Впервые за последние два месяца я могу побыть наедине с собой и своими мыслями, в абсолютной тишине, и никто мне не помешает замкнуться в себе, закрыться в своем внутреннем мире, чтобы обдумать все, что свалилось на меня в последнее время: начиная от убийства Ромы и вытекающих из этого событий и заканчивая появлением моей мамы. За все эти дни я, по факту, ни разу не оставалась наедине с собой, чтобы не отвлекаться на внешние факторы, не думать о том, как поступить в той или иной ситуации или как бы проснуться и пойти на занятия, на которые я конкретно забила в свете последних событий, а потому я немного, но все-таки благодарна судьбе, что все сложилось именно так, и я попала в больницу. Как бы ребята ни старались меня переделать, во мне все равно навсегда останется частичка той Нелли, которая все время будет пытаться уединиться, проанализировать различные ситуации и расставить все по своим местам, хотя бы у себя в голове. Тогда мне становится жить гораздо проще — все-таки аналитический склад ума иногда дает о себе знать, но я не жалуюсь. Я всегда любила в себе эту черту характера, потому что именно благодаря благоразумию и тому, что я, в первую очередь, прислушиваюсь к голосу разума, я всегда избегала перепалок и потасовок, которые частенько имели место быть в нашей школе. Всегда? Ну, скажем, до последнего времени. Будь я все той же Нелли на сто процентов, которой была около полугода назад, к примеру, со мной никогда бы не случилось то, что произошло буквально вчера. Не знаю, хорошо это или плохо, в какую сторону я меняюсь — честно говоря, без понятия, но могу точно сказать: я не препятствую этим изменениям, ведь они устраивают меня, потому что впервые за столь долгое время я почувствовала себя живой, почувствовала себя человеком, который кому-то нужен, который не одинок, который умеет не только думать, но и чувствовать.
Даже несмотря на то, что мы с ребятами уже второй месяц ходим по лезвию ножа, уже который день стоим на краю обрыва, с которого вот-вот кто-то из нас сорвется, я иногда чувствую себя счастливой, и эти моменты запоминаются куда лучше, чем если бы то же самое происходило в спокойное и беззаботное для нас время. Перед глазами всплывает образ светловолосого юноши, во взгляде которого не осталось уже той неприязни, которая была столь долгое время направлена в мой адрес, и на ее место пришли теплота и искренность, которых мне очень долгое время не хватало. Слабая улыбка трогает мои губы, а сердце сжимается от осознания того, как сильно я по нему соскучилась и что не увижу его еще неделю. Возвращайся скорее, Олег. Я соскучилась по тебе до боли в сердце.
Когда же все это закончится? Честно говоря, я безумно устала бояться, переживать и все время сидеть, как на иголках в ожидании того, что кого-то могут убить, подсадить на эти таблетки, как, например, Еву или Сашу. И если раньше я думала, что нет ничего страшнее убийства, то сейчас я понимаю, что куда страшнее смотреть, как на твоих глазах умирает один из самых близких тебе людей. Да, времени прошло совсем немного, но я понимаю, что могу положиться на Сашу, как на саму себя. Вся эта история очень сблизила нас, и я уже не могу представить, что будет, если ее не станет. Если? Интересно, уместно ли это слово здесь. Скорее, тут нужно употреблять «когда»… От этой мысли у меня что-то щемит в груди, к глазам подступают слезы, а к горлу — ком. Сжимаю кулаки. Я ненавижу эту часть себя — реалиста. Почему я не могу быть оптимистом? Почему я не верю в то, что все наладится, а она поправится? Пытаюсь отогнать от себя эти мысли, только вот ничего у меня не получается. Сразу перед глазами всплывают эпизоды из того сна, сцены ее приступов, в которых она бьется в жутких истериках, отчего по моему телу начинает бить мелкая дрожь, а по спине пробегает рой мурашек, и я вздрагиваю.
Я больше не хочу оставаться одна. Я так не могу. Потому что весь поток моих мыслей всегда сводится к тому, что я вспоминаю про состояние своей подруги, отчего мне становится тошно и во мне просыпается ненависть к самой себе от своей беспомощности и безнадежности. Почему я не могу ничего сделать? Честно, я бы отдала все на свете, лишь бы спасти ее, но увы, я не Бог.
Медленно открываю глаза, но перед собой вижу лишь темноту, а за окном — ночь. Может, сейчас и вечер, не знаю, все-таки зимой темнеет рано, хотя сейчас мне точно плевать на время суток. Чувствую слабость во всем теле, а в районе желудка — слабую боль, хотя врачи обещали, что после обезболивающего я ее чувствовать не буду. Либо соврали, либо прошло очень много времени с того момента, как я легла спать после очередных процедур. Мама позаботилась о том, чтобы меня положили в одну из лучших клиник в Москве, за что я ей премного благодарна, в отличие от моих «родителей», которые, возможно, даже не в курсе, что со мной произошло и где я сейчас нахожусь. Тоже ли мне, «родители». Теперь я окончательно осознала, что им было плевать на меня. Единственное, что непонятно: зачем они платят такую огромную сумму ежегодно, чтобы я оставалась в этом интернате? Зачем они вообще отобрали меня у родной мамы, которая не переставала меня искать на протяжении всего этого времени? Но сейчас я точно не хочу об этом думать, настроения особо нет. Да и смысл растрачивать себя на подобных людей? Я обязательно разберусь со всем этим, только не в нынешнем состоянии.
Поворачиваю голову и вижу Богдана, который сидит на диване, с какой-то грустью смотря на лежащую у него на коленях Сашу. Раньше я никогда не видела Богдана таким, как сейчас. Его взгляд полон такой нежности, трепета и любви, что внутри меня все сжимается. Почему она его бросила? Разве она не понимает, что он готов сделать для нее все, что он любит ее, даже несмотря на то, кем она стала? Все-таки Богдан — книга, закрытая для всех. Для всех, кроме нее. Только она знает его таким, каким я увидела его только сейчас. И теперь я понимаю, что она имела в виду, сказав мне как-то перед сном, что «он принадлежит только ей». Но разве мы не в ответе за тех, кого «приручили»?
— Богдан, — тихо шепчу я, стараясь не разбудить подругу, которая так и не покидала моей палаты с того самого момента, как меня привезли сюда. Услышав свое имя, юноша резко вскидывает голову и устремляет на меня холодный взгляд черных глаз, в которых не осталось ни намека на те эмоции, которые плескались в них пару мгновений назад, отчего мне стало немного не по себе. Он прячет эту часть себя ото всех, а я стала невольным свидетелем того, каким этот парень все-таки может быть. Это даже более личное, чем просто услышать признание в любви. Именно в эту секунду Богдан показал себя таким, какой он есть на самом деле, сняв с себя маску безразличия. Но, видимо, настоящий Неридов принадлежит только Саше. — Где мама?
— Она разговаривает с глав-врачом, — так же тихо отвечает он мне, но тут спящая девушка начинает шевелиться и через несколько секунд открывает голубые глаза, хлопая ресничками и пытаясь сообразить, что к чему и где она находится. Осознав всю неловкость своего положения, она подскакивает и отсаживается от Богдана на крайний угол дивана, на что тот лишь закатывает глаза и раздраженно вздыхает. Саша бросает на него косой взгляд, в котором ясно читается немой вопрос, «ты какого черта делаешь, кретин?», и, встав с дивана и включив свет, садится рядом с моей постелью на стул. Нажимаю на кнопку, после чего спинка кровати приподнимается и мое положение меняется с лежачего на сидячее.
— Ну, ты как? — берет меня за руку и сжимает ее, смотря мне в глаза с беспокойством и настороженностью. — Врачи сказали, что тебя выпишут через несколько дней, когда убедятся, что ты идешь на поправку. Твоя мама разговаривала с главным врачом, когда мы видели ее в последний раз.
— Уже лучше, — охрипшим после сна голосом отвечаю я и слабо улыбаюсь. Откашлявшись, продолжаю: — Вы не собираетесь обратно?
— Думаю, что через пару часов поедем, — кивает брюнетка. — Сейчас только пять вечера, так что все в порядке. А в шесть тебя снова забирают на процедуры, — надув пухлые губки в знак недовольства, Саша раздраженно фыркает и только хочет что-то добавить, как наше внимание привлекают крики, доносящие из коридора.
— Где она, мать твою?! — тут у меня сердце пропускает удар, а потом начинает биться с такой силой, что вот-вот выпрыгнет из груди, оставив там зияющую дыру. Не может того быть… Это не может быть он. Я схожу с ума? Переглядываемся с Сашей, которая цокает языком и раздраженно вздыхает, пробубнив про себя что-то типа «ну, в больнице-то можно вести себя тише, мудак». — Я тебя спрашиваю, недоумок!
— Молодой человек, не шумите, вы находитесь в больнице, — пищит какой-то женский голосок. Видимо, медсестра.
— Да хоть на приеме у Путина! Где она?!
Тут дверь с грохотом открывается, и спустя несколько мгновений, пройдя небольшой коридорчик, отделяющий палату от входа, на пороге появляется тот, при виде которого мое сердце замирает, начинает биться с такой силой, что становится больно, на глаза наворачиваются слезы, а из легких словно выбивают воздух. Прошло всего восемь или девять дней, которые я его не видела, а кажется — целая вечность… Наши взгляды сталкиваются: в его серых глазах, которые я так сильно люблю, плещется злость, гнев, ненависть и ни намека на что-то теплое и нежное, а в моих — радость от того, что я наконец-то увидела его. Слабая улыбка трогает мои губы, что не укрывается от его внимания, и в следующую секунду он произносит:
— Вышли, оба, — слова обращены к Саше и Богдану, которые без лишних пререканий встают и направляются к выходу. И перед тем, как скрыться из вида, подруга бросает на меня полный понимания и сочувствия взгляд и подбадривающе улыбается.
Как только дверь захлопывается с характерным звуком, давая понять, что Саша очень недовольна поведением парня и что вот-вот на него свалится ее праведный гнев, Олег закрывает глаза и с шумом выдыхает, с такой силой сжимая кулаки, что белеют его костяшки, и стискивает зубы, что я вижу, как начинают двигаться его желваки. Как только он снова устремляет на меня свой взгляд, мне становится не по себе. Я почти осязаю всю злость и ненависть, которая исходит от него, и совершенно не понимаю, в чем дело. Эта атмосфера, повисшая в палате, настолько пугает меня, что я забываю, как дышать, отчего почти задыхаюсь, мечтая провалиться сквозь землю, убежать, исчезнуть, испариться, лишь бы эти серые глаза больше никогда не смотрели на меня так, как сейчас. Что произошло за неделю его пребывания в Германии? Чувствую подступающие слезы, но сжимаю кулаки под одеялом, давая себе слово, что не заплачу, я буду сильной. Не хочу, чтобы он разочаровался во мне…
— Ты мне только одно скажи, — медленно и с устрашающим спокойствием начинает Белов, — ты ебанутая или совсем ебанутая?! — а я смотрю на него потупленным взглядом, пытаясь понять, что парень имеет в виду.
— Что? — только и могу сказать я, потому что в голове — полная пустота. Это сейчас прикол такой? Олег лишь пропускает смешок и, горько улыбнувшись, качает головой.
— А что тут непонятного? — сквозь зубы цедит он. — Что тут, блять, тебе непонятно?! — взрывается Олег и смотрит на меня широко распахнутыми глазами, мечущими молнии, а я впервые вижу его таким… Я думала, что знаю все его состояния, но теперь понимаю, как сильно ошибалась.
— Олег… — пищу я, упираясь в спинку кровати и поджимая под себя ноги. Кажется, я уменьшилась в размерах под одним лишь натиском его слов. Опускаю голову, не осмеливаясь посмотреть на юношу, который, кажется, сейчас разнесет тут все. А в первую очередь, меня. Сглатываю подступивший к горлу ком и часто моргаю, чтобы не расплакаться. — Почему ты кричишь? — севшим голосом спрашиваю я, на что слышу какой-то странный смех, отчего меня пробирает озноб до самых костей.
— Каменская, ты реально не понимаешь или прикидываешься, чтобы окончательно меня из себя вывести? — медленно, на одном выдохе. Видимо, сейчас грянет гром. — Покажи мне того ублюдка, который надоумил тебя перечить этой шлюхе?! — мои глаза распахиваются, и я устремляю опустошенный взгляд на одеяло. Почему он такой? Почему он кричит? Почему не спросит о моем самочувствии? В голове кружится столько разных «почему», что я даже не знаю, с какого начать и что спросить. — Какого черта ты решила погеройствовать?! Проблем мало?! Приключений на жопу захотелось?! — молчу, все еще сжимая кулаки под одеялом. — На меня смотри, мать твою! — слышу глухой удар и вскидываю голову, сразу же устремляя взгляд на парня, который разворачивается ко мне, сжимая правую руку в кулак, а за его спиной, на стене, вижу небольшую вмятину и… кровь?!
— Олег, что ты делаешь? — на одном лишь выдохе спрашиваю я, а брови парня ползут вверх. Видимо, мой вопрос звучит неуместно.
— Это я-то что делаю?! Я?! — тычет он себя пальцем в грудь, а мне с каждой секундой становится все страшнее, видя какое-то безумие в его глазах. И тот образ Олега, который садился в машину, который целовал меня на крыше, в доме у Алекса, никак не вяжется с этим. Осталось только, чтобы у него пена изо рта пошла, тогда вообще картина маслом будет, ей-Богу. — Это ты что делаешь? Умная самая нашлась?! Ты не понимаешь, что она могла с тобой сделать?! Ты нахуя полезла?! Почему нельзя было согласиться и сделать так, как хочет она?! А потом бы мне все объяснила! Почему, блять, ты этого не сделала?!
— Потому что я люблю тебя! — выпаливаю я, сразу же прикрывая рот ладонями и ненавидя себя за то, что сказала. И на секунду Белов замирает, смотря на меня в течение долгих нескольких секунд, а потом закрывает глаза и шумно вздыхает.
— Дальше-то что? А если бы они тебе такие раны нанесли, которые стали бы смертельными? — медленно поднимает веки, и снова в его взгляде нет ничего, кроме злости и агрессии. Да что с ним такое? — Если бы это был не ушиб внутренних органов, а разрыв?! У тебя нулевая физическая подготовка, а их было трое! — показывает три пальца, будто я не знаю, сколько это. — Да ты бы с одной не справилась, а тут три конченые курицы!
Тут же мои нервы не выдерживают всего этого напряжения. Встаю с кровати и быстро сокращаю расстояние между нами, чувствуя, как из моих ушей и ноздрей вот-вот повалит дым. Подойдя к нему впритык, поднимаю на него полный ярости взгляд и, схватив за ворот рубашки, нагибаю к себе, понятия не имея, откуда во мне столько сил. Может, выработался адреналин? Возможно.
— Это все, что ты хотел мне сказать?! — чуть ли не проорав эти слова ему в лицо, спрашиваю я. — Ты пришел поругаться со мной? А мое состояние тебя не волнует, да?! — отпускаю. — Почему твой первый вопрос сразу начался с оскорблений? Почему не спросил, как я себя чувствую?! Какого черта ты вообще приехал?! — чувствую теплые дорожки на своих щеках, а ведь хотела не плакать. — Ты даже представить не можешь, как сильно я скучала, и, наконец, увидев тебя, слышу в свой адрес все это… — голос вот-вот сорвется на шепот, но мне плевать. Я выскажу ему все, что во мне накопилось за столь короткое время, пока он тут бушевал. — Чтобы поругаться со мной, ты мог бы приехать через неделю! Ничего бы не изменилось!
— Ты что несешь? — раздраженно произносит Олег, начиная медленно двигаться мне навстречу, чем вынуждает меня медленно отходить назад до тех пор, пока я не уперлась в стену. — Еще раз повтори, что ты только что сказала, — стиснув зубы, просит юноша, а его губы изгибаются в злобной усмешке. И теперь он напоминает мне какого-то маньяка-убийцу, чей взгляд заставляет прирасти к стене, а кровь — застыть в жилах. — Что, язык проглотила? — отрицательно мотаю головой. — Тогда, может, скажешь что-нибудь еще?! — орет он мне эти слова в лицо.
— Я… иногда я тебя не понимаю, — тихо, неуверенно.
— Что? Можешь говорить более громко и четко, а не бубнить себе под нос? — раздражен. Зол. Агрессивен.
— Я ненавижу тебя! — смотрю прямо ему в глаза. — Я иногда просто тебя ненавижу! Почему я должна все это терпеть?! — лепечу сквозь слезы, а по телу начинает бить дрожь, отчего я трясусь как осиновый листок. — Почему ты такой разный всегда?! Ты можешь быть милым, добрым и нежным, а через секунду уже разнести все вокруг и всех ненавидеть?! Почему я должна привыкать к этому?! Почему только я должна понимать тебя и успокаивать?! Почему?! Почему ты так со мной поступаешь?! Ненавижу! Ненавижу! Не-на-ви-жу! — слезы начинают литься по щекам ручьями, а я — бить его по груди со всей оставшейся в моем теле силой.
— Что? — на выдохе произносит Олег, а взгляд его опустошен. — Что ты сейчас… — и тут его рука поднимается и пролетает мимо меня в нескольких миллиметрах, что я даже почувствовала дуновение ветерка, и в этот момент мое сердце ушло в пятки, а я перестала дышать.
Собственно, как и плакать. Он что, хотел ударить меня? А дрожь все никак не унимается, и я ничего не могу с собой поделать. В следующую секунду Белов хватает меня за руку и, притянув к себе, обнимает меня, зарывшись носом в мои волосы и начав что-то шептать. Правда, что именно — не слышу. В ушах у меня стоит гул бешено стучащего сердца, которое вот-вот выпрыгнет из груди.
— Прости меня, — тихо говорит юноша, а в его голосе наконец-то узнаю нотки того Олега, который уезжал от меня неделю назад. — Просто… когда Алекс позвонил и рассказал о произошедшем, у меня словно крышу сорвало. Я так испугался за тебя, — и обнимает меня еще крепче, словно опасаясь, что я куда-то убегу. — И я бы никогда не подумал, что ты так переживаешь из-за моего характера. Прости, — и вновь по щекам начинают течь слезы, но уже не от страха или непонимания, а потому, что я наконец-то снова оказалась в его объятиях, в его руках, в которых могу почувствовать себя в безопасности. — Я так сильно люблю тебя, что мне становится просто невыносимо от одной мысли, что с тобой может что-то случиться, — улыбаюсь.
Все-таки он вернулся тем же человеком, каким и уезжал. И все мои опасения на этот счет были напрасны. Отстраняюсь от него и вкрадчиво смотрю в его серые, такие любимые, глаза, по которым я безумно скучала, а потом перевожу взгляд на его лицо: слегка выделяющиеся скулы; совсем слегка вздернутый нос; пухлые губы, на которых и останавливаю свой взгляд. Кладу руку на его немного колющуюся из-за щетины щеку и провожу большим пальцем по его нижней губе, а он завороженно наблюдает за мной, после чего подхватывает меня за талию и приподнимает так, что я обхватываю его торс ногами и теперь смотрю на него сверху вниз, как Олег обычно смотрит на меня. Опускаю голову, снова встретившись с ним взглядом, а мои уже немного отросшие волосы ниспадают по щекам, закрывая наши лица от посторонних глаз. Слабо и неуверенно улыбаюсь, а Белов снова смотрит на меня так, как тогда в доме у Леши, и от этого мое сердце пропускает удар, а я начинаю сокращать расстояние между нашими лицами, пока не чувствую его губы, соприкоснувшиеся с моими. И в этот момент я взрываюсь на сотни маленьких осколков. Его губы такие мягкие, теплые, нежные, такие родные, что внутри все сжимается. Может, пересечение наших судеб, в самом деле, было предначертано свыше? Приоткрываю губы, чтобы глотнуть немного воздуха, и чувствую, как наши языки встречаются, переплетаясь в бешеном танце, отчего у меня начинает сносить крышу. Чувствую, как Олег аккуратно прижимает меня спиной к стене, начиная гладить мои обнаженные ноги, гулять руками по спине, сжимать ягодицы, доводя меня до какого-то ранее неизвестного мне чувства.
Не помню, как мы оказались на кровати, как Белов снял с меня пижамную футболку, но это не так важно. Каждое прикосновение его ледяных пальцев к моей обнаженной коже отдаются электрическими разрядами по всему телу. Он покрывает поцелуями мою шею, грудь, живот, заставляя забыть совершенно обо всем, заставляя прерывисто и тяжело дышать, извиваться от каждого его прикосновения и поцелуя. Так хорошо мне не было еще никогда. Наши губы снова встречаются, и юноша притягивает меня к себе за талию, принимая сидячее положение, а я сажусь к нему на колени, начиная водить незамысловатые узоры по его спине, кайфовать от того, что он делает со мной, таять в его руках. Я сейчас словно пластилин, мягкий и податливый, и из меня сейчас можно слепить все, что угодно. Вдруг Олег хватает меня за волосы и слегка дергает их, заставляя меня запрокинуть голову назад, и впивается в мою шею поцелуем, грозясь оставить там засос. А, может, он и собирается его там оставить? И чем дольше он целует мою шею, чем нежнее гладит меня по ногам и спине свободной рукой, тем больше я понимаю, что все — я почти прошла точку невозврата. Инстинктивно поддаюсь к нему всем телом, немного изогнувшись в спине, и начинаю двигать бедрами, и через некоторое время чувствую, как…
Вдруг Олег отстраняется от меня, широко распахнув глаза, в которых зрачок расширен до такой степени, что практически цветной радужки не видно, сбрасывает меня с себя и вскакивает с постели, оставляя меня в полнейшем недоумении. Схватив футболку с пола, бросает ее мне, всем своим видом давая понять, чтобы я оделась. Поднимаю брови в удивлении, смотря на него испытующим взглядом в ожидании объяснения его поведения.
— И что это было? — нетерпеливо спрашиваю я у Белова, который сидит на диване, скрестив руки на груди, хмурясь и прерывисто дыша.
— Ничего, — спокойно отвечает он, даже не смотря мне в глаза. — Просто не нужно заходить так далеко. Тем более, в больнице, — фыркает Олег, а я пропускаю смешок. — Я что-то смешное сказал? — резко повернувшись ко мне, огрызается парень, проведя рукой по волосам.
— Нет, — приложив ладонь к губам, чтобы спрятать улыбку, отвечаю я. — Просто я очень по тебе скучала.
— И тебе от этого смешно? — слышу в его голосе нотки скепсиса. В ответ лишь отрицательно мотаю головой.
— Нет, просто это порыв эмоций. Я, правда, очень…
— Каменская! На процедуры, — слышу голос старшей медсестры, которую лучше не злить, поэтому встаю с постели и, виновато улыбнувшись парню, машу рукой и быстренько выхожу из палаты, на выходе из которой сидят Саша и Богдан.
Подруга как-то загадочно улыбается, а Богдан сидит с выражением лица «facepalm». Саша лишь поднимает большие пальцы вверх и играет бровями, а я прикладываю ладонь ко лбу. Конечно. Вся больница слышала, как мы тут орали...
***
Честно говоря, я уже и забыла это чувство — чувство зверька, загнанного в клетку, из которой невозможно сбежать. Да-да, я говорю о возвращении в интернат. Конечно, из больницы я тоже, по сути, никуда не выходила, но я говорю не о буквальном смысле этой фразы. Там, в больнице, я не испытывала тяготящего чувства опасности и беспокойства, что сейчас вот-вот что-то произойдет. Там не висела гнетущая и тяжелая атмосфера, прячущаяся за маской спокойствия и безопасности, хотя все окружающие охотно принимают эту маску за чистую монету. Все, кроме тех, кто знает, что действительно происходит в этой школе. Школе? Ха, скорее, инкубаторе бесплатных лабораторных крыс, над которыми можно ставить опыты.
Каждый день я смотрю на беззаботных детей, которым даже двенадцати лет нет, и мне становится грустно. Видеть, как они бегают по школе, общежитию, по территории, играя в снежки и лепя снеговиков, пытаются учиться, чтобы быть лучшими в классе, дружат, делятся секретами — пытаются жить, насколько это возможно в пределах интерната, а потом смотреть им за спину и понимать, что кого-то из них ожидает такая же участь, как Сашу или Еву. Эти люди готовы зайти так далеко, что решают, как повернется жизнь этих детей, когда она начнет рушиться и когда закончится. От этого становится невыносимо, словно кошки скребут на душе. И самое ужасное то, что я ничего не могу с этим поделать. По крайней мере, сейчас.
Иду по очищенной от снега дорожке, ведущей к кафе, уже предвкушая вкус любимого латте с карамелью, а на землю пуховой периной падает белоснежный снег. Зимний ветерок развивает мои короткие волосы и приносит снежинки, сажая их мне на веснушчатые щеки, отчего я зажмуриваюсь и выдыхаю теплый воздух, который в то же мгновение превращается в пар. Погода замечательная. Сейчас не хочется ни о чем думать — только лишь наслаждаться настроением природы, пока это возможно. Карликовые березки и елочки укрыты снегом, из-за чего не видно висящих на них гирлянд и мишуры, елочных шаров и конфет, которыми начальная школа украшала деревья. Легкая улыбка трогает мои губы и, кивнув самой себе, открываю дверь кафе, откуда мне в лицо сразу же бьет теплый воздух.
— Латте с карамельным сиропом, — делаю заказ, вдыхая запах кофейных зерен, молока и сливок, и по телу разливается какое-то тепло. Ностальгия. Вспоминаю то время, когда я приходила сюда, брала кофе и садилась за свой столик, который практически всегда пустовал, открывала книжку и прекрасно проводила время в одиночестве. Как же мне этого порой не хватает.
Очереди практически нет, а кафе полупустое. Все-таки уроки идут, так что ничего удивительного. Забрав свой кофе, направляюсь к дальнему столику, стоящему в углу, возле окна, и сажусь на мягкий диванчик. Как давно я не была тут одна, чтобы просто посидеть, посмотреть в окно и полюбоваться красотой природы, которая еще осталась в этом гнилом месте. Хоть что-то здесь может изредка радовать глаз, если не вспоминать и не задумываться над тем, что меня ждет через пару дней.
— Нелли! — слышу знакомый девичий голос и перевожу взгляд от окна на входную дверь, в которую влетела высокая темноволосая девушка, одетая в белый пуховик, красную шапочку и варежки, и светло-голубые джинсы. На ногах — угги. Интересно, а где же каблуки? Сдаем позиции, Александра, сдаем позиции. Усмехаюсь собственным мыслям. — Почему ты не сказала, что раньше приедешь?! — сев рядом, подруга обнимает меня так крепко, что мне кажется, что я сейчас задохнусь. Отпрянув от меня на расстояние вытянутой руки, Саша с какой-то опаской и сожалением смотрит на меня, прикусив губу.
— Что-то случилось? — насупившись, спрашиваю я, зная, что этот взгляд ни к чему хорошему не приведет. — Саш? — зову ее, заметив, как подруга погрузилась в свои мысли. Сняв шапку и куртку, девушка заправляет длинную прядь черных волос за ухо и отрицательно качает головой.
— Пойду заказ сделаю, — улыбается Саша и грациозной походкой направляется к барной стойке.
Смотрю ей вслед, а сердце сжимается от одного взгляда на нее. Раньше я не обращала на это внимания, но подруга так сильно исхудала, что одежда, которая раньше идеально сидела на ней, подчеркивая каждый изгиб ее потрясающей фигуры, сейчас висит, как на колу. Густые черные волосы потеряли свой блеск и выглядят сейчас, как солома, а обувь… Она никогда раньше не носила обувь на плоской подошве. Неужели у нее уже сил нет носить каблуки? На глаза начинают наворачиваться слезы. От той Саши, с которой я тогда столкнулась на входе в школу, а потом — в своей комнате, от той ярко улыбающейся, светящейся счастьем девушки, осталось только… имя. Сжимаю чашку с такой силой, что вот-вот и она расколется на сотни маленьких осколков в моих руках.
— Сахар можно? — я настолько погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как сюда подошли ребята. — Я же знаю, что ты его не кладешь в кофе, — поднимаю голову и встречаюсь взглядом с изумрудными глазами, в которых играет задорный огонек. — С возвращением, крошка, — слегка нагнувшись ко мне, Дима треплет меня по волосам и пропускает смешок, когда я начинаю ворчать и отмахиваться от него.
— С выздоровлением, — приобнимает меня Леша за плечо. — Как самочувствие? — киваю ему и улыбаюсь в знак того, что все в порядке, а через секунду чувствую пристальный взгляд на себе, который меня готов испепелить за одно мгновение. Поворачиваюсь и вижу Богдана, который лишь кивает мне. Да уж, как был немногословным, так и остался. И на этом спасибо.
Обвожу кафе взглядом в поисках одного-единственного человека, которого хотела бы видеть сейчас больше всех на свете, но вижу лишь пустые столики… Где же ты? С того разговора в больнице он приходил еще один раз, но был сам не свой: вел себя как-то скованно и неестественно, а на мои вопросы отвечал сухо и односложно, смотрел на меня каким-то извиняющимся и виноватым взглядом, и попрощался так, словно не увидит больше никогда… На звонки не отвечал, сообщения были проигнорированы, все до одного, отчего сердце начало болеть и предчувствовать что-то неладное, что вскоре подтвердила и подруга, высказав свои предположения, что с Олегом что-то не так. Разочарованно выдыхаю и, сфокусировав взгляд на ребятах, спрашиваю:
— Где Белов? — на что ребята, которые до этого молчали и просто пили кофе, начинают что-то активно обсуждать и заниматься своими делами, как будто не слышали ничего. И тут мне уже становится все ясно, как день. Что они от меня скрывают? — Я еще раз спрашиваю, где, мать вашу, Белов?! — повышаю голос и бью кулаком по столу, заставляя всех обратить на себя внимание, как вдруг открывается входная дверь и в кафе заходит Олег, который сразу же направляется к барной стойке и делает заказ.
А я срываюсь с места и, вырвав руку, которую схватила Саша, и бросив на нее грозный взгляд, бегу к парню, который стоит ко мне спиной и что-то заинтересованно смотрит в телефоне. Приблизившись к нему, обнимаю его сзади, уткнувшись носом ему в спину. Олег замирает, после чего берет мои руки в свои и… сбрасывает их с себя, а мое сердце пропускает удар. Белов поворачивается ко мне и бросает на меня опустошенный холодный взгляд, от которого у меня по коже бегут мурашки, а по телу начинает бить мелкая дрожь. Что с ним случилось за ту неделю, которую я лежала в больнице? У меня в голове кружилось столько вопросов, которые я хотела ему задать при встрече, но сейчас все они не имеют никакого значения, потому что…
— Олег, — еле слышно произношу я, беря его руку в свою, только вот он вырывает ее и качает головой. — Что происходит? — чувствую, как к глазам подступают слезы, а к горлу — комок.
— А разве непонятно? — с усмешкой спрашивает Белов, а в его голосе я снова улавливаю нотки того Олега, которого я знала на протяжении двух лет. Смотрю ему прямо в глаза, а там нет ничего, кроме высокомерия и холода. — Я тебя бросаю, — и, оттолкнув меня с прохода, выходит из кафе, ничего не объяснив.
Что это было? Ну уж нет, Белов, так просто ты от меня не отделаешься. Снова плохое настроение? Снова на мне решил отыграться? Не в этот раз, дорогой.
Собравшись с мыслями и успокоившись, выбегаю из кафе, совершенно забыв о том, что оставила куртку в помещении, но это, в принципе, не так уж и важно. Я должна его догнать. Я догоню тебя, Белов. Стремглав бросаюсь в сторону школы, куда направился Олег, и хватаю его за руку только возле парадного входа, заставляя его развернуться и посмотреть на меня. Тот лишь раздраженно вздыхает и, закатив глаза, резко спрашивает:
— Что тебе? — и снова вырывает руку. Да что же с ним такое?
— Ты мне ничего объяснить не хочешь? — Олег лишь хмурится и, сделав вид, что задумался, отрицательно качает головой. — Ты издеваешься?
— Больно ты мне нужна — издеваться над тобой, — фыркает, а у меня сердце в пятки уходит.
— Почему? — сжимаю кулаки и стискиваю зубы, опустив голову вниз, чтобы он не видел мои слезы, которые подступают в глазам. — Почему ты меня бросаешь? Что я не так сделала?
— Да ты тут ни при чем, — отмахивается он. — Просто понял, что ты не та, кто мне нужна, — безразлично и холодно. Он так безразлично бросается этими словами, отчего раны, которые он ими наносит, становятся еще глубже.
— А кто «та, кто тебе нужна»? — шепотом спрашиваю я.
— Оля, — от услышанного меня передергивает.
В следующую секунду я начинаю истерически смеяться, словно ничего более абсурдного я в жизни своей не слышала. На секунду почувствовала себя умалишенной, но мне все равно. Я продолжаю истерически смеяться, хватаясь за живот, а через мгновение чувствую, как начинаю плакать. Коленки трясутся настолько сильно, что в какой-то момент ноги подкашиваются, и я просто падаю на землю, наплевав на снег, на холод и на то, что я трясусь, как осиновый лист, то ли от холода, то ли от переполняющих меня эмоций.
Вдруг меня хватают за подбородок и заставляют поднять голову, перехватив мой взгляд. В его серых глазах, несколько дней назад излучающих искренность и тепло, сейчас только раздражение и презрение.
— Ты сейчас выглядишь очень жалко. Не унижайся, слезы на меня не действуют. Вставай и иди, куда шла, — после чего отпускает меня и, развернувшись, направляется к лестнице.
Даже не обернулся. Просто поднялся и скрылся за дверью, обрубив все концы. А внутри меня все клокочет от злости, ярости и ненависти. Что с ним произошло? Что сделала эта Оля, что он так изменился? Слезы льются ручьем, а я начинаю рыдать в голос, уже не в состоянии себя успокоить. Вдруг чувствую, как мои плечи укрывает теплая куртка и сильные руки, которые, подхватив меня за талию, заставляют встать с ледяного снега, разворачивают и обнимают, прижав к чьей-то груди.
— Не плачь, Нел, — знакомый мужской голос. — Все наладится, — Лёша? Всхлипнув, поднимаю голову и встречаюсь взглядом с карими глазами, которые излучают понимание и доброту. Парень слабо улыбается, отчего мне немного, но становится легче, после чего кивает в сторону женского общежития. — Пойдем, тебе надо переодеться, а то заболеешь, — а я лишь киваю, совсем не соображая, что происходит. Сейчас я лишь простая марионетка, без чувств, без эмоций, без желаний. Делайте со мной все, что хотите, мне плевать. Единственное, что меня действительно волнует, так это Олег. Перед глазами снова всплывает его образ, хладнокровно бросивший меня одну сидеть наедине со своими мыслями и рыдать навзрыд, и я снова ощущаю, как слезы начинаю течь по щекам.
***
Прошел почти месяц с того рокового дня, как Олег ушел, оставив меня одну. И этот месяц был самым худшим в моей жизни. Сколько раз я пыталась с ним поговорить, вернуть его? Раз пять или шесть? Я сбилась со счета, если честно. Каждый раз я видела в нем «своего Олега» все меньше. И в итоге, я просто опустила руки, потому что все силы иссякли. Я не могу слышать то, что он мне говорит каждый раз. Каждый раз его слова режут больнее, оставляя все более глубокие раны, высасывая из меня жизненную энергию и морально меня истощая. Я не живу, а существую, не чувствую ничего, никаких эмоций. Только вот ребятам этого не показываю — не хочу, чтобы они переживали. А, в первую очередь, Саша. С каждым днем ее состояние становится только хуже, отчего сердце начинает болеть все сильнее, предчувствуя, что вот-вот и Саша сойдет на своей конечной станции. От этих мыслей на глаза наворачиваются слезы, но я сильная, я больше не плачу. Я не плакала ни разу с того самого дня, когда Олег оставил меня одну на улице, словно ненужную дворняжку, а закрыв за собой дверь, будто бы забрал все мои чувства и эмоции с собой.
За этот месяц мы не накопали с ребятами ничего, абсолютно, отчего я очень сильно бешусь. Мы никак не можем сдвинуться с этой мертвой точки, а идей никаких нет. Подпираю подбородок рукой и раздраженно вздыхаю, уставившись на какие-то непонятные формулы по химии. С одной стороны, хорошо, что пока что все улеглось, ведь теперь у меня есть время подтянуться по учебе, на которую я конкретно забила, а с другой — теперь в моей жизни конкретно чего-то не хватает. Все стало таким серым, однообразным и скучным, что хочется лезть на стену от скуки и досады.
Сложив руки за головой, откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. В последнее время библиотека не располагает к учебе так, как раньше. Да что там: в последнее время я сама никак не могу заставить себя заниматься, даже несмотря на то, что ЕГЭ уже на носу.
— Ты заниматься сюда приходишь или посидеть? — устремляю взгляд на опирающегося на книжный шкаф русоволосого парня, который задорно улыбается, и эта улыбка немного, но греет мою душу. Леша — человек, который поддерживал меня в течение всего этого времени, проводил со мной даже больше времени, чем Саша, которая, к счастью, помирилась с Богданом и вернулась к нему. Я рада за нее, искренне. Каждый раз, когда вижу, как она смотрит на него, мне становится немного легче. Значит, она еще борется. Значит, она еще не сдалась. Значит, до конца еще не скоро.
— И тебе привет, — усмехнувшись, отвечаю я. — Ты что-то хотел?
— Если честно, то да. Кто-то на днях забрал у меня тетрадь по алгебре со словами «я только на один вечер», но так и не вернул. Не знаешь, кто бы это мог быть? — с издевкой спрашивает Леша, а я бью себя по лбу.
— Голова дыря-я-я-вая! — тяну я, мысленно прокляв и отчитав себя за свою неорганизованность и безответственность. Сложив все тетрадки с учебниками в рюкзак и схватив зимнюю куртку, направляюсь к выходу из библиотеки, попутно извиняясь перед Алексом за свою безалаберность, на что тот лишь смеется и шутит в ответ, заставляя меня смущаться с каждой секундой все сильнее.
И если бы я только знала, что ждет меня там…
Открыв дверь комнаты, останавливаюсь, отметив про себя, что тут достаточно чисто и убрано, поэтому снимаю обувь. А в сердце закрадывается какое-то чувство беспокойства, словно я здесь уже была. Сегодня комната какая-то пустая, холодная и серая, не такая, как обычно, из-за чего мне становится не по себе. Сделав несколько шажочков, замираю, почувствовав под ногами что-то теплое, и сразу же вспоминаю это ощущение. От осознания этого в жилах леденеет кровь, а сердце останавливается. Я перестаю дышать и медленно опускаю взгляд на пол, на воду, окрашенную в красный цвет…
— Не-е-е-т! — издаю я истошный вопль и, забыв обо всем на свете, бросаюсь к двери ванной и сразу же ее распахиваю.
И в это мгновение перед моими глазами проносится вся жизнь, а тело словно застывает, и я не могу пошевелиться. Перед собой я вижу то, чего боялась больше всего на свете. Пожалуйста, пусть это будет очередной сон, умоляю…
