***
Загородный дом у Алекса просто фантастических размеров, с огромным количеством комнат и коридоров, что спрятаться здесь не составит большого труда, лишь бы побыть наедине с собой и со своими мыслями. Захожу в одну из комнат для гостей, в которой я решила обосноваться, как только ее увидела, и, достав из сумки пачку сигарет, открываю окно и запрыгиваю на подоконник, поджав под себя ноги. Меня обдает холодным зимним воздухом, а в комнату влетают снежинки и, упав на пол, тают. На улице бушует метель, но мне все равно, я не чувствую холода. Выдыхаю горячий воздух на улицу, отчего образуется пар. С недавних пор я начала курить. Забавно. Раньше я была против сигарет, хотела следить за здоровьем, чтобы мой парень с гордостью отзывался обо мне, говоря, что я за ЗОЖ. Сейчас мне все равно. Да, люди меняются. И не всегда в лучшую сторону. Я стала слишком инфантильной, пессимистично ко всему настроенной особой, которой нет дела до окружающих. Не было. Сейчас в моей жизни появилась Нел, хоть и не сразу, но принявшая и не отвернувшаяся от меня. Я ей благодарна. Знаю, вначале она меня сторонилась, но со временем оттаяла и, к счастью, стала моей подругой. Наверное, единственной, первой и последней за всю мою жизнь. Прикрываю глаза и затягиваюсь, получая от этого невероятный кайф. Я начала курить не просто так. Никотин помогает мне оставаться в здравом уме и трезвой памяти хоть немного. Если бы не сигареты, сейчас я бы валялась на полу, извиваясь по нему, смеялась, плакала и не помнила бы себя. Ужасно. Не хочу, чтобы Нел снова видела меня в таком состоянии. Не хочу ее расстраивать и травмировать ей психику. Мне своей достаточно. Неужели в погоне за деньгами моего отца, этот ублюдок сживет меня со света? Не удивлюсь, если он и с матушкой потом разделается. Мама. Одно слово, и мое сердце словно вырывают из груди и сжимают со всей силы. Сколько бы я ни говорила ей держаться от него подальше, она меня не слушала, тем самым обрекая меня на верную гибель. Возможно, не физическую. Но духовная смерть человека куда страшнее, я всегда это знала. Я думала, что нет ничего страшнее, чем видеть, как на твоих глазах человек медленно увядает, а жизнь постепенно покидает его тело. Ошибалась. Есть, когда этот человек ты сам. И хуже всего осознавать, что все это не кошмарный сон, а реальная жизнь. Прикрываю глаза и выпускаю шелковый дым в холодную зимнюю ночь, освобождая легкие для новой затяжки. А небо сегодня прозрачное-прозрачное, видны звезды. Кажется, это Большая Медведица. Хотя с астрономией я никогда не дружила. Перед глазами мелькают эпизоды из детства, когда мы с папой приезжали на дачу и ходили на ночь в лес с палатками. Он рассказывал мне что-то про звезды, Солнце и Луну, какой-то рост спутника нашей планеты. Но я никогда его не слушала, я просто лежала в его объятиях и медленно засыпала, чувствуя, что я нахожусь в самом безопасном месте на всей планете. А потом его не стало. Вот, кажется, был человек, а через мгновение его уже нет. Какая же жизнь все-таки хрупкая, и, если ей предначертано самой судьбой покинуть этот мир, ее уже ничто не остановит. Один выстрел, который унес с собой самого родного и близкого мне человека, разрушив меня в ту же секунду, как только его тело рухнуло на землю. Мама не знает, что я видела это. Никто не знает, что его убили у меня на глазах. А я себя за это ненавижу. Я струсила и, тихо всхлипывая, просидела под столом, прижав к себе колени, до тех пор, пока они не ушли. А потом уже было поздно звать на помощь. Папа больше не открыл глаза. По щекам текут слезы, а я выбрасываю в окно тлеющую сигарету и прячу лицо в ладонях. Из меня словно достали все внутренности, постирали в стиральной машинке и вставили обратно в неправильном порядке. Я стараюсь вспоминать об этом как можно реже, насколько это возможно. Но это память, и ее не сотрешь, как бы ни хотел. Однако я не хочу. Воспоминания о папе, о проведенном вместе времени греют мне душу, помогают в самые трудные моменты. Каждый раз, вспоминая его, я вижу, как он улыбается мне, чувствую его касание к своему плечу, как он прижимает меня к себе и обнимает, поглаживая по голове, шепча, что все будет хорошо. Поднимаю заплаканное лицо к небу и еле слышно, одними губами произношу: — Я люблю тебя, па, — и улыбаюсь. Спрыгиваю с подоконника и выхожу из комнаты. Надо в ванну, чтобы привести себя в порядок. Не хочу появляться ребятам на глаза в таком состоянии. Ребятам или Богдану? Уже хочу нажать на ручку белой двери, как вдруг слышу доносившиеся из-за нее стоны, как женский голос выкрикивает имя Соколова… — Вот кролики, — сморщившись и высунув язык, комментирую услышанное и тихим шагом, чтобы те меня не услышали — хотя какое им до меня дело, — направляюсь в зал, где грохочет музыка. Прохожу мимо лестницы, и от моего внимания не укрывается громкая поступь пышущего от гнева Белова, который спускается, сжав кулаки и абсолютно точно готовясь кого-то прикончить. Не удивлюсь, если в очередной раз подерется с Богданом. Усмехаюсь и, скрестив руки на груди, встаю на его пути. — Одинцова, уйди с дороги, — сквозь зубы цедит Олег. Я не Нел. Я не собираюсь слушать никого из вас. — Олег, — на лестничном пролете появляется, шатаясь и с трудом держась на ногах, Алекс, — постой, поговорить надо. — Наговорились уже, — обернувшись, огрызается юноша, тряхнув светлой копной волос, — можешь пойти со своей подопечной поболтать. — Белов, не перегибай, — возражает Леша, спустившись, наконец, по ступенькам, едва удерживая равновесие. Да уж, знатно он выпил, ничего не скажешь. — Саш, — обращается ко мне Русанов с немой просьбой оставить их наедине. Киваю. Иду по коридору и останавливаюсь за углом. Я не собираюсь уходить. Уверена, речь пойдет о Нел, поэтому я не собираюсь молча делать то, о чем он меня попросил. Если этот мудак скажет о ней снова что-то обидное, я его урою прямо на месте. И меня вряд ли осудят. Меня просто признают недееспособной. Интересно, как мама отреагирует? — Что тебе, Русанов? — язвительно спрашивает Белов. Господи, и как Нел терпела его всю неделю, пока готовилась к выступлению? Я бы прикончила на первой же репетиции. Самовлюбленный мудак. — Я же не спецом, хватит вести себя, как ребенок, — рассудительно произносит Алекс, чем меня удивляет. Не ожидала, что у него будет такой адекватный голос, учитывая его нынешнее состояние. — И хватит уже срываться на нее. Она не спала с Богданом, сам говорил. — Я в курсе, — огрызается юноша, — но тебе не обязательно проверять, что и как с ней, каждые пять минут. — Сам же просил, — усмехнувшись, возражает Леша. Не поняла, о чем просил? — Значит, уже не прошу, — ничего другого Белов и не мог ответить. Интересно, с каких пор я изучила манеру поведения и разговора этого барана? — Теперь уже на принцип? Она не вещь, Олег, — произносит Алекс, — и имеет право общаться со всеми, с кем посчитает нужным. Да и потом, если она тебе так нравится столько времени, мог бы не выебываться, а вести себя с ней по-человечески. Что за тупые предрассудки? Ты с Олей уже давно расстался, — я очень пьяна. Очень-очень. Я не могу связать их слова. Я не могу понять, что происходит. Какого черта вообще? — Ты прекрасно знаешь, — отмахивается от него парень. — То есть снимаешь с меня обязанности ее телохранителя и берешь это на себя? — довольно спрашивает Алекс. — Нет, — качает головой, — не сейчас. — Почему? — слегка опешив, удивляется Леша. — Я после каникул уезжаю в Германию, отец вчера билеты привез, — с каким-то презрением отвечает Олег, — поэтому присмотри за ней до тех пор, пока меня не будет. — Ведешь себя, как ребенок. Я бы на твоем месте уже все ей сказал, — похлопав друга по плечу, говорит, улыбаясь, Алекс и направляется в сторону ванной комнаты. Ну-ну, удачи. Ехидно улыбнувшись, я захожу в зал. Из разговора я не поняла ни слова. Завтра об этом подумаю и все проанализирую. Если не забуду.***
Последняя бутылка текилы, которую мы выпили вдвоем с Беловым, была явно лишней. Поговорив с ним по душам, насколько это было возможно, я слегка изменила свое мнение о нем, но он все равно останется для меня идеальным мудаком, которого я не устану приводить в пример «как не надо себя вести». Мне душно. Мне жарко. Мне плохо. Хочу в душ. Идя по коридору, опираясь руками о стену, чтобы не рухнуть на паркет, пытаюсь вспомнить, где я вообще нахожусь. Забавно. Потеряться в доме. Надо же. Начинаю смеяться и теряю равновесие, рухнув на пол и облокотившись спиной о стену. Начинается. Я уже знаю, что спустя пару секунд провалюсь во тьму и не буду соображать, что творю и что происходит вокруг. Начинаю задыхаться в припадке истерического смеха: интересно, над чем я смеюсь? Наверное, над собой и своим состоянием. Мне стыдно. Но я не буду этого помнить. А по щекам начинают течь слезы, и спустя несколько мгновений смех перерастает в дикие истошные рыдания. А в голове пусто. Внутри меня пусто, словно там никогда не было ни сердца, ни души. Ничего. Абсолютно. Я сломанная кукла, которую Бог обделил тем, что жизненно необходимо каждому. Я пустое место. Никому ненужное существо, которое просто ходит по земле, ест, пьет и даже говорит. Но не чувствует. Не проще ли умереть? Вскрыть вены, повеситься, утопиться? Всем будет легче. Мне будет легче. Мама. Нет, я не могу. Она не вынесет и моей смерти. — Саш? — поднимаю стеклянный взгляд и вижу Богдана, который слегка ошеломлен моим поведением. Да, он же не в курсе, что я припадочная, сумасшедшая и психически неуравновешенная истеричка. Хватаю его за ворот рубашки и притягиваю к себе, смотря на него обезумевшим взглядом. Мне все равно, как мне будет стыдно перед ним, когда приду в себя. Я живу только моментом, потому что может случиться так, что не приду в себя уже никогда. — Да, я соврала, — по щекам текут слезы, а мои потрескавшиеся губы растягиваются в улыбке. Больно. Чувствую на языке привкус крови, — ты не никто для меня. И меня это злит. Злит твое безразличие ко мне. Меня просто выносит с того, что ты такой неприступный, — я начинаю хохотать, но плакать не перестаю. Я не знаю, возможно ли это. Какой-то оксюморон, но это так. Во рту чувствуется вкус слез, смешиваемый с привкусом железа. — Но почему я осознаю, что только ты — тот, кто мне нужен? — выкрикиваю ему в лицо, уже не контролируя себя. Я буду себя за это ненавидеть. — Саш, что ты несешь? — ошеломленно спрашивает Богдан, смотря на меня своими черными, словно бездны, глазами. Юноша кладет ладони мне на руки, видимо, желая убрать их от себя, и я чувствую его тепло. Что это? Свет? Зажмуриваюсь, словно что-то ослепляет меня, и вздрагиваю, как от ожога. Открываю глаза. — Что… — тряхнув головой, бросаю взгляд на парня, который вопрошающе смотрит на меня. Я помню. Помню, что говорила ему, и меня пробирает ужас до мозга костей. Отпускаю его рубашку и на подкашивающихся ногах встаю, опираюсь спиной о стену. — Саш… — начинает говорить Богдан, а я отрицательно мотаю головой и затыкаю уши, не желая слушать, что он скажет сейчас. — Нет, молчи, не хочу ничего слышать, — и, косо посмотрев на юношу, быстрым, насколько это возможно, шагом ухожу прочь от него по коридору, даже не осознавая, куда именно направляюсь. Прочь. Бежать. От его прожигающего мою спину взгляда. Захожу в последнюю комнату и закрываю за собой дверь. Свет не включаю, не хочу. Оборачиваюсь. Забавно. Я этот чертов бассейн искала весь вечер, и нахожу только сейчас, когда он мне совершенно не нужен. Приподняв юбку, сажусь на край, свесив одну ногу в воду, а вторую — прижав к себе, и достаю сигарету. Надеюсь, Алекс не убьет меня завтра. В любом случае, сейчас меня это волнует в последнюю очередь, прости, Лёш. Усмехаюсь, и губа начинает саднить от боли. Прикрываю глаза и затягиваюсь. Я ненавижу себя. Ненавижу эту себя. Только вот неужели это не был припадок? Не может быть. Это точно он, я знаю. Я чувствовала, как начинала выпадать из реальности. Тогда почему я все помню? Смотрю на свои руки, на которых чувствую ладони Богдана. Именно тогда я пришла в себя. Не от пощечины, а просто от его прикосновения, от его взгляда, словно увидела свет во тьме. Улыбка трогает мои губы, а я зажмуриваюсь и пожимаю плечами. — Лучик света, — говорю я шепотом самой себе, — что ж, звучит не так уж и плохо. — Саш, — вздрагиваю, словно меня окатили ледяной водой. Поворачиваюсь и вижу сидящего рядом с собой Богдана, — ты не хочешь ничего мне объяснить? — и изгибает бровь в удивлении. Почему ты такой только со мной? Почему ты не можешь так же спокойно говорить с Нел, с ребятами? — А что ты хочешь услышать? — горько спрашиваю я. — Я сказала все, что только можно, кажется. — Что это за истерика была? Я об этом, — уточняет юноша, хотя я прекрасно поняла, что он имел в виду. — А не убежишь, когда узнаешь? — с иронией спрашиваю я и выпускаю из легких дым. Молчит. Все-таки он как был неразговорчивым, таким и остался. — Помнишь слова Димы, когда он сказал про два эксперимента? — теперь уже поворачиваюсь и смотрю на него более трезвым взглядом. Он лишь кивает, а я усмехаюсь. — Так вот, один из этих экспериментов — я. И то, что ты видел, последствие этих таблеток. Знаешь, — я опускаю взгляд на воду и затягиваюсь, — каково это — просыпаться каждое утро и осознавать, что обязательно потеряешь себя на некоторое время, в течение которого можешь сделать или наговорить все, что угодно, а потом просто этого не помнить, когда придешь в себя? Знаешь, какого это, когда живешь только моментом, когда не строишь планов? — на удивление, голос спокоен и тверд. Наверное, я настолько смирилась с этой мыслью, что внутри ничего не ёкает, словно так и должно быть. — Извини, ты не должен был этого видеть, — качаю головой, и прядь волос падает мне на глаза. — Но что самое странное, так это то, что я пришла в себя не от удара, как обычно меня приводит в чувства Нел, а от твоего прикосновения и взгляда, — поворачиваюсь к нему и выдыхаю. — А то, что ты сказала тогда? Последствие припадка? — осторожно спрашивает парень. — Нет. Все это правда до последнего слова, — смотрю в его глаза. — Жаль только, что ты настолько холодный и никого не впускаешь в свою жизнь. Жаль, что я тебе настолько безразлична и неинтересна. А я думала, что после той ночи в клубе между нами что-то есть, — бросаю тлеющую сигарету в воду. — Я думала, что вижу и чувствую тебя. Ошибалась. Я еще никогда так сильно не ошибалась в себе и людях, — встаю на ноги. — Я пойду, прости, — и делаю шаг в сторону выхода. — Не уходи, — замираю и поворачиваюсь к нему на носках, как вдруг не удерживаю равновесие, поскальзываюсь и падаю в глубокий бассейн. Ногами не чувствую дна и начинаю барахтаться в воде, как маленький пятилетний ребенок. Вода попадает в рот, а я пытаюсь ее выплюнуть. Плавание это не мое. Особенно на пьяную голову. Слышу плеск, и через секунду его руки аккуратно подхватывают меня за талию и притягивают к себе, а я обхватываю руками его шею и повисаю на нем, положив голову ему на плечо и переводя дыхание. На секунду решила, что утону. — Ты в порядке? — шепчет он мне на ухо, обжигая кожу шеи своим дыханием. Только лишь киваю головой. Говорить нет сил. Все они ушли на бестолковое барахтанье, которое ни к чему не привело. — Саш, послушай, — обращает он мое внимание на себя, и я поднимаю на него взгляд. Я устала. Я хочу лечь в постель и уставиться в потолок до тех пор, пока не усну. Не хочу ничего слушать. Не хочу, чтобы он меня жалел. — Что? — Ты не права, — качает он головой, а я вопрошающе смотрю на него. Что он имеет в виду? Вода стекает с его темных отросших волос, которые было бы неплохо постричь, а его глаза смотрят в мои, заставляя сердце трепетать. Я тону в омуте его глаз. И ничего не могу с собой поделать, — ты небезразлична мне, далеко нет, — его губы трогает намек на улыбку, а я распахиваю глаза и смотрю на него, Бог не даст соврать, как на полного идиота. — Просто я никогда не говорил и не выражал свои чувства. — Что? — кажется, у меня заела пластинка. Я напрочь забыла весь свой лексикон и просто смотрю на него потупленным взглядом, не веря собственным ушам. — Я не хотел вводить тебя в заблуждение. И, — он откашливается, — если скажу, что не думал о той ночи, наглым образом совру. На самом деле… — я прикладываю указательный палец к его губам, не дав договорить, а он заворожено наблюдает за моими следующими действиями. Я провожу рукой по его лицу и останавливаю ладонь на его щеке. Вкрадчиво смотрю ему в глаза, и чувствую, как внутри все сжимается. Юноша притягивает меня к себе еще ближе, и я чувствую его дыхание на своем лице, а по спине пробегает рой мурашек, когда он подхватывает меня под заднюю часть бедра, и я обхватываю его торс ногами. — Сделай то, что не сделал тогда, — слабо и слегка неуверенно говорю я. Может, он и не хотел меня целовать тогда? Но все мои сомнения улетучиваются, когда он сокращает расстояние между нами, оставляя какие-то ничтожные миллиметры. — Ты понимаешь, что после этого будешь моей? — серьезно спрашивает Богдан, а у меня от его слов внутри все замирает, но в то же время сердце колотится с такой силой, что готово выскочить из груди, оставив там зияющую дыру. Слова застряли посреди глотки, и я, прикрыв глаза, киваю, давая мысленное согласие. Пусть этот человек будет последним, кто внесет в мою уже решенную за меня жизнь и судьбу краски и чувства. Я готова отдать ему самое ценное, что у меня есть — остатки той Саши, которая жила и радовалась жизни каких-то полгода назад. Ту Сашу, которая увядает с каждым днем. И тут я чувствую, как его губы накрывают мои. Робко. Нежно. Словно он чего-то боится. А я улыбаюсь сквозь поцелуй, и чувствую на своих щеках теплые дорожки. И впервые за столь долгое время это осознанные слезы. Слезы счастья. Зарывшись одной рукой в его влажные волосы, а другой — обхватив шею, я начинаю отвечать на поцелуй, как вдруг Богдан отстраняется и смотрит на меня потемневшими глазами. — Саша, — только лишь выдыхает он и, обнажив острые резцы, улыбается. Так искренне и… счастливо? — Ты невероятна, — а я просто беру его лицо в свои руки и прижимаюсь к нему лбом, тяжело дыша. — Мне мало тебя, — шепчу я и чувствую, как его рука скользит по моей ноге, поднимаясь к спине, и юноша прижимает меня к себе настолько близко, что мы словно слились в одно целое. Словно так и должно быть. Словно так и было предначертано судьбой. Он снова накрывает мои губы своими. Сначала парень медленно оттягивает мою нижнюю губу и водит ладонью по ноге, поглаживая ее заднюю часть, отчего я шумно и отрывисто вздыхаю, ожидая то, что должно последовать дальше. Но Богдан лишь останавливает руку на моей пояснице, проведя рукой по оголенной коже между поясом юбки и выбившейся из нее рубашки, заставляя меня прогнуться в спине и поддаться ему навстречу. Из нежного и сладкого поцелуй плавно перерастает в более пламенный и чувственный. Прикусив мою губу, парень заставляет меня приоткрыть губы, чтобы я впустила его. Богдан гладит мои ноги, прижав меня своим телом к стенке бассейна. Надо же, а я уже и забыла, что мы с ним находимся в воде. В следующее мгновение наши языки сплетаются в бешеном танце, и я чувствую его горячее касание к коже спины, как только он умело проник под рубашку. Невероятные ощущения. Я готова взорваться от невероятного кайфа на тысячи маленьких осколков прямо сейчас. Его руки, его прикосновения, его поцелуи, которые он оставляет на моей шее, ключицах, прежде чем снова вернуться к губам, сводят меня с ума. Между нами происходит эта чертова химия, в которую я готова погрузиться с головой. Прервав поцелуй, парень снова касается моих губ. Нежно. Легко. Словно поставив точку, которую собирается стереть при любом удобно подвернувшемся случае. И улыбается, все еще не открывая глаз. Как только наши глаза встречаются, мое сердце пропускает удар, гулом отзываясь в ушах. Его зрачки расширились настолько, практически заполнив белок глаза, что я не знаю, как реагировать на это. Наверное, именно так смотрят на тот самый «запретный плод», как только его получили. Уверена, что я и сама выгляжу не лучше, переводя с трудом дыхание. — У нас еще будет много времени восполнить столь неприятную ситуацию, — шепчет он, прикусив мочку моего уха, а по телу пробегает, словно электрический разряд, отчего я вздрагиваю и кладу голову ему на плечо, начав водить невидимые узоры на его крепкой груди. Тут он приподнимает меня и помогает сесть на бортик бассейна, а сам кладет руки на край и, положив на них подбородок, изучающе смотрит на меня. — Не пялься так, — я смущенно прячу лицо в руках. Еще никто до сих пор не мог смутить меня. Это на меня так действуют те таблетки или его «флюиды»? — Что хочу, то и делаю, — невозмутимо произносит он, и я слышу плеск воды, а в следующее мгновение оказываюсь прижата к кафельному полу. — Ну, не здесь же, — язвлю я и ехидно улыбаюсь. — Ну, и не сегодня же, — говорит Богдан, оставляя легкий поцелуй на моей шее. Но мне и этого достаточно, чтобы зажмуриться от удовольствия. — Вставай, — когда он успел оказаться на ногах? Парень протягивает мне руку. — Здесь смешался запах хлорки и сигарет, не самый лучший микс запахов в моей жизни, — и надменно усмехается. Только вот эта его самоуверенность мне безумно нравится. Вкладываю свою руку в его ладонь, и он помогает мне встать. Ноги все равно плохо держат. Но это, наверное, от невыносимой радости и счастья, которые просто бушуют во мне, заставляя забыть обо всех неприятностях. Я живу моментом.***
В его руках я снова чувствую себя защищенной, как тогда, в детстве.
Я просто лежу в его объятиях, положив голову парню на грудь и снова водя незамысловатые узоры. А сердце у него бьется так спокойно и размеренно, в отличие от моего, отчего я чувствую себя маленьким ребенком, воспринимающим все всерьез. А он просто поглаживает меня по уже высохшим волосам, что-то рассказывая. Но теперь я его слушаю, его вкрадчивый бархатный голос, запоминая каждую частичку его тела, его запах, интонации. Его я буду слушать всегда, потому что не знаю, в какой момент мы разойдемся. И не потому что расстанемся, а потому что меня не станет. И я хочу помнить его всегда. Хочу ощущать его рядом с собой, чувствовать, осязать. Но, наверное, мне всегда будет мало. Мало Богдана. — Почему? — тихо спрашиваю я, как только он замолкает. — Ты о чем? — слегка опешив, говорит юноша. — Почему даже после того, что увидел, что узнал обо мне, все равно лежишь со мной? — эти вопросы меня мучают с того самого момента, как только мы переоделись и легли в постель. — Я должен был убежать? — слышу в его голосе недовольные нотки. — Не каждому достанется такая девушка, — и усмехается. — Уверен, что каждый парень, с которым ты общалась, не раз думал о том, как хочет быть с тобой. — Хочешь сказать, что ты со мной только из-за этого? — нахмурившись, задаю вопрос, но продолжаю всё так же лежать. — Нет, — коротко отвечает он. — Я не знаю, как тебе это объяснить, но ты единственная, кто сумел разбудить во мне хоть какие-то теплые чувства, — не хочу спрашивать о его матери. Я знаю не понаслышке, что на эту тему у Богдана наложено табу, и не хочу лишний раз задеть его за живое. — Моих родителей убили у меня на глазах, — севшим голосом произносит он, а я замираю. Невероятно. Я привстаю на локтях и внимательно смотрю на него, а юноша лишь прикрывает глаза и прикладывает кулак к губам, словно сдерживая в себе все те эмоции, которые накопились в нем за столь долгое время. — Богдан... — тихо говорю я и касаюсь его руки, словно пытаясь выразить немую поддержку и соболезнование. — Знаешь, моего отца застрелили у меня на глазах, а я просто сидела и отмалчивалась под столом, как последняя трусиха, — горькая усмешка трогает мои губы. — Поэтому я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. — Не думал, что мы настолько похожи, — слегка улыбаясь, произносит брюнет, проводя рукой по черным, как смоль, волосам. — Тем более не отпущу тебя никуда, — он притягивает меня к себе и зарывается носом в мои волосы, а я просто закрываю глаза. Я устала. И в его руках, таких нежных и теплых, я начинаю засыпать с улыбкой на губах. Ведь никто не знает, какой он на самом деле. Никто его не знает. Он мой. И открывается только мне. Почему-то от этих мыслей на душе становится так тепло и радостно, что не хочется никуда идти, о чем-то думать. Хочется просто лежать с ним в обнимку и впитывать его тепло каждой клеточкой своего тела. Наверное, я влюбилась. Сломанная кукла еще не настолько сломана, чтобы прямо сейчас быть выброшенной. Она еще цепляется за жизнь. Всеми силами, оставшимися в ней, цепляется. По щекам снова текут слезы, но мне сейчас всё равно. Я проваливаюсь во тьму, чтобы завтра снова с головой окунуться в новый мучительный день. Чтобы снова бороться за жизнь и остатки себя.