Отношение соседства

Между тем, с голубого экрана было озвучено гениальное предложение Дворковича об отмене студенческих стипендий. Незаметно для самого себя я политизировался за последние несколько месяцев, поэтому отреагировал на эту попытку «оптимизации» очень резко. Но кроме меня, видимо, это мало кого интересовало. Во всяком случае, институт не бурлил от возмущения, более того, некоторые — как студенты, так и преподаватели — инициативу помощника президента одобряли. Я начал ловить себя на том, что, споря с одногруппниками, все чаще использую риторику Рабочего Интернационала и стал замечать знакомые обороты в речи Стаса. Таким образом возобновились наши с ним разговоры «за политику». С той разницей, что теперь я не просто молча слушал, а задавал вопросы и не стеснялся спорить. Когда Стас обнаруживал, что я с ним не согласен, причем уже не с позиций кухонного либерализма, но с обоснованием, он выходил из себя, начинал мучительно заикаться и от этого сатанел окончательно. Чтоб не подумали — он не орал. Он начинал говорить так медленно и раздельно, как будто общался с идиотом, он обвинял меня в идеализме, рекомендовал читать пресловутый «Материализм и эмпириокритицизм» и в своих объяснениях бесконечно ходил по кругу. Я стервенел. Сжимал кулаки, нервно дышал и, наконец, разражался злобной тирадой, в которой смысловая часть неизбежно приносилась в жертву эмоциональной. Спустя некоторое время я, как правило, осознавал Стасову правоту. Но вот с вопросом курения вышла заминка. Во-первых, тяжелый труд рабочих, в том числе и несовершеннолетних на табачных плантациях. Да, бойкот курению не решит их проблем — лучше какая-никакая работа, чем безработица. Да, любая работа, которую они найдут, будет настолько же тяжелой. Да, менять нужно всю систему к чертовой матери. Но, черт возьми, я не понимаю, за каким хреном кормить табачные корпорации в ожидании мировой революции. А главное — я не понимаю, как можно построить справедливое социалистическое общество, если одна часть рабочего класса (курящая) пренебрегает правом другой части (некурящей) не дышать этой табачной поганью. Тем более, если речь идет не о рабочем классе целиком, а о революционной организации, которая, если верить классикам, должна быть прообразом нового общества. В ответ я получал издевательские уточнения, не хочу ли я запретить курение, и толстые намеки на то, что социальные проблемы запретами не решаются. Эта маленькая ежедневная война наконец так меня утомила, что я был чрезвычайно рад тому, что на горизонте забрезжило восьмое марта, и Стас переключился на «женский вопрос». Надо сказать, по этой теме меня обстреливали уже двое. И если Стас находился в полном адеквате, то сказать то же о Марине было бы небольшим лукавством. Непосредственно в Международный женский день она вообще побила все рекорды. То есть, подписывать ехидные замечания к полным тупых стереотипов газетам я ей помогал и не стеснялся просвещать одногруппников и одногруппниц об истинном значении «праздника». Но с деканом вышло как-то неудобно… В конце пары декан уделил несколько минут поздравлениям девушек. И вот это было роковой ошибкой. - Все это, конечно, замечательно, а вот как насчет того, чтобы выяснить вопрос с Бухаревым? — Маринка поднялась в полный рост. На нее тут же обратились недоуменные взгляды, по рядам прокатилась волна шиканья. - Который? — осторожно уточнил декан. - Я говорю о том, что Бухарев до сих пор занижает студенткам оценки, и что заявления в деканат так и не привели ни к каким подвижкам. - Ну… этот вопрос надо обсуждать уже в другом порядке, не на паре, — доброжелательно посоветовал декан, давая понять, что разговор окончен. - Поздравлять девушек с тем, что день их борьбы превратили в праздник весны и прочей дребедени, тоже не на паре следует, — возразила Марина, повышая голос. — Как вам только ваши поздравления поперек глотки не встали, лицемер проклятый! Я подавился. Народ замер. В полной тишине Марина покидала в сумку вещи и, протиснувшись между однокурсниками, выскочила из аудитории. - Что же вы довели студентку до такого состояния? — укоризненно бросил нам декан и принялся собираться. Мне эта нарочитая снисходительность не понравилась. Как будто проблема, озвученная Мариной, не была реальной. Впрочем, назвать декана собственного факультета проклятым лицемером даже на мой вкус было слишком. Еще неизвестно, чем это для нее обернется. Марина ждала меня на крыльце. - Бухать, — мрачно изрекла она, как только я подошел на достаточное, чтобы услышать ее, расстояние. - Ты приглашаешь или настаиваешь? — попытался пошутить я. - Настаиваю, — твердо сказала Маринка. - Куда пойдем? — поинтересовался я. Представлялся хороший случай поговорить о многих вещах, и упускать его было глупо. - В Арену, например. - Э! Буржуи, — проворчал я. — Мне еще месяц жить на свою пайку, это ты можешь себе позволить забухать в Арене. - Я не виновата, что родители откупаются от меня деньгами, — огрызнулась Маринка. — Я заплачʼу. - Не надо за меня платить, — отмахнулся я. — Все равно там свободных столиков не будет. - Будний день, даже не вечер, — Маринка потыкала пальцем в часы. — Ну, а где еще, по-твоему, можно бухнуть? - Где угодно, — я пожал плечами. — Дома, например. - У меня тетка дома. - Ну у меня, блин, — вышел из себя я. — У меня дома только сосед, и это будет хороший повод его напоить и… — последнее слово застряло у меня в горле. Вряд ли стоило кричать об этом на крыльце учебного корпуса, даже в шутку. - Напоить и трахнуть, чтоб ты знал, — это изнасилование, — и, пока я открывал и закрывал рот, она добавила: — Либо получишь пизды, что тоже немаловероятно. - Бля… — выдохнул я. — А можно попозже на эту тему? - Можно, — милостиво согласилась Маринка. — Только пиво берем разливное, светлое. Я позвонил Стасу и предупредил его о гостях. Он сказал, что все равно собирался задержаться. Да, мой гениальный план провалился на глазах, — подумал я, а потом мы с Мариной пошли покупать пиво и закуску. - А я так и думала, что ты — латентный гей, — заявила Маринка, едва переступив порог моей квартиры. - Может, не надо диагнозов по юзерпику? — попросил я. — Сейчас напьюсь и сам тебе все расскажу. - А я типа буду на разогреве… — съязвила Маринка. Принимая во внимание раздражающий фактор восьмимартовских дифирамбов декоративной роли женщин, доведший Марину до белого каления, я решил ей не отвечать и пошел мыть руки. Потом мы быстренько собрали на стол, я разогрел курицу с макаронами, и нашел два граненых стакана. Пивных кружек, конечно, не было. - Заебали… — произнесла Марина после первого стакана. Пиво было вкусным, поэтому пилось быстро. Ну, и дополнительным фактором было желание Маринки именно забухать. - Натурально, заебали. Почему меня, чисто по факту наличия пизды, учат жить? Что, блядь, это вообще за хуйня такая?.. - Понимаю… — вздохнул я, раздумывая, можно ли отправить в рот колечко сушеного кальмара, или это будет отсутствием такта. Я не то, чтобы толстокож, просто не умею выражать сочувствие и утешать. - Что, серьезно, блядь? — съязвила Марина. — Да ты ни хуя не понимаешь! Что, оказался геем — ебать, трагедия! Но ты-то все равно знаешь, кто ты, ты знаешь, что ты — парень. Откуда вообще эта уверенность? Мама в детстве сказала, что ты мальчик, а тебе ни разу не пришло в голову усомниться? Как это вообще — знать, кто ты? Хорошо, наверное, ничего не мучает, полная определенность. Ты ни хуя не понимаешь! Тебя все «считывают» правильно, как положено. А я вообще не хочу играть в эти игры! Не надо меня никак «считывать»! Отъебитесь от меня с вашими произвольными категориями… Марина помолчала, болтая в стакане остатки пива. - Ты что, не знаешь, какого ты гендера? — недоуменно спросил я. - Если честно, меня гораздо больше удивляют те, кто это знают, — усмехнулась в ответ Марина. — Вот что это такое — быть мужчиной, женщиной, нейтралом, андрогином? Если все, что мы знаем о мужском и женском гендерах — тупой набор самых уебищных стереотипов. Вот ты же осознаешь свой гендер, так расскажи, как это. - Учитывая то, что я только что узнал два новых для себя гендера, вряд ли я большой специалист в этом вопросе, — я задумчиво почесал макушку. — По-моему, все это странно. Это же просто есть: я могу не вписываться в стереотип Настоящего Мужика, но… я просто парень. И уже немного перестал запариваться на тему того, соответствует мое поведение шаблону, или нет. Я просто есть. - Но если нет на самом деле никаких «мужских» и «женских» черт, как ты можешь сказать, что ты — парень? Ведь все твои черты теоретически могут быть свойственны и мужчинам, и женщинам, они нейтральны. - Но у меня есть тело, — возразил я. — И оно гораздо лучше любых стереотипов поведения определяет меня. - Охуенная логика… — мрачно пробормотала Марина. — Стало быть, транссексуалов и трансгендеров не существует. - Почему? — я почувствовал, что попал в логическую ловушку, но еще не очень понимал, в чем она заключается. - Потому что, если тело определяет гендер, то все, родившиеся с хх-хромосомами — женщины, а все, кто родился с xy-хромосомами — мужчины, — в этот момент тоном изложения «для-тех-кто-в-танке» Марина напомнила мне Стаса. - Естественно, — подтвердил я, подливая нам обоим пива. - Ну да, блядь, у вас, цисгендеров, все естественно, — взорвалась Марина. — А то, что человек может родиться в женском теле и ни секунду своей жизни не чувствовать его своим, тебе как? Ересь и извращение? Вы же, латенты, такие охуенные моралисты… - Блядь! — не выдержал я. — Прекрати уже мусолить мою ориентацию! Я всю жизнь был нормальным, девочек любил и горя не знал. Я что, блядь, виноват? - Да бесит меня, что вы, латенты, вечно свои проекции на других переносите. У самих в жопе свербит, а туда же… - Может хватит мне приписывать то, чего я не говорил? Я ничего не знаю о транссексуалах! Я о них не думал. Я не понимаю, как человек может ощущать свой пол чужим. Я не представляю этого! Это параллельная реальность для меня вообще. - Ну, можешь считать, что ты с нею пересекся, — усмехнулась Марина. — Я не только ощущаю чужим свой пол, но и мужской пол мне был бы чужим в той же степени. Я не понимаю и не принимаю наличие вообще всей гендерной линейки, не то, что какой-то там сраной дихотомии «Мэ vs Жо». - Может, ты просто не ощущаешь себя стереотипной женщиной? — предположил я. — Но ведь женщины бывают всякие. - Может, ты просто не понимаешь, что ты на самом деле — женщина, которой внушили, что она мужчина? — огрызнулась Марина. — Почему вы все, блядь, думаете, что знаете меня лучше, чем я? - Слушай, я просто предполагаю, — я примирительно выставил перед собой ладони. — Это сложно для меня, а ты вместо объяснений кидаешься выгрызать мне глаза. - Знаешь… — Марина вдруг подняла на меня глаза и прищурилась. — На твоем месте я бы поизучала эту тему. - Ну… да, наверное, — растерялся я. Интереса к гендерным перипетиям в сознании отдельных людей у меня не было. — Про трансов, в смысле? - Да, — коротко ответила Марина. Потом залпом осушила стакан и, откинувшись, насколько это позволяла табуретка, скомандовала: — Теперь рассказывай ты. Я примерно представлял себе, как это будет. Ну, что-то вроде того, как я наберу полные легкие воздуха и на выдохе сообщу: «кажетсяявлюбилсявпарня». Правда, вряд ли теперь имело смысл скрывать, с каким конкретно парнем у меня приключился такой злой рок. Кроме того, к этому моменту предметы вокруг меня уже начинали делаться мягкими, как бы с закругленными углами, и ощущение локальной вседозволенности разливалось в покалываемых иголочками конечностях. Поэтому я неторопливо зажевал палочку сушеной рыбы, запил пивом, долил в стакан остатки пива из бутылки, поставил опустевшую емкость под стол, умостился на краешке стола, подпирая рукой подбородок, и, только выдержав необходимую паузу после всех этих манипуляций, заговорил. Описывать свои чувства я, прямо скажем, не мастер. Особенно когда уже начало сказываться выпитое, а напротив сидит злобный жирный тролль и отпускает раздражающие комментарии. Поэтому начало вышло весьма неуклюжим. - Ну, в общем, я его поцеловал… - Тебе хоть понравилось? — издевательски усмехнулась Марина, но, увидев, что я не настроен на шутки, посерьезнела. - Не знаю, я как-то не понял, — честно признался я. — Понимаешь, меня вообще внезапно накрыло. То есть, накрывало-то уже давно… Я, по ходу, влюбился, что ли… - И как ты это для себя оцениваешь? — осторожно спросила Марина. Я пожал плечами. - Как полное дерьмо. Ведет он себя так, будто ничего не случилось, а я вообще не знаю, что теперь делать. Ну, то есть, он же не девочка, к нему нельзя просто так клеиться, типа, там, комплименты делать или что еще… - А к девочкам можно клеиться «просто так»? — закусила удила Марина. - Да не цепляйся к словам, — отмахнулся я. — Феминизм головного мозга… Марина сощурилась и прицельно швырнула в меня рыбной соломкой. Я не успел увернуться, и палочка попала мне ровнехонько в лоб. Мы оба заржали. Обстановка разрядилась, и мне стало легче говорить дальше. Видимо, на этот эффект Маринка и рассчитывала. - Ну, а… где истерика? Борьба с собой, бессонные ночи и все такое? — спросила Марина, отсмеявшись. — Ты же мне недавно заяснял, что геи — это мировое зло и опущенцы. - Ты все пропустила, — вздохнул я. — Истерика, бессонные ночи, пост и молитва прошли за каникулы. Знаешь, да какая мне к черту разница, кто и что обо мне думает? Они мне вообще кто? - Смотря о ком ты говоришь, — пожала плечами Маринка. — Есть еще вопрос, что о тебе думает сам Стас. - Ничего он обо мне не думает, — пробурчал я. — Политкорректность восторжествовала, я даже в бубен от него не словил. Мы помолчали. Я раздумывал, стоит ли открывать вторую бутылку. Несмотря на решимость набухаться, выпила Марина меньше меня, так что степень ее трезвости мою превосходила. Но проводить ее домой, пожалуй, все равно стоило. И не из каких-нибудь патриархальных побуждений, а просто по доброй дружбе. С другой стороны, если сейчас мы с ней накатим еще полторашечку, то оба уже никуда не пойдем. Я плохо переношу алкоголь, да и Маринка, наверное, тоже — все-таки, женщин срубает с меньшей дозы, тут даже феминизм бессилен. При этом фоновым процессом в моей голове крутились гораздо более тревожащие меня вещи. Например, прокручивались наши со Стасом посиделки на этой самой кухне, первые после того, что он культурно назвал «случаем» и до сих пор не соизволил со мной обсудить. Они вызывали во мне мучительное чувство стыда и уязвленности. - Андрей, — неожиданно позвала Марина, выводя меня из транса параллельных размышлений, — а у тебя на него стоит? Наверное, выражение лица у меня сделалось очень глупым, потому что она поспешила добавить: - Не, ну просто — как это все происходит? Как ты вообще понял, что прям вот влюбился? Ты его хочешь? - Хочу, — честно ответил я и судорожно вздохнул, потому что воображение тут же начало развивать эту тему. — Но толку от этого — разве что подрочить в ванной. Бля… я вообще, вслух это говорю? Заебись, конечно… Ну, то есть, много чего есть, я не просто про потрахаться. Слушай, у тебя секс был? - С рукой считается? — усмехнулась Маринка. - Не, по таким меркам я супермен, — усмехнулся я в ответ. — Взаправду. - Да нет… — Марина пожала плечами. — Сложно иметь секс, когда ты даже не можешь толком понять, какого ты гендера и как относишься к своему биологическому полу. - Слушай, ты уверена?.. - Не начинай сначала! Вторую полторашку мы все-таки начали. Правда, обороты стали сходить на нет, поэтому большая часть бутылки выдохлась, прежде чем мы успели ее допить. Но хватило нам обоим. Так что немедленно куда-то идти нам обоим было лень. С кухни мы с Маринкой переместились ко мне в комнату на диван и некоторое время лежали на нем валетом, перебрасываясь ленивыми репликами. Потом я все-таки пошел ее провожать, уже по темноте.