***
Лафейсон резко распахнул глаза, пытаясь унять сбивчивое дыхание. Пульс эхом отдавался в ушах. Падший принц выпрямился на постели, машинально, превозмогая боль, поправил опостылевшие оковы на запястьях и задумчиво уставился в пол. Покои, несмотря на искрящееся за темными портьерами солнце, тонули в холодном полумраке. Тишина оглушала. Трикстер в мельчайших подробностях прокручивал в голове, постепенно блекнущий в сознании сон. Чертова безделушка, обнаруженная на запястье у смертной, не давала покоя уже несколько недель. Этого не может быть — таких совпадений просто не бывает… Локи практически не помнил своего детства. Он старательно искоренял все воспоминания: хорошие ли, плохие, чтобы ничего не мешало его миссии, его целям. В зачерствевшем со временем сердце, не должно было остаться места ничему хорошему, доброму, светлому — это мешало бы, отвлекало. В подсознании против воли начали всплывать размытые изображения из далекого прошлого: маленькая девочка посреди ледяной пустыни обнимает себя за плечи и дрожит от страха и боли. Одна картинка сменяет другую в выцветшем ворохе воспоминаний: вот та же девочка доверчиво держит его руку, а он уверенно ведет их через чащу, холод пытается проникнуть под кожу, жжется. Всеотец, величественно-восседающий на троне, выносит приговор. Во взгляде царя Асгарда не выражается ничего, его больше волнуют нападки ледяных великанов на миры. В голове, словно набат звенит суровый голос: " — Ты прекрасно знаешь наши законы, сын мой, ни одно существо из других вселенных не может жить в королевстве Богов, а теперь уходи, ты и без того разочаровал меня…". И наперевес звучит свой собственный, но по-детски высокий голос: " — Я ничего не сделал, отец, я просто хотел найти друзей!". " — Как ты мог ослушаться меня, уйти в другие миры без моего позволения, да еще и тайными тропами как последний заговорщик, что ты там вынюхивал?! Отныне пусть для всех твоя глупость станет уроком, — по тронному залу проносится эхо от удара посоха о мраморный пол. — Я, Один Всеотец, отныне запрещаю тебе пользоваться подобного рода перемещениями между мирами, приказываю, как твой царь, указать на уже изведанные тобой тропы, дабы искоренить их. Даю распоряжение, доставить беженку с Ванахейма — мира, с которым мы уже бесчисленное множество лет воюем в Мидгард, предварительно стерев воспоминания, дабы не осталось угроз нашему миру, а так же в силу нежного возраста назначить смотрителя, или пристроить, дабы ребенок не погиб в чужом мире. А для тебя, сын, будет лучше более не искать себе соратников среди других народов, тем более вражеских, если хочешь в будущем претендовать на Асгардский трон!" " — Не надо, отец!" Лафейсон болезненно морщится и качает головой, старательно отметая последнее воспоминание: испуганные большие глаза маленькой девочки, когда ее словно пленницу уводят двое стражников. Наверняка это проделки Одина. Он хочет доставить сыну-изменнику как можно больше мучений, раз не получилось сгноить в казематах. Да, наверняка так и есть — одна больная игра сумасшедшего старика-параноика. Нельзя поддаваться эмоциям. Как обычно все фальшь и притворство. Но проверить стоит, нет ничего проще: надавить на слабую физически и эмоционально девчонку, хотя стоит отдать должное, слишком уж хорошо девка играет несчастную, заблудшую смертную.***
Было около полудня. Самина в одиночестве бродила по огромной дворцовой библиотеке, иногда задумчиво останавливалась у ветхих стеллажей, проводила пальцами по древним, выцветшим корешкам. Тор и его друзья с самого утра были заняты дворцовыми делами, подробности о которых девушке, конечно же, никто не разглашал, а потому от скуки и одиночества голову вновь заполонили тяжелые мысли, на душе мучительно скребли кошки. Самина думала о маме, которая одна воспитывала дочку, вкладывая в воспитание и образование все свои силы и средства. Думала о том, как ей хочется просто обнять мать и поблагодарить за все, что она сделала, извинится, что в итоге оставила ее одну и сбежала в другой город в поисках удовлетворения своим амбициям. По щеке скатилась слеза, и девушка торопливо смахнула ее пальцами: — Не хорошо в одиночестве бродить по дворцу… Самина резко обернулась и тут же ощутила, как грудь сковала ледяная хватка ужаса: — Не все в Асгарде воздыхатели людской расы, — в голосе брезгливость и холод. — А для некоторых, стереть в порошок жалкое создание так — развлечение — способ поднять настроение с утра. Губы скривились в безумной ухмылке. Девушка сглотнула неприятный комок в горле и с вызовом подняла подбородок, всеми силами стараясь придать себе, насколько это возможно, равнодушное выражение лица. Зеленые глаза полны озорства и хаоса, изучают, но что самое поразительное, несмотря на внешний холод, в них горит пламень: — Разве ты недостаточно потешил себя год назад в Нью-Йорке? — собственный, севший внезапно голос, кажется далеким и чужим. — Неужели убив тысячу человек, ты не поднял себе настроение, раз все время выглядишь донельзя… депрессивным. Последнее слово Самина выплюнула с особым презрением. Губы павшего принца вновь изогнулись в нехорошей улыбке, он прищурился, не отрываясь, глядя в глаза девушки: — Один, или тысячи — не имеет значения, жалкие насекомые, будь моя воля, раздавил бы всех на этом убогом клочке земли. Сколько вас там расплодилось? — Жаль мне тебя, — выдохнула девушка, едва сдерживаясь, чтобы не лишиться чувств от страха, но остановиться, уже не могла, ногти до боли впивались в ладонь. — Больно, наверное? — Она кивнула на расписанные рунами оковы, охватывающие изящные кисти падшего принца. Трикстер, казалось, на секунду опешил, но мгновенно взял себя в руки, и начал медленно приближаться к собеседнице, постепенно сокращая расстояние между ними: — Ты в ужасе, маленькая ведьма, — в его движениях было что-то кошачье. — Я кожей чувствую твой страх… особенно в глазах его много, когда ты, не отрываясь, смотришь на меня. Девушке будто весь воздух из легких выбили, дыхание сбилось, и это не укрылось от Бога, что упивался своей властью. Однако Самина вздернула подбородок и вновь мужественно заглянула в глаза трикстера: — Печально, что ты ничего не вызываешь у окружающих кроме страха. Изумрудные глаза хитро прищурились: — Сомневаюсь… Игра глазами начинала сводить с ума, Самина собрала в кулак всю свою волю и сделала шаг вперед, практически к нулю сводя расстояние между ними. Божество это, казалось, ничуть не смутило, напротив, его губы еще больше растянулись в ухмылке, больше напоминающей оскал. Он лишь на секунду опустил глаза на изящное украшение на запястье девушки, а затем вновь принялся терроризировать несчастную ледяным взглядом. — В любом случае, скоро радужный мост будет восстановлен, и я, наконец, перестану мозолить тебе глаза. — Откуда, смертная, у тебя это украшение? Самина удивленно вскинула брови: — Тебе что он так понравился? Прости, подарить не могу. — Я спросил, откуда? — настойчиво прошипел Бог, и под тонкой кожей едва заметно проступила синева. — Какого черта? — девушка машинально попятилась назад, трикстер продолжал наступать. — Подарок это... подарок мамы! Я уже говорила. — У матери твоей он откуда? — глаза ренегата налились красным. Самина почувствовала спиной холодный мрамор колонны. Отступать больше было некуда: — Я не знаю… он всегда был у меня… я не помню! — девушка всхлипнула: нервная система окончательно сдала. — Ты не помнишь, как твоя мать дала его тебе? — принц нахмурился, внезапно, его лицо изменилось, синева ушла, будто ее и не было, глаза удивленно распахнулись. — Боги, что здесь происходит? Самина! — голос Сиф мелодичным перезвоном наполнил затхлое помещение. — Локи, какого дьявола тебе нужно? Охрана! В библиотеку сию секунду вломилась стража, но кроме девушек в помещении больше никого не оказалось: — Будь ты проклят, иллюзионист… — воительница устало помассировала виски и махнула страже, чтобы те оставили девушек наедине. — Куда он исчез? — тело сотрясала мелкая дрожь, Самина едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Сиф мягко приобняла белую как снег девушку за плечи: — Это был не Локи… всего лишь иллюзия, успокойся, ему нельзя перемещаться по дворцу без конвоя, тебе нечего бояться. Самина бросила беглый взгляд, на уже кажущийся проклятым браслет, и сердце забилось с удвоенной силой: — Как ты его назвала? — девушка ощутила, как желудок начинает предательски сводить, тошнота подступила к горлу. — Что? — воительница приподняла одну бровь. — Как ты назвала его? — Самина вцепилась пальцами в горловину хлопковой рубашки воительницы. — Имя, какое?! — Локи? — Сиф нахмурилась, мягко отстраняя девушку, сверлящую ее безумным взглядом. — Ты что, серьезно? Самина, ты в Асгарде уже несколько месяцев и впервые слышишь, что брата Тора зовут Локи?.. — Я… я, не знаю, может, не обращала внимания, не интересовалась… — Да что с тобой происходит, посмотри на себя: сама не своя, белая, как простыня! Может, проводить тебя к лекарям? Девушка молчала, ее бил озноб, губы едва заметно подрагивали, а глаза беспомощно бегали по тому месту, где некоторое время назад растворился в воздухе Бог. В сознании всплывали отрывки снов: золотые стены, утопающие в солнечных лучах, витражные окна, отбрасывающие на садовые тропинки радужный свет, и высокий мальчуган с волосами цвета вороного крыла, крепко сжимающий маленькую ручку девочки, черты лица которой Самина никак не могла восстановить у себя в памяти. " — Так ты скажешь мне свое настоящее имя, принц?" Его доверительная улыбка теплом отзывается на сердце. Мальчик галантно кланяется. " — Локи Одинсон." — Это слишком… так просто не бывает. Сиф, уже по-настоящему испуганно смотрела на девушку: — О, небо, меня в дрожь от тебя бросает, прошу, расскажи, что этот предатель тебе сказал? — Мне нужно… нужно его увидеть, — Самина отстранила от себя воительницу и бегом ринулась из библиотеки. — Ты с ума сошла, нельзя! Он преступник, ренегат, забыла?! — Крик воительницы эхом разнесся по коридору, но девушка уже во весь дух бежала в сторону королевского сада. Она была уверенна, что он ждал ее именно там.