Стокгольмский синдром

      – Привет.       Не странно, что она распахнула дверь, даже не спросив, кто там. Страх у неё после недавних событий, кажется, атрофировался напрочь… Странно, что всё же дрогнула, потеряла самообладание…       – Т-том?       Это дверной проём качнулся или она сама? Как она не лишилась чувств? Смешной вопрос… почти всех как раз и лишилась.       – Знаю-знаю, где я пропадал… 13 лет. Нет, на сей раз не там. Но не хуже. Даже лучше. Ты… я знаю… в общем, прими соболезнования.       – Приняла. Ты… пройдёшь?       13 лет… за это время меняется эпоха, перекраивается полностью привычный жизненный уклад. За это время формируется или ломается чья-то судьба. За это время вырастают дети… умирают дети. 13 лет… и вот снова оно перед тобой, как тут и росло. С той же улыбочкой, с теми же нахальными зелёными глазищами. Бумеранг. Чёртов бумеранг. Его выбрасываешь, а он возвращается. Бросаешь сильнее, дальше – возвращается всё равно, пусть и спустя большее количество времени…       – Извини, к 14му не успел. В нашем местечке нет газет… То есть, вообще нет. Это такая глухомань… Представляешь себе глухомань среди глухоманей? Я раньше тоже не представлял. Когда в город выбираешься – полный снос крыши, кажется, что путешествуешь во времени… Вот я как раз выбрался, за запчастями, а там все заголовки пестрят… вашей историей…       Путешественник во времени, вот, тоже хорошее выражение. Он изменился? Если б была в нормальном состоянии – сказала б, что конечно же да, что за бред. Видела б какие-то морщины или седые волосы, и что там ещё из возрастных изменений бывает. Но когда последний раз она была в нормальном состоянии… Не изменился он. Перемахнул эти 13 лет прямо из того дня, когда возник на пороге магазина. И глаза те же, и улыбка та же. И что-то такое же на нём было тогда – джинса, потрёпанная куртка, и ботинки, наверное, те же самые, с их подошв ещё осыпается хвоя, налипшая в лесу у летнего домика Акселя…       – Я по-быстрому смотался до дома – ну, предупредить-то надо, я ж хороший мальчик… а телефонов у нас там тоже нет… совсем. И гнал сюда. И вот здесь.       Это сон. Это точно сон. А ей снились такие сны? Ей какие только сны не снились, все эти 13 лет.       Что у неё была дочь… была, а может, не была. Она читала ей «Спящую красавицу», несколько раз читала, и Кристина однажды сказала: «Мамочка, я укололась веретеном, когда была совсем маленькая, да? Совсем немного укололась, поэтому не совсем сплю…». Сегодня она зашла в её комнату и увидела пустую постель…       Что её сын совсем взрослый… нет, не совсем. Он не хотел взрослую, серьёзную работу с отцом в полиции – «что я, ловил бы там сам себя?», предпочитал играть с Сисси… Они играли, прыгая через скважину, и сорвались вниз.       Что Аксель ушёл в лес и не вернулся…       – Чаю? Да, спасибо. Не откажусь. И от того, что осталось с праздника… ну, вкусняшек. М, кто пёк?       И сам брякает чайником и ситечком, и сам переносит на стол с холодильника блюдо с пирожными, отправив попутно одно в рот. Спокойно, по-хозяйски. В её сне как у себя дома.       – Том, где ты был? Мы думали, ты умер…       – У тебя дежавю нет? Нет, видимо, благодаря вашим всенародным обо мне представлениям и ожиданиям, я теперь бессмертный. Где, говоришь, был? Всё время там же. Живу на одной ферме в Виргинии. Приблудился. Вроде места глухие, а каждые пару лет кто-нибудь приблудится, обычно, правда, кошки-собаки. Однажды козёл пришёл. Натуральный козёл, с рогами, я не про себя сейчас. Я побегал, попытался найти, чей – нифига. Клейма нет. Другие фермы говорят, наши все на месте. Так и остался. Эбби говорит – бог послал. У неё всех бог послал, даже меня. Мы вот с тобой знаем, как тяжело одному из семьи остаться… Эбби всех детей пережила и мужа как раз в тот год схоронила, любой бы рехнулся. А ей вот меня бог послал. Это ещё кого кому, если подумать. Мазилы не мазилы они тут у вас, две пули она из меня выковыряла. Как на собаке зажило. Хозяйство большое, работы невпроворот, спина здоровая нужна. Вот у меня теперь здоровая. Как голова – не знаю, так голова там дело уже второстепенное…       Крутила в руках чашку, смотрела, как уминает следующее пирожное. В голове звучала исключительно чепуха. Как Лейла извинялась, что так мало приготовила. Понимаете, к Сайрасу надо, он там проснулся и голодный… Вот как у неё Сайрас Финниган оказался? Никакой логикой не поймёшь, да нет тут её. Лейла глупая, зато добрая, всех пригреть готова. Чем бездомный наркоман хуже какого-нибудь шелудивого пса или голубя с вертячкой? Уж лучше, чем маньяк-убийца… У Сайраса такая истерика была, как узнал, что Юджин мёртв, хуже, наверное, чем у Юджиновой матери. Хорошо быть дурой. Она не верит, что это Ной. Как же мог добрый, чудесный, заботливый Ной убить столько людей, и в том числе – собственного отца? Бред же. Не важно, что и костюм, и кирку нашли. В багажнике, где ж ещё. Это ж даже не Ной придумал – спёртый костюм хранить в лавке Эванс, кто-то из тех умников. Покойных теперь умников. Там всё что угодно хранить можно – орудия убийства, трупы, кто туда заглядывает-то… Не важно даже, что сам сознался. Ну вы же знаете, миссис Палмер, он был такой хороший, он так вас любил…       Она знала, да. Она слишком хорошо знала всё. До 9 лет Ной был однозначно папиным сыном, хрестоматийно бегал с его жетоном, в школе на переменах только и игр было, что в полицию. Сейчас об этом только она, наверное, и помнит, всю дальнейшую жизнь Ной был маминым сыном. Видимо, говорила Кесси, он винит отца за то, что не защитил… Это бессознательно, вслух Ной так, конечно, не скажет, он умный мальчик, он понимает, что отец делал что мог. Это надо проработать, это как-то надо проработать… Аксель не облегчал дело, только усугублял, что-что, но психология не была его сильной стороной. Внешне всё было… почти нормально, обычный конфликт отцов и детей на тему выбора жизненного пути. Но она-то понимала, должна была…       – Вкуснотища. Без электрической духовки такое, наверное, и не испечёшь. Не, с пирогами Эбби сравнивать нельзя, разные это вещи. Пироги Эбби печёт потрясающие. Яблочные. И с этой… черника, голубика, не знаю. Попробуешь – всё на свете позабудешь. Поедешь со мной, Сара? Там хорошо… Чистый воздух, поля… Коровки… Эбби рада будет. Будешь ей нитку в иголку вдевать, ей со старыми глазами уже тяжело. Ну, что здесь хорошего? У нас там за одни виды-красоты душу продать можно. Домик, правда, старенький, и даже электричества нет… Да знаешь, и не нужно оно, электричество, оказывается. Но если хочешь, генератор-то достать можно. А во дворе там есть качели. К яблоне подвешены. У этой яблони в роду дубы были. Их ещё отец старика смастерил, так они ещё сто лет провисят. А кому на них сейчас качаться? Ты ж любила. В детстве-то. Хочешь, поедем? Прямо сейчас?       Сара оглянулась – на дом, на тихие комнаты. На свою жизнь…       К чёрту. Да, поедет. Нет, не думая, не взвешивая, не размышляя, не прося месяц на подумать. К чёрту. Она устала. Здесь больше ничего нет, ничего и никого, нечего беречь и не за что держаться. Кому нужна? Марти, даже если он, как верит Керк, оправится? Бекки, которая все эти дни работала вместо неё? Лейле, которая, конечно, и о ней бы хлопотала, таскала пироги и запеканки, уговаривала не обращать внимания, что полгорода плюёт вслед? Люси Уиллер мертва, Энни Эванс уехала, но остальные-то здесь… Могилам? Завтра похороны… Она должна на них быть. Завтра должна быть там, а сегодня сидеть думать, что отцу с сыном лежать рядом это правильно, а убийце с жертвой – совсем нет. Наверное, надо положить Кристину между ними. Кому решать-то, кроме неё? Кому это важно, что не хочет она такое решать? Никому не нужна, никому не дорога… а значит – никому и не обязана…       – Я вещи соберу… Немного, основное. Что там может пригодиться?       Из вещей Ноя и Акселя что-нибудь взять можно… им уже не нужно, а там, наверное, быстро всё в негодность приходит. Постельное кое-какое, шторы… Да, куда-то в Виргинию, к какой-то Эбби, с Томом Ханнигером. Нет, не думая – а он, вообще, нормальный? Нормальный ли теперь? Нет конечно. Нормальный бы не приехал. Но что бы там ни было… Там, за порогом… Там, у него в голове… поедет. Пусть опять какой-нибудь фортель отколет. Пусть даже убьёт… Только не ждать. Ждать больше нечего. Только не бояться – бояться надоело. Только не убегать – от памяти о нём. Набегалась.       – Классно выглядишь.       Классно выглядит. В куртке с бандитским капюшоном и камуфляжных штанах, ага. Нет, не с чего беспокоиться, что увидят, узнают. Даже на заправку заезжать не надо, на въезде заправился… Никуда заезжать не надо. Просто сесть и ехать, ни разу не оглядываясь. Это уже было во сне, в давнем сне. Они вдвоём в машине, и отматываются лесные и полевые километры, как годы назад…       – Знаешь, я потеряла твою фотографию… Ну, то есть… не уследила за ней.       – Не уследила. ОК.       Он был мамин сын, да. Хороший сын, который ничего не рассказывал, чтоб не огорчать. Ни про то, что Алиса видела его однажды с этой фотографией, ни про то, как Терри Накс, приходя с очередной тусы в «Райском уголке», рассказывал о том, про что они там говорили… Он и Троя и Олсона убил за то, что она была в таком ужасе из-за его разбитой физиономии.       – Вообще, я и за сыном не уследила. Всё-таки плохая я мать.       – Мать ты замечательная. Просто дети иногда подводят. Тебя одну что ли? Такая жизнь. Чего б там родители ни хотели, дети сами решают, в какое дерьмо им встрять. Ты хотя бы что-то делала. Все эти годы. Сама ж слышала, все его считали положительным парнем. Вот это всё положительное – это же твоё влияние. Но понимаешь, влияй не влияй, это ведь отдельный человек… Что ты, ему в голову влезть могла?       Так смешно… то же самое сказал Керк. Или не Керк, кто? «В голову ему ты бы не залезла. В неё уже другое кое-что залезло…».       – Должна была. Я мать. У меня было только двое детей, и я обоих не уберегла. И всё, других не будет.       Кому она это, он свою дочь просто подарил. Он думает вообще, что это была его дочь? Может и не думать. С полным правом. Все эти годы она была дочерью Билла Мартина. И что же он, не влиял?       – Ой, ну это как знать, какие твои годы… Сколько-сколько? С ума сойти, время летит…       – Том. Мы ровесники.       Кому она это, в самом деле, человеку из прошлого? Он тогда не думал, как они тут жили все эти годы, сейчас что бы изменилось?       – Короче, я понимаю, прямо сейчас перестать себя винить, найти какие-то ответы ты не сможешь… понемногу найдёшь. Главное что всё позади…       Всё позади, да. Кровавые моря, разделённые неравными полосами суши – годов затишья. Могилы старые и свежие, хлюпающие носом тени над ними. Её игра в семью, в примерную жену и мать. Найдёт ответы… Можно начать это уже сейчас. Например, что кошмарный мстительный дух, превративший их детей в чудовищ, больше ни в кого не перешёл, когда они упали в провал, он вернулся в преисподнюю… и на этом всё и закончится. Так должно быть, да. Они уехали, не оглядываясь. Не на что там оглядываться. А впереди столько всего есть. Поля, коровы, вековые качели на вековой яблоне, старая женщина, которой бог теперь ещё и её послал. А вот чего там нет, так это газет, электричества, телефона… и ни одной проклятой шахты на многие километры вокруг.