***
Пока они шли по тёмному городу, невольно вслушиваясь в посторонние голоса, которые раздавались где-то под лестницей, или за окнами домов, становилось прохладно. Можно было подумать, что и войны-то никакой не было. Город жил своей жизнью — в меру яркой, в меру шумной, как и все остальные крупные города. Но стоило об этом подумать, как на глаза тут же попадался какой-нибудь юный солдат, ковыляющий на костылях с перебинтованной ногой, и неприятная правда снова всплывала наружу. Если Дьявол действительно существовал (вера в которого с каждым увиденным человеком с разбитой судьбой становилась всё призрачнее), то он сам, скорее всего, прибывал в культурном шоке от того, что творил человеческий мир без его помощи. Вскоре мысли Франциска — такие грустные и тяжкие — начали испаряться, стоило Артуру открыть рот. — Послушайте, Франциск… вы, — англичанин замялся. — Вы презираете меня? Франциск удивленно поднял брови. — Нет. С чего вы вообще это взяли? — Но я так нехорошо поступил с вами. Надавил на вас, когда вы этого не хотели, — Артур снова замолк, но не надолго. Вскоре он выдал ещё один странный вопрос. — Скажите мне честно, вам совсем не понравилось, не так ли? — А?! — Франциск остановился и почувствовал, как лицо его заливается краской. — О чём вы говорите, Бога ради? — О той ночи, — невозмутимо ответил Артур и тоже остановился. В уличной темноте его лицо отдавало синевой, но не такой зловещей, мертвецкой, при виде которой по телу пошли бы мурашки. Нет… это было что-то другое. Более волшебное. — Вам… нисколечко не понравилось? — Я… — язык как назло прилип к небу, не желая говорить. Франциск хотел уже чего угодно — хоть сквозь землю провалиться, хоть в самый ад, лишь бы больше не видеть этого лица. Этот сияющий во тьме глаз… и этот проклятый хриплый голос. — Я честно не знаю, что на это ответить. Ведь вы сами сказали, что это была случайность… нелепица… я уверен, будьте вы в сознании, такого бы не произошло. Он боялся, что его ответ расстроит Артура (ведь такое уже произошло однажды, и не раз), но англичанин лишь понимающе кивнул и жестом попросил товарища идти дальше. Ночь обещалась быть долгой. Очень долгой. Многие в Дублине уже сомневались, что увидят рассвет. Артур поднял голову к небу и с шумом втянул ртом прохладный воздух. Казалось, что он хотел спросить что-то ещё, но пока не мог собраться с силами. Или даже с мыслями. Но вот, наконец, решимость дошла до самого апогея, англичанин уверенно сжал кулаки и сказал: — Если хотите — я могу стереть вам память. — Память? — Франциск попытался скрыть удивление невозмутимым тоном. — Это как? — Как если бы я стёр со школьной доски ненужные слова. Всё, что доставляет вам сильное неудобство, я уберу или попытаюсь смягчить. Упросить, иными словами. — И что же я забуду благодаря вам? — То, что вызывает у вас горький стыд. — Ага! — Франциск воскликнул. — Если не секрет, то, может быть, вы уже не в первый раз стираете мне память таким образом, а? И каждый раз я вам говорю: «Да… да, спасибо, мсье, вы самый лучший и чуткий друг! Excellent!» Артур поднял на него сердитый взгляд, в котором явственно читалось, что его собеседник сморозил просто невероятную глупость. Помолчав какое-то время, Франциск через силу добавил: — Н… Нет уж. Я, пожалуй, останусь при своей памяти. Pardonne-moi, Артур, но так будет лучше для нас обоих. — Как хотите, — Артур отвёл взгляд. — Признаться, я очень удивлен вашему ответу. Мне самому неприятно вспоминать кое-какие моменты, но уж вы — вы-то совершенно другой человек… вы не такой, как я. Впрочем, — прибавил он уже более весёлым тоном. — Да будет так!***
Ночь тянулась медленно, как во сне, и по беззвездному небу плыли чёрные клубки из облаков. Франциску очень сильно не хотелось сдавать позиции, но в итоге он присел на обочине и попытался согреть покрасневшие от холода руки. — Поступим так же, как в Шотландии, — раздался бодрый голос Артура где-то над головой. Ещё мгновение, и Франциска уже крепко держали за руку и осторожно вели куда-то вперёд сквозь завесу густого снега. Франциск удивленно захлопал глазами. — Что… что вы надумали сделать? — спросил он. — Хотите лишить честных граждан их крова? — Больше всего меня веселит слово «честные», — сказал Керкленд, одаряя француза своей самой неприятной улыбкой, на какую он вообще был способен. — Поймите уже, Франциск, в этом мире не работает ваша чудесная доблесть. Никто не скажет вам спасибо, если вы вдруг вздумаете накормить бездомного или поможете старухе пересечь улицу. Эти «честные» люди выпьют из вас все соки, высушат вас, как фрукт, а потом, когда вы перестанете приносить им выгоду, вас уничтожат, как ненужный элемент. — Вы говорите страшные вещи… — Нет, — покачал головой англичанин. — Я говорю правду. Потому-то она вам не нравится. Никто здесь не станет с вами сюсюкаться. Либо вы побеждаете во всём, либо вы погибаете в канаве. Третьего не дано. — Я надеюсь, что это всего лишь ваши очередные домыслы, — упрямо возразил ему Бонфуа. — Мне не верится, что люди способны на такую жестокость. — Люди способны на всё, Франциск. Не стоит их недооценивать. Вскоре они обнаружили трёхэтажную гостиницу, вид которой вызывал много сомнительных мыслей. Разумеется, она не выглядела как шикарный люкс, но и прогнившей дырой назвать её было затруднительно. Здесь наверняка жило не первое поколение крыс, но зато стены не шатались при ветре, а в душевой имелась почти чистая вода. Одного гипнотического сеанса хватило сполна для того, чтобы хозяин этого места встретил двух гостей с приветливой улыбкой на устах. Чуть позже он немного поковырялся в своей засаленной записной книжке, почиркал что-то красным карандашом, смочил губы слюной и в итоге выделил Франциску и Артуру свободную комнату. — Вам понравится! — обещал он, протягивая им связку из двух ключей. Один ключ отвечал за дверь номера, другой — за душевую комнату. Как оказалось, душевую ещё следовало разыскать. В выделенной комнате их ждали одна кровать, одно окно, стены грязно-серого цвета и круглый ковёр под ногами, обшитый кельтскими узорами. Тем временем по соседству раздавались звонкие скрипы матраса и приглушенные женские стоны, что в целом придавало комнате какой-то особо пикантный облик. Сбросив сумку, забитую всякой «нужной» рухлядью, Артур устало выпрямил спину. — Знаете, Франциск, — сказал он, морщась с каждым раздавшимся за стеной стоном всё сильнее и сильнее. — Мне кажется, мир специально сговорился ставить нас в неловкое положение. Этот так называемый служащий специально выделил нам одну кровать на двоих, и это уже смахивает на любопытную закономерность. Франциск? — не услышав за своей спиной ответа, англичанин обернулся и тут же встретился с парой голубых глаз. — Что-то… случилось? — Не знаю, — Франциск стоял к нему настолько близко, что его дыхание было способно обжечь кожу. Бонфуа был на голову выше парня, от этого факта Артура немного… знобило. — Что вы собираетесь делать? — Понятия не имею, — Франциск говорил тихо. — Может… — он запнулся. — Может? — Может быть, я сильно вас ранил, — Франциску никогда еще так сложно не давался английский. Хотелось завязать язык в узел. — Может, вам нужна моя помощь? — П-помощь? — Артур окончательно изумился. — Вы откровенно пугаете меня своими предположениями. — В том нашем споре я сильно перегнул палку. Я не должен был причинять вам вред, особенно после всего того, что вы для меня сделали, — Франциск постарался говорить твёрдо, но вопреки всем его желаниям голос продолжал трусливо дрожать. — Да даже если бы вы ничего для меня не делали, я не имел права даже касаться вас! Некоторые ваши раны выглядят совсем паршиво. Я был бы счастлив… помочь вам промыть их. Если вы не против, разумеется. — Промыть, — на всякий случай уточнил Керкленд. — Мои раны. — Да. Это был финиш. Оставалось лишь сгореть от стыда и провалиться сквозь землю. Франциск совершенно не рассчитывал на то, что Артур воспримет его просьбу всерьёз. И потому он очень удивился, когда услышал ответ. — Ну... Валяйте. Делайте, что считаете нужным. Франциск ощутил, как в животе произошел громкий взрыв пестрого салюта, и пока это чувство держалось в нём и не отпускало, он бросился за тазиком и тряпками. Что за бред? И зачем ему всё это? Не важно, не важно! Радость была настолько большой, настолько яркой и приятной, что не хотелось ее портить лишними размышлениями о морали. Вскоре он уже стоял перед англичанином на коленях, когда тот сидел перед ним на краешке заправленной кровати, и влажная тряпочка бесшумно скользила по лицу Керкленда, смывая с его раны засохшую кровь. Франциск заметил одну важную деталь — Артур нисколечко не противился его прикосновениям. Он выглядел серьёзным, как будто находился на важном совещании — губы были плотно поджаты, глаз прищурен, и задумчивый взгляд устремлялся куда-то сквозь Франциска. Его кожа была теплой, даже слишком теплой, несмотря на бледный вид. — Вы бы хотели избавиться от него? — Артур указал пальцем на крестик, который небрежно выглядывал из края кофты. Тряпка остановилась в дюйме от гипнолупы. Франциск опустил глаза к цепочке, а затем медленно поднял их. И неуверенно пожал плечами. — Но если бы я сказал вам, что знаю, как это сделать, вы бы согласились расстаться с ним? Франциск снова опустил взгляд к кресту и нахмурился. Решение давалось ему настолько тяжело, что на лбу начали появляться следы от морщин. — Ну… — он осторожно взял крест двумя пальцами, покрутил его перед своим взором, после чего бережно спрятал под кофтой. — Думаю, нет. — Почему же? Разве вам нравится жить в рабстве? Франциск тяжело вздохнул. — Потому что, — он положил тряпку в тазик, где та мгновенно обмякла, очутившись в объятиях остывшей воды. — Потому что я ношу его всю жизнь, он уже давно стал частью меня. Если я сейчас откажусь от него, то больше никогда не почувствую себя полноценным. Я… я не готов к такому. Артур воздержался от язвительной шутки. — Что ж, — вздохнул он. — Справедливо. Я никогда не думал о вашем символе веры в таком ключе. Теперь я чувствую себя вдвойне неловко. И всё благодаря… — он поднял на Франциска пылающий взгляд. — Благодаря вам. Франциск больше не хотел ничего знать, потому что в тот момент в нем возникло одно единственное сильное и непреодолимое желание прикоснуться к англичанину, ощутить на своей коже его жизненное тепло, услышать его тревожное дыхание. Почему-то он больше не видел для себя никаких запретов, которые могли бы его остановить. Здравый разум тоже отчего-то молчал. Что-то случилось с ним, что-то сломалось и отныне шло не так. В следующее мгновение Артур почувствовал прикосновение чужих губ. Он не успел ничего возразить. Такое… легкое опьянение накрыло его голову, подобно морской волне, и низ живота тронул холод. Проклятие, нет! Артур возмущенно отстранился от Франциска, приложив свою ладонь к его невероятно притягательным губам. — Какого чёрта...? — прошептал он, уставившись безумным взором на пол. — Тогда вы были не против, — почувствовал он шёпот на своей ладони. — Вы просили называть вас «Арчи». — Замолчите! — Артур сильнее надавил ладонью на его губы. — Не говорите больше ничего, прошу вас! Разве вы не понимаете, о чём говорите? Чего хотите?! — Этого хочу не только я, — возразил ему Франциск. И поцеловал его в ладонь. — Не думайте меня отталкивать прямо сейчас, Артур. Это неразумно. — Неразумно? Да как вы… как вы смеете такое говорить, зная, что в Париже вас ждёт ваша возлюбленная? — слова стремительно таяли прямо на языке. Перед ним на коленях стоял плод его мыслей — белокурый красавец, обладатель голубых глаз и длинных волнистых волос. Он был красив даже тогда, когда его уста скрывала чужая ладонь. Ничто не могло его затмить. Никогда. — Я ведь… я ведь Керкленд, забыли? Вы должны бояться меня, беря пример с других людей. Вы должны презирать само моё существование! Франциск удивлённо поднял брови. — Я не желаю вас презирать. — А надо бы! Вы даже представить себе не можете, какой заразой я могу быть, если захочу! Я могу… при возможности, я способен обратить вашу жизнь в ад! — Но вы этого не сделаете. — С чего бы такая уверенность? — Потому что вы любите меня. Лицо англичанина дрогнуло в болезненной судороге, а высохшая рана вдруг снова начала кровоточить. Но Артур не обратил внимания на алую полоску, ибо выглядел настолько злым, что даже его дыхание было похоже на нарастающее рычание. — А вы наглец, — пророкотал он. — Я не прав? — Франциск мягко отнял его руку от лица. — Тогда скажи мне это. Прямо сейчас. Громко и чётко. Скажи, что не любишь меня. И я отстану. Артур скрипнул зубами. Казалось, что он хотел ответить, но что-то не позволяло ему разжать губы и произнести несколько простых слов. Устав ждать, Франциск бесшумно поднялся с пола. — Ладно, — сказал он. Затем хотел уйти, как вдруг почувствовал, как что-то очень робко потянуло его за рукав кофты. Франциск обернулся и посмотрел на юношу. Артур выглядел сердитым, но осторожным, словно затравленный и одичавший зверь, который не мог решиться сделать первый шаг. Его лупа блестела золотистым блеском и даже затмевала цвет волос англичанина. Щеки пылали от смущения, губы были красные, закусанные от нервных размышлений. — Сними, — он ткнул пальцем на гипнолупу. Затем ткнул ещё раз, видя нерешительность Франциска. — Сними её! — Почему именно я? — Потому что я так хочу. Он думал, что это была шутка. Очередной подвох. Испытание на верность. Но нет. Артур смотрел на него серьёзно и, похоже, не думал о том, чтобы улыбаться и пытаться оттолкнуть. Даже когда Франциск положил пальцы на его лупу, англичанин не шелохнулся. Здоровый глаз с интересом наблюдал за движениями Бонфуа, но в нём не ощущалось свирепости. Франциск провёл двумя пальцами по одному из кожаных ремешков, пока не нащупал на затылке маленький замочек. Конструкция замочка была достаточно примитивная, но Франциск всё равно действовал осторожно, точно боялся что-то сломать. А больше всего он боялся увидеть Артура без лупы. Бонфуа расстегнул первый ремешок и тот повис на лице англичанина. Артур раздражённо сдул его. Тогда Франциск преступил к остальным ремешкам. Их было всего четыре — два ремешка плотно лежали на голове, один был заложен за ухо, другой шел по подбородку. С ними со всеми Франциск справился практически легко, хотя его руки дрожали от волнения. Что могло его ожидать за пределами этого толстого куска стекла? Уродливый шрам, сползающий от щеки до лба? Большая чёрная дыра, заменяющая человеческое око? Страшно вообразить. Зажмурив глаза, Франциск стянул с парня лупу и положил её себе на ладонь. Господи, какая же она был большая и тяжелая! И как только англичанин жил с такой тяжестью на лице? — Посмотри на меня. Только постарайся громко не кричать. — Ладно… — Франциск старательно досчитал до пяти и как можно смелее посмотрел на Артура. У его второго глаза не было ресниц, не было радужки, не было даже зрачка. Всё это заменяла стерильно белая пустота, за которой не было ничего кроме одного белого цвета. У него не было даже века, его заменял небольшой алый кусочек кожи, который отбрасывал на глазное яблоко слабую тень. У него не было брови. На её месте виднелся лишь бледный контур, как от загара, на котором росла пара тёмных волос. Без своей гипнолупы Артур смотрелся очень непривычно и даже в какой-то мере печально. Словно Франциск лишил его чего-то очень значимого, без которого тот автоматически перестал быть Артуром. Он был юношей с разномастным взглядом, золотоволосым англичанином с небольшим розовым изъяном на лице, да кем угодно, в конце концов. Но только не Артуром Керклендом. И, тем не менее, Франциск почувствовал приятное облегчение на душе. Ведь он ожидал худшего. — Ну, как оно? — не вытерпел Артур. — Красавец ли я? Мечта женщин и мужчин? Франциск поразился его словам, точнее, тому, с какой ненавистью они были произнесены вслух. Словно Керкленд презирал самого себя и при этом совершенно не пытался этого скрыть. — Эм… — Бонфуа закусил губу. — Ну… твоя внешность необычна. На вкус и цвет, так сказать. — На вкус и цвет… А ты умеешь избегать неловких вопросов, — горько ухмыльнулся Артур. — А что же для тебя? Подхожу ли я под твои стандарты? Достоин ли я быть рядом с тобой хотя бы ещё одно мгновение? Франциск приблизился к лицу англичанина и ответил на его вопрос коротким поцелуем в губы. Он почувствовал, как счастливо затрепетала его душа, как запылало сердце от одной лишь мысли, что он мог это делать свободно. Он мог целовать Артура, трогать его, вдыхать запах его волос и сходить с ума от его голоса. Перед ним больше не ощущалось преград. А когда Артур всё же попытался ощетиниться, Франциск лишь улыбнулся и, подхватив юношу за бедра, поднял его с края кровати. Артур был удивительно лёгким малым. Почти ребёнок с тонкими кистями рук и гибким телом. Почему же он раньше этого не замечал? Где всё это время были его глаза? — Франц… — раздался жалобный стон. Артур крепче ухватился за шею француза, вцепившись похолодевшими пальцами в его кофту, точно котёнок, испугавшийся высоты. Франциск сразу понял, как сильно тот был возбуждён, как напряжено и горячо было его тело под одеждой, и от этого факта голова окончательно пошла кругом. Вскоре их тела рухнули на заправленную постель и окончательно скрылись во мраке ночи.***
Над блестящим драконьим черепом витали летучие мыши. Их испуганный писк заглушал монотонное капанье горной воды, которая стекала с усеянного каменистыми сосульками потолка. Когда стайка миновала двух возникших из глубины пещеры путников, Кевин недовольно поморщил нос и отвернулся. Он терпеть не мог мышей как крылатых, так и обыкновенных, за которыми чаще всего вели охоту дворовые коты. От этих тварей исходило слишком много шума, паники и мелкого дерьмеца. И это если не считать гору испорченной одежды, которую он был вынужден наблюдать едва ли не каждое утро, заглядывая в глубины своего платяного шкафа. Мда, от этих мерзких грызунов всегда были лишь одни проблемы и не единого достоинства… — А я опасался, что он развалится от сырости, — сказал за его спиной Гарри. Пришлось снова отмахнуться от размышлений и посмотреть на дракона во все глаза. Увидеть, так сказать, всё великолепие этого механического монстра, что смиренно ожидал их появления, лежа на неровной земле. — Да уж… — Кевин на автомате полез было за спиртным, но, вспомнив, что забыл свою любимую флягу на корабле пиратов, печально вздохнул. Без алкоголя он чувствовал себя беспомощным ребёнком, которого нарочно окунули в большой и опасный мир. В отличие от него Гарри выглядел увереннее. Пока они добирались до пасти дракона, Кевина не раз останавливали мысли о прошлом. Он много думал о том, как они покидали корабль Скотта, как сам капитан реагировал на их просьбу уйти. Как он прощался с ними… Кевин никак не мог понять, почему Скотт Керкленд говорил с ними на спокойных тонах и даже ни разу не попытался проявить свой легендарный характер. Казалось, что в каком-то смысле пирату было даже наплевать на своих братьев, плевать, куда они идут, что собираются делать. Словно он действовал строго по сценарию. — Дракон, так дракон, — вздохнул он, почесывая очками побритый подбородок. Его кожа выглядела очень бледной и даже отдавала слабой желтизной. И сам Скотт говорил так устало, словно за каждое произнесённое слово он получал лопатой по спине. — Берите, что хотите. Нужна труба в три дюйма? Будет вам труба в три дюйма. Что там ещё? Ага, винты с плоской и выпуклой головкой… А это что такое? — Это гужон, Скотт. — А, да, точно. Хорошо. Я дам приказ команде собрать всё, что есть в этом списке. — Ты так любезен с нами, — заметил Кевин. — С тобой что-то произошло? Скотт сделал аккуратные пометки возле тех деталей, которых достать на корабле было не сложно, и вернул листик Гарри. После этого он внимательно уставился на Кевина. Что самое удивительное, в его взгляде больше не ощущалось никакой враждебности. Лишь усталость в виде чуть прикрытых и красных глаз. — Всё хорошо, Кевин, — хмуро произнёс он. — Всё более чем хорошо. Не переживай за меня. Странно, что Гарри не заметил в повадках старшего никаких перемен. Они так ни разу не подняли эту тему, когда уже были в море и янтарное судно осталось далеко позади. Гарри вслух размышлял о том, как скоро он сумеет поднять на ноги дракона, и какие для этого нужно было задействовать механизмы. Периодически он даже позволял себе смеяться, а иногда его настроение становилось резко угрюмым, как у обиженного ребёнка, когда он обращал внимание на пасмурное небо. Понаблюдав немного за братом, Кевин пришёл к печальному выводу, что тот, скорее всего, притворялся. Наверное, таким образом он пытался освободить себя от череды напрасных переживаний, чтобы сконцентрировать силы на одном драконе. Хорошо ли он поступал, должно было показать время. А пока… Покрутив возле драконьего уха маленькую кнопочку, Гарри отстранился от черепа, так как тот начал медленно и сонно приходить в движение. Его пасть захрустела, с длинных клыков посыпались кусочки земли, порвался синий мох. Прошла ещё секунда, прежде чем пасть была разинута до предела. Как только всё утихло, Гарри обернулся к брату. — Пойдём, — сказал он и первым двинулся в мрачный проход. Боясь, что пасть вот-вот захлопнется сама по себе, Кевин бросился за братом. С потолка стекала какая-то странная слизь, имевшая не самый приятный запах, а с гладкого пола проплывал таинственный светло-голубой туман. Миновав очередную красиво расписную круглую дверь, Керкленды вскоре очутились в абсолютной темноте. — Ой, ой, ой, — испуганно произнёс Кевин. — Да тут чёрт ногу сломит! Прости за ругань. — Это ничего. Я привык. Дай-ка лучше мне рюкзак. — Зачем? — Скотт кое-что подарил мне на прощанье. Сказал, что понадобится. Вскоре Гарри выпустил руку из рюкзака — на его ладони лежала груда маленьких алых шариков. — Что это? — спросил Кевин, не до конца соображая. — Зачем тебе шары для мини-бильярда? — А ты приглядись, — глаза мальчика возбужденно горели. Неожиданно он подкинул шары к потолку, а Кевин с криком заслонил лицо рукой. К его изумлению, шарики не вздумали градом падать вниз. Они просто взяли и… исчезли в темноте, словно растворились в ней, как сахар в кофе. Когда Кевин открыл глаза и недоверчиво посмотрел на потолок, он увидел огоньки, точно звериные глазки, застывшие в невидимых кустах. Огоньки немного повисели воздухе, а затем оживленно поползли по потолку, распространяя по залу тёплый свет. Вскоре Кевин пригляделся и понял, что это были механические скарабеи, чей облик был выполнен мастерски и с сильной любовью. — Я и не знал, что Скотт может быть таким… щедрым, — Кевин окинул восторженным взглядом освещённые золотом гладкие стены зала, по которым тонкими струйками стекала вода. — Почему он додумался до этих светлячков, а ты нет? Гарри мигом вспыхнул, решив, что его оскорбили. — У Скотта нет и половины таких роскошных вещей, как у меня! — в сердцах выпалил он. — Больше не смей так говорить, ясно? — Ага. — И думать об этом тоже не смей! — Ага-а. Гордо сдув с лица прядь чёрных волос, Гарри захромал вглубь зала, где царил ужасный беспорядок. — Начнём работу с котельной. — С котельной, так с котельной, — Кевин пожал плечами и пошёл следом за Гарри. — Ты только скажи, что мне делать, и я сделаю. Сам не суйся в опасные места, хорошо? — Постараюсь. Чтобы добраться до котельной, им нужно было пересечь капитанский мостик и спуститься вниз по очень узкой и скользкой лестнице, которая вела прямиком в брюхо дракона. Сама котельная была небольшой и чёрной из-за впитавшейся в стенах сажи. В одном углу лежали баки с отсыревшими остатками угля, в другом находилась печь с большим, похожим на рыбью пасть, окном. — Знаешь, что странно, Гарри, — сказал Кевин, невольно насладившись раскрывшейся перед его взором картинкой, которая навевала череду хороших воспоминаний. — Мы так и не дали нашему дракону имя. Например, «Кровавые клыки», «Бушующая бестия», «Огненное дыхание» или «Пожиратель девственниц»… Гарри? Гарри! — Кевин оглянулся и с ужасом увидел, как его брат медленно пропадает в кривой пасти печки. — Ты что задумал?! Я же сказал тебе никуда не лезть! Но Гарри его не слышал. Вскоре из виду исчезли ноги, и внутри печки раздался громкий и растянутый «Боум!» — Гарри!!! — Кевин ринулся на подмогу — Ты там как? Живо-ой? Отверстие в печи было маленькое и чёрное, как зимняя ночь. — Гарри-и! — Я в порядке! — эхом раздался снизу голос юноши. — Кинь мне сюда отвёртку, пожалуйста! — из печи неожиданно высунулась перемазанная в саже рука. Когда волнение захлестнуло его с головой, Кевин начинал теряться во времени. Обычные минуты почему-то растягивались в бесконечность. Он ходил из одного угла в другой, раскидывая ботинками приросшие к полу шестеренки. Его тело дрожало, он уже вовсю воображал себе, как звонко хрустят нежные косточки его брата, как машина жадно поглощает его в себя, словно ненасытное животное. Кошмар, кошмар, кошма-ар! Он снова подбежал к отверстию и просунул в него голову. Позвал — как всегда громко и отчаянно, а в ответ услышал лишь какой-то странный шелест. — Так, вроде бы тут всё готово! — вскоре Гарри выбрался из печи и тут же был схвачен за ухо рассерженным братом. — Я кому говорил — не соваться без моего разрешения во всякое сомнительное дерьмо? — спросил его Кевин, сердито скаля зубы. В подобные моменты его сложно было отличить от Скотта. Такая же красная физиономия, та же сильно выпирающая от гнева челюсть, те же по-звериному раздутые ноздри. Ему не хватало лишь круглых чёрных очков на носу и пафосно развивающего за спиной плаща. — Но ты бы всё равно туда не пролез со своими широкими боками! — сказал Гарри, кое-как отмахнувшись от рук Кевина. — Радуйся, что я такой миниатюрный и худой. После этого Кевин заметно успокоился, хотя его лицо всё ещё было красным, как у помидора. — А… — он подобрал с пола рюкзак с инструментами и закинул его себе на спину. В помещении раздался грохот винтов и ключей. — А у меня что, действительно такие большие бока? — ирландец покрутился вокруг себя, пытаясь на ходу определить ширину своих ног. Но Гарри не удостоил его внятным ответом. Он уже шёл к выходу из котельной. — Знаешь, что? — спросил он, остановившись в дверях. — Я тут подумал… мне больше нравится кличка «Кровавые клыки».***
— Да, вот... вот так... — его пальцы жадно зарылись в вихре солнечных волос. Артур зажмурился, стиснул зубы до боли и с жаром толкнулся бёдрами навстречу францисковым устам, не в силах больше сдерживаться. То, что произошло спустя секунду, считалось пиком удовольствия. Самой его гранью, зайдя за которую можно было бы запросто умереть от остановки сердца. Он провёл дрожащими пальцами по лицу и почувствовал на ладони капли горячего пота. Затем убрал пальцами пряди волос и поморщился от непривычной боли в слепом глазу. И почему он прежде не чувствовал себя так невероятно? Может, потому что раньше с ним не было Франциска? От одной мысли, что этот проклятый верун творил с его телом, как умело управлял им, как ласкал, давил на нужные точки, хотелось окончательно сойти с ума. И когда Франциск поднял голову и с коварством посмотрел в глаза англичанина, Артуру большего всего на свете захотелось привлечь это чудо к себе. Ближе, ещё ближе. Лишь бы их тела стали одним целым. Одной материей. Одним человеком. Он хотел целовать его дольше, чем просто вечность, красть его дыхание, одаривать его ласку стонами, шептать его имя, пока во рту не станет сухо. Быть постоянно рядом с ним. Любить его до слёз. И творить прочие банальные вещи, которые вечно приходили на ум влюблённым. — Я не думал, что ты такое умеешь… — сказал он, уткнувшись носом в шею Франциска и почувствовав под кожей его скачущий пульс. — «Такое» — это какое? — уточнил Бонфуа. — То, что ты делал прямо сейчас, — уклончиво ответил Артур. Их губы встретились снова, но лишь на короткий миг. — А вы… — продолжил немного погодя. — У вас во Франции принято уметь делать… эти… вещи? Франциск с изумлением уставился на друга. Неужели ему удалось смутить Артура до такой степени, что тот начал теряться и невольно путать слова? Наверное, это можно было считать победой. — Ты даже представить себе не можешь, на что я способен, — нарочито зловеще прошептал он. — Да ну! — воскликнул англичанин. — И что же ты ещё можешь мне показать? Он тут же увидел кривую улыбку, застывшую на губах Франциска, и пылающие синевой большие глаза. Глаза цвета неспокойного океана. Глаза Дьявола. — Сейчас покажу.***
Хоть она и не любила в этом открыто признаваться, но она была королевой. Да что уж там, об этом говорило убранство зала, в котором она периодически принимала гостей. Например, большой бутафорский трон, украшенный фресками в виде исторических сюжетов и каких-то мифических цветов. Или шёлковые платки, что были развешены на потолке. Да, возможно, выглядели они немного небрежно, и у некоторых отчётливо виднелись квадратные заплатки и следы от зашитых дыр, но их пестрота, их причудливые рисунки времён романики, их золотистые кисточки, которые слегка трепыхались при дуновении ветра, вызывали в людских душах детский восторг. А ещё в зале были развешаны склеенные останки королевского герба с изображением щита, усеянного золотыми лилиями. И ведь всё равно, несмотря на всю эту нарочную роскошь, она продолжала упрямо не видеть в себе королеву. Даже когда садилась на трон и деловито закидывала ногу на ногу. Кстати, об этом… Иногда возникало ощущение, что ей было плевать, где сидеть. Она не учитывала тот факт, что на фоне королевской мебели её внешний вид казался слишком мрачным. Эти её длинные сапоги с истёртыми носками, толстый кожаный ремень, завёрнутый вокруг талии аж в два слоя, длинный чёрный плащ, полы которого всегда касались пола и были испачканы в грязи. И причёска… истинные королевы не имели права носить такие короткие волосы. Многие, кто не знал её лично, могли запросто спутать её с мальчишкой. Когда Артур шагнул в её владения, он постарался подолгу не задерживать свой взгляд на гербы и прочую королевскую мишуру, хотя очень хотелось. Ведь сама королева легко терялась в ней, особенно когда не совершала резких телодвижений. — Так вот он ты какой — Легендарный Керкленд, — произнесла королева, оторвав подбородок от кулака. — Тот самый уникум, о котором народ слагает страшные легенды. Кровожадное чудовище, ворующее людей ради каких-то сомнительных экспериментов. Безобразный пес, которого не сумели удержать цепи верунов. Что же ты ищешь в моих владениях, если не секрет? — Вижу, вы обо мне наслышаны, — сказал Артур. Тем временем двое подопечных кинулись к нему навстречу, сжимая в руках арбалеты. Когда они попытались пригрозить ему выстрелом, он даже не шелохнулся. Тогда королева улыбнулась и щелчком пальцев отвадила своих гончих псов от гостя. — И о твоих братьях тоже. Считай меня своей большой поклонницей. Не каждый способен похвастаться таким обширными знаниями о вашей жизни, какими обладаю я. Но довольно пустых слов. Почему ты пришёл один? Где твои братья? — Скажем так, остальные Керкленды ушли в некую… отставку. — А ты нет, — королева вздохнула. — Ну и что ты здесь ищешь? Новые образцы для своих научных трудов? — Я пришёл сюда просить вашей помощи в одном очень нелёгком деле, — Артур сделал решительный шаг вперёд, и гончие настороженно последовали за ним. — Я знаю, что число повстанцев в вашем убежище уже превышает тысячи. И это если посчитать только центр Парижа. Полагаю, что у вас есть друзья и в других городах. — И львиная доля этих «друзей», — недобро оскалилась королева, — это старики, дети и те, кто не в состоянии защитить себя. Если ты собираешься втянуть меня в какую-то свою сомнительную войнушку, то ты ошибся адресом, Керкленд. Несмотря на то, что я глубоко уважаю твои деяния, я не намерена жертвовать ради тебя людьми. Особенно в такое время. Хотя, — добавила она, не дав возможности возразить, — если ты сможешь доказать обратное, предложить мне что-то, что полностью удовлетворит меня и моих людей, я, так и быть, уступлю тебе. Артур приложил к губе большой палец и глубоко задумался. Но думал он не долго, иначе бы гончие начали сильно переживать. — Пожалуй, — начал он, — я смогу предложить вам кое-что, что, скорее всего, вам придётся по вкусу. — И что же это такое? Не томи. — Ваша долгожданная свобода.***
Франциск навис над англичанином и стал внимательно вглядываться в его лицо. Ему нужно было как можно тщательнее изучить его, пока тот окончательно не пришёл в себя. Ведь Артур выглядел так прелестно, когда не пытался натянуть на себя маску равнодушного негодяя. Казалось, что он обожал каждую чёрточку этого юного лица: и его разномастные глаза, и его слипшиеся в поту волосы, его приоткрытые губы, его пьяный румянец, растёкшийся по щекам. Франциск смотрел на него и мысленно упивался его внешностью, а когда насытился этим сполна, он обнял Артура и прижался носом к его влажным волосам. Они лежали так плотно друг к другу, что их сердца начали биться в унисон. Первым пришёл в себя Артур. Кое-как выбравшись из объятий, он посмотрел на Франциска. — Ох, Франциск Бонфуа, — произнёс он с улыбкой. — Наверное, мне не стоит испытывать судьбу и спрашивать о том, что ещё ты знаешь о сексе. — Согласен, — Франциск в свою очередь прилёг на другой половине кровати, совершенно не страшась своей наготы. Впрочем, он был настолько великолепен и дьявольски раскрепощён, что воображать его в одежде казалось недопустимым грехом. — И всё же интересно, откуда ты столько знаешь? Франциск слегка помрачнел. — До встречи с Элис я вёл не самую правильную жизнь. — А после встречи решил исправиться? — Я должен был хотя бы попытаться. Артур не видел повода винить Франциска в его поступках. Всё же на том дирижабле ему удалось увидеть несколько фрагментов из его прошлого, и стоило признать, это было не самое славное зрелище. — Что ты будешь делать после того, как мы спасём Элис? — Понятия не имею, — проговорил Артур. И это была чистая правда. Он действительно не забегал так далеко в своих планах. — Я думаю только о том, чтобы убрать Церковь с пути, спасти твою невесту и… — … и Питера, — договорил за него Бонфуа. — Разумеется. Но что будет дальше? — Наверное, мы начнём жизнь с чистого листа? — робко предположил англичанин. — Ты вернёшься к Элис, а я… — он вздохнул. — Наверное, поищу какой-нибудь тихий уголок на конце земли и постараюсь там ужиться. — А твои братья? — Не думаю, что я им нужен. Я передам им в руки Питера, и пока они будут заняты им, спешно ретируюсь. — Почему ты не хочешь остаться? Артур взволнованно стиснул пальцами уголок одеяла. — Потому что я не создан для семейного очага. Иногда мне кажется, что мне суждено жить в одиночестве. Да и так проще, если честно, — быстро прибавил он, когда заметил, что Франциск открыл рот в желании возразить. — Когда ты живёшь один, ты заботишься только о себе, и твоя голова не занята мыслями о том, чем бы прокормить родственников. Для жизни с кем-то нужно уметь быть чутким. — А ты разве не такой? Артур отрицательно покачал головой. — Но если ты предпочитаешь уединённую жизнь, то почему же ты не оставил Питера? — изумился Франциск. — Вопреки своим убеждениям ты продолжал его искать. Ради него ты забрался в невероятные дебри, пытаешься собрать свою семью воедино… после всего того, что я видел, мне очень сложно поверить в то, что тебе действительно на всё это наплевать. В глубине души он чувствовал, что Артура одолевала сильная тревога. Ему очень не хотелось развивать эту тему, особенно после того, что между ними случилось. С другой же стороны, он больше не пытался соскочить с темы, как делал это раньше. Возможно, всему виной была их близость. Артур менялся прямо на глазах. Его голос звучал мягко и тихо, а взгляд был тёплым, как пуховое одеяло, в которое хотелось завернуться по самую шею и устроиться возле камина. — Я делаю это лишь потому, что он мой брат, — сказал он. — Мы очень хотели обеспечить ему настоящее детство, которого у нас, к несчастью, совсем не было. Благодаря отцу нам всем пришлось слишком рано повзрослеть. — Именно поэтому, — продолжил он, откашлявшись. — Его гибель очень сильно изменила нас всех. Не удивительно, что братья не хотели видеть меня рядом с собой. Да, конечно, они продолжали любить меня… каждый по-своему… но в то же время я понимал, что за этой показной любовью таилась обида. Потому что если бы я тогда не позволил ливерпульцам заточить меня в клетке, моим братьям не пришлось бы делать выбор между мной и отцом с Питером. Если бы не я, они бы не кинулись мне на подмогу все разом. И если бы не я, того пожара бы не произошло. Слушая эту невероятную историю, Франциск невольно опустил взгляд и вновь обратил внимание на руки Артура. Вернее, на его изуродованные шрамами кисти, которые шли почти до локтя. Артур проследил за взглядом француза и тут же глубоко вздохнул. — Да… — неохотно пробурчал он. — Когда мои братья ополчились на меня, я не знал, как ещё выразить своё… своё отчаяние. Никогда не думал, что физическая боль способна заглушить всё остальное. Жаль только, что она длится не вечно.***
Артур не мог поверить в то, что королева ответила ему отказом. Даже после того, как он пытался приманить её на свою сторону словами о «свободе» и «сокрушении Церкви», она продолжала смотреть на него, как на какой-то жалкий мешок с дерьмом. — Ты ведь понимаешь, Керкленд, что то, что ты от нас требуешь, совершить практически невозможно? — спросила она его, когда англичанин выложил ей на стол все детали плана. — Церковь слишком сильна, а мы нет. Да и ты-то… — она указала пальцем на его грязную повязку, которая диагонально лежала на его лице и прикрывала невидящий глаз. — Выглядишь не слишком-то здорово. Я бы ещё поняла, приди ты со своими братьями, но один… — она важно махнула рукой, звякнув ожерельями. — Своим обликом ты совершенно не вдохновляешь на победу. Ты очень мелок, ты слаб, и над тобою вверх берут эмоции. Ты, конечно, извини меня за мою резкость, но лучше уж горькая правда, чем сладкая ложь. — И что вы предлагаете мне делать? — Артур изо всех сил пытался сдержаться и не закричать. — На данный момент? — королева пожала плечами. — Езжать обратно домой, набираться сил. Возможно, попытаться вдохновить на борьбу своих братьев, которых ты посмел так неосмотрительно растерять в пути, а уже потом обращаться ко мне. — Вы отказываетесь от такой лёгкой победы! — Нет, я спасаю тебе жизнь, давая бесплатный совет. Во время их беседы в главные двери внезапно постучались, и в зал ворвалась невысокая молодая особа с гривой тёмно-каштановых волос. Девица прошла гордой походкой до королевы и, остановившись в паре метрах от неё, яростно приложила руку ребром к виску. — Пять часов вечера, мэм! — прокричала она. — На поверхности всё спокойно! — затем случайно посмотрела на Артура, и оторопела. — Молодец, Кьяра, — ответила ей королева. — Можешь продолжать патруль. Только постарайся сильно не высовываться из убежища, хорошо? Нам не нужны неприятности. Но Кьяра не слушала. Она продолжала пожирать Артура нездоровым взглядом, словно никогда в жизни не видела одноглазых молодых парней. — Кьяра? — Это же… — девушка указала на Артура. — Это же… — Не стоит указывать на гостя пальцем, — холодно ответила ей королева. — Ты ведёшь себя некультурно. — Но это… это ведь настоящий Керкленд! — прокричала Кьяра. — О, боги! Настоящий Керкленд в нашем убежище! Он… госпожа, он что, пришёл нам помочь? — Нет, он уже уходит, — парировала королева. — Мы не нуждаемся в его услугах. — Но почему?! Это же Керкленд, у него есть большой дракон! Артур поторопился отвести взгляд. — Не переживай, — сказала ему на прощание королева. — Кьяра узнала тебя лишь потому, что очень любит истории о тебе и твоих братьях. Мы все ими вдохновлялись, если уж на то пошло… — Да, — сумрачно ответил ей англичанин. — Хорошие были времена. И вот теперь он гулял по улицам Парижа, не обращая внимания на расступившихся перед ним прохожих, которым нынче было очень непривычно наблюдать в центре города живого англичанина. Странно, что они не тыкали в него палкой. Пожалуй, это было бы очень кстати. Горло жгла сильная горечь. Артур не умел хорошо переносить отказы, особенно настолько жёсткие, особенно если они звучали из уст бездомных цыган. Глубоко опечаленный, он направился в сторону ближайшего сада, где практически не было людей, пахло поздними цветами и листвой, и где он мог немного посидеть в одиночестве и подождать, пока не остудится разум. Гневно пнув ботинком выросший на обочине гриб, он зашёл за густые деревья, в тенях которых ощущался приятный холодок. Вдалеке он увидел пустующую белую лавочку, которая вполне могла подойти для места уединения. Теперь он мог вдоволь насладиться тишиной, поскрипеть зубами, выругаться в пустоту, полюбоваться тем местом, где в данный момент находился Питер. Ну, и поразмышлять о том, что делать дальше, само собой. Он подпёр подбородок кулаком и уставился невидимым взором на высокую и стройную тень собора Нотр-Дам. Оттуда как раз таки раздавалось звонкое пение колоколов, и над шпилем кружили тела испуганных голубей. Сейчас там велась очередная служба. — Проклятые веруны, — невольно вырвалось из его уст. Артур вынул из сумки небольшой коричневый свёрток, аккуратно развернул его и вытащил на свет своё любимое творение. Это была его первая и последняя попытка совершить что-то удивительное и нестандартное. Артур не слыл хорошим гением, как его отец, и в отличие от того же Гарри, он не мог создать из мусора полезный шедевр. То, что он сумел собрать гипнолупу своими руками, считалось удивительным везением. Или шуткой богов. Потому он хранил её, как зеницу ока, лелеял, как любимую дочь, и тщательно оберегал её от чужих глаз. Однако теперь многое изменилось. Во-первых, Артур потерпел неудачу на переговорах с повстанцами. Во-вторых, Питер всё ещё был очень от него далеко. И потому держать лупу в кармане уже казалось крайне бессмысленной идеей. Это как всё равно, что держать в руках самое опасное в мире оружие и ни разу не искуситься испытать его хотя бы на собаках. Иными словами, с этим безобразием нужно было срочно что-то делать. «Да и зачем мне вообще сдались эти цыгане? Да, вместе они сильны и отважны, но даже они ничего не смогут сделать против моей лупы», — думал он, заменяя грязную повязку своим сокровенным детищем. Когда серебристая поверхность лупы мазнула его кожу холодком, он поморщился, а затем улыбнулся во всю ширь и глянул на своё отражение в луже. — И кто теперь из нас слабый? — спросил он. Отражение не удостоило его ответом. — Ну уж точно не я. Вдруг в чаще раздались шаги, и Артур поспешил спрятать своё лицо в тени капюшона. Несмотря на то, что его изобретение было невероятно классным, ему всё же не стоило светиться им перед прохожими. Особенно, перед гнусными верунами. Как он и ожидал, не прошло и секунды, как возле него образовались два тела. Женщина и мужчина, одетые и обутые строго по осени, совсем молодые и полные жизни. Больше ничего занятного о них рассказать было невозможно. Для Артура большинство людей представляло собою говорящую серую массу, и не более того, поэтому при появлении в саду посторонних он не испытал к ним ничего особенного, кроме разве что сильной боли в желудке. — Вот тут хорошее место, — сказала женщина и с облегчением спустила с плеч сумку. — Франц, остановись! Ты куда пошёл-то? — Ну, здесь уже кто-то сидит, — озабочено ответил её партнёр. — Наверное, господину будет не весело делить с нами скамью… — А вот мы сейчас у него это и спросим! Мсье-е, вы не против, если мы сядем рядом с вами? Артур уловил носом навязчивый запах цветочных духов и поморщился так сильно, насколько мог. — М-м… нет, не знаю, — неуверенно проворчал он, пряча лицо. — Как хотите. — Вот и славно! Франц, помоги мне с мольбертом! «С мольбертом?» Он увидел, как мужчина достал из большого хлопчатого мешка сложную деревянную конструкцию и поставил её на траву. Пока он разбирался со всякими рычажками, женщина раскладывала на лавочке инструменты для живописи: деревянную палитру, набор кистей, мастихины, тюбики с краской. Когда приготовление было завершено, она вдруг громко охнула и шлёпнула себя ладонью по лбу. — О, Боже! — Что такое? — Я забыла дома тюбик с охрой. — С охрой? Артур поёжился, чувствуя себя здесь лишним. Но уйти с этой поляны он тоже не мог. В конце концов, это он первый пришёл сюда, а не они! — А без охры ты никак не можешь? — В принципе, обойтись без неё можно, но… — женщина глубоко вздохнула. — Очень непривычно. — Хочешь, чтобы я сбегал домой за тюбиком? — спросил мужчина. Они взялись за руки и посмотрели друг дружке в глаза. Ох уж эти влюблённые… Артур сгримасничал. — Если тебе не сложно… — Тогда я мигом туда и обратно, хорошо? Можешь пока начать с наброска! — радостно махнув рукой, её возлюбленный упорхнул куда-то за деревья. Ещё мгновение, и его быстрые шаги окончательно растворились в шелесте осенних листьев. «Безумцы», — подумал Артур, положив руку на подлокотник скамьи. Не передать словами, как его выворачивало от этих смазливых отношений между одним человеком и другим. Во всём этом ощущалась какая-то фальшь. Словно эти парочки назло разыгрывали спектакль в театре, не хватало только громких песен и наряженных купидонов по разным сторонам от сцены. Одним словом, мерзкое зрелище. Тем временем дамочка пододвинула разложенный мольберт ближе к скамье и принялась за набросок. Рисовала она аккуратно, используя очень тонкую кисть. Периодически она всё же оглядывалась на Артура и странно ему улыбалась. Кого-то она ему смутно напоминала… И тут англичанин ужаснулся. — Вы меня преследуете, Кьяра? Девушка моментально выпрямилась, будто струна, и стиснула пальцами кисточку. — О, — проговорила она. — Вы… вы наверное, перепутали меня с моей сестрой. И правду говорят — мир тесен. Артур неохотно пригляделся к своей соседке. Действительно, если так подумать, эта дамочка не так уж сильно была похожа на Кьяру. Выглядела она ухоженно: её тёмные волосы были плотно заколоты в хвост, в ушах поблёскивали крохотные серёжки в виде стрекоз, а на тонкой шее лежало ожерелье из белых бусин. Артур не мог припомнить, чтобы Кьяра носила украшения и вообще выглядела, как рождественская ёлка. — Эх, сестрица моя, — тем временем вздохнула её копия. — Вечно суётся во всякие передряги. «Не то слово», — подумал про себя Керкленд. Судя по всему, она не знала о том, чем занималась её сестра. Ну, или знала, но точно не всё. — А откуда вы знаете Кьяру. Вы её парень? «Упаси Боже!» — хотел было воскликнуть Артур, но вместо этого лишь молча покачал головой. — Эх, жаль, — вздохнула девица. Затем она с улыбкой протянула Артуру свою руку, от которой пахло маслом. — Меня зовут Элис. Будем знакомы, неизвестный знакомец моей сестры. — Артур К…Кеннет, — англичанин неуверенно коснулся её пальцев. — Какое… удивительно красивое имя, — тут же осклабился он. — Да, оно досталось мне от матери, — ответила Элис. — Вы приезжий? Наверное, немец. — Англичанин. — Даже так? Ну, тогда не удивительно, что вы знакомы с Кьярой, — Элис вернулась к своему холсту. — Она всегда была бунтаркой и никогда не скрывала свою ненависть к… ну, вы сами знаете к чему, — она указала кончиком кисти в сторону собора. Артур кивнул в знак того, что понял. Хотя на самом деле ему это было не интересно, как, собственно, и это бесполезное знакомство. Скрестив руки на груди, он уставился на оранжевую листву деревьев, стараясь тем самым заглушить в себе порывы гнева. «Элис, значит, — думал он, щуря единственный глаз. — Буду считать это очередной шуткой бога… не важно какого. Любого». Наверное, прошло много времени, прежде чем он начал постепенно засыпать. То, что Элис оказалась не сильно разговорчивой, было для него поразительным открытием. Он прилёг на спинку скамьи и расправил плечи. Мысли о ненавистных цыганах стали утекать из его ума. — А вы… — вдруг так не вовремя раздался голос из глубины мрака. — А вы приехали к нам погостить? Артур пришёл в себя. Ясно, насчёт неразговорчивости он слегка поспешил... — Наверное, вам очень сложно дался этот переезд, — продолжала Элис. — Ох уж эта утомительная таможня, да солдаты, которые вечно смотрят на наших гостей с таким недоверием, словно бояться, что те у них что-то умыкнут. И судя по тому, как вы хмуритесь, вас явно кто-то обидел. Артур устало закатил глаз. И почему ему не дано побыть в одиночестве хотя бы ещё некоторое время? — Вы, небось, считаете, что мы — верующие — опасные, но, — Элис сделала ещё один мазок. — Но это не так. — Да неужели? — оскалился англичанин. — Я вас не убедила, — девушка глубоко вздохнула. — Как жаль. Не хотелось бы прощаться с вами, зная, что вы таите в глубине себя какую-то обиду. — С чего вы вообще взяли, что это связано с этим вашим… вы сами знаете, с чем. — О, так у меня глаз-алмаз! К тому же, я вижу, как вы хмуро на меня смотрите. Ненавистно. Да ещё эта ваша… этот ваш монокль… уж очень опасно он блестит. Если вы не против, я бы пригласила вас к себе на ужин. О да, думаю, Франциск будет очень счастлив гостю, да ещё и иностранцу! Иностранцы к нам редко захаживают… — Очень мило с вашей стороны, но я воздержусь. — Всё ещё не доверяете нам? — Это уже не ваше дело. Элис склонилась над холстом, смешав на палитре синюю краску и белила. Сделала первый мазок, затем второй, а за ним третий. Вскоре на холсте начала образоваться какая-то картина. Вернее, её неуверенный скелет, в котором пока что худо-бедно узнавались садовые деревья, фигуры людей и тонкие шпили собора Нотр-Дам. — Хороший вид, не так ли? — она посмотрела на Артура и улыбнулась, обнажив ряд жемчужно-белых зубов. — Ну же, прекратите хмурить брови, мсье! Ох. Так и быть, я сделаю вас частью моего пейзажа. — Думаю, это тоже будет лишним, — проворчал англичанин. — А мне кажется, что нет. Вот! — она сделала пару штрихов и отстранилась, с гордым видом указывая ладонью на результат. Мол, смотри, любуйся, наслаждайся. Но то, что было изображено на холсте, слишком смутно напоминало Артура. Да и на человека оно было похоже худо-бедно. Скорее на синего фантома, уныло сгорбившегося возле искусственного фонтанчика. Ни головы, ни плеч… Артур посмотрел на своего кривого двойника и хмыкнул. — Ну, это пока что только эскиз, — обиженно надулась Элис. — А вот когда я преступлю к полноценному письму, тогда-то вы точно узнаете самого себя. Если вы, конечно, ещё приедете в Париж… Вы ведь приедете в Париж, не так ли? — Может быть, — пожал плечами англичанин. — Но я не люблю делать поспешных обещаний. Однако мне кажется, что скоро я всё же сюда вернусь… — А можно узнать, по какому поводу? — осторожно полюбопытствовала девушка. — Судя по вашему внешнему виду, вы какой-то учёный, верно? Продвигаете здесь своё изобретение? — Что-то типа того. — Это здорово, — пожала плечами девица. — Многие мои знакомые думают, что Церковь слишком сильно погрязла в своём консерватизме и абсолютном нежелании сотрудничать с другими странами. Вы, конечно, не говорите никому, но я думаю, что пора бы нашим руководителям бросить эту бессмысленную войну и взяться за обустройство государства. А... а что именно вы продвигаете? — Мне запрещено об этом говорить, — покачал головой англичанин. И тут его осенила странная, но соблазнительно захватывающая мысль. А что если… Нет, это было бы очень неразумно. — Наверное, это что-то очень интересное, — продолжала блаженно мечтать Элис. «С другой стороны, почему бы не попробовать? Ты ещё ни разу не использовал лупу, а тут такой шанс, — Артур в спешке отвернулся, боясь, что девица успеет увидеть на его лице что-то нехорошее. — Такой шанс, Керкленд! Если ничего не выйдет, то она даже этого не поймет. Ну, а если всё получится, то… ты сам знаешь, что будет дальше. Ты станешь самым могущественным человеком в мире. Не отказывайся от этого, Керкленд!» Пожалуй, то, что произошло дальше, можно всё же охарактеризовать, как полное ребячество. Хоть Артур и убеждал себя, что он действовал лишь ради науки, в глубине души он прекрасно понимал, что им двигал маленький и обиженный жизнью ребёнок. Что когда он попросил Элис посмотреть ему в глаза, он думал о своей матери, которой никогда не знал, думал о Питере, который, скорее всего, сейчас был рядом и в то же время очень далеко, думал о королеве цыган, которая так неосмотрительно смешала его имя с грязью. Он думал обо всём этом, пока наставлял загипнотизированную Элис на её новый путь. И когда он собрался уйти, она провожала его стеклянным взором, и на её лице читалась растерянность. — Как только я исчезну из твоего поля зрения, — сказал он напоследок. — Ты забудешь о том, что мы с тобой когда-то виделись, и продолжишь писать свой пейзаж. Элис медленно кивнула. Тогда Артур театрально махнул плащом и ушёл к дороге. Когда он действительно скрылся из виду, Элис покачала головой и сморгнула с глаз туманную пелену. После чего, посмотрев изумлённо по сторонам, продолжила как ни в чём не бывало заниматься картиной. Пока она аккуратно проводила толстой кистью по небу, в её голове что-то резко щёлкнуло, и она вспомнила, что должна была сделать. Тем временем к ней подоспел запыхавшийся жених. — А вот и охра! — он присел на одно колено и с улыбкой вложил в её руки тюбик с краской. — Надеюсь, ты не сильно скучала с… тут вроде бы сидел мужчина. Элис рассеянно посмотрела на пустующий угол скамьи. — Да? Что-то не припомню… — А-а-а… Ну и Бог с ним, — махнул рукой возлюбленный. — Наверное, он сбежал следом за мной. Мрачноватый тип, у меня, честно говоря, от него мурашки пошли по спине. — А? — Хм… Вижу, ты не удержалась и уже построила всю башню. Обычно ты не любишь писать пейзажи, но тут ты просто превзошла саму себя. Удивительно! — Да, наверное… — Элис несколько раз бездумно поводила кистью по тому месту, где намечались пышные розоватые облака. Что-то с ней было не так… краска никак не ложилась на холст. — Знаешь, — сказала она, задумавшись. — Мне нужно повидать Кьяру. — Э… зачем? То есть, не подумай ничего плохого, но твоя Кьяра… она… — Моя сестра. — Да, верно, твоя сестра, но всё же ты понимаешь, что она немного того… да и зачем она тебе вдруг так внезапно понадобилась? — Мне кажется, я давно не видела её. Надо бы это исправить. — Ты так думаешь? Элис устало посмотрела в голубые глаза своего возлюбленного. — Нет, — сказала она. — Я так знаю.***
Артур неспешно водил тряпочкой по стеклянному покрытию лупы, пока Франциск безмятежно спал на другой половине кровати после их очередного излишне порывистого соития. То, что случилось с Элис Варгас, было для Артура поразительным открытием. Знал ли он, что одно принятое в порыве гнева решение сможет повлиять на его дальнейшую судьбу и на судьбы других людей? Скорее нет, чем да. Он думал, что Элис убьют на месте и без всяких церемоний, и история на этом будет закончена, но вместо этого Церковь привела к нему Франциска. А потом случилось то, что случилось. Пожалуй, это была самая непредсказуемая цепочка событий в его жизни, которая походила на одну большую и невероятно гнусную шутку. И вот теперь он сидел на краю кровати и продолжал протирать стекло, начищать его до блеска. И переживать. Переживать за судьбу Питера, за себя, за Франциска и за его даму сердца, которой не повезло было носить имя самой ненавистной женщины в семье Керклендов. А также переживать за остальных братьев, которые, вопреки своей неприязни друг к другу, продолжали работать сообща. Но тут он почувствовал, что Франциск шевельнулся, подобрался к нему со спины и осторожно обнял за шею. В тот же миг все переживания уплыли на задний план. В голове стало удивительно пусто. — Что ты делаешь? — А ты? — Артур почувствовал поцелуй в шею. — Я первый спросил. Пришлось покончить с полировкой и положить свою лупу обратно на тумбочку. Когда Франциск находился рядом, Артуру становилось очень непросто думать о чём-то другом. — Я снова размышлял о будущем, — решил он честно ответить на вопрос. И снова почувствовал поцелуй, от которого по спине пробежали мурашки. — И… и немного о прошлом. — Ясно. Иди ко мне. Они снова оказались вместе. Под измятым одеялом на набитом пружинами старом матрасе. Артур даже не знал, ненавидел он этот протяжный скрип, что зависал над ними невидимым облаком, или всё же боготворил. Столько всего случилось в этом постельном царстве… всего уже и не вспомнить. И вновь их тела сплелись воедино, руки сцепились, словно в схватке, и каждый мимолётный поцелуй опалял кожу и доводил до приятного стона. Золотистые локоны легли на измятую локтями подушку. Почувствовав чужие пальцы на своей плоти, Артур охнул и зарумянился. Каждый раз, когда Франциск трогал его там, он чувствовал себя ужасно неуютно. Словно с него снимали кожу, медленно, слой за слоем, оголяли его нутро на глазах сотни людей. Франциск провёл пальцами по всей длине его члена и мягко помассировал основание. По выражению его лица сложно было понять что-то конкретное. Когда это действительно было нужно, Бонфуа умел скрывать свои мысли. И в плане секса он становился невероятно серьёзным и до смешного хладнокровным. Испытав в паху знакомый холодок, Артур чуть выгнулся вперёд и впился пальцами в плечи Франциска. С его губ сорвался предательски сладкий стон. Обрадовавшись результату, Франциск поцеловал англичанина в губы. — Так даже лучше, — произнёс он, ложась рядом на подушку. — Мне нравится видеть тебя умиротворённым. — Наверное, то ещё зрелище, — слабо ухмыльнулся Керкленд. — Как хорошо, что я не вижу себя со стороны. Какое-то время они просто молча любовались потолком, хотя на самом деле в нём не было ничего роскошного. Сплошные доски, пыль, да паутина. — Может, ты всё же останешься со мной? — спросил Франциск, водя мизинцем по мизинцу англичанина. — Мы смогли бы… — Жить вместе? — Артур усмехнулся. — Это даже звучит нелепо. А что же твоя Элис? Ты думал о том, что станет с ней? Как ты ей поведаешь обо мне? «Привет, дорогая, это Артур Керкленд — мой друг, теперь он будет жить с нами». Так? — Для начала эту фразу стоит немного отшлифовать, — поморщился Бонфуа. — Ты не знаешь Элис — она понимающая. Она сможет войти в наше положение. — Но зачем ей это? Да и тебе какой с этого прок? — Артур рассерженно натянул одеяло до подбородка. — В общем, не неси ерунды. Как только всё закончится, мы разойдёмся. Ты с Элис к себе, я к себе. Каждый отправится в свой мир. Иначе быть не может. — Зачем ты так говоришь? — удивился Франциск. — Потому что это самое верное решение. И то, что случилось между нами, было ошибкой. Ты сам это прекрасно понимаешь, Франциск. — Ош… ошибкой? — Самой настоящей ошибкой. «Не знаешь Элис!». А ты-то сам её знаешь? Ты хоть раз серьёзно задумывался о чувствах других людей? Франциск заметно изменился в лице. — Я-то? Я-то задумываюсь. Я думаю о других людях постоянно, даже гораздо чаще, чем о самом себе. А ты? Ты думал о моих чувствах, когда стаскивал с меня портки? Ради всего святого, хватит прикрываться добродетельностью! Особенно после того, что ты наговорил мне там, на улице! Артур закинул одеяло на голову, лишь бы не слышать этого укоризненного тона, от которого его уже порядком выворачивало наизнанку. — Ну, и куда ты спрятался? Хочешь снова уйти от вопроса? — Франциск сорвал одеяло с англичанина и злобно посмотрел на его порозовевшее лицо. Слишком поздно он понял, что на глазах Артура стояли слёзы — причём, что на живом, что на мёртвом. — Я не думал, что это случится, — потерянно прошептал Артур. — Я не рассчитывал… После увиденного злиться на англичанина было невозможно. — Ну всё, хватит. Не... не впадай в отчаяние. — Ты понятия не имеешь, сколько отвратного я совершил за свою жизнь! — Попытаюсь представить. — Ты не должен видеть меня таким! — Но ведь вижу, — Франциск нежно провёл пальцами по щеке юноши. — В твоих слабостях нет ничего страшного. Поверь мне. — Ты просто не знаешь, что я натворил... сколько я погубил жизней из-за своей глупости. Я чудовище... самое настоящее... я Керкленд. — Я знаю, кто ты, и меня это совершенно не страшит. Иди сюда. Он привлёк обмякшего Артура к себе и утешительно погладил его по лохматой голове. Артур же в свою очередь постарался больше не показывать слёз. Проявление горячей и солёной влаги было для него равносильно унизительной смерти. Но что поделать, если тело и разум охватывала такая сильная слабость? — Тебе обязательно понравится Элис, — прошептал француз. — Она очень… очень солнечный человек. Любит смеяться и иногда петь не впопад. Ты обязательно с ней подружишься. «Это вряд ли», — хотел сказать Артур, но тактично промолчал. К тому же, в тот момент Франциск гладил его по голове, и это прикосновение было ни с чем не сравнить. Когда Артур был маленьким, Скотт иногда пытался его гладить. Время от времени он проявлял ласку в ином формате, иногда эта ласка перерастала в исполинскую ярость и желание убивать. В любом случае, воспоминания о таком вызывали у Артура болезненную тошноту и приступы паники. С Франциском же он чувствовал себя более, чем хорошо… По крайней мере, он не морщился от этой близости и больше не пытался убежать. — Ещё она очень любит готовить, — продолжал мечтательно наговаривать Франциск. — Раньше мы с ней даже устраивали поединки, кто из нас быстрее и вкуснее приготовит. В итоге выходила ничья. — Как здорово, — солгал англичанин. — А ещё она любит писать картины, — не останавливался Бонфуа. — Портреты, натюрморты у неё всегда были в приоритете. Но иногда она всё же бралась и за пейзажи. Много от неё осталось картин… Кое-что она раздарила друзьям, что-то смогла даже продать, хоть и за смешную цену, но большая часть всё ещё пылится в нашем доме. — Пишет картины — это хорошо, — выдал свой вердикт Керкленд. — Значит, у неё неплохое воображение. Нотр-Дам она тоже писала? — О да, — тут же оживился Франциск. — И много раз. Словно пыталась подцепить собор со всех возможных ракурсов и в любое время года. Это была её такая… своеобразная болезнь. А почему ты спрашиваешь? Артур поудобнее устроился у Франциска на груди. — Просто так.***
А затем он проснулся весь взмыленный и бледный, как мертвец. Его тело вздрагивало при каждом вздохе, а спина и живот блестели от соленого пота. Артур спрятал лицо в ладонях, чувствуя страшную слабость в теле. Через несколько минут после частого свистящего дыхания, его мозг наконец-то успокоился, а перед глазами быстро и по кусочкам собралась серая комната с непримечательной мебелью. Из приоткрытого окна лился утренний свет, а на подоконнике белел выпавший ночной снежок. Глубоко вздохнув через приоткрытый рот, англичанин посмотрел через плечо на спящего Франциска, тело которого наполовину было прикрыто одеялом, другая же половина сверкала очаровательной белизной на темных подушках и простынях. Голова его была чуть повернута в сторону и лежала на собственной согнутой руке. Его сон был спокоен, даже нежен, ибо уголки его розовых губ были слегка приподняты в почти незаметной улыбке. Память стремительно начала возвращаться к Керкленду, явив ему во всей красе все подробности минувшей ночи. Каждый вздох и почти беззвучная мольба прозвучала в ушах англичанина тонкой мелодией, заходящей за еле слышимый шепот ветра. Стыд накрыл Артура своим колючим одеялом. Согнув перед собой колени, он уперся в них влажным, холодным лбом и зажмурил глаза. Через некоторое время он медленно сполз с кровати и, едва держась на больных ногах, поплелся искать душевую, попутно накинув на себя шерстяной плед. Казалось, что под кожей все кости сдавило тисками. От такой боли даже дыхание перехватывало. «То, чем вы занимались вчера вдвоем — ни в коем разе нельзя назвать благородным, — сказал его внутренний саркастичный голос. — Это не правильно! И ты это знаешь!» Да, да, знал он всё. Но какой прок от этих громких слов? Прошлое всё равно не вернуть. Душевая была тесная, из ржавого крана лилась ледяная вода, но Артур был этому только рад. Сейчас ему хотелось освежиться и снова обрести приятный покой. Приятный покой? Ну, хотя бы какое-то подобие. Холодные капли заморосили по сгорбленной спине. Артур устало уперся руками о гладкий кафель, пытаясь сосредоточиться на какой-то одной мысли, но как же это было невозможно. И страшно! Все его мысли витали вокруг Франциска и… Элис. Он знал, что был ужасно перед ними виноват и даже представить себе не мог, что сталось бы с Бонфуа, узнай он всю правду. А что сталось бы с ним самим? Смог бы он жить дальше, зная, что где-то в мире из-за его мальчишеской глупости пострадал невинный человек? Да, Артур не любил людей — ни женщин, ни мужчин. Но его нелюбовь всегда имела какую-то меру, границу, за которую он не смел заходить по законам морали. И потому причинение вреда людскому созданию, даже веруну, считалось для него ужасным табу. Когда же табу нарушалось, Артур переставал чувствовать себя комфортно. Словно он предал то, во что так свято верил все эти годы. Предал самого родного и любимого человека. Предал самого себя. Он с трудом выполз из-под града ледяных капель, и его кожа засветилась болезненной синевой. Накрыв себя сверху пледом, он отправился обратно в спальню, всё ещё пребывая в горьких раздумьях. Одно он знал совершенно точно — находиться рядом с Франциском было слишком невероятной роскошью, на которую у него не было никаких прав. Они жили в разных мирах, думали абсолютно по-разному и уж точно не были предназначены друг для друга. Артур не представлял себе, каково это — жить под одной крышей с Франциском, работать на настоящей работе, убираться по дому, решать какие-то мелкие бытовые проблемы… звучало это, честно говоря, очень жутко. Нет уж, Бонфуа обязан был делить эту жизнь с Элис — со своей настоящей любовью — и не спутывать нити в безобразный клубок. Ради общего блага Артур готов был сделать шаг назад. А при возможности и два. Отыскав на тумбочке гипнолупу, Артур аккуратно водрузил её себе на голову и повернулся лицом к спящему мужчине. Он не в силах был стереть себе память, зато мог сделать это с Франциском. Возможно, в процессе стирания, ему станет дурно — возможно, затошнит, а голову обхватит резкая боль. Но Артур надеялся, что будет готов к таким поворотам. Присев на кровать, он внимательно оглядел расслабленное лицо мужчины и, не удержавшись от соблазна, провел указательным пальцем по его бархатистой коже на груди. Ни на секунду он не сомневался в том, что поступает правильно. Да даже если он и ошибался, то… Никто его не станет осуждать. Никто об этом даже не узнает. Внезапно Франциск открыл сонные глаза и удивленно посмотрел по сторонам. Его непонимание длилось несколько секунд, после чего, увидев Артура, он улыбнулся. — Арчи, — позвал он шёпотом. — Что, уже утро? — А…да, — англичанин растерянно посмотрел куда-то в сторону. Почему-то он тоже начал говорить шёпотом, хотя не понимал, для чего. — Да, да… уже утро. — Мне кажется, я только-только сомкнул глаза, — сказал Франциск, и, не дав Артуру найти достойный тому ответ, подвел его совсем близко к своим губам. К счастью, рука Керкленда вовремя уперлась ему в плечо. — Что не так? — Всё так. Посмотри на меня, — каждое слово было тяжелым, точно камень. Артур очень аккуратно шёл прямо по краю пропасти — один неверный шаг, и прощай, мир. — Ты доверяешь мне? — Даже больше, — наивный Франциск не чувствовал подвоха. Его глаза напоминали чистый берег где-то на краю мира, где не было ничего — никаких войн, ни пиратов, ни Церкви, лишь песок, пальмы и залитый солнцем океан. Эти глаза невозможно было не полюбить, невозможно было заглянуть в них без щемящей боли в груди, невозможно было не раствориться в их лазури и не потеряться в них вовек.***
Уже вечером, когда с неба вновь посыпались хлопья снега, Франциск стоял у колёс черного кэба. В руках он крепко держал еле выкупленный последний билет на корабль, который к полудню должен был отправиться к берегам Франции. Один-единственный корабль на весь мир, который ещё мог это сделать. В голове царила кристальная чистота. Словно кто-то прошёлся по разуму шваброй. Никогда ещё Франциск не чувствовал себя так… свободно. — Ну что, едем или нет? Быстрее решайте, пока ворота ещё имеют свойство открываться! — заявил ему с козел кучер. Франциск вздрогнул так сильно, словно только что проснулся. Он испуганно посмотрел по сторонам. Белые снежинки прилипли к его длинным ресницам. Ухо подёргивало от боли, а на сердце лежала какая-то… безымянная печаль. — Я…да… — пробормотал он. На секунду что-то внутри него испуганно шелохнулось, и он почувствовал слабое сомнение в своих действиях. Мол, Бонфуа, ты делаешь что-то не так! Ты что-то забыл. Но что? — Давайте быстрее, а? — кучер выглядел раздраженным. Лошади неодобрительно фыркнули широкими ноздрями и застучали копытами по камням. Франциск снова встрепенулся, смахнул с себя маленькие холмики снега и нерешительно взобрался в салон кэба.