***
— Садись уже, — толкает меня в машину Саша, когда я начала отнекиваться и молить ее сесть рядом с Беловым посредине, аргументируя это тем, что люблю сидеть возле окошка, но брюнетка твердо намерена сидеть между мной и Алексом, а я тяжко вздыхаю и повинуюсь ее воле. Подумаешь, всего лишь, как минимум, три часа просидеть бок о бок с парнем, которому до тебя нет ни малейшего дела. Только вот меня до сих пор мучает вопрос: «Что же он все-таки хотел сказать?» Сажусь в машину, которую снова будет вести Богдан. На пассажирском сиденье сидит Алекс и, повернувшись к нам, улыбается и что-то втирает Олегу, которому явно не до его интересных историй, поэтому всего лишь смотрит в окно на падающие снежинки, которые устилают землю. Удивительно, но всего лишь за месяц я покинула стены школы столько же, сколько и за все семь лет своего пребывания здесь, и от этой светлой мысли мне становится легче. Сейчас не хочется особо думать о тех проблемах, которые будут ожидать меня, нас всех, по приезде обратно. Я хочу оставить все это здесь и поехать туда, где наконец смогу расслабиться и отдохнуть. Провести время на природе, а не за забором, чувствуя себя каким-то животным в зоопарке; почувствовать себя свободной; разложить все свои мысли по полочкам, а с дурными — попрощаться навсегда. Чтобы вернуться и почувствовать себя другим человеком, словно начать жить заново. Решив послушать музыку и полноценно погрузиться в свои мысли, сую руку в карман куртки и с ужасом понимаю, что убрала их в чемодан по дурости и невнимательности своей. Вдруг кто-то убирает прядь моих волос за ухо, и я слышу музыку, льющуюся из наушника, который дал мне Олег. Поворачиваюсь к нему, а он внимательно смотрит на меня и снова ловит мой взгляд своим, отчего по спине пробегает рой мурашек. «Би 2 — Молитва». Я очень хорошо знаю эту песню и безумно ее люблю. Она словно вселяет в меня надежду каждый раз, когда я ее слышу — надежду на лучшее. И сейчас, смотря в его глаза, начинаю в них тонуть. Мне не показалось тогда: в них давно уже нет презрения и холода, в них плещется что-то давно забытое мне. То, что я увидела тогда, при нашей первой встрече, при нашем разговоре, когда он был еще открытым и не таким амбициозным, настолько зацикленным на себе парнем. И я снова отвожу взгляд, потому что не в состоянии его выдержать — слишком пристально и слишком непривычно: словно юноша пытается сломать тот самый барьер, который я строила столько времени, лишь бы оградить себя от переживаний, страданий и мучений. Саша — первый человек, который сумел дать там трещину. И если этот парень тоже ворвется в мою жизнь, как и она, он просто рухнет, окончательно и бесповоротно. А я не хочу, я не готова к этому. — Что ты хотел вчера сказать? — тихо спрашиваю я, чтобы громко болтающие ребята, забывшие, кажется, о нас совершенно, ничего не услышали. — В кабинете… — уточняю на случай, если он решит состроить из себя дурачка, спросив: «Когда?» — Ничего, что должно тебя волновать, — отрезает Белов и отворачивается, ясно давая понять, что не собирается обсуждать эту тему. — В любом случае, пока, — добавляет юноша, смягчив тон, заметив, что меня это задело. Ничего не отвечаю, а просто надеваю капюшон на голову, ограждаясь ото всех. Хочу спать, и меня начинает укачивать, словно младенца в люльке, а я погружаюсь в тяжелый сон, и перед глазами — чернота.***
И снова я вижу этот свет, и снова этот оглушающий леденящий сердце вопль. Я знаю, что за этим последует, а потому меня сразу начинает охватывать паника — хватаю ртом воздух, всеми силами сопротивляюсь той силе, которая заставляет меня повернуться, чтобы вновь оказаться в общежитии и увидеть труп в ванной. Нет, я никогда не буду готова вернуться туда и наблюдать за этой картиной, чувствовать теплую воду, смешанную с кровью, на ногах. Желудок сводит, а я чувствую подкатывающую к горлу тошноту. — Нелли! — слышу до боли знакомый голос откуда-то издалека, чувствую, как плечи крепко сжимают чьи-то теплые руки, возвращая меня в реальность, не давая открыть эту дверь. — Нелли! — меня трясут с такой силой, что мне кажется, вот-вот, и моя голова отвалится к чертям собачьим. Открываю глаза и вижу перед собой взволнованное лицо Белова, в чьих глазах плещется неподдельный испуг и паника. На секунду он замирает, встретившись со мной взглядом, и шумно выдыхает, словно у него с плеч гора свалилась в этот момент. Чувствую на плечах его руки, его озабоченный взгляд на себе, и в груди все сжимается — так не хочется, чтобы этот момент заканчивался. — Каменская, — сквозь зубы цедит Олег, — что за выкрутасы ты тут устроила? — снова его маска, агрессия, злоба и негатив. Невыносимый мальчишка, к перепадам настроения которого я не привыкну, наверное, никогда. Только вот без этого это уже не Белов, не тот человек, к которому я испытываю теплые чувства. — А что я сделала? — подаю я немного севший голос. — А, по-твоему, ничего, да? — шикает он. — Мало того, что мне пришлось тебя из машины, сонную, тащить в комнату, так ты по дороге начала брыкаться и что-то вопить, заехав мне пару раз по лицу. Да еще тебя фиг разбудишь: хоть танком проезжай — ничего не почувствуешь. — Прости, — просто отвечаю я и убираю его руки с плеч, приняв вертикальное положение, и, обхватив ноги руками, кладу голову на колени, — просто мне приснился кошмар, — судорожно сглатываю, отгоняя от себя прочь этот сон и леденящие душу мысли. Не для того я приехала, судя по всему, в дом Алекса. — В любом случае, раз ты проснулась, — резко переводит тему юноша, видимо, понимая, что расспрашивать меня об этом не самый лучший вариант, — приводи себя в порядок и спускайся вниз, мы скоро ужинать будем, — взъерошив мои короткие рыжие волосы, парень едва улыбается одними уголками губ и выходит из комнаты, снова оставляя меня наедине со своими мыслями.***
Спускаюсь по винтовой деревянной лестнице вниз, попутно рассматривая семейные фотографии Алекса и его семьи, висящие в аккуратных рамках на стене. Не знала, что у Леши есть младшие брат и сестра и, судя по фото, двойняшки. Представляю, как им повезло с таким братом, как он: всегда поможет, даст совет, защитит. И, что самое странное, Алекс, будучи в составе школьной элиты и капитаном сборной по футболу, сколько его знаю, никогда не зазнавался, не пользовался своим положением и всегда был рад помочь, а иногда и заступиться. Жаль, что сейчас таких ребят мало — в моем окружении он единственный. А вопрос, как он вообще связался с этой компанией, для меня до сих пор представляет собой загадку. — Нель, я думала, ты дольше спать будешь, — слегка удивленно говорит Саша, как только я вхожу в уютную столовую, выполненную в светлых теплых тонах типа желтого, бежевого с вкраплениями красного и бордового. — Я тоже так думала, — улыбаюсь в ответ и оглядываюсь. За столом сидят ребята и что-то бурно обсуждают, даже Богдан, который в школе ведет себя так, словно ему нет никакого дела до того, что происходит вокруг: спорит и даже смеется, чего раньше я никогда не видела. Дима сидит на барной стойке и пытается с горем пополам нарезать картошку, погрузившись в свои мысли; Ева, приехавшая совсем недавно, стоит возле плиты и что-то бубнит себе под нос так, чтобы это мог услышать только Соколов. Интересно, между ними что-то есть или было? Хотя это не мое дело, поэтому не буду в это лезть. Алекс, заметивший меня, машет рукой, словно приглашая сесть за стол и присоединиться к ним. Киваю и сажусь на стул. — Да какая разница? — фыркает Олег. — Если они реально Рому убили, то вряд ли им что-то помешает убить кого-то снова. Директриса позаботится о том, чтобы все было тихо и аккуратно, сами слышали, — откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди, метая молнии. — Большая, — сжав руки в кулаки, говорит Богдан, — если произойдет еще одно убийство, то из этого гадюшника всех нахер заберут, — отрезает он каждое слово. — Тогда можно попрощаться с такой прибылью и доходом, как от этой школы. Думаешь, оно ей надо? Не будь слепцом, Олег. — А ты не будь тупицей, Богдан, — фыркает юноша и проводит рукой по светлым волосам, — она может позаботиться о том, чтобы эта новость не распространялась. Думаешь, почему после убийства Ромы только самые адекватные покинули эту школу? Только потому, что у них оба родителя родные, да и потому что руку на пульсе держали все время, поэтому в курсе всего. — Может, обсудите это позже? — спрашивает подошедшая с тарелками Ева. — Может, ты нам расскажешь, что на уме у твоей тетушки? — язвительно спрашивает Олег, даже не смотря в сторону девушки, на что та лишь ведет плечом и с грохотом ставит перед ним тарелку, отчего юноша слегка дергается. — Я не умею читать мысли, — цедит сквозь зубы Ева, — поэтому, к твоему сожалению, ничем помочь не могу. — Успокойся, — говорит подошедший к ней Дима и кладет руку ей на хрупкое плечо, словно в успокаивающем жесте. — Реагировать так остро на слова Белова — гиблое дело, — сталкивается взглядом с Олегом, который только показательно закатывает глаза. — Хватит ее клеить, вы уже и так переспали, что тебе еще надо? — вот он, обычный Белов, который никогда не держит язык за зубами, никогда не думает прежде, чем сказать, который всегда тянет одеяло на себя, а потом получает за это сполна. — Ты когда-нибудь научишься следить за языком? Необязательно озвучивать все, что думаешь, — вступается то ли за Еву, то ли за Диму, то ли просто наезжает на него Саша. Я знаю, что подруга его органически не переваривает и готова свернуть шею при первом представившемся случае. — Самому не надоело? — Тебя вообще никто не спрашивал, — огрызается Белов. — Тебя тоже никто не просил комментировать мои слова, — наконец подает голос Дима, который, видимо, не в состоянии сдерживать накипевший гнев. Я никогда не видела Соколова в бешенстве, но сейчас, кажется, парень на грани того, чтобы броситься на Белова и прибить его. Я не понимаю, зачем он все это делает? Зачем усугубляет и без того натянутые отношения с ребятами? Что ему это дает? Неужели моральное удовлетворение от того, что с кем-то поругался в очередной раз? Раньше я думала, что Белов — открытая книга, которую можно прочесть и понять сразу же, но с каждым новым днем в моей голове созревает все больше и больше вопросов, и эта «книга» постепенно закрывается от меня. Только вот теперь я хочу ее прочесть, понять и быть ближе, насколько он этого позволит. — Ребят, а здесь текила есть? Господи, что я несу? Да, я хотела как-то разрядить накалившуюся обстановку между ребятами, но точно не таким способом. И, к сожалению, сейчас ляпнула, что первое в голову пришло — раньше я бы подобного никогда себе не позволила. Сколько себя помню, всегда взвешивала каждое слово, прежде чем его озвучить, но в последнее время… Бросаю косой взгляд на Белова: неужели это заразно? Ребята, которые пару секунд назад готовы были перегрызть друг другу глотки, сразу же обращают свое внимание на меня и сморят потупленными взглядами, словно я сказала что-то из ряда вон выходящее. Хотя, наверное, из моих уст это именно так и прозвучало. — Каменская, какая тебе текила? — ехидная усмешка трогает губы Олега. — Молоко на губах еще не обсохло такие крепкие спиртные напитки распивать, — интересно, с каких пор он стал моим папочкой, так яро заботясь о том, что мне пить или не пить? — Самая обычная, из стопроцентной агавы желательно, — язвительно отвечаю я, повергая всех в шок своими знаниями о составе текилы. Богдан лишь усмехается и прикладывает руку к губам, скрывая за ней улыбку; Алекс и Дима пропускают смешок; Ева лишь удивленно вскидывает бровь, а Саша начинает мне аплодировать и одобрительно улыбаться, после чего показательно смахивает слезу с щеки и говорит: — Наша девочка выросла. Надо это отметить, — и в ее глазах чертики начинают плясать сальсу, на что Олег лишь фыркает и, поджав губы, машет на нас рукой, тем самым давая понять, что больше не намерен говорить на эту тему.***
На самом деле, сказав, что хочу текилу, я очень сильно приукрасила, если не нагло соврала, только вот говорить всем этого не собиралась, чтобы те не нашли очередной повод, чтобы поругаться и перегрызть друг другу глотки, поэтому мне пришлось влить в себя несколько рюмок, делая вид, что я в полнейшем восторге от сего мероприятия. Мало того, что я никогда раньше не пила, так еще и не танцевала на пьяную голову. Поэтому у меня перед глазами поплыло все после третьей стопки, и я была не в состоянии держаться на ногах. Но мне, как бы ни прискорбно было это признавать, понравилось: чувствовать, как небольшая порция жидкости обжигает горло; ощущать легкость, раскрепощенность и веселье; и самое главное, забытье, благодаря которому я и думать перестала обо всех насущных проблемах, которые ждут всех нас по приезде обратно. В помещении душно, и в воздухе витает вишневый запах кальяна, который ребята не поленились заправить и раскурить, потратив на это полчаса, если не больше. Решив подышать свежим воздухом, выхожу из гостиной и направляюсь на второй этаж, крепко держась за перила обеими руками, опасаясь того, что ноги уже отказываются меня держать. Поднявшись по винтовой лестнице на самый верхний этаж, прохожу по коридору к одной-единственной двери и, открыв ее, оказываюсь в потрясающем месте — оранжерее с застекленным потолком, что видно прозрачное синее небо, на котором ярко пестрят звезды. У меня дыхание перехватывает от подобной красоты, которой я еще никогда в жизни не видела, если только на картинках в интернете. Думала, что это все постановочно и обычному человеку не лицезреть ничего подобного. Прохожу по узкой тропинке к панорамному окну, из которого открывается чудесный вид на ночной зимний лес, укутанный блестящим в лунном свете снегом. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу и выдыхаю горячий воздух, отчего окно потеет, как вдруг слышу мужской голос. — Так-с, так-с, так-с, что это тут у нас? Пьяная Каменская? Наконец-то, — хоть я и слышу издевку в его тоне, я улыбаюсь и поворачиваюсь, заметив сидящего на полу Белова, облокотившегося спиной о стену. — Не такая уж я и пьяная, — честно отвечаю я и, подойдя к нему, сажусь рядом. Юноша поднимает глаза к «небу» и ничего не отвечает. — В любом случае, я соображаю, что происходит. Мы сидим слишком близко, отчего мне становится жарко, и в горле пересыхает. Слышу его ровное дыхание, в отличие от своего, сбивчивого; а серые глаза, устремленные вверх, ясные-ясные, не то что у меня, заволоченные туманной пеленой из-за перебранного алкоголя. Хочу начать разговор, но не знаю, что можно сказать, о чем спросить. Единственное, что до сих пор вертится в моей пьяной башке: «что же он хотел сказать», но не решаюсь озвучить, ибо Белов ясно дал мне понять, что эта тема закрыта. — Когда мама еще была жива, она увлекалась астрономией и частенько рассказывала нам с сестрой о разных созвездиях, — ни с того, ни с сего начинает Олег, как и тогда, в машине, огорошивая меня подобным заявлением. Я не знаю, почему, не знаю, зачем, он рассказывает мне это, но я начинаю чувствовать себя ближе к нему, отчего на сердце становится теплее. — И каждый раз, когда мы с ребятами сюда приезжаем, в первый день, когда они все нещадно бухают, прихожу сюда и, как там говорится? — спрашивает сам себя юноша, приложив указательный палец к губам. — Ностальгирую, — улыбается. — Знаешь, — подаю голос, тоже устремив взгляд наверх, — отчасти я тебе завидую, ведь воспоминания — часть нашей жизни, без которых мы это уже не мы. К сожалению, у меня нет воспоминаний, связанных с родителями, — грустно вздыхаю, — поэтому завидую тем, кто жалуется на родителей или, наоборот, рассказывает, как весело провел каникулы, — поджимаю под себя ноги и обхватываю их рукой, а второй — опираюсь о пол. — Мне кажется, что лучше не иметь воспоминаний, связанных с кем-то. Тогда не так больно терять, — горько усмехается парень, зарывшись рукой в волосы. — Поверь, это не так. Имея воспоминания, ты чувствуешь себя полноценным, словно ты жил, а не существовал, — парирую я, прекрасно понимая, что говорю и отдаю отчет каждому своему слову. — Ведь мы живем, по сути, для того, чтобы формировать воспоминания, чтобы было, что вспоминать, как бы больно ни было, — украдкой смотрю на Олега, а тот лишь улыбается и прикрывает глаза. — Может, ты и права, — соглашается, в итоге, юноша. — Там, — он поднимает указательный палец вверх, обращая мое внимание на какое-то созвездие, — Большая медведица. Смотрю на звезды, и вдруг чувствую теплое касание к своей руке. Опускаю взгляд и вижу руку Белова. Поднимаю голову и смотрю в его серые глаза, которые, в отличие от моих, не стеклянные из-за алкоголя. Дыхание перехватывает от того, как он смотрит на меня, и мне становится не по себе. Все чаще и чаще мы остаемся с ним наедине, и каждый раз он смотрит на меня именно так. Так, как раньше не смотрел никогда, отчего сердце начинает колотиться, как бешеное, готовясь выскочить из груди и оставить в ней зияющую дыру. Я никогда раньше не испытывала ничего подобного: да, мне нравились парни, но ни один не вызывал во мне ничего подобного — наверное, в народе это и называют первой любовью. Если бы кто-то пару месяцев назад сказал, что я влюблюсь в Олега Белова — напыщенного петуха, самоуверенного, амбициозного и эгоистичного ублюдка, я бы рассмеялась ему в лицо, не подумав о последствиях — настолько абсурдно это звучало. Но сейчас… я не могу уже представить кого-то другого на его месте. И знать бы мне, что творится у него в голове. Я бы все отдала, лишь бы научиться его понимать, но, видимо, не судьба. И только сейчас я замечаю, что между нашими лицами остаются считанные миллиметры, а я чувствую его дыхание на своем лице. Не знаю, какая неведомая сила мной управляет в эту секунду, но я почему-то слегка приоткрываю губы — и, казалось бы, такое незначительно действие, которому я бы никогда в жизни не предала значения, сейчас решит мою судьбу. Олег вкрадчиво смотрит мне в глаза и, мне кажется, словно спрашивает разрешение, словно хочет сократить это ничтожное расстояние между нами, и только я прикрываю глаза, давая мысленное согласие, как вдруг: — Ребят? Я распахиваю широко глаза, и все рушится. Олег резко отстраняется от меня и сморит на вошедшего в оранжерею Алекса, который, потупив взгляд, смотрит на нас. Вскочив на ноги, он стремительным шагом направляется к уже далеко не трезвому парню и, схватив его за ворот рубашки, цедит сквозь зубы: — А мозгов ни на что не хватило больше? Конечно, ты не помешал, — и, резко дернув руки вниз, отпускает ничего не понимающего Лёшу, а я сижу, устремив взгляд в спину уходящему Белову, который сейчас чуть ли не… поцеловал меня? И сердце пропускает удар.