Дьявола нет

Когда поездка подошла к концу, Кевин резко крутанул за рычаг, который был расположен на стене справа от его головы, и рельсы издали тяжкий визг. Небо над их головами скрылось за высокими и тёмными крышами домов и декоративных заборов. — Держитесь! — скомандовал механик, ещё раз грубо потянув за рычаг. Лишь после этого их вагонетка начала тормозить, орошая рельсы золотым водопадом искр. На улице было ветрено и отовсюду веяло влажной осенней листвой. Они вышли на небольшую платформу — явно самодельную, судя по куче ржавых и грязных пластин, из которых она была слеплена. Ни крыши, ни лавочек — ничего здесь такого не было и в помине, лишь винтовая лестница была прикреплена к самому краю, и выглядела она не лучше самой платформы. Пока Франциск и Артур пытались спуститься по ней без приключений, Кевин выбрал более лёгкий способ для спуска — он скатился вниз по гладкому пожарному шесту, который был глубоко вставлен в почву. Сам Зелёный квартал выглядел гораздо приятнее центрального Дублина. Единственная дорога, которая шла от одного конца улицы до другого, проходила ровно и была собрана из жёлтого кирпича. По бока от неё стояли маленькие, точно пряничные, домики, у которых имелись круглые окошки и тонкие дымовые трубы, украшенные узорами и фигурками птиц, а за ними высились призрачные синие холмы. Возле одного крыльца, безмятежно пожёвывая развешенное под окнами сырое бельё, паслась пятнистая корова. Возле другого игрались маленькие дети. За деревянными воротами третьего крыльца истошно вопила дворовая собака. Иными словами, Зелёный квартал считался спальным районом. Кевину, в отличие от его гостей, не было нужды любоваться домиками и садами. Весело пританцовывая на ходу, он бежал к самому крайнему дому, который стоял на конце улицы и выглядел значительно больше и гораздо нелепее здешней архитектуры. Убежище Керклендов представляло из себя двухэтажную деревянную конструкцию с блестящей двускатной крышей, сделанной, по всей видимости, из металлочерепицы и из пары ромбовидных окон, которые при свете солнца загорались, как мыльные пузыри. У дома не было калитки, и единственное, что хоть как-то могло оградить его от соседей — это криво скошенная зелёная трава, что росла на всей территории и была почти по колено. Кевин так сильно и отчаянно торопился войти внутрь, что успел поскользнуться сначала на тропинке, а затем ещё раз на самих ступенях крыльца. — Он хочет позвать Гарри, — шёпотом сказал Артур. — Вы только поглядите, как он волнуется. Аж цепочку с ключами побороть не может. И действительно — руки ирландца тряслись, как у нервного пьяницы (хотя, почему «как»?), а ключ никак не хотел пролезать в замочную скважину. Но вскоре, к счастью всей компании, дверь со скрипом поддалась натиску ирландца, и обезумевший от счастья Кевин мгновенно скрылся в прохладной темноте прихожей. — Гарри! Ты не поверишь! — выкрикнул он с порога. — Брат, где ты? Скорее сюда! У входа гостей встречали чёрно-белый кафель, заполненный грязными разводами от щётки, неопределённого цвета стены, квадратное зеркало с отколотым уголком и столетний комод, на котором росла горка из поношенных вещей: плащей, пропахших сыростью курток, мятых дождевиков и шляп. Подле комода почти на всю стену висела изрисованная чернилами карта материков, чуть левее виднелся давно просроченный календарь — тоже исписанный и по-безобразному изрисованный. В целом, прихожая выглядела практически уютно, если к ней не проявляли слишком сильный интерес. — Гарри! Гарри, Гарри, Гарри! Гар-ри! Где ты? Кевин продолжал скакать на месте, с трудом избавляя ногу от сапога. — Гарри!!! — Да иду я! Иду! — вдруг в коридоре появился маленький юноша с неряшливым гнездом ярко-платиновых волос на голове. Он шёл медленно, устало сгибая тонкие ноги, и постоянно опирался руками о стенку, да так отчаянно, будто боялся в любую секунду свалиться на пол. У него было очень худое и болезненно бледное лицо, густые, как у братьев, брови, большие зелёные глаза и тонкий, вздёрнутый носик. Если бы не его желтоватая кожа и синяки под глазами, юноша мог бы выглядеть красиво. Что особо примечательно — его ноги были обуты в огромные кожаные сапоги, которые затягивались толстыми ремешками в области угловатых колен. Зачем парню нужна была такая тяжёлая обувь — Франциск не знал, а спрашивать постеснялся. Кевин попытался взять брата за руку, но тот неожиданно резко отмахнулся от помощи, изобразив на лице гнев. Видимо, ему не нравились эти ухаживания, которые лишь сильнее обостряли чувство жалости к его персоне. Но как только его гнев утих, паренёк растерянно посмотрел на Франциска, а потом на Артура. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он всё осознал. — Б…брат? — Да, — Артур стянул с плеча сумку. — А ты немного подрос. И… порыжел. — Артур, — проговорил мальчик. Всё также удивлённо и растерянно. — Я надеялся, что ты… — он внезапно запнулся, зажмурил глаза и склонил голову. Казалось, что он вот-вот заплачет. Франциск почему-то думал, что всё этим и кончится, но как всегда ошибся. Младший Керкленд резко поднял на них всех ледяной взгляд ярко-зелёных глаз, а затем вдруг круто развернулся на каблуках и, сильно хромая, бросился прочь из прихожей. — Гарри! — от растерянности Артур хотел было кинуться следом, но вовремя остановился и попытался придать своему облику привычный равнодушный вид. — Это эмоции, — объяснил он Франциску, будто тот нуждался в объяснениях. — Простые эмоции. Ничего необычного. — Да, — ответил ему Франциск, думая о том, что не так уж и часто ему удавалось видеть своего товарища таким по-хорошему смущённым. — Ну-с, хорошо, — неуверенный голос Кевина мгновенно вывел всех из задумчивости и заставил обратить на себя внимание. — Пойду-ка я на кухню, чайник поставлю. Вы ведь будете чай, да? Артур? Мсье француз? — Да! — не дав Франциску открыть рот, крикнул за него Артур, чем вызвал в свой адрес ещё больше недоумения. — Идёмте, — Керкленд взял друга под локоть и почти насильно повёл его в гостиную. Полукруглые стены иллюзорно расширяли помещение гостиной, большое окно выходило на нескошенную зелёную поляну, полную цветов и жёлтых листьев. В комнате стоял широкий тёмно-зелёный диван, а по бокам два кресла, на одном из которых, сгорбив спину, сидел глубоко угрюмый Гарри. Аккуратно поставив ноги на подлокотник, парень старательно прятал своё лицо за большим альбомом, в котором якобы что-то рисовал. Франциска и Артура он не замечал — вернее, делал вид, что не замечает. — Ну, ну, — Артур подошёл к брату, чтобы весело взъерошить его волосы, но тот ощетинился, будто одичалый зверёк. — Да что с тобой не так? Бес вселился? Огромные зелёные глаза гневно впились в англичанина. По выражению лица казалось, что Гарри хотел что-то возразить, но неуправляемый гнев не позволял ему разжать челюсти и произнести хоть слово. Франциск ощутил, как что-то болезненно скрутилось в его животе. Он быстро подоспел к старшему Керкленду и постарался как можно более деликатно отвадить того от Гарри. Будто знал, что ничем хорошим беседа двух братьев не кончится. Артур сердито посмотрел на Франциска. — Что вы делаете? — Давайте будем вести себя чуть сдержаннее. — Они моя семья, а не ваша, — шикнул на него Керкленд. Такой злобы Франциск наблюдал не часто. Поэтому бесшумно отдёрнул от товарища руку и в страхе отступил назад. К счастью, их напряжённую атмосферу развеял приход Кевина. Будучи отмытым от масла и одетым в непривычно пушистый халат, он быстро избавился от образа механика Луи. И, кажется, успел немного протрезветь. — Я принёс чай, — сказал он, весело указав на поднос, который держал в руках. — Ох, мне до сих пор кажется, что я сплю! Арчи! В моём доме! После стольких лет! — на радостях Кевин готов был запищать. — А ведь я как знал, и трюфеля испёк! С изюмом и шоколадом! — Чудно, — Артур сдержанно сел на диван. Франциск с нерешительным видом повторил его действие. — Кевин всегда слыл прекрасным кулинаром в нашей семье, мсье Бонфуа. С детства любил закармливать нас своими шедеврами. — Скажи ещё, что они тебе не нравились! — Кевин поставил поднос на крохотный столик с разводами от предыдущих чаепитий. Или…попоек. — Мои ватрушки ты уплетал за обе щеки. Ох, чёрт возьми, о чём я вообще говорю? Спустя столько лет вижу любимого брата и сходу начинаю обсуждать с ним выпечку! Вот жеж идиот! Артур ухмыльнулся такой милой ругани. Его взгляд заметно потеплел. Но Гарри оставался твёрд и бесчувственен, как кремень. Продолжая что-то упрямо рисовать в альбоме, он даже не пытался поднять на кого-то из братьев взгляд или сказать хоть слово. — Не обращай на него внимания, — Кевин махнул на младшего рукой. — Дай ему немного времени, и он скоро остынет. Гарри очень сильно переживал твой уход. — Вот оно как, — Артур взял с подноса чашку и, подув на белую дымку, что густилась над жидкостью, немного отпил. — Я, конечно, пытался его всеми силами развлекать. Вон, даже телескоп на день рождения подарил, думал, что хоть это его немножечко порадует, но нет. Он был очень сильно привязан к тебе, Арчи. Так сильно, что едва не умер от горя, когда узнал, что ты собрал вещи и вознамерился уйти в неизвестном направлении. — Удивительно, а я и знать — не знал. Пока два Керкленда продолжали привыкать друг к другу спустя годы разлуки, Франциск всё же отважился протянуть руку к свободной чашке. После долгих морозных ночей в лесу горячий чай был для него, как спасение. А меж тем Кевин увлечённо продолжал свой рассказ. — Как только мы остались с Гарри одни, я решил тут же отправиться в Ирландию. Здесь было и тихо, и тепло, имелись деньги в банке, к тому же счёт открыт на имя моей матери. Всё шло, так сказать, нам на руку, нужно было лишь протянуть. Гарри сердито чиркнул углём по альбому, словно совершенно не был согласен со словами старшего брата. — Но что я всё о нас, да о нас? — веснушчатое лицо Кевина резко поменялось, перестав светиться, как солнце. — Может, поведаешь нам о своём компаньоне? А вот это уже было опасно. Франциск почувствовал, как от страха его ладони покрылись горячей и липкой влагой, а сердце, будто сумасшедшее, быстро застучало в груди. Казалось, что весь мир, включая Керклендов, шепчущих деревьев за окном и лающей дворовой собаки, обратил на него свой внимательный взор. — Он мой друг, — внезапно ответил за него Артур, и в его тоне проскользнули нотки… гордости? — На данный момент — самый близкий. И, пожалуй, лучший. Франциск подумал, что ослышался, и потому с искренним изумлением уставился на Артура, но Кевина подобного рода высказывания не тронули ни на йоту. Он лишь ещё подозрительнее уставился на незваного гостя, будто пытался просканировать его взглядом. — Знаешь, Арчи, — сердито заговорил он, — я в состоянии поверить в то, что вижу тебя сейчас в полном или хотя бы частичном здравии, но в то, что ты каким-то невероятным образом обрёл себе друга, увы, братец, поверить я не могу. Это, скажу тебя откровенно, категорически невозможно. Только не с тобой. С кем угодно в этом проклятом мире, Арчи, но только не с тобой. Я помню тебя в том возрасте, когда ты ещё ползал по ковру и издавал нечленораздельные звуки. Я помню, когда ты впервые заговорил, какое первое слово произнёс. Помню твой первый день рождения и те роскошные подарки, которые мы со Скоттом тебе подарили. Я помню, как ты лез в кроватку, таща за собою тонну игрушек, с которыми ты не желал расставаться даже под угрозой смерти. Помню, как я учил тебя читать, и как отчаянно ты прятался от меня под кроватью, так как терпеть не мог песенку «Гори, гори, моя звезда». Я всё это прекрасно помню, Арчи, и никогда — поверь мне — никогда не забуду. А знаешь, что я ещё помню, Арчи? — Что же? Не томи. — Я помню, что ты всю свою сознательную жизнь не любил людей. Не считая своих братьев и отца, остальных ты совершенно не желал воспринимать всерьёз. Ты говорил, что они безнадёжно глупы. — Говорил, — понимающе кивнул Артур. Неизвестная жидкость из лупы вдруг начала обретать новые формы. За стеклом проносились чьи-то чужие лица, которые плавно обращались в красивые луга, а те же в свою очередь сменялись не то птицей, не то кошкой, не то рыбой. Так и не поймёшь сразу, ибо вся эта фантастика происходила в один ровный человеческий вдох. — Я безмерно счастлив, что ты помнишь обо мне столько занятных вещей, Кевин. И да — ты прав: народ, что живёт за стенами этого чудного вигвама, не достоин моего общества, и я же — в свою очередь — не достоин его. У нас с ним выстроена особая взаимность. Да, я не люблю людей, Кевин, но не всех, а лишь большинство. Остальным же - типам, любящим рисковать - я симпатизирую. Вот этот очаровательный джентльмен, что сидит рядом со мной и отчаянно делает вид, что пить чай носом — это в порядке вещей, как раз и относится к тому типу людей. И да, он действительно мой друг. Франциск почувствовал, как густо краснеют его уши. «Что ты говоришь? — бился в непонимании внутренний голос. — Господи, да что ты вообще такое несёшь?!» — А что же до того, как мы с ним познакомились — то был, признаюсь, занятный случай. Раньше я подрабатывал частным детективом, живя в центре Лондона. Ну, сам понимаешь: домашних котов в переулках отлавливал, мелких карманников разоблачал, вёл слежку за неверными мужьями и тэ дэ и тэ пэ. — И ради этого ты ушёл? Ради котов и карманников? — неожиданно раздался в комнате хриплый голос младшего Керкленда. Его братья замерли, уставившись на мальчика огромными, как чайные блюдца, глазами. Но тот больше не проронил ни слова. — Так вот, — немного погодя продолжил Артур. Его пальцы нервно застучали по золотистой каёмке на чашке. — Однажды в мою контору заявился Франциск Бонфуа. Поначалу мы друг другу не понравились. Франциск в спешке отвёл взгляд. Отчего-то голос Керкленда стал вызывать в нём приятную дрожь в низу живота. Это настораживало и, откровенно говоря, пугало. — Но, тем не менее, у Франциска были большие проблемы, — продолжал Артур. — И он нуждался в моей помощи. — И что же это были за проблемы такие? — Мне нелегко говорить напрямик. — В нашем доме нет ушей, Арчи, — Кевин тепло засмеялся в ответ. — Ладно уж, говори, как есть. И Арчи рассказал. Он в красках рассказал о Церкви, описал суровые ночи Шотландии, неприятную встречу со Скоттом и его шайкой, а также долгожданный возврат в цивилизацию, в морской Ливерпуль. Всё это шло из уст англичанина таким ровным потоком, что его не хотелось даже перебивать. Кевин слушал внимательно, иногда почёсывая бородку. Гарри больше не рисовал, и в его глазах горел плохо скрываемый интерес. Франциск боялся откинуться на спинку дивана. Приятные тёплые волны сменились большой тревогой. Волнение ледяными зубами впивалось в кости и причиняло томительную боль. Несмотря на большую порцию ароматного чая, язык как будто не чувствовал вкусов. «Вот сейчас… именно сейчас и решится моя судьба, — подумал Франциск, тяжело выдыхая воздух сквозь стиснутые зубы. — Моя судьба и судьба Элис. Наша судьба». Когда история Артура Керкленда плавно подошла к концу, его голос растворился в равномерном тиканье настенных часов. Кевин размышлял не шибко долго. Отпив немного чаю, он заметно приободрился. — Дьявол, значит, — сказал секунду спустя. — Ты ищешь Дьявола для своего лучшего друга Франциска, потому что ему так велела Церковь. Я ничего не упустил, нет? — Ну, так что? — Артур спросил вполне серьёзно. Может, он просто не хотел видеть насмешливости в глазах своего брата? — А что ты хочешь услышать? «О, Арчи, конечно! Сейчас мы с Гарри упакуем чемоданы и кинемся следом за тобой на поиски того, чего нет в мире!» — Будь вежлив, Кевин, — попросил его англичанин. — Франциск верующий. — Ой, правда, прошу меня простить. Я честно-честно не хотел задевать ваши чувства, уважаемый Франциск! Может, расскажете мне, что я ещё не должен делать в своём доме? — резко повышенный голос Кевина заставил напрячься даже Гарри, который, видимо, не был готов к скандалу. — Знаешь, что я скажу? — Что же? — голос Артура прозвучал тихо и мелодично. Ощутив на спине знакомые успокаивающие волны, Франциск уже понял, что произойдёт дальше. Он мог даже не смотреть, мог закрыть глаза и просто слышать, как вымученно кричит Кевин, созерцая перед собой то, чего не видели другие. Его глаза в страхе расширились, а красный рот скривился от отвращения. Парень схватился за волосы, сгорбился, как старый гриб, и глухо застонал в свои острые колени. Никто из присутствовавших, даже Гарри, не спешил к нему на помощь. Гарри и Франциск ошеломлённо наблюдали, Артур напряжённо молчал. Его лупа горела адским огнём. В скором времени, гипноз потерял свою силу. Не прошло и минуты, как Кевин замолчал, глядя остекленевшими глазами на свои ноги. — Вы…вы видели это? Только что! Прямо здесь! Лицо — такое уродливое, обожжённое, с глазами, как два яичных желтка! — неожиданно выкрикнул он. — Гарри, ты-то видел этого монстра? Гарри неуверенно покачал головой. — Как же так? — Кевин всё ещё выглядел до смерти напуганным — к его ошарашенному виду не хватало лишь седых прядей. — Арчи, что это только что было? Это ты сделал? Как же… — Я и не на такое способен внушить, — осклабился в ответ Артур. — Хочешь, покажу ещё кое-что? — Нет, спасибо! Я… я не понимаю… и не хочу понимать… Арчи… Артур, чёрт возьми! Ты не представляешь, сколько сил и средств ушло на то, чтобы мы смогли жить спокойно! Как долго мы забывали это проклятое прошлое! Эти ложные имена, вечные секреты…я…я даже запрещал Гарри ходить в инженерную академию, боялся, что его там кто-нибудь да узнает. Пришлось перекрасить ему волосы. Я… да я каждый месяц покупаю новую краску! — Я ценю твои старания, Кевин. Честно, — Артур перестал улыбаться и снова заговорил серьёзно. — Но что бы ты мне не говорил, я не в силах отступить назад. Вы нужны мне. Такое признание значительно успокоило Кевина. Но после случившегося разговор о Дьяволе быстро замялся. Артур решил перейти к более спокойной теме, чтобы успокоить всех и дать время на раздумья. Франциск отчасти был ему благодарен, так как знал, что если англичанин начнёт давить на своих братьев, те запросто прогонят их из дома. А этого нельзя было допустить. Никак. После чаепития и трюфелей (Франциск уже и не помнил, когда в последний раз ел такую вкусную пищу) Кевин показал им свободные комнаты, которые Артур и Франциск могли временно занять, а позже принёс им по комплекту одежды. Артур рад был влезть в свой привычный костюм (чёрные брюки из хлопка, бледно-лимонная рубашка и кожаная жилетка с золотыми пуговками), который братья хранили для памяти. Франциску же достались старые брюки без карманов, а также тёмно-коричневый вязаный свитер с длинными рукавами и большим воротом. Из обуви ему были предложены чёрные ботинки с тупыми носками, но очень прочной и ароматной кожей. Все эти вещи когда-то принадлежали Кевину. Он был единственным Керклендом, который мог подойти Франциску по росту и по ширине. В спальне Франциска не было ничего из обыкновенной мебели: ни шкафа, ни стола, ни кровати. Зато посреди пола лежал огромный полосатый матрас, а возле него валялись какие-то картонные коробки. В комнате не было светильника, зато его заменяло круглое окошко, расположенное на потолке. В принципе, всё здесь Франциска устраивало. После жизни в лесах Шотландии он мог бы с удовольствием уместиться и на коврике. Он и понятия не имел, как сильно могли изменить его пара дней вне дома и скудная еда в виде колбасы и не самого вкусного хлеба. Вскоре Кевин тихо созвал гостей на ужин. После пережитого гипноза он вообще стал вести себя слишком покладисто, словно боялся вызвать у Артура гнев и оказаться в очередном жутком трансе. Они обедали за круглым столом в маленькой кухне на первом этаже. На плите стояли медные чайники с двумя носиками, кастрюли с похожими на рога стеклянными трубами, огромные тарелки из непонятного материала. Над столом в виде железной змейки растягивались крохотные рельсы. По ним Керкленды отправляли грязную посуду прямиком в раковину, что выглядело вполне себе удобно и необычно. Во всём остальном кухня напоминала кухню. Керкленды сидели на нормальных стульях (не считая только Гарри — для него был подготовлен стул с особо мягкой спинкой) и ели нормальную пищу. Никакой крови младенцев, никаких людских черепов, ни глазных яблок в бульоне. Какое-то время в помещении звучало лишь неловкое чавканье и унылый стук тарелок. Братья ели медленно, иногда переглядывались, словно общались друг с дружкой путём телепатии. Но потом Артуру это наскучило, и он решил завести разговор. На сей раз речь шла не о Дьяволе (в этот момент почти весь столь вздохнул от облегчения), а о самочувствии Франциска. Вернее, о его лопнувшей перепонке, вокруг которой росло такое странное волнение, словно Бонфуа лишился ноги или руки. «Ну да, конечно, — проворчал сам себе Франциск. — Рассказывай, рассказывай, пусть твои братья посмеются надо мной. У них же больше нет никаких поводов для переживаний». Но, как ни странно, догадки Франциска не оправдались. Вместо того чтобы смеяться или тонко иронизировать, Кевин смотрел на виновника разговора с искренним интересом и даже сочувствием. — Будьте добры, Франциск, спрячьте волосы за ушную раковину, — попросил он, водя вилкой по воздуху. Франциску было очень неловко заниматься этим во время еды, но все члены семьи смотрели теперь только на него, и сбежать от их внимательного взора было некуда. Глубоко вздохнув, мужчина отложил в сторону вилку и аккуратно заправил волосы за больное ухо, которое ответило его прикосновениям томной болью. — Хм, — Кевин покачал головой. По его взгляду казалось, что он всё понял. — Ну, тут всё не так страшно, как ты описал, Арчи. Всего-то какая-то перепонка. Франциск обиженно поджал губы, но промолчал. А Кевин продолжил строить из себя мудреца. — Гм, интересно-интересно. Гарри, как тебе? Справишься? Вечно угрюмый юноша, который всё время был где-то в стороне и отчаянно стремился играть роль мебели, поднял свои большие глаза на Франциска и посмотрел на него с тоской. — Да, — спустя тягучее молчание прошептал он. — Справлюсь. — С чем справитесь? — не понял его Франциск. — С пластиной. — С чем?! — Это такая мелкая защитная оболочка, — принялся объяснять за парня Кевин. — Она ничем не хуже нормальной перепонки, и будет служить вам ровно до тех пор, пока состояние вашего уха само не нормализуется. — Это не опасно? — Ничуть! Привыкните быстро, да и боли пропадут. — И я смогу нормально слышать? — Да, безусловно! Франциск опустил голову и посмотрел на ломтики жёлтого сыра с красной крошкой. Он мысленно молился Богу, чтобы эта пластина не стоила ему жизни. После ужина Кевин соизволил показать Франциску ванную комнату. — Перед операцией лучше хорошенько помыться, — сказал он, как всегда приятно улыбаясь. — Но только постарайтесь понапрасну не раздражать своё ухо, ладно? Мойтесь очень аккуратно. Франциск ни в коем случае не стремился идти словам старшего Керкленда наперекор. И мылся он очень тщательно и до красноты, почти не жалея губки. «Возможно, я не выживу после операции, — думал он, неохотно вспоминая перебинтованные пальцы Гарри, которыми тот управлялся кое-как, пока ел пищу. — Но, по крайней мере, я погибну, будучи чистым». Несмотря на приятное и домашнее радушие, которое лилось из душ Керклендов, словно весенний ветер, их слова и действия всё равно не внушали Франциску большого доверия. Их нужно было опасаться — и он их опасался, ибо так велел внутренний голос. Комната Гарри находилась на втором этаже, вдоль по коридору и налево. По размерам она ничем не отличалась от той же дыры, в которой пришлось жить Франциску, но зато она была обклеена хорошими обоями, внутри стояла кровать — и не какая-то там раскладушка со ржавыми прутьями, а двухместная с большим матрасом, четырьмя столбами, но без кровли. Рядом с кроватью стоял полукруглый стол, на котором был расположен десяток полок разной длины и величины. Часть их была забита всяким пыльным барахлом, в другой части лежали маленькие сундучки, заполненные до горки винтиками, шестерёнками, кольцами, наконечниками для стрел, пружинками, шариками размером с мелкую букашку и много чем ещё другим, докуда просто не добирался любопытный взгляд. На остальных полках лежали ожерелья, резные статуэтки, старые военные шапки и расписные маски. В противоположном углу комнаты царил абсолютный хаос. На полу валялись какие-то деревянные побрякушки, похожие на самодельные самолетики; из помятых и изрисованных коробок на гостей грустными глазами смотрели железные лица недоделанных роботов. Где-то валялся огромный гладкий шлем, где-то ботинки с четырьмя деревянными колёсами, на китайском чемоданчике виднелась труба от старого фонографа, а за ним показывались распиленные кусочки ржавых труб. Иным словом, Франциск никогда не видел такого чудовищного беспорядка. Сам Гарри Керкленд совершенно не был похож на профессионального хирурга — никаких белых халатов и круглых очков, лишь обычная бледно-синяя рубашка в клеточку и засученные до локтей рукава. Он сидел на высоком круглом стуле, и его ноги безжизненно болтались в воздухе, словно два белых каната, которые кончались полосатыми носочками. — Присядьте, — шёпотом попросил юноша. Он говорил так слабо и так печально, словно для громкости ему не хватало душевных сил. Да и сам Гарри выглядел очень помято. — Уберите волосы. Пожалуйста. Франциск послушно следовал просьбам Керкленда, хотя в глубине души его пробирала трусливая дрожь. — Это…это точно не больно? — Нет, не больно, — ответил парень, но затем неуверенно добавил. — Наверное. Не дав Франциску возможности ужаснуться, Гарри нажал на кнопку в своём стуле, и тот, бодро поднявшись на крабьих лапках, быстро заковылял к столу. Двигалось это чудо очень быстро и в то же время осторожно. Поковырявшись в полках, забитых почти доверху различным хламом, Гарри вернулся к Франциску, подкатив к нему вплотную, и помог тому заколоть волосы в большую чёрную заколку. Как только с волосами были покончено, Франциск почувствовал, как к его коже приложили что-то прохладное. Что-то уперлось в его больную ушную раковину, начало её разводить в стороны. На лбу Франциска возникла нервная жилка. — Расслабьтесь, — Гарри говорил слишком спокойно и взросло для ребёнка, но в то же время чрезмерно ласково для легендарного Керкленда. Через несколько минут Франциск действительно позволил себе расслабиться, ибо в руках Гарри чувствовался профессионализм. Это были уже не те безжизненные бледные макаронины, что неуверенно удерживали на весу вилку с приколотой к зубцам бараниной. По крайней мере, они у него больше не дрожали, лишь иногда скрипели, будто засушенный картофель. Франциск увидел подле себя симпатичный кожаный чехол, внутри которого стройным рядком лежали вычищенные до блеска инструменты. Гарри водил по ним пальцем, не решаясь выбрать из предложенного набора что-то одно. Почувствовав на себе взгляд пациента, юноша холодно заявил: — Я это делаю, потому что меня попросил Кевин. Не ради вас. — Хорошо, — тут же ответил Франциск. Он старался выглядеть невозмутимо, но в горле всё равно почему-то болезненно запершило. Он опасливо посмотрел по сторонам, пытаясь взглядом зацепиться за какую-нибудь вещь. — А это… это всё твоё? Гарри ответил почти незамедлительно:  — Да. — И зачем тебе столько поломанных и неполноценных вещей? — Неполноценных? — мальчика слегка передёрнуло от такого длинного и зловещего слова, но совсем скоро он смог найти ему достойный ответ. — Затем, чтобы потом собрать из них что-то полноценное. То, что обязательно понадобилось бы в хозяйстве, — через короткое время продолжил он, сунув в ухо Франциска что-то на этот раз тонкое и гладкое, которое хоть и протиснулось в отверстие с лёгкостью, но не обошлось без выстрела внезапной боли. Франциск громко простонал и зажмурился. — Несмотря на мой…м-м, слегка проблематичный недуг, я очень люблю мастерить вещи. Жаль только, что под руку не всегда попадается нужный материал, потому зачастую приходится изворачиваться. Ох, сколько же у вас тут скопилось гноя… Франциск предпочёл не думать о гное — уж и без того было мерзко на душе, да ещё и боль никак не замолкала. — Мсье Керкленд много о вас рассказывал, — начал он, кое-как переборов в себе желание заплакать. — Он… он действительно очень хочет воссоединиться с семьёй. Ради общего дела. — Ради его дела, — фыркнул парень, заменив тонкую трубочку на более толстую, похожую на сверло. Франциск вновь поморщился. Он не понимал — то ли ему было щекотно, то ли больно. Все чувства быстро сплелись в одну цепочку. — Ах, да, и вашего, разумеется. Вашего… Дьявола. Интересно, сколько же вы ему заплатили за то, чтобы он так рьяно поверил в эту чушь? — Ни сколько…ой! — мужчина взвыл, зажмурив глаза, когда Гарри вдруг крайне небрежно дёрнул рукой. — Вернее, пока что ни сколько. Но как только всё решится, я обязательно оплачу его услуги. И… и ваши тоже, конечно же. Гарри скривил недовольную мину. — Вот как. И почём же сейчас могут стоить мои услуги? — он воспользовался озадаченностью француза и причинил ему новую порцию боли. Непонятно только, нарочно ли. Франциск уже откровенно сомневался в том, что его лечили, ибо действия младшего Керкленда больше походили на хладнокровное убийство. — Я не знаю. По пятьсот фунтов стерлингов на каждого. По-моему, очень щедро. Гарри осуждающе посмотрел на Франциска. — Эм, хорошо. Тысяча! Тысяча фунтов на каждого! Гарри улыбнулся кривой улыбкой. — Это если умножить на три — три тысячи фунтов, — его взгляд стал холодным, точно лёд. Холодным и по-керклендски жестоким. — У вас нет таких денег. Франциск невинно сглотнул. — Я… я найду, — пообещал он. — Обязательно найду. Клянусь жизнью. Он думал, что Гарри в ответ снова причинит ему боль, и уже подготовился к неизбежному, зажмурив слезящиеся глаза. Но, к счастью, боли не последовало. Даже наоборот — руки Гарри внезапно стали снова аккуратными и ловкими, будто паучьи лапки. Хотя странный хруст суставов не прекращался. — Вы тоже слышите это? — спросил Франциска мальчик. — Слышите, как хрустят мои кости? Я же слышу это ровно столько, сколько себя помню. Я всегда был ужасно слаб, не мог пройти и десяти метров без случайного перелома. Когда мне было меньше восьми лет, отец постоянно таскал меня на руках, будто какого-то птенца-переростка. Иногда меня на руки брал Скотт. Иногда Кевин. Иногда Артур. Невзирая на то, что они поступали со мной очень бережно, я ощущал в их лицах неприятные мне черты… что-то, что было похоже на отвращение к такому как я. Я видел это, но ни в коем случае не осуждал их чувства, ведь они тогда тоже были всего лишь детьми. Они не могли меня понять. Гарри на время замолк, и операция продолжилась в глубоком молчании. Франциск старался сильно не стонать и не дёргаться, хотя — видел сам Бог — каждый укус боли давался ему гораздо сложнее предыдущего. — Когда мне исполнилось девять, отец придумал вот эти сапоги, — Гарри указал забинтованным пальцем на висевшую пару причудливых сапог с кожаными ремнями и заплатками. — Да, они кажутся неподъёмными, но на деле всё не так. На деле, они гораздо легче обычной людской обуви. С ними я чувствую себя очень… комфортно. Франциск решил ничего не говорить. — Я бы отдал всё на свете, чтобы хоть раз пробежать по прямой дороге, не испытав при этом никакой боли от перелома. Своими изобретениями я пытался облегчить себе жизнь, но этого постоянно оказывается мало. Мой разум ничтожен на фоне этой проклятой болезни. Вот такой я — легендарный Керкленд, мсье. Именно меня вы и искали всё это время, блуждая по окрестностям Шотландии. Вы довольны? Может, вы ждали увидеть эдакого головореза, сродни беспечному пирату, бороздящего океаны, но реальность оказывается гораздо более жестокой штукой. Не знаю, готовы ли вы платить такую огромную сумму развалюхе вроде меня… Вынув из чехла крохотное изобретение, внешне схожее с черепашьим панцирем, Гарри вернулся к Франциску и к его уху. — Дальше будет больно, — предупредил он и нажал на какой-то рычажок в стуле Бонфуа. Из спинки тут же выползла подвеска, и Гарри повесил на неё масляный фонарик. Приложив к его огоньку маленький ножик, он подождал, пока его покрытие на озарится красным цветом. — Знаете, мне легко с вами общаться, мсье. Вы не похожи на тех глупых остолопов, готовых при услышанном имени «Керкленд» броситься наутёк, сверкая пятками. Вы умеете слушать — и это похвально. Не многие в наше время способны переварить в уме и пары слов, но вы, мсье, вы бьёте почти все рекорды в хорошем смысле этого слова. Скажу вам честно, — прибавил он, обнажив зубы в улыбке, — если вы вдруг не переживёте операции, я буду по вас скучать. Кевин никак не мог перебороть накалившие в душе позабытые временем чувства. Его мозг едва-едва переваривал тот элементарный по своей структуре и в то же время почти нереальный факт, что возле него, беспечно играясь с серебряной монеткой, сидел его давно утерянный и немного позабытый брат. Его кровь, человек, с которым он прожил половину жизни, если не больше. Как такое можно было игнорировать? Если бы Кевин позволил своему ребячеству вылиться наружу, то он никогда на свете больше не отлип бы от Артура — прижался бы к нему всем телом и удушил бы в горячих объятиях. Но самому Артуру на это, очевидно, было плевать. Брат, не брат — больно его это волновало. Он больше был увлечён монеткой, которая ловко перекатывалась по белым костяшкам его пальцев, пока, наконец, не соскользнула с руки и не шмякнулась на пол с ярким звоном. Призадумавшись, Артур наклонился за монеткой, чтобы продолжить своё увлекательное занятие. Похоже, его не страшили жутковатые крики Франциска, что раздавались на втором этаже. Кевин был бы счастлив обладать таким же ледяным сердцем. — Нет, — после тяжких раздумий ответ дался ему не просто. Почти болезненно. — Нет. Что бы ты мне ни говорил, как бы ни пытался переубедить, я всё равно отвечу отказом. — Почему? — спросил англичанин. — Потому что это безумие. Бред! Мы только-только обрели с Гарри нормальную жизнь. Только-только забыли о том, что было прежде, о той смуте, которая тянулась за нашей семьёй чёрной тенью. О тех смертях, в которых мы были не виноваты, но которые продолжали происходить вокруг нас, будто какое-то проклятие! Что-то сказанное из слов Кевина сильно рассмешило Артура. Он подкинул монету высоко над головой и быстро поймал её, сжав ладонь почти до хруста. — То есть, ты решил отказаться от мести. — Прости? — Мести, — Артур уверенно сменил позу в кресле. — Ты знаешь, что это? Это такое действо, которое создано для того, чтобы покарать врагов за дерзкую несправедливость. — Я знаю, что такое месть, — сердито ответил ему Кевин. — Ты всегда считал меня идиотом, Арчи. Самым простодушным членом нашей большой и необычной семьи. Ну, хорошо, братец, насладись этим вдоволь. Да, я дурак и простофиля. Да, я недальновиден. И знаешь что, Арчи? Я совершенно искренне горжусь этим. Я горжусь тем, что я дурак. Если после этого ты отвалишь от меня со своими странными просьбами, я буду лишь счастлив признать себя дураком. Я дурак, Арчи! Дурак и увалень! — Признаюсь, у тебя блистательно выходит каждый раз соскакивать с крючка, как только вокруг начинает пахнуть жаренным. Везение ли это? Или признак недооценённого ума? Кевин замолчал. Как ни странно, молчали и стены. Больше они не дрожали от страшных воплей Франциска, что очень радовало и, конечно, слегка настораживало. Артур глубоко вздохнул. — Я не прошу тебя идти за мной по пятам, Кевин, как это было несколько лет назад. Мне нужно лишь узнать, куда вы дели машину. Старший Керкленд небрежно покачал головой. — Мы уничтожили её. Причём давно. — Врёшь. Я вижу тебя насквозь, Кевин, не уничтожали вы ничего! Да у вас бы духу не хватило замахнуться по ней даже гаечных ключом! Вы куда-то спрятали её, но вот вопрос — куда? — Артур пристально посмотрел в глаза своему родному брату. После долгого молчания Кевин сдавленно выдохнул, понимая, что снова попал в сети этой странной-престранной лупы. — Если…если я скажу тебе… — лицо рыжеволосого начало блестеть от липкого пота, — … погибнут люди, верно? — Лишь по большой необходимости, — томно ответил на его вопрос Артур. — Месть может быть очень…очень…очень холодным блюдом. — А Франциск Бонфуа? Что будет, если он узнает? — Он? Он не узнает ничего, пока я сам этого не пожелаю. Кевин прижал локти плотнее к своему худощавому телу, напоминая беззащитного и хрупкого птенца, оказавшегося в тени более крупной и голодной птицы. Влияние Артура было слишком велико. — Гарри меня убьёт… — выдавил он из сильного отчаяния. — Если всё ему объяснить, он поймёт и поддержит. Ну, так что? Последние вспышки сомнений потухли в его глазах, и старший Керкленд окончательно сдался, склонив взмыленную голову перед братом. — Ладно. Я скажу, где она… хотя нет! Лучше покажу! Такой ответ понравился Артуру гораздо больше. — Отлично! — он спрыгнул с кресла, готовый как ни когда к приключениям. — Чего же мы ждём? — Пока на улице темно, нет лишних глаз, ушей… да и Гарри занят.… Да, думаю, нам стоит это сделать сейчас. Пошли со мной, — Кевин поманил его пальцем. — Будем считать это мелкой расплатой за твои жестокие уговоры. Будешь тащить мешок на своём горбе. — Мешок? — Артур недоверчиво нахмурился. — Что за мешок? С чем? — С водолазным костюмом, с чем же ещё?