Обрывки

Было тихо и тепло. Страны поразились обстановке прекрасного украинского города, Киева: на чистых дорогах улиц не было ни бутылок, ни фантиков, ни какого-либо другого мусора, который является до противного естественным сопровождающим населённых пунктов, встречались светлые дома, ещё погружённые в сладкий сон. Деревья и кустарники тихо колыхались от размеренных порывов мягкого ветра; светлеющее вдалеке небо над городом было ещё тёмно-синим, глубоким, как море, где сверкали яркие звёзды. Вдруг губы Франциска, до этого времени искавшего Ивана по округе одним лишь взглядом, растянулись в насмешливой улыбке — стоит только в мыслях вспомнить русского, как всё вокруг будто специально начнёт указывать на него. На одной из лавок возле невысокого дома беззаботно развалился Иван. Одна его рука свисала с вниз, а пальцы почти касались холодной земли, вторая же покоилась на мерно поднимающемся и опускающемся животе. Брагинский улыбался неведомо чему, закрыв глаза и позволяя ласковому ветру путаться в своих волосах, хотя лежал на жёсткой лавке. На нём были только немного мятая кипельно-белая рубашка, тёмно-зелёные штаны, которые он закатал до колен, и привычный подаренный Олей шарф. Россия молча слушал сверчков, почти не двигаясь, и мысли его плавно двигались по течению. Бонфуа легонько похлопал Артура по плечу и, когда Кёркленд нервно обратил своё внимание на француза, кивнул в сторону русского. Страны неспешно двинулись к нему, и только Людвиг нахмурился: он был твёрдо уверен, что этот мнимый покой продлится недолго. Российская империя и царская семья стали частью великой истории России. Иван не сожалел о том, что отказался от себя прежнего, так как взамен у него появилась большая шумная семья — Советский Союз. В глубине души Брагинский был искренне счастлив, несмотря на то, что поначалу не мог поладить с новым боссом и ужиться с некоторыми странами из-за своей упёртости и чувства того, что это могла быть обманка. Но постепенно, даже слишком быстро, русский привязался к странам, и ему было абсолютно всё равно, что Европа не хочет признавать Союз, его любимую семью, объединившихся сестёр и братьев. Хотя Россию немного напрягало то, что его предупреждения касательно Людвига, который явно был не в себе из-за идей Гитлера, никто и слушать не желал. Вспоминая все эти пустые собрания, Иван усмехался: результат не заставил себя долго ждать, и вот уже Европа прогнулась под натиском Третьего Рейха. Брагинский прекрасно знал, что все надеются только на него и весь СССР, но русский не делал ничего, поскольку наивно верил, что немцы не нарушат договор о ненападении. Только с каждым днём Россия всё больше сомневался в своей детской вере, поскольку в воздухе уже пахло напряжением и ненавистной войной. И он, в отличие от Сталина, не сомневался в её начале, которое хотелось бы оттянуть. Иван со вздохом плавно открыл аметистовые глаза, в которых сейчас невозможно было увидеть искрящийся холод, а лишь доброту и счастье. В них, словно в зеркале, отражались небо и звёзды и, казалось, становились ещё ярче. — Это сорок первый год, верно? — тихо спросил Франциск у Людвига. О дате Бонфуа не спрашивал, прекрасно зная ответы на свои мысленные вопросы. — Верно, — пробубнил Германия. Никто больше не издал и малейшего звука или движения, даже Америка молчал. Предутренней тишине не суждено было просуществовать чуть больше времени: неожиданно неподалёку показалась вполне известная женская фигура, которая, остановившись на несколько секунд, решительно двинулась к Ивану. По лицу Украины, одетой в простое бежевое платье чуть ниже колен, можно было догадаться, что она чем-то крайне недовольна. Вскоре Ольга оказалась совсем рядом с Брагинским, резким движением сорвала с плеча белую тряпку, которая являлась полотенцем, и как врезала ею по груди русского!.. — Ты посмотри на него! — начала ругаться украинка, не переставая колотить Ивана, хотя тот уже защищался, закрыв лицо руками, — что ещё за мода по улицам ночью бездельно шататься?! Все уже давно спят, скоро вставать будут, а он ещё не ложился! Живо поднимайся! — Хорошо-хорошо! — Брагинский веселился, — только не бей меня! — он рассмеялся, опустив ноги на землю и поднявшись со скамьи. Россия моментально получил крепкий подзатыльник, и Украина толкнула его ладошкой вперёд. Иван не прекращал улыбаться, изредка ёжился, так как уже не один десяток раз получил полотенцем по шее, спине и груди. — Чтоб я ещё раз по всему городу бегала и искала тебя! — хмурилась Ольга, не переставая "атаковать" хохочущего Брагинского несчастной тканью, — выпорю, как сидорову козу! — Я не маленький! — Россия честно пытался возмутиться, но искренняя радость от того, что за ним пришла сестра, не желала уступать лживому недовольству. — А мне всё равно! — Украина топнула ногой, — выпорю один раз, и в следующий раз уже неповадно будет ночью неведомо где мотаться! Франция и Англия захихикали, совершенно позабыв о том, в каком времени они находятся. Япония тщетно скрывал улыбку от такой домашней сцены за ладошкой, а Джонс, внимательно наблюдавший за славянами, вдруг хмыкнул, поправив очки: весело всё-таки было смотреть на то, как Империю Зла гоняет тряпкой старшая сестра. А смех Ивана разносился по улицам ветром. Он и Ольга шли, как думали члены Большой Восьмёрки, домой, и он хотел хоть словом возразить старшей сестре, но та не позволяла: она начинала грозить ему указательным пальцем и трясти тряпкой перед лицом брата, пугая подзатыльниками. Брагинский понял, что лучше дать Оле выругаться от души, и только потом начать разговор совсем о других вещах, поэтому перестал ей возражать. Россия, совершенно не слушая Украину, лёгким и беззаботным шагом двигался по светлеющей улице. Немногие могли себе представить, что ему нравилось вот так просто бродить по молчаливым городским улочкам и любоваться небом, которое было прекрасно в любое время суток. Иван вдруг остановился, задержав взгляд где-то в стороне небес, почти на горизонте. Брагинский перестал улыбаться, одновременно с этим схватив Ольгу за руку, и нахмурился, продолжая глядеть вдаль исподлобья. — Что такое? — взволнованно спросила украинка. Этот вопрос волновал не только её, но и невидимых стран. Так как Россия не смог точно сформулировать свою мысль, он не ответил, сколько бы Украина, поддавшаяся тихой панике, не теребила его за рукав рубашки. А Иван всё хмурился и щурился, пока не разглядел вполне быстро приближающиеся самолёты. Единственное, что смог сделать Брагинский — это потянуть сестру в сторону большого дома СССР на территории Украины. Тревожная и страшная мысль забилась в голове, а перед глазами всплыл образ ухмыляющегося Людвига с горящими ярко-алыми глазами — русский не сомневался в этом выражении лица немца сейчас. Как бы быстро ни бежал Иван под руку с Ольгой, пытаясь "урезать" свой длинный путь узкими улицами и незаметными тропинками, как бы ни хотел поскорее добраться до дома, самолёты беспощадно засвистели высоко в небе над их головами. Брагинский резко остановился и поднял голову вверх: в его глазах стали отражаться маленькими точками отрывающиеся от самолётов бомбы. Он мог поклясться, что слышал, как свистит, рассекая воздух, каждая из этих взрывных штуковин, но тем не менее не мог двинуться с места. Ольга же, закрыв рот ладошкой, тем самым не пропуская крик наружу, затряслась, словно осиновый лист на ледяном ветру, и беззвучно заплакала. Ужас прочными кандалами сковал её руки и ноги, не позволяя двинуться с места, до тех пор, пока не упала первая бомба. Бомбы градом посыпались на город и после своего падения не оставляли целыми дома и живыми людей — они убивали их, безжалостно сжигали и разрывали на куски. Взрывы огненным рядом прошли неподалёку от Ивана и Оли, выбили окна и разрушили в пух и прах не один десяток домов. Послышались первые отчаянные крики, а славян отбросило ударной волной назад. Брагинский в своём краткосрочном полёте каким-то образом смог прижать кричащую от ужаса сестру к груди так, чтобы при падении она не ударилась. А России досталось: он сразу после трёх секунд насильного полёта упал на грубый асфальт, покатился, не отпуская от себя Ольгу, и проехал на боку пару метров, пока не ударился спиной и головой о каменную стену. Осколки стекла впились в плечо и лопатку русского, в местах заживо содранной асфальтом кожи будто пламя загорелось. Иван не успел толком в себя прийти, как очередная бомба упала точно в дом, у которого он лежал вместе с Олей. Брагинского вовсе оглушило: мутным взглядом он пытался хоть что-то разглядеть перед собой, но вместо бушующего огня и спешно выбегающих из дома людей видел лишь расплывчатые пятна, а звуки нескончаемых по его мнению взрывов и человеческих криков сменил один — громко стучащее сердце, отдающееся в ушах. Франция, что-то зашептав, упал на колени, сбитый мощной взрывной волной: в этой чудовищной войне даже воздух сотрясался. Америка и Англия сразу же после первого взрыва чисто на рефлексах присели, накрыв головы руками, Япония дёрнулся и приземлился на пятую точку, зажмурившись — страны напрочь забыли о том, что в этом времени они призраки, нежеланные гости; и только Германия, дрогнув в какой-то момент, остался твёрдо стоять на ногах. Ему представилась нежеланная возможность взглянуть на Вторую Мировую глазами Ивана, поэтому Людвиг в мыслях приказал себе не сгибаться и прямо смотреть на результаты своих безумных стремлений в господстве над миром. Немец искренне ненавидел себя после этой кровавой войны, где СССР положил на её алтарь тысячи молодых парней и девчонок, в частности русских, которые хотели бы не знать ни бесконечных бомбардировок, ни стрельбы, ни самого ужасного — блокады Ленинграда. Переживая события сороковых годов двадцатого века, Людвиг вновь поразился мужеству и героизму советского народа: Нацистская Германия первая нанесла удар Союзу и сколько бы побед ни одержала, Россия, несмотря ни на что, смог сдержать его, в корне уничтожив эффект неожиданности. На Советский Союз, что уж скрывать, надеялся весь мир, и он оправдал всеобщие ожидания, принеся победу. — Эй, Людвиг! — Франц кое-как поднялся на ноги и теперь пытался вывести хмурого арийца из ностальгии, — Людвиг! — гаркнул француз, — хватит стоять столбом! Нужно идти за Иваном! Германия молчаливо согласился, кивнув головой.

***

Немцы бомбили город до омерзительного щедро и по меркам местного населения — вечность. Иван ни в коем случае не отпускал от себя Ольгу: они вместе забегали в горящие дома и в чудом целые здания, вытаскивая оттуда редкий выживший народ. Одни, более слабые здоровьем, умерли от сердечных приступов из-за взрывных волн, вторые спросонья выбегали на душные улицы в нижнем белье, увидев из окон ужасающие взрывы, а третьим выбираться из-под тяжёлых обломков помогали Россия и Украина. Люди метались в панике: у многих обгорели руки, спины и ноги, женщины в саже и обгоревших платьях отчаянно звали своих потерявшихся детей, мужчины пытались укрыть свои семьи в безопасных местах. Франциск, как, впрочем, и остальные страны, старался не отставать от Брагинского, изумлённо наблюдая за изменением эмоций в его аметистовых глазах. Не было и тени дежурной улыбки России, а лишь голые страх, негодование и разочарование. Иван искренне переживал за всех окружающих, не понимал, почему Людвиг нарушил договор о ненападении, и в который раз убедился в непрочности отношений между странами. Рано или поздно всё хорошее или плохое заканчивается — так и закончилось внезапное нападение германской авиации на Киев, Советский Союз. Когда всё стихло, Ольга еле-еле стояла на ногах, держась за сердце, поэтому Россия заботливо взял сестру на руки. — Киеву так больно, — тихо всхлипывала украинка, — он вот-вот может умереть! — она разрыдалась. — Я не позволю этому случиться, Оля! — с нежностью сказал Иван. Украина что-то невнятно зашептала в ответ, а Брагинский продолжил свой путь: к слову, до огромного разрушенного дома СССР осталась какая-то жалкая сотня метров. Россия пробирался осторожно, стараясь лишний раз не наступить на осколки стекла или торчащие из горелых досок гвозди голыми ногами. Изредка он поглядывал в посветлевшее небо и оборачивался назад в ожидании продолжения бомбардировки, но, слава Богу, её не намечалось в ближайшее время. Без лишних комментариев страны прошли с Иваном до дома, который к этому моменту осветили ненужные лучи солнца, заставившие искривиться бледное лицо русского. В здании, подбитом бомбой только с правого края, было довольно оживлённо - Россия понял это сразу, стоило ему пересечь порог дома. Ещё он почувствовал, что без жертв в виде воплощений стран не обошлось. Ольга сразу же спрыгнула с рук брата и побежала в гостиную; остановившись в дверном проёме, она ахнула, прикрыв рот ладошкой, и, помедлив секунду, вбежала в комнату. В освещенном трагическим утром помещении от Киева к Литве сновали потрёпанная Беларусь и Эстония в почерневшей одежде: раненных устроили на полу, на мягких одеялах, Латвию отправили на диван, где он сжался в комок. Завидев сестру и брата, Наташа кинулась к ним: — Вы в порядке! — но она ни в коем случае не забыла о пострадавших, так как быстро вернулась к ним. — Богдан! — слёзы с новой силой забежали по щекам Оли, размазывая сажу, — как ты?! — украинка с шумом упала рядом с дорогим городом. Нужно быть умалишённым, чтобы не понять, что лежащий на животе молодой мужчина с обгорелой спиной и плечами до мяса, весь грязный и кое-где поцарапанный — Киев. У него были круглые черты лица, прямой нос и взъерошенные русые волосы: он, несомненно, был красив, но сейчас это невозможно было увидеть. Россия бесшумно прошёл к Эстонии и сел рядом с ним на одно колено, наклонившись к Богдану. — Как он, Эдя? — ровным голосом поинтересовался Иван. — Мы уже вытащили осколки стекла из его спины, — Эдуард поправил разбитые очки, проигнорировав такое обращение к себе, поскольку сейчас это волновало его в самую последнюю очередь, — но состояние остаётся критическим из-за огромной потери крови. — А Торис? — Брагинский посмотрел в лицо смертельно бледного спящего Лоринайтиса, которому уже обработали и перебинтовали раны. — Огромная кровопотеря! — горько выдохнул эстонец. Брагинский, не шевелясь, сидел с минуту в одном положении, приложив пальцы к губам — он явно о чём-то судорожно размышлял. И чем больше русский что-то прикидывал в уме, тем чётче становилась видна морщинка между нахмуренных бровей. — Прямое переливание крови подойдёт? — так неожиданно спросил Россия, что даже хлопотавшая над Киевом Украина затихла. Эстония же удивился: — Да, но для этого... — Отлично! — Иван поднялся и направился куда-то в угол комнаты, к маленькой тумбочке, продолжая говорить, — я тебе так скажу, Эдя: я здоров. Абсолютно. И по счастливой случайности им обоим поможет моя кровь! — Брагинский вытащил огромную коробку, в быту называемой "аптечкой", и вернулся обратно на своё место, — на... — Нет, Ваня! — с долей истерии в голосе крикнула Ольга, — ты на ноги потом еле встанешь! Это опасно и для них, и для тебя!.. — Всё будет хорошо, — уверил старшую сестру Россия, — не волнуйся! — он закатал рукав. — Ну, Эдя, начинай! В коробке находилось Бог знает откуда взявшихся штук двадцать огромных шприцов, которые русский поровну разделил для Богдана и Ториса. Не слушая протесты Оли, Иван вручил Эдуарду первый шприц и, подозвав Наташу — этим он занял украинку обработкой ран Богдана, — уверенно кивнул эстонцу. Игла мягко вошла под кожу Брагинского, прямо в вену; через две секунды шприц стал наполняться алой жидкостью: началась длительная кропотливая работа. Вскоре Россия стал нездорово бледнеть. С каждым новым забором крови у него сильнее кружилась голова, появилась вялость, что он с упорством осла отрицал, глядя в глаза Ольги. Киеву стало заметно лучше, он даже смог разлепить тяжёлые веки, скрывавшие потускневшие светло-голубые глаза. — Оля, — Богдан хрипло кашлянул, — ты как? — Я в порядке, а ты молчи! — сразу же взвилась Ольга, хотя облегчение, отразившиеся на её лице, мог не увидеть только слепой, — тебе нужно отдыхать! Киев покладисто замолчал, закрыв глаза, а Украина подошла к Эстонии и, положив ладонь на его плечо — тот обратил внимание, — мотнула головой в знак того, что переливание больше не требуется. Она видела, как слабеет её дорогой брат, и больше не могла смотреть на его благородное донорство — нет уж, пусть другим будет какое-то время тяжело, но он останется здоровым. Затем Ольга подвинулась к Ивану и провела кончиками пальцев по его щеке, тем самым выводя брата из состояния глубокой задумчивости, больше похожей на транс. — Ваня, — тихо начала Украина, — не спи. Вам нужно уезжать в Москву, пока Людвиг не добрался до сюда. — Нет, — вяло возразил Брагинский, попытавшись подняться, — ты серьёзно думаешь, что я добровольно оставлю тебя? — Добровольно, не добровольно, — безмятежно отозвалась Ольга, обняв младшего брата, — пока ты не сопротивляешься, я отправлю тебя домой. А с Людвигом... Я и сама разберусь. — Ты бессовестно пользуешься моим положением, — усмехнулся Россия, — ты знаешь об этом? — Естественно! — украинка улыбнулась, хихикнув, — пока братик не сможет буянить, я отправлю его в Москву! Франциск и Альфред почему-то улыбнулись, сами того не замечая. Всё же славяне удивительны... — Нет, Оля, не надо! — русский тщетно попытался подняться, — я останусь с тобой! — Тихо, Ваня! — тихим и нежным голосом сказала Ольга, словно младенцу, которого укладывала спать, — спи. Спи... Завтра ты проснёшься в Москве...