, а Мэри другая. В ней есть вызов и стержень. Что-то дикое от отца и что-то гордое от матери. При взгляде на нее хочется любоваться, как виверной или драконом. И страшно перед ней и невозможно оторвать взгляда. Только ее, кажется, совсем не волнуют мужские взгляды. - Ты бы лучше сама помылась, а не собаку мучала. Несет за милю, «братец», - как всегда обидно называет он ее, размахивая рукой перед носом, и проходит в дом, толкая сестру плечом. Ему не особо нравится обижать Мэри… но блеск в ее глазах, вспышка ярости и то, как загораются цветом ее тонкие губы – это его маленькая слабость. Он ненадолго поднимается наверх, с насмешкой наблюдая в окно, как Мариан быстрым шагом идет к реке с корытом. Может, она и делает вид, что не слушает его, но… Малкольм плох. В глазах у отца серая пелена. Он почти не встает, а когда начинает говорить, заходиться в кашле. Настой Рейнольда только немного облегчает боль. Малкольм говорит, что болезнь его связана с Глубинными Тропами и излечиться нельзя. Что это как-то связано со Стражами, но как – не объясняет. - Отец, - входит в комнату Карвер и первым делом отдает Бетани зелье, - как ты? Глаза Малкольма не лучатся больше, но по-прежнему проницают. - Карв… вер… я как раз… Он хочет что-то сказать, что-то очень важное, но уже не может. Бет дает ему настой и убеждает, что нужно поспать. Ему чуть легче говорить, когда зелье обволакивает горло и в глазах вдруг проясняется. Малкольм поддается на уговоры дочери. - Мне надо будет поговорить… с тобой вечером, - шепчет отец и засыпает. О чем поговорить? Он так внимательно смотрит на сына, что Карверу становится не по себе. Карвер выходит на задний двор и в дверях опять встречается со злой Мариан, еще раз сталкиваясь плечами, по-детски. Он занимает себя мыслями о работе, но в нем еще долго какое-то неестественное напряжение от сохранившегося в ушах рычания Мэри. Лиандра замечает за сыном это, но думает, что все дело в чем-то… другом. Карвер хочет, чтобы так и было. И не хочет. В том, что он чувствует к Мариан есть что-то… что-то темное, неправильное и горячее, чего не хочется терять. Он копит в себе и лелеет свои липкие, странные мысли, как ребенка, который никогда не родится. Весь вечер Карвер таскает воду для саженцев, тоскливо глядя на покосившееся колесо водяной мельницы, работающей из рук вон плохо. Возвращаясь домой, он думает сказать Мариан, что заняться ремонтом было бы совсем неплохо. Но отец умирает, и все другое отпадает само собой.