Уттави

Кончались тёмные дни. Всю зиму жители острова завтракали, когда за окном на аспидном небе ещё горели колючие звёзды. И вдруг, за один день, всё изменилось. Бамбук всего-то на четверть часа задержал завтрак. Забыл накануне сало разморозить, и пришлось бедолаге кромсать на кусочки совершенно окаменевший брусок. Допивая кофе, Чабрец заметил, что звёзды потускнели, а небо с одного края отдаёт синью. С тех пор за завтраком компания наблюдала рассвет. Сереющее небо, тонкую бордовую полоску, бутон солнца, исчерченный облаками, налитой диск, ещё не вставший в полный рост. Потом стало можно завтракать, не включая верхнего света. Но на острове ещё лежал снег, и о весне говорил только календарь. Впрочем, нет. Пасмурные дни всё сильнее пахли дождём. А дни ясные, холодные и резкие, срывали капель с солнечной стороны крыши. На южных склонах начинал плавиться снег, а в белых сугробах чудилась сиреневая прозрачность. Как раз в один из таких ослепительно-тревожных дней Чабрец, позанимавшись с Гоку, ушел гулять. Гулять, пока что, было можно только по тропинкам, пересекающим остров в стратегических направлениях. Одна из них: узенькая дорожка, протоптанная за зиму, вела к сосновому бору. Гоку часто бегал туда за шишками для камина. Чабрец миновал опушку, и ветер, увязнув в кронах, сразу оставил его в покое. Пробравшись по сухой прошлогодней траве к оврагу, Чабрец улегся на южный, бесснежный уже склон и подставил лицо полуденному солнцу. Пахло сырой хвоей. Растущие за оврагом сосны поблескивали чешуйками коры, как золотой слюдой, и ловили своими жёсткими гривами редкие облака. Чабрец, медленно проваливаясь в сон, размышлял. Небеса их действительно простили. Даже больше: оставили в покое. Позволили забыть то, о чем хотелось забыть. По крайней мере, ему, Тенпо. Нет, другим тоже. Иначе, как объяснить упоение, с которым дракон, властитель и воин, копается в промасленных кишках лодочного мотора? Чабрец улыбнулся, вспомнив крупные сухие кисти смотрителя маяка. Красивые кисти. Красивые руки, надежные. Глаза ледяные, а руки горячие, сильные, жадные. - Загребущие. Хм, что это со мной? Имеет смысл в город с Бамбуком смотаться. Только сказать о том, что я тоже еду, надо будет в самый последний момент, иначе Змей ни за что не даст лодку. Почему я в этом уверен? А я и не уверен. Мне так кажется. Мне кажется, что он слишком по-хозяйски ко мне относится. Что я - его, душой и телом. Разве это не так? Да, ощущается влияние весны. Что там, весны? Лета, практически. Паутинка щекочется... Паутинка?! Чабрец распахнул глаза. Сидящая рядом Милосердная уронила на его щеку второй лепесток вишни. - Чем обязан? - скрипнул Чабрец. - Да так, мимо проходила, смотрю – никому не нужный маршал валяется. Неужели это приятно: лежать в канаве? Вместо армии, готовой умереть по одному только слову приказа, – шкодливый непослушный ученик. Вместо сложнейших задач, решив которые чувствуешь себя выше всех богов, - вопрос, сколько нужно яиц на завтрак. Вместо блестящей формы - рванье с чужого плеча. Тут Милосердная лукавила. Маршал кутался в прекрасную, почти неношеную военную куртку. Одежда была ему, правда, не по размеру, но что с того? Куртку эту Чабрец еще в начале зимы взял поносить у Змея. И стала она не только одеждой. Она стала поводом, которым Змей постоянно пользовался. Стоило Чабрецу одеться, как тот оказывался рядом, заботливо поправляя воротник и стряхивая с плеч несуществующие пылинки. Однажды Бамбук возмутился: «не твое, не лапай!». Тогда Змей ухмыльнулся, обнял Чабреца и ответил, что «лапает» свою собственность. А после паузы пояснил, да, собственность, предусмотрительно списанную перед увольнением, фамилию на бирке прочитай. Чабрецу понравился каламбур. Он представил, как главнокомандующий Годжун перед своим увольнением и убытием на родину списывает маршала Тенпо, чтобы иметь законное основание забрать его в Западный предел. Чабрецу стало весело, спокойно и тепло. Оказывается, иногда приятно быть чьей-то собственностью. - Алмазная моя, какие яйца? Я на кухню только есть хожу. Милосердная удивилась: - Уважают, стало быть? Субординация? - Нет, кулинарный кретинизм. Милосердная поджала губы и продолжила: - А как же жизнь на острие меча, атаки, интриги, стратегия, власть? На этот вопрос Чабрец ответил серьёзно. - Жажду власти можно пить только в чистом виде, не смешивая её с благородством, любовью, дружбой и прочими приятными компонентами. Раньше я этого не знал, а теперь просто предпочитаю компоненты в чистом виде. А вы? Милосердная разозлилась: - Что ты знаешь о моей ноше?! Чабрец немедленно согласился: - Ничего не знаю и знать о вашей ноше не хочу. Мне своей хватает. Милосердная пожала плечами. - Скромность - это, конечно, хорошо, но ты заигрался, Тенпо. Скромный водитель и всеобщая нянька. Школьный учитель на паршивом острове. Шкура Хаккая маршалу мала. - Вы так и не поняли что произошло? Не судите по навыкам и бытовым пристрастиям. Никто не выбирал «из той жизни – это, из этой - то». Смерть, знаете ли, сильное переживание. Умирая, я уже не был тем маршалом, который заботился в былое время о создании собственной коалиции в военном совете. - Кем же ты сделался? – спросила потрясённая бодхисаттва. - Тем, кем стал Хаккай к концу путешествия. Или, если угодно, я стал. Милосердная сменила тактику. - Место главного императорского библиотекаря свободно. Ну, не то чтобы свободно… для тебя можно освободить. Тепло, погода всегда хорошая, а здесь холодно, то - снег, то - дождь. Или надеешься, что Годжун согреет? Чабрец закутался в широкие полы куртки и смущённо улыбнулся: - Гнусные измышления. Милосердная не отступала. - Он, определенно, клинья к тебе подбивает. Я не слепая. Смотри, завалит. - Подглядывать нехорошо. - Имею право, по должности положено, - уверила бодхисаттва и вздрогнула. – Слышишь, топает. Действительно, из-за поворота извилистого оврага показался Змей, в распахнутой ветровке, растрёпанный и очень недобрый. - Канзеон Босацу, что вам надо? Бодхисаттва отступила на шаг, приняла томную позу и проворковала: - Мне бы племянничка, но с ним разговаривать – себе дороже. А маршал вежливый. Впрочем, могу и с тобой поговорить. Возвращайся, станешь опять командиром. Тенпо окажется в полной от тебя зависимости. Хочешь – кнутом, хочешь – пряником маршала в постель заманивай. А здесь что ты ему можешь дать? На них опустилось облако розовых лепестков. Дохнуло теплым ласковым ветром. Змей протянул Чабрецу руку и разжал кулак. На ладони желтел маленький, слегка помятый цветок. - Вот это. К острову приближалось неизбежное - весна.