Атмосферы

      2080 год.       Вспышки сознания вторили синусоиде сердечных сокращений, цветными пятнами расплываясь под плотно сомкнутыми веками. Он цеплялся за них, пытаясь проанализировать свое текущее состояние и местонахождение, но кроме нарастающего в ушах гула, который, в конце концов, раздробился на мелкие расходящиеся в атмосфере волны, ничего выяснить не удалось. Звуки казались знакомыми, но он не смог их идентифицировать и дать им хоть какое-то определение, словно в его памяти образовались зияющие дыры, которые все разрастались и разрастались, в такт увеличивающемуся ритму проблесков, наполняющимся незнакомыми образами, чтобы в какой-то момент погрузить его в непроглядную черноту.       Он оказался в безвременном небытии, погрузившись в полное недеяние, как будто попал в точку абсолютного покоя, которую невозможно достичь при жизни. А это могло означать только одно – он мертв. Вот только отчего мысль еще имела место быть? Или это и было размазанное в бесконечности вселенского хаоса то самое загробное существование, или, лучше сказать, бессмертие души? Но где же, черт возьми, тогда мириады звездных скоплений?       - Отторжения биосинтетических органов не наблюдается. Нервная регуляция в пределах нормы. Рефлекторная функция спинного мозга под контролем головного мозга…       «Китайский» – мелькнула мысль, принеся с собой проблеск света, и он заставил себя включиться. Почему китайский? Откуда он знает, что это китайский? И почему понимает? Нервный импульс невероятной силы прошил нервные клетки, заставив, наконец, все вспомнить: он, Максимилиан Нечаев, глава корпорации «ФармаТехноГен», летел на конференцию в Пекин, до приземления оставалось полчаса, Светлана в голубой униформе, хвост самолета, где располагается спальный отсек…       - Профессор Фей, испытуемый приходит в сознание.       - Запись ведется?       - Да.       «Профессор Фей?» – он силился вспомнить, выцарапать из архивов памяти знакомое имя, а потом, словно хляби разверзлись, и перед Максимилианом замелькала вся его жизнь: брат, родители, детство, учеба в лицее, отъезд в Китай… Фей Тао – профессор, взявший его под свое крыло на кафедре фармакологии в Пекинском университете.       - Учитель… – шепот сорвался с губ неожиданно даже для него самого, он попытался открыть глаза, но веки отяжелели настолько, что все его тщетные попытки остались безуспешными – это злило.       - Учащение сердечных сокращений, показательно на восьмидесяти пяти и продолжает расти. Давление сто сорок на девяносто три…       - Активируй работу имплантированной системы с данными последнего тестирования.       Если бы Максимилиан мог закричать – он бы закричал, во всю глотку, срывая голосовые связки. Мозг прошили миллионы крошечных игл, пронося нестерпимую боль, которая побежала по нервным окончаниям электрическим током, достигая суставов нижних конечностей. А потом перед закрытыми глазами развернулся яркий интерфейс внутренней системы с физиологическими и биологическими показателями организма. Он видел подобные решения раньше и даже тестировал их на симуляторе, когда «ФармаТехноГен» внедряла новое программное обеспечение в прототипы последнего поколения.       - Учитель Фей? – позвал он, слизывая с треснувших губ капли крови, когда его состояние стабилизировалось, и боль во всем теле поутихла.       - Воды, Вэйдун! Вытри ему рот, – коротко приказал сухой старческий голос, уже без сомнений принадлежавший Фей Тао. – Масинь? – все так же по-своему коверкая его имя, позвал профессор. – Ты слышишь своего учителя?       - Этот недостойный ученик слышит, – ответил Максимилиан, как только капли воды скатились по пересохшему горлу. – Что со мной, учитель? Где я? Не могу понять…       - Масинь, прости этого неразумного учителя. Я всего лишь пытался спасти твою жизнь. Это потребовало много времени, но сейчас, когда ты пришел в себя и твой организм работает так, как я когда-то смело задумывал – я могу тебе рассказать. Но готов ли ты это услышать?       - Говорите, учитель Фей, – Максимилиан приоткрыл глаза: программное меню с сетчатки глаз не исчезло, заслоняя собой угол обзора, он попытался проморгаться, чтобы рассмотреть окружавшую его реальность, которая все еще расплывалась.       Он видел мутный абрис склонившейся над ним фигуры профессора Фей Тао в зеленой униформе, яркие прямоугольники попискивающих мониторов систем жизнеобеспечения, которые перекрывали все стены медицинской палаты. По крайней мере, ему так казалось: потому как обрушившиеся на органы чувств звуки, запахи и вкусы, кричали о том, что Максимилиан в реанимации.       - Это будет очень долгая история, Масинь, – отходя в сторону, наконец, сказал профессор. – Ты должен помнить, что мы с тобой договорились встретиться перед конференцией, сразу по прилёте в Пекин. Ты написал, что у тебя есть проект, который ты хотел бы обсудить, потому как сомневался в его реализации. Но в назначенное время этот ученик не появился, и учитель заволновался и начал искать. Через несколько часов мне удалось выяснить, что самолет, на котором ты летел, потерпел крушение. Я безотлагательно выехал на место, не питая особых надежд. Поисковая бригада спасателей рапортовала, что выживших нет: все члены экипажа и пассажиры погибли. Официальная версия – возгорание и отказ двигателей. Я ходил между останков обгоревших тел, пытаясь хоть что-то найти, что указало бы на тебя, без экспертизы ДНК. И этот учитель нашел! Пришлось приложить немало усилий и подключить все свои связи, чтобы забрать в Уханьскую лабораторию твое тело, вернее то, что от него осталось, и подделать документы судмедэкспертов и следственно-оперативных служб. В итоговом заключении говорилось, что ты погиб, и экспертиза показала, что обгоревшие останки действительно твои… Масинь, прости, но этому учителю потребовалось десять лет, чтобы собрать тебя заново.       - Десять лет?! – информация обрабатывалось мозгом невероятно быстро: запоминая, анализируя и резюмируя. – Вы внедрили в меня искусственные биосинтетические системы и органы, я прав?       - Прав. Но мне потребовалось десять долгих лет, чтобы пробудить твое сознание. Констатация смерти, которую зафиксировали еще до моего прибытия на место крушения, несопоставимые с жизнью травмы, травматический отрыв конечностей и разрыв внутренних органов…       - Сколько от меня осталось?       - Мало, Масинь. Мозг удалось спасти, хотя он тоже пострадал – именно поэтому я держал тебя в криогенной заморозке. Мы поэтапно проводили трансплантацию внутренних органов, наращивали скелет, покрывали искусственные системы мышцами и кожей. Твое тело полностью удалось восстановить шесть лет назад, но я никак не мог решить задачку с функциональностью мозга. И тогда этот профессор решился на отчаянный и смелый шаг, на основе разработок для прототипов нам удалось создать имплантат, который мы внедрили в кору головного мозга: месяцы тестирований и исследований, сотни тысяч результатов – годы кропотливой работы лаборатории…       - У вас получилось, учитель, – заполнил Максимилиан паузу, пытаясь понять, что он чувствует после обрушившейся на него информации. – Но скажите, как убрать интерфейс из глаз, я ни черта не вижу?       - Это еще не конец нашей работы. Впереди месяцы тестирования и реабилитации. Тебе придется многому учиться заново и заново принять себя, но самое главное, мы должны научить тебя пользоваться новым телом и вживленной в головной мозг системой.       - Создатель прототипов сам стал одним из них – это ли не ирония небес, учитель?       - Ты думаешь, чувствуешь, говоришь. Ты испытываешь весь сонм человеческих эмоций. Кто ты, если не человек?       - Прототип с человеческим сознанием.       - Нет, ты – лучшая версия себя. Ты сильнее, выносливее, умнее. Просто ты пока не умеешь всем этим пользоваться. Но учитель тебя научит.       - Я хочу жить жизнью обычного человека, – выдохнул Максимилиан, когда профессор Фей снова появился в поле его зрения. – Я не хочу стать лабораторной крысой. Я хочу вернуться домой.       - Год, дай нам год, Масинь, а потом я отправлю тебя в Россию.       - Что такое год, в сравнении с десятью потерянными годами жизни?       - Не потерянными, а сохраненными. Тебе по-прежнему двадцать шесть лет.       Туман медленно стекал с гранитных пиков Хуашань, опутывая молочной дымкой разлапистые кроны высоченных сосен, стирая границу между небом и землей, подбираясь все ближе и ближе к стенам древнего даосского монастыря. Максимилиан ощущал кожей ледяное дыхание заснеженных вершин, которое приносил ветер, трепавший завязанные ярко-красные ленты приземленных человеческих желаний. И такая бескрайняя безмятежность завладевала им, подчистую вычищая сознание от наносного и суетного, что, казалось, даже дышать становилось свободнее и легче. Он закрыл глаза и снова, отринув все поверхностное и сущее, погрузился в медитацию – только так Максимилиан мог принять себя и смириться с тем, что ему уготовили небеса.       Шесть изнурительных месяцев реабилитации и тестирования работы внутренних систем остались позади. Сто восемьдесят дней в стенах подземной лаборатории профессора Фей Тао в Ухани, с бесконечными анализами и болезненными инъекциями, которые заставляли прочувствовать от и до всю полноту существования… И два месяца здесь, в горах Хуашань, куда посоветовал отправиться учитель, чтобы познать всю полноту китайской мудрости и научиться смирению, чтобы при жизни достичь просветления, вводя себя в абсолютный покой, и, доверившись монахам, заново открыть радость простых, окружавших денно и нощно, вещей и явлений.       Он поднял руки с колен и собрал в высокий пучок разметавшиеся от ветра волосы, стряхнул с плеч мелкие колкие снежинки, которыми сыпали низкие тучи, запутавшиеся в горных пиках, что подпирали собою блеклое зимнее небо. И, поднявшись из позы лотоса, направился вниз по извилистой дорожке к монастырю у подножия гор, украшенному все теми же красными лентами и красными бумажными фонарями – единственными яркими красками на этом бледном серо-голубом холсте бытия.       Здесь, на высоте около двух тысяч метров, все казалось незначительным и мелким, все проблемы и желания виделись не более чем вывертами избалованного социумом мозга с навязанными политическим строем и обществом проходящими ценностями. Где-то там, в ста двадцати километрах к западу, располагалась древняя столица Сиань, пережившая ни одну ушедшую в небытие императорскую династию – как бы подчеркивая непреложную истину о том, что все в этом мире не вечно. Максимилиан помнил, как впервые взбирался от Нефритового источника вверх по Ребру зеленого дракона, наслаждаясь невероятно опасной красотой вырубленных в скальной породе кривых ступенек, и как отчаянно смотрел вниз, в бездонную пропасть, по обе стороны от тропы, хватаясь за железные цепи ограждений. А потом, уже наверху, встречал свой первый закат, который острым резцом вырезал отвесные гранитные скалы на розовом полотне неба, украшая их белыми пушистыми облаками. И думал, думал о том, зачем когда-то, более тысячи лет назад, людей понесло сюда, под самый свод лазурного купола? Что они здесь искали? Единения с богами? Вознесения? Бессмертия? Скольких трудов им стоило выдолбить в граните ступени, монастыри и пещеры? Непостижимость человеческих поступков его потрясала…       За эти недели Максимилиан успел побывать в каждом уголке Хуашань, в маленьких монастырях, разбросанных на склонах, недорогих гостиницах для туристов, уникальных по своим масштабам рукотворным пещерах и уютных чайных домиках – предпочитая одиночество, он даже рискованно прошел «Тропой смерти», дразня судьбу, которую настырно изменил профессор. Он подолгу вел неспешные беседы с монахами, заново учась видеть окружающий его мир невинными глазами ребенка и свое предопределённое свыше место в нем, принимая себя таким, каким его воссоздал учитель. И в конечном итоге оказался на распутье: а что, собственно, дальше? Как строить свое будущее, когда, по сути, для всего мира он умер? Восстать из мертвых, чтобы докопаться до истины или примерить на себя чужую личину, чтобы отомстить?       С помощью Вэйдуна Максимилиан, будучи в стенах лаборатории, наверстал все упущенные за прошедшие десять лет знания. Он жадно проглатывал мировые события и новости из Москвы, последние разработки в биоинженерии и громкие открытия в науке, упорядочено укладывая их в памяти, уже понимая, что внутренняя система ничего не позволит забыть. Но каково же было его удивление, когда он не нашел в официальных источниках ничего о собственной жизни, деятельности и смерти, как будто кто-то намеренно стер его из летописи истории. Уже потом, суммируя полученные данные, он пришел к логичному и единственному выводу: без участия Димитрия Нечаева здесь не обошлось.       Спускаясь к монастырю, Максимилиан улыбался, наблюдая за тем, как с ветки на ветку скачут бесстрашные белки, словно почетный караул, сопровождающий его на всем следовании по извилистому крутому пути. Переступив порог древнего храма, он, не уставая поражаться окружающей безвременной красоте, направился к пруду, на ходу вспоминая рассказанную монахами легенду: во времена династии Тан принцесса Золотая фея мыла волосы и уронила нефритовую заколку в колодец из нефрита, что находился во дворце Надежная Гора, позже слуги нашли заколку в пруду монастыря, что навело на мысль о связи нефритового колодца и пруда, отсюда и появилось название «Нефритовый ручей». Ему нравилось эта уникальная поэтичность китайского народа, их потрясающие по красоте мыслеобразы, которые они веками вплетали в канву собственного существования, припорашивая фольклором и мифами тяжелую рутинную жизнь.        Иногда Максимилиану остро хотелось остаться здесь навсегда, прожить годы подаренной жизни в полном умиротворении и философской неспешности, погрузившись в себя настолько, что все внешнее осталось бы за пределами его досягаемости. И в то же время он отдавал себе отчет в том, что если кто-то что-то и может изменить там, за тысячи километров от Китая, то это только он сам. Нет, в нем не нашлось места сожалениям о том, что его смерть подстроил собственный брат, в нем не было досады о проведённых в криосне годах, о феноменальных потерях и полном забвении. В нем теплилась надежда, что, возможно, теперь у него есть шанс сделать то, на что он никогда бы не решился десять лет назад.       Поздоровавшись с монахами, Максимилиан встал в стойку мабу и приготовился к тренировке. Он особенно любил эти предзакатные часы, потому как с наслаждением расходовал силу, заложенную в него учителем, всегда памятуя о китайской мудрости, в которой крылся глубинный смысл: чтобы научиться ходить, нужно сначала научиться стоять на ногах.       - Мы можем перепрограммировать твой чудом сохранившийся айди, полностью создав тебе новую личность, – предложил Вэйдун, неторопливо отпивая из ганьвани любимый «Бай Мудань». – Тогда ты сможешь поехать самостоятельно, как представитель нашей лаборатории или вольный турист, которого занесло каким-то ветром в Москву.       - Нет, оставим айди на крайний случай. Вполне возможно, что все пойдет не по плану, – ответил Максимилиан, пристально всматриваясь в собственное отражение. – Мы просто его отключим. Это мой единственный козырь, понимаешь?       - У тебя есть план? Я думал, ты на чистой импровизации действовать будешь. Впрочем, ты мое мнение знаешь, я, как и учитель, предпочел бы, чтобы ты остался в Китае. Работать с тобой в одной связке – это прекрасный опыт.       Сегодня он наконец-то привел себя в порядок: постригся и побрился, и теперь на него из зеркала смотрел все еще незнакомый молодой мужчина вполне себе приятной наружности с непомерно яркими зелеными глазами. Пожалуй, сложнее всего было привыкнуть к изменениям в собственной внешности. Профессор пытался сохранить исходные черты лица, но сам себе Максимилиан меньше всего напоминал себя прежнего. Благодаря каждодневным изматывающим тренировкам его тело стало крепче, сильнее и больше, он даже приобрел несколько лишних сантиметров в росте – это ему определенно нравилось, но вот лицо…       - План примерный, – подтвердил он предположение Вэйдуна, возвращаясь к разговору, – буду действовать по обстановке. Для начала мне бы без приключений добраться до Москвы и пройти границу, а там, знаешь, как русские говорят? Дома и стены помогают.       - Ты же теперь яогуай – призрак, а призракам не нужно проходить границу. Без активированного айди у тебя не будет ни личности, ни денег, ни связи.       - Яогуай? Я скорее больше напоминаю Морока – было такое существо в древнем мире славянской мифологии, способное терять свой облик и восстанавливать вновь, и превращать себя в разных тварей.       - Есть один рискованный вариант.       - Сдается мне не вполне законный.       - Все, чем мы занимались в лаборатории с учителем последние десять лет тоже не вполне законно. Однако вот он ты, живой и здоровый. Разве оно того не стоило?       - Что за вариант? – Максимилиан расположился напротив Вэйдуна, потянувшись к стоящему на плитке чайнику. – Рассказывай.       - Имей в виду, это не моя мысль. Это одно из предложений учителя. Каждый месяц наша производственная лаборатория отправляет в Москву компоненты для фармакологических разработок. Груз отправляется на машинах и идет без остановок до государственной границы, а оттуда, пройдя таможенный контроль, следует уже по территории вашей страны до столицы. Там на московской границе машины встречает представитель компании-импортера, который уже дальше осуществляет регистрацию полученного груза и его сопровождение до складов.       - Профессор предлагает мне поехать в качестве одного из водителей?       - Нет, в качестве ценного груза, – со смешком сказал Вэйдун, поправляя съехавший набок бейджик на форменном халате. – Мы все устроим, тебе останется только перетерпеть неудобства транспортировки.       - Когда?       - В следующем месяце, не раньше. Отгрузка идет строго по расписанию. В этом месяца груз уже был отправлен.       - Мне подходит, – кивнул Максимилиан. – Значит, у нас в запасе тридцать дней, чтобы все подготовить к моему отъезду.       - К твоему воскрешению, брат Морок.       Эта маленькая комнатка без окон с одной единственной кроватью и маленьким шкафом в углу стала почти родной за прошедшие месяцы. Находясь на несколько уровней ниже цокольного этажа, в подземной части лаборатории корпоративного китайского гиганта «У Си Биолоджик», где работал и проводил эксперименты – не всегда легальные – профессор Фей Тао, Максимилиан пережил свое второе рождение. И как любое рождение оно сопровождалось болью, кровью и слезами. Инъекции, которые необходимо делать до конца жизни каждые три месяца,  заставляли содрогаться от ужаса – эта была ни с чем несравнимая абсолютная боль, прошивающая каждую кость и каждую клетку тела, превращая его в пускающего слюни и сопли существо. Но без них его жизнь слишком быстро подошла бы к концу, а Максимилиан хотел жить, особенно сейчас, когда понял всю ценность этого мира и приобрел цель.         - Этот учитель подготовил для своего талантливого ученика термоконтейнер с ампулами. Их должно хватить на несколько приемов, а потом, Масинь, тебе придется синтезировать препарат самому. Формулу я записал, ее нужно запомнить. Для тебя не составит труда воспроизвести аналог, всего несколько часов работы в лаборатории,  – профессор поставил контейнер на заправленную кровать. – Не передумаешь?       - Учитель Фей, – складывая руки в традиционном поклоне, произнес Максимилиан, – я никогда не смогу выразить всю свою благодарность словами. Вы подарили мне жизнь и буквально выдернули из царства мертвых. Этот ученик в неоплатном долгу перед Вами. Но я должен вернуться и попытаться изменить хоть что-то из того, что успел натворить мой брат. Вы же знаете положение дел в Москве, и я за это тоже в ответе.       - Я понимаю, – с искренним сожалением в голосе ответил профессор. – Иногда за ошибки наших родных приходится расплачиваться нам самим. Но пообещай мне, что сохранишь ту жизнь, которую я тебе подарил.       - Даю слово, учитель. Я выйду на связь, как только это станет возможным.       - Не рискуй понапрасну. И помни, если ничего не получится в Москве, я всегда жду тебя здесь.       - Спасибо, учитель Фей.       Он посмотрел на поникшие сгорбленные плечи профессора, когда тот выходил из комнаты, и шумно, совершенно по-человечески выдохнув, принялся за сборы. Как бы здесь ни было хорошо и какие бы перспективы в карьере и личной жизни ему не рисовали, Максимилиан хотел вернуться домой. В огромный город, где его никто не знал и не ждал, где не было ни одного человека, который был бы рад протянуть ему руку помощи. Но даже если сейчас, спустя одиннадцать лет, Москва на первый взгляд казалась чужой – он все-таки был ее нерадивым сыном, и как сын тянулся к отвергнувшей его матери, в жажде укрыться на ее теплой груди.       Время в пути тянулось невыносимо долго, несмотря на то, что выведенные на сетчатку часы отсчитывали каждую секунду. Находясь в непроглядной темноте в ограниченном пространстве пластикового ящика, в которых обычно перевозилось сырьё для фармакологической промышленности, ориентируясь только по звуку работающего двигателя машины, Максимилиан чувствовал каждую кочку на дороге. Он пытался проваливаться в сон, отключая мысли и деактивируя внутреннюю систему, включая энергосберегающий режим, но получалось из рук вон плохо – замешанная на предвкушении тревога от неизвестности будущего не отпускала ни на мгновение. На таможне они попали в многокилометровый затор, который отнял несколько часов жизни и бутылку воды, запас которых и без того был ограничен.       Эта поездка с самого начала не носила увеселительного характера и не предполагала даже минимального комфорта, но с каждым часом Максимилиан все больше и больше впадал в состояние стресса. Что если время в пути растянется, выходя за рамки их предполагаемого расчета? Сколько он сможет выдержать без воды? Без еды он мог спокойно продержаться несколько дней – они проводили лабораторные тесты, но без воды? Как быстро отключатся его внутренние системы, если организм не будет получать необходимого минимума энергии? Он бесконечно проводил расчеты, выводя данные на сетчатку, и анализировал имеющиеся исходные данные, симулируя различные варианты развития событий. Это хоть как-то отвлекало от гнетущего состояния и позволяло не сойти с ума все последующие дни его возвращения на родину.