part of me

Стряхнув промокший насквозь зонтик под навесом кофейни, Сехун обреченно вздохнул, в уме прикидывая насколько сильно он опоздал. Проснувшись на полчаса позже нужного времени, он ещё долго не мог побороть в себе желание поваляться чуточку дольше в тёплых объятиях Чонина, которого, казалось, вообще не волновал никакой звон будильника. Это «чуточку» вылилось Сехуну в его драгоценные минуты до своевременного выхода, из-за чего он не успел на автобус и пришлось заказывать такси. «Лишняя трата денег», — сокрушался парень, с тяжёлым сердцем открывая стеклянную дверь, ожидая внутри разъярённую фурию в лице своего менеджера. За последние недели Сехун так влился в мировоззрение Чонина, по шажкам пробуя видеть мир его глазами, понимать окружающих через призму того, что он пережил или мог бы переживать, — что совершенно забыл о себе. Расстроенный, он сел на заднее сидение сумрачного салона такси, не задумываясь бросив водителю необходимый адрес, и задумчиво уставился в покрытое мелкими серебристыми капельками дождя окно. Подумать было о чём, более того, пасмурная погода способствовала тому, чтобы опять расклеиться и вспомнить о чём-то печальном; побыть немного слабым и расстроенным мальчиком, который не уверен правильно ли он делает то, что делает. Который вообще ни в чём не уверен. Иногда такую слабину можно себе позволить, и Сехун знал об этом, но всё внутри скребло кошками при одной мысли о том, чтобы вернуться воспоминаниями и размышлениями о том, кто он такой есть и что значит его собственная жизнь среди всего этого бесконечного потока, что он наблюдает перед собой каждый день. Всё-таки, он не был обычным ребёнком, которых тут и там пруд пруди. Не каждый осмелится в прямом значении слова сбежать из дома, бросив семью и всю свою привычную жизнь, выбрав для себя лишь попутный ветер и надежду на счастливый исход. Многие об этом даже не думают. А Сехун думал. И думал слишком много. Утренний мегаполис провожал жёлтое такси дождливыми разводами по стеклу, разноцветной игрой светофоров и вывесок магазинов; среди толпы автомобилей и людей — Сехун не был единственным человеком на планете, не был кем-то важным. Просто был ещё одним мелким звеном в цепи. Эти мысли никогда и не приносили Сехуну неприятных чувств, потому что он воспринимал это как должное. Но среди всех остальных размышлений он никогда не мог прийти к чему-то конкретному, к одному мнению, мечась от одного выбора к другому. И несмотря на проходящее время, он до сих пор не мог привыкнуть к совершенно новому и чужому городу. Спрятавшись от мыслей о том, что он оказался тут по своей глупой ошибке, за стеной электронной музыки, Сехун прикрыл глаза, воскрешая в памяти образ сонного Чонина, который отмахнулся от Сехуна, завернувшись в кокон из одеяла, когда тот спросил, где в квартире лежит зонтик. Он мило нахмурился, что-то промычал и спрятался с головой за белым постельным бельём, красноречиво давая понять, чтобы ему не мешали спать. Тогда Сехун трелью рассмеялся, потратив отнюдь не лишние пять минут на поиски зонта из-за нагрянувшего ливня с утра. Сейчас же это недавнее воспоминание вызывало лишь тёплую улыбку и щемящее чувство страха внутри. И хотя Сехун убеждал себя, что он занимается глупостями, перестать с недоверием относиться к Чонину и всем его предложениям он не мог. Слишком уж Чонин походил на тот тип людей, что говорят и обещают одно, но со временем делают совершенно другое. Поэтому как тут перестать беспокоиться, что его шаткий карточный домик в один момент разлетится во все стороны от одного неловкого движения, он совершенно не знал. Ведь жизнь на этом не остановится, но стать как прежде тоже уже не получится — и показывать миру себя в момент, когда ты оказываешься брошенным, становится страшно. А не показывать себя Сехун не мог, потому что сам выбрал себе эту взрослую жизнь, где всё зависит лишь от него одного и его собственных усилий. В конце концов, в душе ещё теплились все слова, брошенные якобы повествовательно вскользь об Исине, но имеющие в своей основе реально испытанные чувства. И если Чонин до сих пор любит призрака своего прошлого, что очень вероятно, как кажется Сехуну, то для него в сердце Чонина места явно не достаёт. Это дополнительно тяготило душу Сехуну, но он не тот тип человека, который будет выставлять собственные переживания напоказ. У него всё всегда в порядке. Поэтому он всегда боится. Боится из-за незнания финала, и это совершенно нормально. — О Сехун! — воскликнул менеджер, заметив в дверях подсобки опоздавшего сотрудника. — Что такое, никогда не опаздывал, а тут началось. — Да вы его извините, — захихикал рядом стоящий Бэкхён, гаденько прикрывая рот ладошкой. — У него появилась любовь всей жизни, и теперь все его время уходит на альфу, а не на нас. Сехун смерил обозлённым взглядом своего друга по работе, надкусывая губу и надеясь, что опоздание на полтора часа не влетит ему боком. Менеджер вопросительно выгнул бровь, но в ответ на реплику Бэкхёна ничего не сказал, вперив руки в бока, и испытывающе поглядывая на Сехуна. — Извините, — буркнул он. — Отработаешь после окончания своей смены пропущенное время, — решил менеджер, понимая, что злиться или вычитать из зарплаты у этого милого ребёнка за его опоздание почти что невозможно. Менеджер прекрасно знал ситуацию Сехуна, он лично выделил ему одну из неплохих комнат в общежитии. Мало того, его радовало усердие и любовь к работе у этого странноватого на вид парня, поэтому отзывался он о нём всегда только положительно. Повесив плечи, Сехун согласно кивнул, после стремглав убегая к шкафчику, чтобы переодеться в униформу кофейни. Покивав для виду, менеджер вышел, не мешая ребятам, и вернулся в зал, продолжая разбираться с отчётностью за месяц, а заодно приглядывать за работой появившихся на неделе новичков. — Ну, рассказывай, — деловито облокотившись о соседний с Сехуном шкафчик, Бэкхён любопытствующе ухмылялся, ожидая подробностей. — Что тебе рассказывать? — спросил Сехун, натягивая на продрогшее тело тёплую коричневую футболку с эмблемой книги на груди. — Как прошла ночка, — поигрывая бровями, Бэкхён улыбнулся ещё шире. Вчера он видел сквозь прозрачные стеклянные стены кофейни, как Сехун кинулся на шею к человеку, чьего имени Бэкхён, разумеется, не знал, но не раз видел в углу их библиотеки всегда распивающего горький кофе без сахара за какой-нибудь книжкой по философии. Издали тип казался чуть ли не принцем, подкреплённый собственными домыслами Бэкхёна о том, каким человеком он может быть — и это вызывало в парне светлую зависть, так как найти себе пару ему так и не удавалось. «Всех принцев разобрали», — грустно изрекал он каждый раз, когда тема в их коллективе заходила в сторону отношений. Так что, разумеется, Бэкхён удивился, поняв в один день, что вечно молчаливый и стоящий в сторонке Сехун, который никогда не принимал участия в таких разговорах, да и не проявлял к нему интереса, уткнувшись в книжку (по личному мнению Бэкхёна — потому что был все еще ребёнком), вдруг обзавёлся парнем. Причём по-серьезному и со всем из этого вытекающим. — Никак, — буркнул Сехун, разочаровывая ожидающего кучу пикантностей и описаний Бэкхёна. — Ну что значит никак? Ты так к нему на шею бросился, я думал изнасилуешь прямо там. — Я не такой извращенец, как ты, хён, — покраснел Сехун, закалывая мешающуюся чёлку заколкой-невидимкой. — И вообще, что за больной интерес. Дай мне пройти. — И ничего не больной, — возмутился Бэкхён, выходя в зал следом за Сехуном. — Я твой хён, за эти полгода буквально следил за твоим взрослением, поэтому естественно мне важно знать, что там за тип закадрил моего мальчика. — Хён, — закатил глаза Сехун, быстро ускользая в центральные залы библиотеки подальше от надоедливого Бэкхёна. Стоило ему уйти в работу, снуя от столика к столику и разнося тарелочки с пирожными и чашками чая или кофе, подсказывая посетителям, есть ли в библиотеке та или иная книга, или же просто советуя, что почитать — все мысли, прерванные любопытным Бэкхёном, вернулись в юную голову, терроризируя подобно стае коршунов. Отчего уже к обеду, Сехун упал на кресло в подсобке севшим мешком муки, валясь с ног от невиданной доселе усталости. Бэкхён сидел тут же, уйдя на перерыв пять минут назад, и потягивая купленную в магазине рядышком лапшу быстрого приготовления, с предельным вниманием смотрел телесериал по телевизору, который сотрудники притащили сюда, чтобы развлекать себя в перерывах от работы. На экране шла вполне банальная любовная линия сюжета о типичных отношениях между омегой и альфой, отчего Сехун поморщился — он предпочитал посидеть в тишине, чем слушать эти слащавые речи. — У тебя поесть-то чего имеется? — спросил Бэкхён, заметив краем глаза, отвлекшись от сюжета сериала, что Сехун уже пять минут сидит в кресле без движения. — С тобой всё в порядке? — Нет, я не успел захватить чего-нибудь с собой. Всё в порядке, не волнуйся. Бэкхён нахмурился, посидев с минуту, кидая взгляды то на Сехуна, то на экран телевизора, что-то прикидывая в уме. И потом встал со стула, открывая холодильник и ища что-нибудь на предмет съестного и не такой отравы, какую он уминал тут пять минут назад. — Не хочешь пройтись до магазинчика и купить чего перекусить? — предложил он, цепляя Сехуна под локоть и насильно поднимая с кресла, давав понять, что возражения не принимаются, а этот вопрос был лишь для проформы. Сехун апатично перебирал ногами в кедах по мокрым улицам, не глядя по сторонам, и ничего не говорил. Бэкхёна это настораживало, как и всё, что выходило из своей привычной колеи. А в ней Сехун всегда был безмятежным улыбающимся мальчиком, который верил в какие-то свои чудеса, отчего всегда казался таким уму непостижимым. Сейчас он прятался в тени самого себя, больше напоминая человека, который перестал верить в чудеса, крутясь в сложных спиралях жизни. И Бэкхёну это не нравилось. Хотя бы потому, что он сам был таким: разочаровавшимся и глубоко печальным, тщательно скрывая это за завесой весёлой придури, которая веселила всех вокруг. От этого он ещё сильнее чувствовал себя фальшивкой. Но когда появлялись такие люди, как Сехун — на них хотелось смотреть не отрываясь, потому что они были не такие. Какие-то совершенно другие, вдохновляющие на что-то, что помогло бы выкарабкаться из собственного кокона. И всё это, как правило продолжалось, пока плохое настроение вышеупомянутых не выступало наружу уже слишком явно. — Вот тебе мороженное, — апофеозно провозгласил Бэкхён, вручая ребёнку сливочный рожок в бумажной обёртке, а сам прихватил корзинку. Сехун молча брёл за ним меж стеллажей, пока Бэкхён, вновь примерив на себя роль мамочки маленького ребёнка, набирал в корзинку новых продуктов в холодильник, чтобы накормить Сехуна. А заодно, чтобы на будущее осталось. В это время он прокручивал в своей голове идеальную тактику, как бы так пристать к Сехуну, чтобы тот раскололся, перестав держать всё в себе. То, что мальчика что-то беспокоит, было понятно и дураку. Учитывая, как его жизнь кардинально перевернулась на все сто восемьдесят, Бэкхёну было вполне понятно, что тут происходит. Но пока сам Сехун ничего не скажет, помочь ему будет сложно. А Бэкхён не экстрасенс с возможностью читать мысли. — Спасибо за мороженное, — пробормотал Сехун, только сейчас понимая, что Бэкхён потратил деньги из своего кошелька на всю эту еду, явно предназначавшуюся ему, так как там были его любимые баночки с творожным. Хён к нему на удивление не приставал с расспросами, несмотря на то, что Сехун никак не мог собраться с собой, и понимал, что выставляет напоказ всё своё расклеенное состояние. Бэкхён для парня идиотом никогда не был, хоть и старательно пытался выставить себя в таком амплуа, и поэтому его учтивое молчание сейчас казалось каким-то иноземным. Первая капля вновь накрапывающего дождя ощутимо шлёпнулась об его щеку, заставляя Сехуна поднять голову к серому небу. Казалось, у него не было ни конца ни края — безразмерное полотно, туманом оседающее над головой, придавливало к земле. И несмотря на то, что выглядело оно таким невесомым, плечи парня буквально проседали от тяжести. Переведя взгляд от иссиня-серого неба к Бэкхёну, который неторопливо шёл рядом, Сехун впервые отметил очень глубокую и личную чёрную печаль в чужих глазах, которую Бэкхён никогда и никому не показывал, отвлекая внимание собеседника от своего взгляда всевозможными способами и жестикуляциями. И, возможно, он и не собирался никому это показывать; просто сейчас забылся, уйдя в какие-то свои мысли, и сам того не заметив открылся с той стороны, которую предпочитал скрывать. Возможно, ему хотелось поговорить, обсудить всё то, что происходит: иногда Сехун ловил себя на мысли, что какая бы ситуация не происходила, совершенно любая, Бэкхён всегда оказывался прав. Всегда казался умнее и опытнее всех, с пониманием откликаясь на проблему и решая её в два счета. Но сейчас парень молчал, не принуждая, как это бывало всякий раз, к разговору. И таким образом в Сехуне всё сильнее зарождалось желание поделиться. Пропуская Сехуна вперед, Бэкхён всё также молчаливо и задумчиво отошёл к столу, выкладывая купленные продукты, раздумывая, с чего бы начать их уничтожать. Перерывы на обед и отдых у них были очень щедрые, поэтому Бэкхен не волновался об этом, расслабленно снуя из угла в угол, раскладывая некоторые покупки в холодильник. Электрический чайник настойчиво загудел, прогревая уже остывшую воду, а за окном вновь зашумел стрекот нескончаемых капель дождя. Сехун с коленками уселся в свое излюбленное кресло, подмечая все эти моменты, которые составляли эту семейную и теплую атмосферу на работе, и он действительно этому радовался. Не каждый такое может испытывать на работе, принимая это скорее за каторгу. Устремив взгляд к окну, он отвлекся от своих мыслей, чутким слухом воображая в своей голове, как Бэкхён крутится по тесному помещению, приготавливая более-менее съестной обед и заваривая горячий чай из пакетиков. — Наверное, я ещё слишком мал для всего этого, да? — вдруг спросил он, понимая, что держать все свои мысли в себе стало невозможно. — Ну почему? — пожал плечами Бэкхён, нутром понимая, что именно имеет ввиду Сехун. — Некоторые ударяются в это в совсем зелёном возрасте, отчего потом многие и ломаются. Ты у нас, можно сказать, поздний плод. Это чувство для тебя ведь впервые? Бэкхён на секунду обернулся, делая сэндвичи, заметив несколько растерянный кивок Сехуна, рассматривающего орнамент поплывших капель на оконном стекле. — В любом случае, это нормально. С кем такого не происходит? — риторически продолжал Бэкхён спокойным размеренным голосом, обычно ему не присущим. — Для человека не нужно много времени, чтобы в кого-нибудь влюбиться. Это происходит спонтанно, порой даже слишком. Разум не поспевает за сердцем, привыкая лишь постепенно, а когда уже принимает всех, как есть — в голову приходят осознанные мысли, и это начинает тяготить. Никто никогда и не говорил, что любить — это легко. Парень вновь пожал плечами, кладя один из сэндвичей с поджаренной внутри сосиской на тарелку. Вскоре аппетитно пахнущее лакомство оказалось перед носом у Сехуна, заставляя его перевести взгляд от окна к серьёзному выражению лица Бэкхёна. — Я не знаю, какой он человек. Тот, в которого ты имел неосторожность так мимолётно влюбиться. Поэтому мне сложно судить. — Он очень сложный, — вздохнул Сехун. — Настолько сложный, что я не могу избавиться от ощущения, что через секунду вся эта шаткая конструкция повалится из моих рук, причиняя невыносимую боль. Мне так сложно подстроиться под него, не сделать что-нибудь лишнего. Наверное, ты думаешь, зачем вообще тогда встречаться с такими людьми, но… Но… Не понимаю я этого «но», оно мне мешает, и я не могу его преодолеть. Безболезненно, по крайней мере. Бэкхён тяжко вздохнул. Он не понаслышке слышал о таком характере. — А ты пробуй говорить с ним больше. Не только о том, о чём вы говорите в основном. Обо всём. Знаешь в чем прелесть всех этих сериалов? — Бэкхён ткнул пальцем в выключенный экран телевизора. — Я ведь тоже не любитель такой слащавой банальщины. Но и в ней есть своя доля правды, которая показывает, как и чем живут люди — самые обычные. С экрана смотришь и думаешь: «Господи, какая глупость, зачем он об этом говорит?» Но и в жизни, если говорить только на серьёзные темы, счастья достигнуть сложно. Без дурачества, глупостей и банальных диалогов будет очень тяжело. Да, счастье не оставляет памятных фотографий. Но без него не может быть жизни. Может быть твоего счастья и позитива не хватает на вас двоих, но тебе никто не мешает, поделившись с ним этим, потребовать того же взамен. Сехун недолго молчал, размышляя, стоит ли говорить Бэкхёну о всей этой истории с Исином, но резко передумал, когда в голову пришёл новый вопрос. — Хён, а ты когда-нибудь влюблялся? — Естественно, — фыркнул тот. — Иногда так, что крышу сносило. Но, как видишь, я всё равно остался ни с чем. — Дорогие мои, — в подсобку проснулась голова менеджера. — Не хочу прерывать ваши задушевные беседы о своём, о женском, но работа не ждет. Из-за дождя люди прячутся в первых попавшихся заведениях, поэтому у нас приток посетителей больше обычного. Бэкхён закатил глаза, недовольный тем, что такой разговор был настолько грубо прерван, но выбора не оставалось, и он с кряхтением поднялся с табурета, забирая у Сехуна пустую тарелку. Сехун же вернулся в зал первым, чисто на автомате обслуживая новых посетителей, которые во все глаза восхищённо оглядывали их библиотеку и кофейню в одном лице, не замечая ничего перед собой. В голове стояли слова Бэкхёна. Ему ещё не доставало советов, хотелось узнать побольше, как вести себя с Чонином, чтобы чего-нибудь не испортить. Чтобы это апатично-грустное лицо не искажалось гримасами боли или злости. Ему отчаянно хотелось продолжить разговор с хёном, узнать о том, кого он любил, что испытывал и почему сейчас остался один. Судя по его глазам, история у него тоже долгая, трудная и грустная. Чем дальше, тем сильнее Сехун понимал, что мир вокруг, за пределами стен родного дома, где он жил практически взаперти, преисполнен грусти и разочарования. Все люди ходили и жили вокруг друг друга с отпечатками печали на лицах, с потёмками в глазах. И не то, чтобы из-за этого у Сехуна ломался мир, крушась осколками разочарования, что всё оказалось не так, как он рисовал. Просто, сталкиваясь, уже не знаешь, как с этим теперь быть. Мир переполнен риторическими вопросами и многоточиями. Он пытался представить, как бы шёл совершенно обычный разговор с Чонином, полный шуточек и всяких глупостей, когда они уже не друзья. Для Сехуна Чонин был слишком взрослым и слишком далёким, а чувство привязанности, которое каждый раз ёкало в сердце, приумножая небесные взрывы в юной голове, наоборот в геометрической прогрессии росло и приближалось к самым потаённым глубинам души. Сехун менялся, отчаянно не желая погружаться в эти чувства с головой, но те не спрашивали его мнения, морской волной накрывая с плеском и грохотом неприступной стихии. Сехун просто не знал, о чём говорить, когда вся его голова была забита этим невыносимым ощущением в груди, от которого хотелось проораться, расхныкаться и сделать хоть что-нибудь, хоть выцарапать, но лишь бы перестать это чувствовать. А как сказать о таком Чонину? Сехун не знал. Ничего не знал, продолжая быть маленьким несмышленым ребёнком. Через два часа, он вышел на минутку в подсобку. В руки случайно попался собственный телефон, на экране которого висели непрочитанные сообщения, полученные порядка трёх часов назад. Немало удивившись, Сехун присел на скамью в раздевалке, открывая сообщения, которые ему прислал Чонин. «Убежал даже не попрощавшись». «Я так понял, ты сегодня задержишься?». «И ещё я хочу японской кухни. И пиццу. Можем посмотреть фильм, если ты не слишком устанешь». Сехун глупо улыбнулся, прикрывая глаза и откидывая голову к стене, застывая в такой позе на несколько минут, ни о чем не думая. После этих сообщений он решил отработать опоздание в другой день, потому что сейчас очень хотелось вернуться в стены этой холодноватой, необжитой квартирки. Буквально ввалиться с громким победным кличем, неся в руках пакеты с наборами суши, супов и прочих ингредиентов, которые можно купить по дороге в одном специализированном магазине. И огромной пиццей подмышкой. Забыть на вечер о сложностях отношений, о том, что они оба сознательно решили переступить черту, и переступили без возможности шагнуть обратно. Но Сехун знал, что так не будет. Поэтому, закончив со своей сменой на сегодня, он быстренько оделся и медленным шагом направился в сторону общежития. На повторе в плеере играла несколько душераздирающая акустическая песня, чей текст вставал ребром Сехуну в сердце, лишь утраивая все переживания за сегодняшний день. Дождь успокоился до мелкой мороси, провожая одиноко бредущего парня. Мир вокруг будто убежал на минуту в осень, опережая время, заставляя жителей мёрзло ёжиться от резко упавшей температуры. Сехун пытался представить каким он будет осенью. Что с ним будет в это странное время года, от которого никогда не знаешь чего ждать. Что будет с ними обоими? Будут ли они вместе, или уже так скоро разбегутся в противоположные стороны? А что, если кто-нибудь из них умрет? На этих мыслях Сехун притормозил, признавая, что его унесло немного не в те края. Это уже в большей степени по части Чонина. Интересно, он когда-нибудь думал о том, что если Сехун тоже умрет? Думал ли о том, какие чувства будет испытывать, если Сехун вдруг исчезнет. Также сядет в автобус, пришлёт открытку с фотографией моря и с концами? Думал ли Чонин о Сехуне и в половину того, что Сехун сам думает о нём? Очутившись в тихой сумрачной комнатке общежития Сехун ощутил в себе желание здесь и остаться. Не возвращаться по уже знакомому адресу туда, откуда приходит столько всего неизведанного и пугающего. В этой уютной комнатке так легко можно было забыться, поверить, что всё произошедшее за последние два месяца лишь красивый и чувственный сон. Но Сехун уже не мог обмануть себя; он слишком хорошо помнил Чонина, буквально под своей кожей, от каждого прикосновения которого тело жгло воспоминаниями. В конце концов, Чонин его там ждет. Сехун ведь ничего не ответил, равно как и ничего не сказал после вчерашнего. Поэтому за следующие полчаса он собрал небольшую сумку с самыми необходимыми на первое время вещами, предупредил коменданта, что пока поживет в другом месте на неопределённое время и вышел обратно на улицу, предварительно заказав такси. Такая растрата денег уже перестала ему казаться дикой.

*

Закрыв за собой дверь на три оборота, Сехун медленно обернулся в плотной тишине, с которой его встретила квартира Чонина. Её иглы болезненно пронзали каждый раз при появлении на пороге всем тем, что Сехуну вряд ли когда-нибудь будет доступно. И он слабовато верил, что когда-нибудь она примет его, позволит ему сделать из неё обжитое и тёплое жилище, в которое приятно возвращаться. На цыпочках пройдя вдоль узкого коридора, Сехун выглянул в комнату, замечая заснувшего в полусидящей позе Чонина на кровати. На груди у него покоилась раскрытая книга, волосы были взъерошены, а в комнате царил относительный порядок, которого до этого тут никогда не было. На смуглом, строго очерченном лице сквозь дрёму читалась усталость и скука. Это застывшее изображение посреди минималистского порядка очередным копьем пронзило чувствительную душу Сехуна, заставляя того громко сглотнуть и шумно выдохнуть, дабы сдержать себя от того, чтобы не полезть от отчаяния на стену, либо же не наброситься на Чонина и не задушить того в объятиях от того, что сам по себе мужчина был просто невозможным. Скрип чужих подошв по холодным половицам разбудил чутко спавшего Чонина, отчего он резко подскочил, поняв, что не спит. Заприметив удивленного Сехуна, замершего в проёме арки с пакетами японской кухни в руках, Чонин неловко улыбнулся, поняв, что всё-таки Сехун прочёл его сообщения. После вчерашнего разговора он испытывал некоторую неловкость, но ему отчаянно хотелось её нарушить, как-то загладить, вернуть ту легкую беззаботную атмосферу, которая царила между ними в домике посреди леса. — Я заехал в общагу, забрал немного вещей. Так что принимайте нового жильца, — вскинув руки Сехун открыто и приветливо улыбнулся, с неприятной мыслью в голове принимая то, как у него отлично получается притворяться. — Это надо обмыть, — заговорщически поддакнул Чонин, лениво сползая с кровати и забирая у Сехуна пакеты с едой. Оставшись в комнате наедине с собой, пока Чонин прошаркал на кухню, на ходу рассказывая о новой книге, которую сегодня начал читать, Сехун перевёл дух, заставляя взять себя в руки. Приоткрыв шкаф, он немного потеснил вещи Чонина, скромно пристраивая пару своих футболок, свитер и джинсы на одной из полок. «Просто не думай о том, что ты тут чужой», — попытался уговорить он себя, чувствуя, как обстановка вокруг всё сильнее и больнее вонзала в него иглы, побуждая внутри желание убежать, не оставляя после себя ни единого следа. На кухне Чонин уже подогревал пиццу в духовке. Зашедший вместе с ноутбуком Сехун, неловко помявшись, присел на стул, задумчиво наблюдая за махинациями немного активного Чонина. По крайней мере, таким Сехун его если и помнил, то слишком смутно. Как будто тот пытался восполнить образовавшийся пробел после вчерашнего. Сехун хмыкнул, охотно понимая это его желание. На его месте, скорее всего, Сехун вёл бы себя также. Закрученные в сушёную морскую капусту рисовые роллы с рыбой призывно лежали перед Сехуном, заставляя желудок парня протяжно заурчать, но тот не притронулся к еде, задумавшись на минуту. — Ты какой-то задумчивый, — изрёк Чонин, присаживаясь рядом, и пальцами потянув в рот один ролл. — Да не обращай внимания. Помнишь, я говорил, что в дождь расклеенный, как кисель? Плюс менеджер устроил взбучку за опоздание, — опомнившись вздохнул Сехун. Чонин повёл бровью, но Сехун по его глазам понял — тот не поверил. «Сдаю позиции», — мысленно поздравил себя Сехун, следуя примеру Чонина и набрасываясь на вкусную еду. Разбудив экран ноутбука из спящего режима, Чонин с интересом начал показывать Сехуну отрывки и различные видео-моменты, найденные за день о путешествиях различных авантюристов, комментируя то или иное видео. Сехуну понравилось каждое из, показанного Чонином. Внутри вновь заболела душа, требующая от человека бесконечного движения вперёд навстречу природе, свежему воздуху и петляющим трассам мира. — Было бы здорово вот так взять и уехать на машине на месяц или два куда-нибудь, куда просто палец ткнёт на карте. И катить, катить себе через леса и поля, безмятежно предаваясь магии дороги, — воодушевлённо вздохнул Сехун, прикрывая глаза и рисуя себе эту картину. — Ну. Я не против, — пожал плечами Чонин, приветливо улыбнувшись. — Я знаю, — шепнул Сехун, правда избегая взгляда Чонина. «Возьми себя в руки, тряпка», — вновь мысленно выговорил он себя, пряча тарелки в посудомойку. Чонин, кажется, не очень придавал значение странному настроению Сехуна, приняв его оправдание про пасмурную погоду. И ему не нужно было, чтобы эта его уверенность разбилась о прибрежные скалы сехуновских сегодняшних переживаний. — Ты о чём-то хочешь мне сказать? — вдруг нарушил тишину Чонин, заставляя Сехуна вздрогнуть. — С чего ты решил? — Ты сегодня сам не свой. Я пока что не ослеп, чтобы не заметить этого. Чонин развернулся лицом к прислонившемуся к гарнитуру Сехуну, полным серьёзности взглядом смотря на него. Тот, в свою очередь, понял, что скрывать уже бесполезно, отчего его плечи опустились ещё ниже, выражение лица спряталось за светлой чёлкой, а бледные пальцы стиснули запястья рук. Такое поведение вынудило Чонина достаточно быстро подскочить со стула, осторожно подходя к парню, приподнимая за подбородок, чтобы увидеть заплаканное лицо. — Ну эй, что случилось? — голос у Чонина смягчился, потеплел. Тёплые, душевно ранящие руки опустились с подбородка на плечи, чуть сжимая в знак поддержки. Но Сехуна настолько распирало, и настолько сложно было подобрать слова, чтобы вымолвить хоть что-нибудь в объяснение такого поведения, которое Чонин наблюдает у него впервые, что он просто снова всхлипнул и уткнулся носом в чужое плечо, пряча свои глаза. Руки против разума вцепились в Чонина, как в спасательный круг, напрочь забывая, что он и есть причина всего, прижимая тело этого человека ближе, насколько можно только, к себе. Удивлённый Чонин на автомате обнял мальчишку за плечи в ответ, тихонько поглаживая по спине. Опустив взгляд вниз, чуть отклонив в бок голову, он заметил, что Сехун отчаянно прячет от него лицо, зарывшись в острое плечо. И ведь не спросишь напрямую, как танк, о том, что послужило причиной для таких слёз. А Сехун всё продолжал до боли сжимать его, не желая отпускать и отрываться хоть на миллиметр. — Тише, маленький. Чтобы это ни было, оно не стоит таких слез. — Да, ты прав. Не стоит, — просипел Сехун, наконец оторвавшись. Резко отвернувшись, он ударил по вентилям крана над раковиной, быстро умывая лицо. Впрочем, умом он понимал, что лицо его точно раскраснелось, глаза опухли и выглядит он сейчас просто кошмарно. Но позади стоял истончающий тепло Чонин, и несмотря на все страхи обнимать его, впитывая в себя ещё больше эмоций, чувств, всего этого чужеродного и уничтожающего, прильнуть к тому хотелось просто до отчаяния. Душа Сехуна предпочитала гореть на своем собственном одре. — Так, успокаивайся, — деловито изрек Чонин, усаживая Сехуна обратно на стул. Затем он отошёл к холодильнику, выуживая из бокового отсека ещё не открытую бутыль вина. За пару минут приготовлений перед выпавшим из реальности Сехуном стоял дутый бокал с ало-бордовым напитком. И теперь Сехун был совершенно не против выпить. Он вообще почувствовал себя в эту минуту полностью безотказным, что не предложи — на всё согласится. А чёрные, магнитные глаза Чонина были слишком близко, эбонитовым маяком сигналя с противоположного берега. Сехуну снова защемило сердце, но в этот раз он не стал бежать от боли. Только наоборот, чуть откинувшись назад, притянул голову Чонина к себе, выливая все накопившиеся мысли, переживания и слёзы в один очень хлёсткий, рваный и такой же отчаянный, как всё его состояние, поцелуй, не давая Чонину ни минуты, чтобы опомниться, перетянуть инициативу на себя или хоть как-то подстроиться по его, Сехуна, напор. Если уж словами сказать не получалось, а умолчание творящегося в душе хаоса было недопустимым, Сехун не имел представления, как по-другому выразить всё это в полном буйстве истинных красок. Сейчас было наплевать на всё. Был только Чонин, его пухлые тёплые губы и вся нестерпимая любовь, накрывшая Сехуна с головой, от которой было не сбежать ни к морю, ни в лес, ни в прошлое.