Обрывки

Всего несколько секунд члены Большой Восьмёрки находились в кромешной тьме, но Артуру хватило этого времени для того, чтобы понять, почему всё пошло не так. Кёркленд хотел было ударить себя по лицу от досады: он ведь прекрасно слышал, как в подвале позади него с полки свалилась какая-то книга. Она, по-видимому, открылась на случайной странице, и Англия, увлечённый магией, наспех прочитал заклинание. Артур здраво рассудил, что если он объявит об этом, то, по крайней мере, Франциск, который явно был не в духе, три шкуры с него спустит. И потом Америка засмеёт на весь мир, поэтому Кёркленд решил благоразумно промолчать; более того, где-то вдалеке, прямо перед странами появилась белая точка. Она засветилась, словно солнце, и ослепила их. Снова зима. Спокойная, холодная, с заботой любящей матери укрывшая всё вокруг белым одеялом. У неё будто есть облик: своим ледяным дыханием она нарисовала на водной глади сложные узоры, деревья, будто они в чём-то провинились, осыпала неприятным колючим инеем. Но тёмно-коричневые, почти чёрные юрты монгол на этой картине больше походили на пятна, которые просто так невозможно отмыть. Страны попадали друг на друга — хоть они и не могли вмешаться в прошлое и их никто не видел, но, например, Англия с Францией друг другу с лёгкостью могли дать пинок. Германии повезло меньше всех — на него свалились все, и верхом этой кучки был Америка. Но Альфреду недолго удалось восседать на пыхтевшем от досады и возмущения Кику, ведь он кубарем свалился вниз. Людвиг пытался выдавить хотя бы пару слов, но тыкавшие друг друга Франциск и Артур своей вознёй вжали его в снег. После их короткого спора страны с горем пополам встали на ноги и затихли — повсюду было подозрительно тихо, словно что-то вот-вот произойдёт... Это "что-то" не заставило себя долго ждать: члены Большой Восьмерки услышали хлопок, больше похожий на мощную пощёчину, и дёрнулись к предполагаемому источнику шума — одной из больших юрт. — Проверим, что там? — небольшую паузу разорвал нервный голос напрягшегося Франциска. Мысли в голове Бонфуа жужжали, как потревоженный рой пчёл. Он понял, что если они в прошлом России и так нагло и бессовестно наблюдают за ужасающими моментами его жизни — Иван точно не обрадуется, если узнает об этом, — то тысяча восемьсот двенадцатый год наверняка в стороне не останется. Француз взволнованно теребил прядь своих пшеничных волос: есть один небольшой секрет, о котором страны знать не должны. Он касается только его, Ивана и Людвига. Франция кинул быстрый взгляд в сторону Германии. Впервые у него всё было на лице написано — Людвиг упорно размышлял над тем, в какой именно момент Второй Мировой войны отправятся страны. Самым быстрым оказался Америка, так как он шёл впереди всех, который замер у юрты. Альфред судорожно втянул в лёгкие свежий морозный воздух, намереваясь войти во временное жилище какого-то монгола, но его опередили — из юрты аккуратно выскользнул Россия. Вид у него был не самый хороший, о чём говорили фиолетовые пятна на ногах и руках, а ещё порезы — одни были давнишними, другие только краснели на бледной коже. Иван приложил свою прохладную ладошку к пульсирующей болью щеке, измученно выдохнув. Брагинский поднял взгляд вверх, отчего Джонс отшатнулся, как от чего-то страшного, через несколько секунд. Ему показалось, что Россия видит его и смотрит прямо в душу печальным взглядом человека, пережившим в этой сложной жизни всё. Впрочем, так и было, несмотря на довольно маленький срок существования Ивана. Россия осторожно огляделся по сторонам и, не найдя ни одного монгола поблизости, сделал несколько шагов в сторону. Страны видели, что Брагинскому давалось это нелегко, и совсем оцепенели, когда он тяжело повалился в сугроб. Ваня, не обращая внимания на дикий холод, уткнулся носом в пушистый снег и сгрёб его в маленькую кучку перед собой. Россия прекрасно понимал, что валяться в снегу в одной рубахе и штанах — сумасшествие, но, по крайней мере, так будет меньше синяков. Ваня перевернулся на спину, приняв позу пятиконечной звезды, и вновь устремил взор лиловых глаз в небо. Вдруг, прямо перед головой появилась какая-то тень: она медленно сгустилась и приняла облик пусть седого, но мощного мужчины, грозного на вид, с ледяным бездушным взглядом. Некоторые страны, не понаслышке знавшие Генерала Мороза, сглотнули в то время, как он присел на одно колено, положив сверху руку. — А, Генерал Мороз, — тихо сказал Иван и, помешкав некоторое время, шёпотом добавил, — дедушка. — Генерал Мороз? — удивился Америка. — Дедушка? — опешили остальные страны. Что кого сильнее удивило: Европу то, что Генерал — дед Ивана, или Генерал Мороз Америку, который всё время сидел где-то там на своём материке и ни слухом ни духом о нём. Нет, конечно, у Мэттью в гостях тоже холодновато, но подобного на его территории не увидишь. А вот Японию данная ситуация не удивила — он знал о Генерале с детства, ещё из рассказов Китая о своей бурной молодости, когда все западные страны были ещё маленькими. — Прости, Иван, — голос Генерала был похож на трескучий снег под ногами в тридцатиградусный лютый мороз, — я не достаточно силён, чтобы прогнать этих варваров с наших земель. Ваня долго молчал, почти не шевелился и, казалось, не дышал. — Ничего, — неожиданно сказал Брагинский, — я сам во всём виноват. Но, — он вдруг улыбнулся виновато, устало, — когда-нибудь, очень скоро, я стану сильным. Очень сильным, и тогда давай прогоним их. Хорошо? Генерал усмехнулся так, словно обычный престарелый человек, выслушавший грандиозные планы совсем маленького внука на далёкое будущее. Этот загадочный призрак растворился с порывом пронизывающего до костей ветра. А Брагинский вдруг сел, прижал колени к себе и обнял их, подышав в ладони. Ивана пробрала крупная дрожь, но заходить в юрту ему не очень-то хотелось, поэтому он сидел на холоде. В конце концов Россия не выдержал. Он резко поднялся, но тут же сжался и запрыгал на месте, пытаясь согреть голые ноги. До некоторых пор он не обращал внимания на холод, но после ухода Генерала Мороза и возвращения из собственных мыслей в реальность, холод будто впивался в тело с двойной силой. Ваня судорожно пытался согреть руки, только вот выходило это не очень удачно. Это продолжалось до тех пор, пока краем глаза он не заметил знакомую фигуру между деревьями огромного леса, находившегося по левую сторону от монгольских юрт. Невысокий хилый мальчик примерно одного возраста с Брагинским, жестом показал своей собаке оставаться на месте. Затем Литва, коего довольно быстро узнали члены Большой Восьмёрки, аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков, двинулся к России. Ваня активно замотал головой, говоря, что, мол, не надо ходить сюда. Но Торис только нахмурился, продолжая опасный путь. Брагинский от незнания того, как ему поступить, огляделся по сторонам. И по безмолвной тишине, среди монгол, решивший, что они ещё не скоро высунут носы из тёплых юрт, пошёл на отчаянный шаг — Иван тихонько, как Литва, собирался пересечь ограду и выпроводить нежеланного гостя. Брагинский не хотел, чтобы Ториса постигла его участь. Русский довольно быстро достиг своей цели и с непередаваемым чувством мнимой свободы переступил через невидимую границу расположения монгольских жилищ. Иван, конечно, отправлялся на прогулки в лес, но только с Китаем, которого невозможно расшевелить на игры со снегом. И вот сейчас Россия один неуверенным шагом подходил к Литве, ежеминутно оглядываясь назад. — Пожалуйста, уходи, — сходу начал Иван, положив замерзшие ладони на плечи Ториса. — А как же ты? — Литва не сразу понял, чего от него хотят, — идём со мной, — помешкав, он неожиданно схватил Ваню за руку, обнажая истёртое кандалами запястье. Но Брагинскому это действие показалось не только неприятным, а отвратительным: он не хотел, чтобы кто-то прикасался к его больным от ран рукам. Поэтому Россия резко вырвал свою руку из ладоней опешившего Литвы. Натянув рукава рубахи по пальцы, Иван умоляюще взглянул на Ториса. — Ты всё ещё под контролем монголов? — сказал, нет, скорее пробубнил себе под нос Лоринайтис. — Уходи, пока тебя не увидели, — Ваня вновь оглянулся на монгольские юрты, — иначе тебя тоже захватят! — И ты смирился с тем, что тебя взяли в плен? — вдруг вспылил Литва, — неужели не пробовал бороться? — Пробовал, — Иван поднёс ладони ко рту, закрыл глаза и выдохнул тёплое облачко пара, пытаясь согреть их, — только сейчас я слаб. Но я чувствую, как растёт недовольство и сила моего народа. Однажды я освобожусь от этого... Торис внимательно слушал Ваню, не зная, верить тому или нет. Золотая Орда очень силён, его могущество слишком велико. Но всему когда-либо приходит конец — Лоринайтис хмыкнул: видимо, именно этого Россия ждал. Терпение у свободолюбивого русского народа хоть и крепкое, но не железное, и прогибаться под монголами ему порядком надоело. Близилось время сплочения русских князей. Вдруг позади Литвы раздался детский, но едкий смех, и в следующую секунду стрела, пущенная его обладателем, вонзилась в ближайшее к Брагинскому дерево. — Великий Я нашёл малыша Литву, — закричал на весь лес Тевтонский орден, приближаясь к цели. — О, нет, — Торис поник, — опять этот шумный ребёнок... — Ага, — Германия с удивлением смотрел на маленького старшего брата, который выскочил из-за высокой ели и натянул тетиву лука, — попался! Пустив стрелу, Гилберт был уверен, что попадёт точно в голову Литве, но произошло необъяснимое, почти невозможное: рука Ивана дёрнулась, а он следом за ней, и перехватила стрелу. Тело Вани уже привыкло к подобным рефлексам и командам своего хозяина: благодаря годам проживания под одной крышей с Золотой Ордой он и не такому научился. — Глупый Тевтонский орден, — слабо улыбнулся Брагинский, откидывая стрелу в сторону, — это же было опасно. — Неужто княжеская задница Руси? — ухмыльнулся Бальшмидт, — я и тебя когда-нибудь захвачу, ксе-ксе-ксе. Людвиг приложил руку к лицу — почему ахинею творил Гилберт, а стыдно было ему? Германии захотелось провалиться на месте, ведь хихикающий Франция уже активно перетирал тему поведения Пруссии с не менее развеселившимся Англией. Литва в это время отошёл подальше от Пруссии, поравнявшись с Россией, и со вздохом хотел было сказать что-то, как услышал крики со стороны юрт. Иван мгновенно напрягся, обернувшись - не так далеко от него бегали тёмные люди между юрт, громко переговариваясь о чём-то. Россия быстро определил о чём — все искали его. Он занервничал ещё сильнее, когда в поле зрения появилась высокая фигура Улуса, который был крайне недоволен сложившейся ситуацией. Ваня прочёл в его глазах такие устрашающие гнев и ярость, что его пробрала нервная дрожь, ведь он уже приблизительно представил, как тяжело поплатится за своеволье. Из тяжких раздумий Ивана вывел Торис, вновь схвативший того за руку, точнее за пальцы, и очень аккуратно. — Пойдём с нами. — Лоринайтис старался не кричать от волнения, — он же убьёт тебя! — Не могу, — Россия с печальной улыбкой отвернулся. Он обернулся, улыбаясь так же, но более устало, — если я уйду... Сбегу с вами, то мои сёстры поплатятся за это. — Но... — Уходите. Иначе вас постигнет моя судьба, — Иван сделал пару шагов вперёд. — Эй, Русь, — вдруг начал хмурый Гилберт, — я тебя понимаю. У меня есть младший брат, — Людвиг вздрогнул, — и если бы от меня зависела его безопасность, я поступил бы также. Германия был удивлён, даже поражен до глубины души. Он никогда не думал, что тот самый Гилберт, вечно шумный и неизвестно чем недовольный старший брат, так трепетно заботился о нём. Видимо, слишком строгий и серьёзный Людвиг много чего упустил в отношениях с братом. Набрав в лёгкие больше воздуха, Ваня пошёл навстречу своим мукам - улыбка от откровения Тевтонского ордена покинула его лицо. Члены Большой Восьмёрки двинулись за ним, не представляя, что сейчас будет. Холод, будто насмехаясь над несчастным ребёнком, подгонял его к монголам. Но, несмотря на это издевательство, Иван поубавил шаг, и только минуты через две пересёк неустойчивый забор. Один из монголов тут же заметил его и, подскочив к нему, схватил за грудки рубахи. — Мерзкий мальчишка, — закричал монгол, одарив Ивана звонкой пощёчиной; ещё не ушедшие Пруссия и Литва съежились, на секунду зажмурившись, — где ты был?! Россия упрямо молчал. И только монгол хотел излить на Ваню свою гневную тираду, как на его плечо легла мощная рука Улуса. Иван мигом оживился: когда к нему подходил Золотая Орда, ничем хорошим это не заканчивалось. Брагинский затрепыхался, пытаясь оторвать от себя руки монгола, а Улус лишь обнажил белоснежные зубы в садисткой улыбке. Он забрал ребёнка в свои руки. — Отпусти меня, — громко потребовал Иван, что в его положении было неуместно. — Что, серьёзно? Ещё чего-нибудь не желаешь? — ухмыльнулся Золотая Орда. Он присел, поставив Брагинского на землю, и не позволил тому сбежать, то есть легко отделаться от наказания, положив ему руку на голову. Россия смотрел прямо в глаза монголу, остальные замерли, перестали бегать от юрты к юрте, в ожидании решения Улуса. Повисшая тишина давила на мозг, а в ушах Европы и Америки был слышен ультразвук от напряжения. — Надо бы выдрать тебя ещё разок, — наконец изрёк Улус, не прекращая улыбаться, — для профилактики. Монголы рассмеялись, и Иван наполненными ужасом глазами огляделся. Беспомощно наблюдавшим странам не дано было понять, что Брагинский чувствовал себя добычей в тёмном лесу, в котором кишмя кишели голодные волки, уже окружившие его. Но вот взгляд России устремился в лес, где за большими сугробами притаились Литва и Пруссия, глядевшие на Ивана. Русский едва заметно помотал головой, таким образом прося их уйти - он не хотел, чтобы хоть кто-то видел то, что его ожидает. — Подать ивовые прутья! — громко приказал Золотая Орда. Он поднял Ивана с земли и перекинул его через плечо, словно мешок картошки, только очень легко. А Ваня не оставлял попыток вырваться: он бил Улуса своими маленькими ручками по его крепкой спине, брыкался, как уж на сковородке, но это мало чем помогло. Подойдя к дубовому столбу, монгол скинул Брагинского на землю, попутно сорвав с него рубаху. Давно засунув мысль о невыносимом холоде подальше, Россия и в этот раз попытался спастись, но Улус ловкими движениями пальцев быстро связал ему руки, предварительно заставив ребёнка "обнять" столб. Монголы преподнесли Золотой Орде целый колчан прутьев, и тот с улыбкой истинного садиста со свистом достал одну штуку. Вдруг, перестав улыбаться, Улус стал похож на монстра: в его глазах загорелись гнев и ярость, мускулы были напряжены до предела и на висках стали видны синие вены. — Тридцать ударов, — низким голосом начал Орда, — но хоть звук — и я увеличу их количество. Самым ужасным для Европы и Америки стало следующее: Иван молча кивнул, поджав губы, и зажмурился. Первые, самые сильные удары тонкими ивовыми прутьями Брагинский стерпел, лишь вздрагивая. Ваня глотал комки криков, по бледным щекам текли слёзы, но он не позволял себе издать хотя бы один звук, хотя бы скупой всхлип. — Боже, храни королеву, — срывающимся на хрипы голосом произнёс Англия, прикрыв рот ладонью. Франциск за его спиной давно сидел на снегу, зарыв пальцы в волосы, и с расширившимися от ужаса глазами смотрел на происходящее. Ощущение того, что он ничем не может помочь Ивану, пожирало, нет, уничтожало изнутри. Французу хотелось выть от собственного бессилия. — Бесчеловечно, — шёпотом сказал Япония, сделавший несколько шагов назад. Кику отвернулся — японца выворачивало наизнанку, — и тут его взгляд упал на Америку, стоявшему ко всем спиной. Еле заметно плечи Альфреда вздрагивали. — Америка-сан, — тихо позвал того Хонда, — вы... Плачете? Минуту Джонс силился просто открыть рот для ответа. Паника, ужас и страх поглотили его. — Н-нет, — губы американца дрожали, — нет... Дрожащей рукой Америка снял очки, а другой кое-как вытер слёзы. У него это вышло неумело, отчего лицо раскраснелось ещё больше. Альфред старался взять себя в руки — безуспешно, к слову. Он тупо смотрел вперёд, в лес, где с открытыми ртами сидели скованные страхом Пруссия и Литва, которых поразил ужас. Германия с комом в горле старался не смотреть в сторону России, поэтому глядел в лицо брата. Гилберт о чём-то шипел Лоринайтису — кажется, хотел помочь Ване и вырвать из рук этого варвара, но безмолвно рыдающий Литва благоразумно его останавливал. Людвиг слышал, как свистел прут, рассекая воздух, как смеются монголы над страданиями русского. Обернувшись, немец замер. После обещанных тридцати ударов на детской спине Брагинского не было живого места: она вся была иссечена уродливыми алыми полосками. Сам Россия давно искусал губы до крови и осел, сгорбившись, от чего больно было ещё сильнее. В конце концов Улус развязал верёвки, и Ваня обессилено опрокинулся на бок, затем на живот. Обычно колючий снег показался русскому самым мягким в мире одеялом, пусть даже холодным. — Помогите, — выдохнул Ваня, сжав в ладонях снег. Его яркие глаза стали медленно закрываться, — мама... Спаси меня. Ни Европа, ни Америка, ни Япония никогда не узнают, что было дальше. В рассыпавшимся на миллионы кусочков воспоминании они успели увидеть только удивлённое лицо приехавшего на коне Китая, который быстро разозлился, узрев бессознательного Ивана на снегу. Яо издалека начал что-то кричать ухмыльнувшемуся Улусу, но невидимые для них страны не знали, что именно, — в свои объятья их затянула непроглядная тьма...