Фэльзи — дочь краболова

Если бы накануне Гражданской войны случайный путник забрёл бы в захолустные хьялмаркские земли, то он бы непременно заприметил девчушку с волосами цвета пепла. Она бы играла там — среди безлюдных пустошей: — носилась по каменистым склонам, играя с ветром, плела лавандовые венки у мшистых речных берегов, сидела в колышущейся рыжей траве, разглядывая блестящие панцири бронзовок. Маленькая, бледная, одинокая среди блекло-жёлтых пространств тундры — скорее дух, чем ребёнок. И если бы путнику удалось спросить её, кто она такая, то она бы, возможно, убежала, а возможно бы насупилась, сверкнула чёрными глазёнками и уверенно сказала бы: "Я Фэльзи, мой отец краболов". Так уверенно, как если бы её отец возглавлял стражу региона, а не занимался одним из самых неприбыльных скайримских ремёсел. Можно было бы предположить, что дитя крайне несведуще, но правдой это бы не оказалось. К своим восьми годам Фэльзи пусть и довелось походить только по грязным морфальским улочкам и мощёным солитьюдским — цепляясь за плащ отца и выглядывая из-за его спины, как маленький хищный и любопытный зверёк, — но в своей голове она бродила и по залам сияющей Башни Белого Золота, и по древнему Высокому Хротгару на высочайшей горе Тамриэля, и по мрачным коридорам Адамантиновой башни, где духи Эт'Ада обсуждали создание мира. Она побывала в лесах Гриншейда, что в Валенвуде, на туманных островах Артеума, видела босмерские дубы-грахты, портовые рынки Чернотопья, ела оливки в Сентинеле и ужасалась обычаям, принятым в Малабал Тор. Истории, которые рассказывал отец, показывали ей картины, которые уносили её прочь-прочь-прочь — так далеко, что даже сияние мостов в Этериус оставалось позади. Но даже розовый дворец в Лунной Тени не манил крошку Фэль так, как каждый раз после игр в тундре или чтения на залитых солнцем ступеньках нордских руин манил дом. Туда — в хлипкую лачугу на берегу Хьяла, — она всегда хотела возвращаться и только там чувствовала себя защищённой, когда засыпала, куталась в одеяло из шкур и слушала плеск здешних вод да тихое поскрипывание причала. Ей никто не нужен был — целыми днями она читала, играла в тундре, собирала цветы и травы, слушала истории отца, помогала ему разделывать крабов и училась охотиться на них, незаметно подкрадываясь и расправляясь с ними старым обшарпанным кинжалом. А когда однажды краболов подарил ей настоящий лук — с настоящей жёсткой тетивой, настоящими стрелами, пахнущий свежим деревом и приключениями, — Фэльзи была так счастлива, что пробыла в тундре до самой ночи, пытаясь охотиться на крабов и кроликов, а потом вернулась и почти сразу уснула, вцепившись в новое оружие так крепко, что отец даже не смог высвободить древко от её пальцев. Краболов выложил за подарок для дочери внушительный мешочек септимов, продав серебряное кольцо её матери, но ничуть не жалел об этом. Счастье в сияющих глазах Фэльзи было ему важнее всего на свете. А Фэльзи была счастлива — о да! — она была счастливее многих богатых детей. У неё была её свобода, необъятные миры на страницах книг и вечный ветер в волосах. Отец даже называл её Дитя Неба, потому что она постоянно носила его с собой*. Он сопровождал её, куда бы она ни ходила — постоянный единственный спутник, — ерошил спутанные кудряшки, когда она задерживалась на вершине скалы у водопада, который ей всегда нравилось сравнивать с маркартским, дул в лицо, когда бродила у руин Упокоища — пусть отец и запрещал ей, — трепал поношенную рубаху, когда носилась вдоль Хьяла вслед за лисицами с луком наперевес. Так она однажды и наткнулась на высокую околицу ниже по течению, из-за которой валил дым и слышались голоса. Сюда ходить ей тоже запрещалось, но она никогда не спрашивала почему. "Стой!" — резкий детский голос был пугающе неожиданным. Фэль сразу же натянула тетиву, оборачиваясь на звук — взъерошенный хищный зверёк, затравленно взирающий из-под растрёпанных волос. "Ты что, изгойка?" — незнакомого мальчика явно не смутила смотрящая прямо в грудь стрела. Он уставился на неё будто бы с презрением. Крошечное сердечко Фэльзи забилось так часто, что она вспомнила больную лазоревку в своём кулаке и стук её сердца настолько быстрый, что ей казалось, что оно может лопнуть. Она промолчала, не опуская лук. Её тяжёлое дыхание колыхало спавшие на лицо кудряшки. "Ты хочешь убить меня? Если ты убьёшь меня, то мой отец сломает тебе руки и скормит псам", — вполне серьёзно заявил мальчик, подняв взгляд от лука к её лицу и разглядывая его уже более заинтересованно. Фэльзи помедлила немного, размышляя, потом сделала несколько шагов назад, а потом нырнула за ближайший валун и побежала к родной хибаре. Она не сказала об этой встрече отцу и ночами часто воображала, что влюблена, как охотница Фьори в книге "О Фьори и Холгейре", а на утро вспоминала и глупо краснела, стыдясь своих мыслей. Сандасы сменялись Лордасами. Старый краболов всё так же выходил утром на причал, ставил ловушки мозолистыми руками на которых начали проступать вены, всё так же ближе к вечеру от хибары к небу поднимался дым, а Фэльзи всё так же уходила в пустоши, теперь уже не играя, а охотясь. Ей нравилось, когда отец сравнивал ей с Миссуном Акином — знаменитым лучником, и она старалась почаще приносить ему кроличьи — а иногда лисьи и пару раз даже волчьи — шкурки. Только вот она стала молчаливей. Поутих тот пыл, который заставлял её смеяться целые дни напролёт, петь песни, плести венки и любить каждую былинку необъятных просторов Хьялмарка. Тундра проникала куда-то внутрь её, куда-то туда, где начали зарождаться мысли о смысле и недостижимой обетованной земле. Фэльзи принимала её, принимала как мать, которую никогда не имела, и сама становилась, как она: холодной, отчуждённой, дикой, с волосами цвета мёрзлой земли. Она взрослела. Тёплые ветра, которые она носила с собой, сменялись ледяными, что приходили с далёкого севера, где плескало свои воды стылое море Призраков. Взгляд темнел, вбирая в себя молчание пустошей, их безжизненность и черноту. Теперь Фэльзи уходила всё чаще, как в реальном мире, так и в мыслях, выслеживая дичь, читая и просто размышляя, лёжа на холодной земле. Отец ничего ей не говорил, всегда только задумчиво смотрел вслед, стоял несколько минут, а потом заходил внутрь хижины, и старые доски примостка жалобно скрипели под его шагами. А потом прошёл пятнадцатый в жизни Фэльзи праздник Молитвы Северному Ветру. За зимой потянулась весна, подошёл месяц Второго Зерна, и когда наступил с самого детства празднуемый ими день Рыбака — они жарили на костре крабьи ножки, ели пирог с черникой, смеялись и рассказывали истории, — Фэльзи впервые не поздравила отца и не приходила домой с утра и до рассвета следующего дня. Краболов ждал её всю ночь. Он уже неделю не спал от ноющей боли, молотом дробившей его кости. Скрывал, а теперь, когда решил, что пора рассказать — боялся, что не успеет. Родной силуэт дочери так и не появился во тьме, и когда предрассветная дымка заполонила пустоши, рыбак забылся в тяжёлой полудрёме. * — отсылка к "Книге Неба"