animae dimidium meae.

- Тебе не кажется, что выпивать одному как-то пошло, Басти? – вкрадчивый голос с неизмененной издевкой раздаётся за спиной тихо, но, разрушивший тишину, он кажется оглушительным. Кошачьей походкой Джим Мориарти огибает чёрный кожаный диван, садится рядом с Мораном и перехватывает бутылку виски, за которой тот только что потянулся. - Не могу позволить тебе спиться, – он делает паузу и крутит в руках бутылку, – К тому же, это мой любимый виски. Себастьян вздыхает и как-то немного грустно улыбается, глядя на Мориарти. Аристократичный подонок пьёт алкоголь из горла, обхватывая тонкий стан бутылки своими не менее тонкими пальцами, приглушенный свет делает его кожу ещё бледнее и заставляет её буквально светиться изнутри. - Басти, если ты не прекратишь прожигать во мне дыры взглядом, виски будет выливаться из меня быстрее, чем успеет добраться до желудка. Я, конечно, понимаю, что ты печёшься о моём здоровье, но это был бы просто наглый и бесполезный перевод хорошего алкоголя, – лениво изрекает Джим. Жмурится. Снова делает глоток, а Себастьян не может оторвать взгляда от губ Мориарти, скользящих по горлышку бутылки. Джим оставляет виски на журнальный столик и облизывает свои тонкие губы, нарочито медленно и томно, глядя Себастьяну прямо в глаза своими глазами цвета растопленного дорогого шоколада. - Знаешь, а к чёрту виски, - шепчет он, и уже через долю секунды перемещается на колени Морана, его руки обнимают торс блондина, а губы обжигающим клеймом прижимаются к шее Себастьяна. Мориарти находит губами бьющуюся жилку и чувствует, как бешено стучит сердце. Возникает желание прокусить кожу, чтобы тёплая багряная кровь потоком хлынула вниз. Джим отгоняет это желание прочь, он просто оставляет на шее Морана десятки алых следов, не задумываясь ни о чём. Пальцами Мориарти вцепляется в запястья Себастьяна, оставляя на них едва заметные царапины. Себастьян буквально вырывается из рук Джима и с лёгкостью оказывается сверху. Тот только улыбается одними глазами, выжидающе смотря на своего снайпера. Моран медленно приближает своё лицо к лицу Джима, пробует на вкус его губы – припухшие, пьяные, горькие, алкогольные. Он прикусывает их, обводит влажным и горячим языком их тонкий контур; он целует его до тех пор, пока дыхание обоих не сбилось ко всем чертям. Затем отстраняется. Джим снова щурится и тянется за виски, не говоря ни слова. И снова был алкоголь, до тех пор, пока бутылка совсем не опустела. Себастьян закинул её в угол комнаты, а потом туда же полетела рубашка Джима, с трудом расстёгнутая подрагивающими пальцами. Снайпер с минуту водит холодными пальцами по животу Мориарти, пока тот хватает губами воздух, как выброшенная на сушу рыба. Ладони Себастьяна плавно спускаются ниже, к пряжке ремня, а дальше только тихие стоны и мольбы. И не существовало ничего, кроме этого момента: тонкие губы на разгорячённой коже, вездесущие руки и учащённое дыхание. Они могли бы запросто забыть свои имена и фамилии, но не могли бы забыть эти минуты - они клеймом застыли в памяти и на сердце. Джим положил голову на грудь своего полковника и засыпал, слушая его постепенно успокаивающееся дыхание, пока тот пальцами перебирал пряди чёрных как смоль волос и задумчиво смотрел в темноту окружающей его квартиры. Ещё одна ночь абсолютного понимания и слияния – во всех смыслах этого слова, – но завтра снова будет всё так, как обычно. В худшем случае криминальный гений даже и не вспомнит обо всём, что было. В лучшем – просто не подаст вида, что что-то вообще было. Это было естественно, но Морану иногда хотелось слышать слова любви и в обычной, повседневной жизни, а не только в потёмках, когда Джим стонет их, в то время как Себастьян, цепляясь пальцами за его бёдра, медленно двигается внутри, хватает за волосы и горячими губами касается шеи. Обычная человеческая потребность. Дикое желание хотя бы не чувствовать себя мальчиком по вызову. Но к обычным людям с обычными потребностями и желаниями Мориарти уж точно не отнесёшь. Себастьян, находясь на границе бодрствования и сна, всё ещё машинально продолжает блуждать пальцами среди волос Джеймса, а мысли звучат всё тише, давая снайперу уснуть. Утром он просыпается от холода, не выспавшись, с трудом разлепляет веки. Дверь на балкон открыта нараспашку, Джим стоит, кутаясь в пальто Морана, и наблюдает за тем, как сигарета в его руке тлеет, и пепел от неё летит в разные стороны. Себастьян выходит на балкон в одной рубашке; Мориарти поворачивается к нему и молча протягивает сигарету с зажигалкой. Мгновение, и горький с нотами ментола дым уже проникает в лёгкие полковника, а тот тем временем обращает внимание на небо. На востоке оно багряное, в окружении сотни, кажется, цветов: красного, оранжевого, персикового, вверху – оно ещё тёмное, и даже пара звёзд мерцает вдали. Такое количество оттенков, что дух перехватывает. Моран, которого в последнее время тянет к какой-то грёбаной романтике, думает: если вспороть это небо, из него бы вылились дождём миллиарды душ – тёмных, светлых, горящих и потухших. Миллиарды разных жизней, соединённые в один бурный поток. Джим смеётся. Кажется, Себастьян что-то сказал вслух. - Басти, ох, Басти, - выдыхает криминальный гений, и его глаза смеются, - Вот уж не подозревал, что ты на досуге любишь подумать о возвышенном, пофантазировать, - он молчит с четверть минуты, делая последнюю затяжку и выпуская сигарету из пальцев, вниз, - Душа.. Это же выдумка. Атавизм. Бред. Её не существует, хотя многим легче думать, что она есть. Притворяться. А на самом деле - посмотри на этот мир. Какие, к чёрту, души? - выплюнув последнее слово, как нечто очень неприятное, случайно попавшее на его губы, Мориарти стягивает с себя Мораново пальто, накидывает его тому на плечи и уходит в комнату, не оставив после себя ничего, кроме неприятной пустоты внутри и ледяного крошева под кожей от только что сказанных слов.