После самой хмурой осени обязательно наступит новая весна

Когда я проснулся, на дворе ещё стояла глубокая ночь и было совсем темно. И чего вскакивать надо было, спрашивается? Дэвида в комнате не было. Значит, ещё не настолько поздно. В доме стояла непривычная угнетающая тишина. Как я ни прислушивался, я не мог услышать ни единого шороха. Это очень странно... Обычно кто-нибудь смотрит в гостиной телевизор, Анна и папа любят вечером послушать музыку, девчонки почти всегда что-то громко обсуждают и хихикают у себя в комнате, или же мама может хлопотать на кухне. Но сейчас было очень тихо. Мне сразу стало как-то не по себе, возникло ощущение тревоги. Я потихоньку слез с кровати, сунул ноги в тапочки и, как можно бесшумней вышел из комнаты и двинулся вдоль по коридору. Висящие на стене часы показывали половину второго ночи. Свет горел только в дальнем конце коридора. Чувство тревоги усиливалось с каждым шагом, теперь я очень четко чуял неладное. Прямо кожей можно было чувствовать повисшее в воздухе напряжение. Мама сидела у двери в комнату родителей, закрыв лицо руками, и всхлипывала. Тут мне стало по-настоящему страшно. - Мама! - я подбежал к ней. - Что случилось? Что тут происходит? На секунду Олли подняла на меня взгляд. - Билли, уходи! Или спать, прошу тебя! - проговорила она дрожащим голосом, снова пряча лицо в ладонях. Тогда я открыл дверь в комнату и вошёл. Увиденная мной картина повергла меня в шок: отец, бледный и осунувшийся, лежал на кровати, Анна и Холли сидели в сторонке, совершенно безуспешно стараясь скрыть звучные всхлипы, Марси тихонько плакала в уголке, а Дэвид склонился над папой с преувеличенно серьёзным и сосредоточенным выражением лица, прикусывая нижнюю губу. Комната была погружена в мягкий полумрак, её освещала только тусклая лампа на прикроватной тумбочке. Все были в своей повседневной одежде, что говорило о том, что они даже не собирались ложиться спать. Внутри у меня что-то резко ухнуло вниз. - Папа! - с таким отчаянным воплем я кинулся к постели Эндрю. - Билли! Нет! Уходи отсюда! - отчаянно прошипел Дэвид. - Не надо тебе здесь быть! Эндрю открыл глаза, посмотрел на меня и из последних сил улыбнулся. Я стиснул ладошками его руку, странно холодную. Глаза защипало, и я часто-часто заморгал, честно стараясь бороться со слезами, но это ни капельки не помогло. - Билли... мой малыш... - он поднял руку и погладил меня по голове. Из-за того, что она была такой холодной, у меня по спине побежали мурашки. Но я не подал виду, ничем не дал понять, как сильно испугался. - Слушайся маму, будь хорошим мальчиком. Я горжусь тобой, сынок. И помни, что я люблю тебя... - Папа! - зачем-то окликнул его Дэвид. Эндрю обвёл взглядом всех присутствующих в комнате. - Я всех вас люблю, ребята. Берегите друг друга. Отец повернул голову, поцеловал меня в лоб, после чего откинулся на подушку... и больше не шевелился. Эндрю Марсиано Армстронга не стало. - Нет... - пролепетал каким-то чужим голосом вмиг побледневший будто полотно Дэвид. Он пощупал пальцами шею отца, после чего громко позвал с плохо скрываемым ужасом в голосе: - Мама! Девчонки зарыдали громче, а я не выдержал и кинулся к отцу, ещё пуще заливаясь слезами. Я сидел рядом с ним на кровати, встряхивая его за плечи, будто надеясь, что вот сейчас он откликнется, встанет... - Папа! - отчаянно звал я. - Нет! НЕТ! Я затрясся с ног до головы. Слезы ручьем скатывались по моим щекам, заливая пижаму и падая на грудь отца. Вот рту появился металлический привкус: я до крови искусал губы и больно прикусил язык. Я никак не мог поверить в то, что это произошло. Как такое вообще возможно? Ведь еще только сегодня утром он был с нами, такой живой... Он пел, играл на гитаре, играл со мной, всегда читал мне сказки, когда я просил, шутил и смеялся. А теперь... неужели теперь его не будет?! В душе сразу стало как-то холодно и совсем пусто. Я замер и не шевелился, молча роняя слёзы. Дышать было тяжело. Когда мы впервые услышали о болезни отца, мы даже и предположить не могли, сколько он еще проживёт, хоть и понимали, что жить ему осталось недолго. Да, хотя все и думали, что я еще маленький и ничего не понимаю, на самом деле, я тоже всё очень хорошо осознавал и чувствовал, что происходит что-то очень нехорошее. Мы ведь и предположить не могли, что все окончится именно так... Так скоро! Именно в этот день... В комнату вошла мама и, всхлипывая, тоже уронила голову рядом на кровати. Дэвид дрожащими руками налил всем воды и накапал какое-то успокоительное. Потом он посмотрел на меня. - Чёрт! - выругался мой брат. - Мелкому тут совсем не место! Надо его увести! Дэвид подошел ко мне. - Нет! - громко вскрикнул я, яростно попытавшись отбиваться, но Дэв был намного сильнее и крупнее, поэтому легко поднял меня на руки и понес прочь из комнаты, в нашу спальню. Я продолжал заливаться плачем уже на его плече. Честно сказать, я горжусь своим братом. Он единственный сумел взять контроль над своими эмоциями и скоординировать действия, хотя я видел, каких трудов ему стоит сдерживать слёзы. Но он сохранил мужество и стойкость, понимая, что роль главного мужчины в семье ему теперь придется взять на себя. Спать я не мог, но и слёзы скоро закончились. Поэтому я просто тихо лежал на своей кровати, зарывшись лицом в подушку. Два дня я отказывался выходить из комнаты и совсем ничего не мог есть: горло судрожно сжималось, не давая проглотить ни кусочка. То и дело снова накатывали слёзы. И только когда голод стал совсем нестерпимым, я понял, что если не съем хоть чего-нибудь, то мне будем совсем плохо, и ночью накануне похорон тихонько пробрался из комнаты на кухню. После похорон я безвылазно просидел в комнате ещё два дня. Всё время мне чудилось, будто папа меня зовёт. И как Дэвид не объяснял мне, что это естественно и рано или поздно должно было произойти, и жизнь на этом не закончилась, легче от этого не становилось. Я не представлял себе, как смогу привыкнуть к его отсутствию, это казалось просто невозможным. К зеркалу я не подходил - смотреть на себя было страшно. Красные, опухшие глаза, синяки под глазами, бледное как бумага лицо, да еще и тощий стал совсем - один скелет да натянутая на него кожа. После смерти отца вся наша жизнь будто перевернулась. В доме постоянно было тихо. Круглые сутки шторы были задёрнуты и горели лишь тусклые лампы – мы так и жили теперь в полумраке. Больше не слышно было весёлых шуток и смеха, не звучала больше музыка. Лишь иногда по вечерам мама садилась за пианино и подолгу играла мелодичные, печальные мотивы, тихо плача. В пятницу ребята вышли в школу, я же понимал, что не смогу пока находится в таком людном шумном месте. Все дети будут веселиться, улыбаться, смеяться от души, а я просто не смогу сейчас всё это видеть. Когда Дэвид пришёл из школы, я случайно услышал часть его разговора с другом Дином. Парни сидели на крыльце, и Дэвид только что сказал своему другу, что собирается найти работу, ведь обеспечивать такую большую семью мама сама не сможет. - Всё будет хорошо, Дэв, - Дин положил руку другу на плечи, пытаясь подбодрить его. – Вот увидишь. Ты справишься. Рано или поздно всё придёт в норму. - Я знаю, - Дэвид тяжело вздохнул. Сохранять ровный голос ему было очень трудно. – Знаешь, Дин... Нам всем сейчас тяжело. А больше всех мне жалко маму. Но ещё тяжелее от того, что Билли постоянно плачет! Неправильно это, нехорошо. Мальчишкам его возраста положено гонять на скейтах, пинать с друзьями мяч во дворе, гулять и веселиться. А вместо этого он ходит с краснющими глазами, почти не вылезает из комнаты. Он почти ничего не ест, Дин! Он тощий стал, как скелет, честное слово, на это смотреть больно... На этом моменте я со вздохом отошёл от окна. Никто из нас не знал, когда всё встанет на свои места. Честно говоря, мне вообще с трудом верилось, что это когда-нибудь случится...