Год приключений, потерь и чудес

      Маркус отобрал у меня бутылку и сделал глоток. Мы пили коньяк, который очень кстати завалялся у него ещё с прошлого года. Комнату освещала только настольная лампа, что стояла на столе. Мы сидели на широком подоконнике в его комнате друг напротив друга. На улице шёл дождь, противно барабаня по окнам.       Квартира Маркуса располагалась на девятом этаже. Парень жил один из-за того, что его родители уехали назад на родину. В доме было относительно чисто везде, кроме комнаты самого Маркуса. Хотя меня это особо не волновало: беспорядок вдохновлял меня, я любила лёгкий бардак. Я снова отобрала у парня бутылку и сделала глоток обжигающей жидкости.       — Так что случилось? — прищурил глаза он. Мы оба были пьяны, и мне хотелось излить душу.       — Моя мать пытается скрыть от меня измену отца, а младший брат выводит меня, заставляя кричать на него, а потом жалуется матери, после чего та обвиняет меня во всех смертных грехах и ровняет к тупой Лейле, — пожала я плечами.       — Сложные отношения с матерью — это понятно. А вот кто такая Лейла? — покачал он головой, икнув.       — Соседка, которая, по словам матери, ангел Божий. Хотя сама в школе сосёт каждому встречному за десять долларов.       — Я не думаю, что тебе стоит переживать из-за какой-то проститутки, — глотнул он коньяка.       — При чём тут проститутка? — воскликнула я, размахивая руками. — Моя родная мать никогда не понимала меня и ни поймёт. Мне уже всё осточертело. Все хотят видеть во мне хорошую девочку, а я такой не являюсь. Если б ты только знал, как я тебе завидую, — тяжело вздохнула я, качая головой.       — Чему ты завидуешь?       — Ты можешь напиваться до посинения, курить, гулять всю ночь напролёт, снимать девок — стоит их только пальцем поманить. Ты свой на гонках и каждый день живёшь так, будто завтра не наступит никогда. Чёрт, я неправильно сформулировала предложение. Если б только Стейс услышала то, как я коверкаю слова…       — То есть ты тоже хочешь клеить девок? — засмеялся он.       — Да пошёл ты! — я толкнула его в плечо и залилась смехом. Мне сейчас чертовски хорошо, но не настолько, чтобы всё забыть.       — Это странно, — вдруг шепнул он, посмотрев в окно, и сделал глоток.       — Что именно?       — То, что ты позвонила именно мне, то, что мы сейчас говорим о наболевшем. Точнее, ты говоришь. Мы ведь очень мало знакомы. Но даже так, мне кажется, что я могу доверять тебе. — Я засмеялась и покачала головой. Маркус сделал очередной глоток, ожидая моего ответа.       Возможно, это нелепо, возможно, глупо, но я чувствую по отношению к нему то же. Даже больше. Я не люблю его или что-то в этом роде, но сейчас, рядом с ним, я понимаю, что становлюсь обычной девчонкой с гормонами и слабостями, которые есть практически у всех подростков. Многие справляются и двигаются дальше, а когда становятся взрослее, начинают гордиться тем, что смогли всё это перенести, не скатившись вниз. Но чем больше я смотрю на остальных, тем лучше понимаю, что не могу быть одной из них.       Маркус излучает некую надёжность. Я чувствую себя защищённой. Мне не хочется в будущем гордиться тем, что я всё стойко вынесла. Я хочу, чтобы, когда у меня появятся дети, мне было стыдно рассказать им о своей молодости. Я хочу хоть иногда напиваться и забывать всё, что со мной происходило. Хочу курить тогда, когда вздумается. Хочу понять, что это такое, и вынести для себя те или иные выводы самостоятельно, а не свято верить словам других.       — У меня то же чувство. Знаешь, Маркус, ты должен стать моим парнем.       — Чёрт, ты всё испортила! — воскликнул он, горестно завывая.       — Почему?       — А как же конфеты? А как же цветы? А как же мои наглые приставания, от которых ты бы краснела? Я же распланировал всё наперед, — по-детски возмутился он.       — Значит, ты разочарован?       — Нет, мне тоскливо от того, что ты обошла меня.       — Твой ответ?       — Кэтрин Стоун, мне нравится ваша смелость, я нахожу это чертовски сексуальным, — прищурился он, растягивая губы скорее в ухмылке, нежели в улыбке.       Я не знаю, чья вина была больше: количества выпитого алкоголя, моих гормонов, жажды совершить что-то безумное или же соблазнительной груди и мощных рук, что виднелись из-под растянутой тёмно-зелёной майки Маркуса, — но я хотела этого парня во всех смыслах этого слова. И мне было плевать, что завтра я буду жалеть, что, возможно, выгляжу, как шлюха. Плевать. Почему я должна думать о завтрашнем дне? Ведь главное, что ты чувствуешь сейчас.       Я резко поддалась вперёд и прижалась своими губами к его. Маркус, кажется, опешил на несколько секунд. Он приоткрыл рот и позволил моему языку пробраться внутрь. У меня не дрожала каждая клеточка тела, не танцевали бабочки внутри, мою голову не вскружили романтические мечты. Мне просто хотелось продолжения, узнать совершенно иные ощущения, почувствовать под пальцами тёплую кожу. Я просто желала поддержки, защиты, и он дарил мне её, хоть и на долю секунды.       Я сидела у него на коленях и перебирала жёсткие волосы, время от времени отрываясь от его губ, чтобы вдохнуть новую порцию кислорода. Глупые волосы грели шею, горячие ладони находились на моей талии под футболкой, — благодаря всему этому я практически задыхалась от духоты. Маркус сминал мои губы, переплетал наши языки и творил чёрти что. Его руки гладили бёдра, живот, сжимали ягодницы и самым наглым образом лезли под лифчик.       Мы ничего не говорили, не снимали одежды, мы просто целовались. Я не помню, сколько времени прошло, но мне это нравилось. Я не чувствовала страха, тревоги или стыда. Я чувствовала себя подростком, живым человеком. Я была той, кто долго сидел внутри моего подсознания. Любопытная, раскованная, чёртова экспериментаторша. И мне это действительно приходилось по вкусу.

***

      — Спасибо, что пришёл.       — Ну, ты же сказала, что хочешь прогуляться.       — Хм, но ты мог и не приходить. Мы не так уж и близки.       — Ты уже почувствовала это, Сэм? — перевёл он взгляд с неба на меня, выдохнув дым от сигареты.       — Что? — нахмурилась я. Айзек выглядел задумчивым и печальным. Его улыбка вовсе не означала радость — она хранила в себе безысходность, отчего мне стало не по себе.       — Изменения. В себе, в друзьях, в окружающей среде, во всём мире. И вина тому не смерть Стейс. Рано или поздно это случилось бы, авария только приблизила это время.       — Всё нормально, Айзек. Всё, как раньше. Разве что её нет, а так всё по-прежнему, - улыбнулась я, спрятав руки в карманы широкой толстовки.       После ухода Калума я долго думала о том, что происходит в моей жизни, и пришла к выводу, что мне лучше не копаться в этом дерьме одной. Я позвонила Джулии, которая сбросила, а потом Айзеку, спросив, не хочет ли он прогуляться. Хорошо, что он поднял трубку. Сейчас мы сидим на старых качелях в детском саду и едва раскачиваемся, практически не отталкиваясь ногами от земли.       Я не вижу в этом какой-то романтики и не чувствую облегчения или какого-то по-детски наивного счастья. Я опустошена. В груди что-то давит, живот скручивается в узел, становится трудно дышать. Наверное, одиночество такое и есть. Мне всё мешает, всё душит, и каждая мелочь становится огромной проблемой. И атмосфера не расслабляет, звёзды не кажутся сказочными, а ветер никакой не нежный, Айзек не излучает заботу. Всё тусклое и противное.       Он хмыкнул и выпустил колечко серого дыма, после выбросил окурок и спрятал руки в карманы кофты, втянув холодный воздух сквозь сжатые зубы.       — Ты говоришь, что всё нормально и улыбаешься, но внутри гниёшь. Мир не стоит на месте, и мы либо страдаем, не желая двигаться вместе с ним, либо становимся бесчувственными куклами. Понимаешь, о чём я? Как бы мы не старались, боль всё равно будет в нашей жизни. Таков уж этот дрянной мир. Такие, как ты, слишком хороши для него. Выживают сильнейшие, но даже им больно.       — А что делаешь ты? — прошептала я.       — А я завис. И с тобой произойдёт то же, если сейчас не примешь вещи такими, какие они есть. Ты потратишь половину своей жизни на страдания, а она слишком коротка, чтобы так бессмысленно растрачивать время, отведённое нам.       — А какие они, эти вещи? Мне никогда особо не удавалось копаться в себе, я просто всё больше запутываюсь, и у меня полная каша в голове. И сейчас этот клубок настолько большой, что я потеряла все концы. Так объясни мне, что я должна принять, потому что я уже ни черта не соображаю. Единственное, что мне известно, так это то, что вокруг сплошное дерьмо и я тону в нём, а мне и руку некому подать.       — В этом и заключается проблема, что ты одна.       — Я не одна, у меня есть друзья и семья.       — Ты одна со своими проблемами. Родители? Они просто скажут, что так бывает и мы должны двигаться дальше, что и они когда-то были в твоём возрасте. Дураку понятно, что ты не это хочешь слышать. Друзья? Не смеши меня, жизнь не фильм и не книга — это жестокая реальность. Разве ты не чувствуешь это? Как с каждым днём вы отдаляетесь друг от друга. Если б я был не прав, то сейчас ты сидела б здесь с ними, а не со мной.       Айзек говорил очевидные вещи, но проблема заключалась в том, что я не хотела принимать этого. Мы действительно стали сами по себе. Кэтрин слишком горда, чтобы пожаловаться мне или Джулии. Она скорее потеряется в своих проблемах, нежели покажет хоть кому-то из нас, что у неё есть слабости. Кэтрин относится к тем людям, с которых нужно всё тянуть клещами. Джулия —отдельная история. Эштон теперь единственное, что её волнует. А Стейс? А её нет, как и нужных слов, которые бы сейчас пригодились. Она забрала их с собой в могилу.       — Ты прав: я слишком наивна, если думаю, что всё будет, как раньше, — прошептала я, спрятав лицо за тёмными волосами. Глаза щипало, хотелось плакать от того, что всё так завертелось, а ведь год начинался прекрасно. А что сейчас? Я похоронила подругу, потеряла друзей, меня изнасиловал какой-то урод, и Калум Худ не желает убраться с моей жизни.       Слёзы потекли по щекам, и я принялась быстро стирать их рукавом. Айзек остановил качели и, забросив руку мне на шею, прижал к себе. Я шмыгнула носом и начала в открытую реветь. Слишком долго всё копилось внутри. Мои страхи воплотились в жизнь. Я погрязла по уши в проблемах и осталась одна, а главное, что выхода нет. Я никогда не верну время вспять и не смогу удержать всё, как есть. Мы больше не одно целое. Мы по отдельности: Саманта Браун, Кэтрин Стоун и Джулия Харрисон. А ещё есть Айзек и остальные, но это уже другая история.

***

      Эштон ушёл делать чай, а я осталась сидеть на диване и пялиться в экран телевизора, где красовался один из главных героев «Американского пирога 5». Мне было хорошо, даже слишком, и вовсе не хотелось думать о том, что это может быть сон. Я счастлива и отдаюсь этому чувству полностью. Телефон в кармане завибрировал.       На экране высветилось Сэм, и я поспешно сбросила звонок. Достала она, как и Кэт. Их вечное нытьё и недовольство убивает, и единственное, о чём мне сейчас хочется думать, так это об Эштоне.       Может, это эгоистично, но какого чёрта меня должна волновать их жизнь, если я имею свою? Сэм и её бессмысленный игнор Калума. Ведёт себя, как ребенок. Пора бы уже повзрослеть. А о Кэт и Люке вообще даже думать не хочется. Уже как последняя… даже слов не подобрать, переключается с одного на другого. То с Хеммингсом крутит, то с Маркусом на байке в школьном дворе чуть ли не трахнулась. Да и сколько можно уже ныть о Стейс? Мне тоже тяжело, даже побольше них. Я была ей ближе всех, но пора расти и двигаться дальше. Уже почти три месяца прошло, а они никак не могут успокоиться.       — Кто звонил? — спросил Эштон, входя в гостиную.       Он нёс две большие чашки чая и широко улыбался. И стоило мне посмотреть на эту улыбку, светлые взъерошенные волосы, задорные глаза, как я окончательно осознала для себя, что мне пофиг на всех и вся, лишь бы он всегда так улыбался. И пусть обижается Кэт и Сэм, да я даже пошлю их к чёрту, если он попросит. Для меня этот парень важнее всего, даже друзей. И я не бегаю за ним на задних лапках. У меня есть своё мнение, и если придётся выбирать между ним и друзьями, я без зазрения совести выберу его. Мне не о чём сожалеть, потому что он мой и только мой.       — Да так, никто, кто стоил бы моего внимания.       — Я и не знал, что ты такая самовлюблённая, — засмеялся он и поставил чашки на журнальный столик.       — Я просто хочу думать только о тебе, когда нахожусь рядом, а другие меня не волнуют, — я пожала плечами и потянула его на себя за ворот рубашки.       Эштон смеётся и валит меня на диван, нависая сверху. Он сладко целует губы и пробирается под футболку, скользя пальцами по животу. Его язык игриво переплетается с моим, скользит по губе и врывается в мой рот с новым напором. Я томно вздыхаю, зарываясь пальцами во вьющиеся волосы.       Ну разве может быть кто-то важнее его? Однозначно нет.