Фэльзи — дочь краболова

Зеленоватая дымка развеялась быстро. Мутное марево всего пару мгновений колебалось перед её глазами, а потом исчезло, унося с собой странный медный запах. И только после недолгого созерцания пустоты Фэльзи наконец заметила обездвиженное тело на каменистом берегу. "Паралич", — безмолвная подсказка возникла в её голове сама собой. Впрочем, догадаться было нетрудно: скрюченные пальцы Рика застыли, хватая воздух, а другая рука замерла в согнутом положении, словно даже оцепенев он продолжал бороться. Охотнице показалось, что на обескровленном лице разбойника застыла отчаянная безвыходность, но присмотреться ей не удалось. В следующий момент огромные чёрные сапоги проскользнули в опасной близости от её лица. Она замерла. Оцепенела, словно тоже была под действием заклятия с медным запахом, и немигающим взглядом уставилась на чёрный металл. Ей подумалось, что испещрявшие его волнистые линии напоминали языки пламени, жестокий огонь, в котором танцуют даэдра. Кажется, она даже видела их там, усмехающихся и глядящих на неё. "Скоро и ты умрёшь. Папочка, свора бандитов, а затем ты". Фэльзи позволила себе выпустить дрожащий выдох только когда алчущие взгляды оставили её, а сапоги исчезли из поля зрения — их владелец неспешно зашагал к кромке воды. Его рост был огромен. Теперь, сидя на коленях и глядя на него снизу вверх, она сумела в полной мере убедиться в этом. Тёмный доспех казался окаменевшей чешуёй, а внушительные наплечники напоминали отвратительные наросты; охотнице вновь подумалось, что перед ней даэдра, но нет, вот его человеческое лицо. Только слишком жестокое, как для человека. — Во имя Молага, ты что правда думал, что сможешь убежать? — голос черноволосого был насквозь пропитан ядовитой насмешкой. Он наклонился, упершись руками в колени, и выжидающе взглянул на неподвижного юношу. — Нет-нет, серьёзно? Ты возомнил себя ловкачом, который всех обведёт вокруг пальца и — раз! — вот так просто возьмёт и скроется от Довакина? Довакин? Это его имя? Когда-то отец упоминал его, в этом не было сомнения, но старые истории были полузабыты, слова стёрлись из памяти, и сколько она не силилась, ей не удавалось вспомнить когда и зачем старый краболов говорил нечто подобное. — Вы все на одно лицо. "Я силён, я ловок, я смогу победить, я смогу убежать..." А на деле вы кто? Жалкие куски дерьма. Думаете, что чем-то отличаетесь от остальных, что, если вы мыслите, то весь мир вертится вокруг вас, и тебя, ублюдок, да, именно тебя, смерть не настигнет? — он нарочито медленно надевал перчатки. Внезапно юноша вздрогнул, неуверенно зашевелился в нелепой попытке выпрямиться, схватить меч, но Довакин наступил ему на руку. Видимо, это его не удовлетворило, и он добавил к мерам пресечения резкий пинок под рёбра, игнорируя хруст и страдальческий хрип. — И ты думал, что сможешь безнаказанно убить Йоргена и просто присвоить себе его рукоятку... А может, вы все вместе её где-то зарыли, но, увы, твой папаша заботливо указал на тебя, так что с тебя и спрашивается. Что ты чувствуешь, а? Твоя родная кровь тебя подставила, а знаешь почему? Потому что твоя жизнь ничего не стоит. Последний шанс, Рикки, скажи где она, и я сделаю это быстро. Тот задрожал, цепляясь пальцами за каменистую землю, и наконец выдавил: — Я... не знаю. Довакин с сожалением сжал губы: — Неправильный ответ. А в следующий момент он замахнулся и латная перчатка окрасилась кровью. Фэльзи вздрогнула и очнулась. Она погрузилась в гнетущее представление слишком глубоко, почувствовала этот удар и металлические шипы перчатки, рассекающие плоть. Казалось, что и под её одеждой расплывается красное пятно. Почему ощущения стали такими яркими, такими острыми? Может, дело в том, что она всего в паре метров от обагрённого кровью действа? Знает, чем оно кончится, чувствует, как неумолимая смерть настигает последнего бандитского отпрыска. Упрямый дух внутри отвергал мысль о том, что ей просто не хотелось терять последнюю нить с прежней жизнью, какой бы она ни была. Упрямый дух не желал сочувствовать или жалеть. А безумие продолжалось. Более неспешное, нежели расправа в лагере, прерываемое расспросами и угрозами, зрелище, которое становилось всё кровавей с каждым нанесённым ударом. Довакин был непреклонен. Что за рукоятка имеет такую ценность, если он выбивает сведения со столь невероятным исступлением? Ярость ощущалась в каждом его движении, такая же огненная, как и и проблески в чёрном панцире. Она сквозила в нём, делая всё более неистовым, но невнятное бормотание разбойника вынудило его остановиться. — Что ты сказал? — Прошу... — он закашлялся, сплёвывая кровь. — Просишь? — Не... не делай этого. Этот человек поймал её. Этот человек мог лишить её жизни совсем недавно, а теперь он распростёрт среди холодной тундры, жалкий мальчонка, перепачканный собственной кровью и пытающийся что-то вымолить у своего истязателя. Казалось, та фраза стоила ему больших усилий, но Довакин лишь оскалился в некоем подобии улыбки. — Не убивать тебя, да? Он наклонился и прошептал еле слышно: — Хорошо, я не буду. Ты умрёшь сам. Холодный ветер пустоши коснулся её, шевеля спутанные волосы. А когда он ринулся прочь, затуманенный взгляд невольно устремился за ним. Острые зубья частокола, отчаянно впивающиеся в студёный воздух, заиндевевшие травы, серое поднебесье и ястреб, чей крик эхом отзывался среди безучастных пространств. Ничто не миновало дыхания ветра. Он скользнул и над кристально-чистыми водами Хьяла, обогнул пришедшего Колдера, который принёс смрад смерти на своём мече, коснулся его грязных рыжих бакенбард. Фэльзи задержала свой взгляд на Довакине, когда ветер достиг и его. На мгновение он показался ей бессмертным. Алая вспышка заклинания, отблески на обнажённом клинке. От холода, накатившего на неё волной, охотница обхватила руками плечи. Она — отрешённый дух тундры. Чувствуют ли духи что-нибудь? Колдер уже поджидал своего спутника, закинув меч на плечо. Но черноволосый воин, так напоминающий Фэльзи даэдра, ещё на пару мгновений задержался у тела разбойника. — Можешь не благодарить. Теперь ты истекаешь кровью, как дырявая бочка с вином, и я надеюсь, что волки придут сюда раньше, чем ты умрёшь сам. Последние его слова были насмешливо брошены за спину: — Прощай, Рикки. И, видят боги, лучше бы ты мне сказал, где чёртова рукоятка.

***

Две фигуры неспешно удалялись в сумрачную даль. Их силуэты становились всё меньше, а голоса угасали так же быстро, как угасает перезвон нирна уже за первой излучиной. Последние их фразы были про провалившиеся планы и наём ясновидца, а что было дальше — охотницу не так уж и волновало. "И это всё?" Конец? Ей стало казаться, что теперь она вечно будет наблюдать за всем из полумрака, неспособная сдвинуться с места. А потом и сама станет тенью, залёгшей между валунов. Будет лежать на мёрзлой земле, раскинув руки, и смотреть, как в нетленном поднебесье текут облака. Но всё окончилось. И теперь она вновь одна, вновь вольна встать и делать всё, что ей вздумается. "Нет, не одна". Она неловко поднялась, чувствуя, как тело неохотно ей подчиняется, и покосилась в сторону берега. Безвольно содрогающийся, с окружающими его багряными потёками, юноша всё ещё дышал, но силы неумолимо покидали его. Да и как могло быть иначе? Поддаваясь непроизвольному желанию, она приблизилась, осторожно, как будто израненый бандит всё ещё мог быть опасен. Запах крови тут же ударил ей в нос. Не похожий на тот, что исходил из разделываемых звериных туш. Этот был приторный, тяжёлый и, оттого, как будто бы сгущающийся в воздухе. Фэльзи подумалось, что теперь он её не оставит; пропитает одежду, заполнит внутренности и будет преследовать нескончаемым шлейфом. Но всё же она не торопилась уходить, разглядывая восково-бледное лицо и слушая судорожные вдохи из окровавленного рта. Было странно наблюдать постепенную человеческую смерть. Она попыталась понять, что чувствует, но не определилась. А пока Фэльзи раздумывала, юноша приподнял подрагивающие веки и посмотрел на неё. Погружённая в мысли о угасании и распаде, она не заметила этого взгляда, и потому хрипящий голос прозвучал слишком уж неожиданно. — Ты ведь всё же... изгойка, да?