Любое рождение оплачено смертью, всякое счастье — несчастьем.

      Это всё обман. Мираж. Ложь и магия. Хрустальный замок, который я сама возвела, зная, что завтра он рухнет, раня меня своими осколками. Я подчиняю волю любимого зелью, заставляю его быть со мной, лишаю возможности выбора. Наша ненастоящая любовь вырастает из его ненависти и моего обмана. И уже завтра я буду раскаиваться в содеянном, а Том — ненавидеть меня в сто раз сильнее.        Он осыпает моё некрасивое лицо, шею и ключицы жаркими поцелуями, его руки блуждают по моему телу, он заставляет меня откинуться на постель. И я спрашиваю, разве не стоило это моей лжи? Я таю от его смелых прикосновений, схожу с ума, когда губы властно захватывают мои, а ловкий язык скользит в мой рот. Там буквально впивается в меня, отдаёт всю свою страсть, зажигая огонь и во мне. Моргана, прости меня… Он мой главный грех в этой жизни, как же сложно от него отказаться. В такие моменты, как этот, я всегда не верила, что это лишь действие зелья. Да и как можно в это поверить, когда Том так страстно шепчет моё имя? Когда в его очах горит такой пожар эмоций, который при желании можно принять за пламень любви?        Красивые руки ловко расстегивают пуговки на моём платье, сжимают грудь через нижнее бельё, умелые поцелуи обжигают шею, холеная ладонь скользит по моей ноге под платьем. Том помогает мне снять платье через голову, я остаюсь только в нижнем белье. Краснею под его огненным взглядом. Мы жили вместе, но я всё равно заливаюсь краской. Не то чтобы от стыда… Скорее от того, что от щемящего грудь счастья у меня кружится голова. Я остро понимаю, что это наша последняя ночь, и от того только больше её ценю.        Голова кружится сильнее. Как же Том Реддл прекрасен. Как полубог. На несколько мгновений замирает, сидя рядом и глядя на меня. На бедных щеках разгорелся румянец, губы раскраснелись от поцелуев, волосы в беспорядке падают на лоб, темные глаза пылают. Я, как зачарованная, протягиваю к нему руку и касаюсь скулы. Кожа восхитительно гладкая и шелковая, не смотря на то, что он должен был бриться ещё ранним утром, не имея при этом широкого спектра заклинаний или зелий, а только магловские приспособления. Когда я прикасаюсь к мужчине, узкие ноздри начинают раздуваться быстрее, он одержимым взглядом скользит по мне. Не знаю, откуда у меня берется такая дерзость, но я сама кладу дрожащую руку на его затылок и притягиваю возлюбленного к себе для поцелуя.        Обычно всю инициативу брал на себя Том, а я просто сгорала в его объятьях, поддаваясь ласкам искушенного в этом любовника. Я всегда жутко стеснялась что-либо предпринять, но сегодня терять уже нечего. Я хочу отдать ему всю себя, в последний раз, а потом будь что будет. У меня хотя бы воспоминания останутся…        Я лежу на мягких подушках в шелковых наволочках. Какая роскошь — шелковое постельное белье. Ясно чувствую, как же я не вписываюсь в обстановку. Но Томас заставляет меня забыть об этих глупостях. Он обходится со мной так, словно перед ним прекраснейшая из женщин в бархате, атласе и бриллиатах.        Вскоре белье исчезает с меня, и вот я уже лежу полностью обнаженная в его власти. Том давно избавился от своей одежды. Идеальное, совершенное тело. Ни грамма лишнего веса, нет ни капли лишней худобы. Стройный, высокий, в меру мускулов, одним словом — эталон. Как же жалко я, тощая и угловатая, смотрюсь рядом с ним…        Он нависает надо мной, и я тону в глубоких глазах. Какое же у него лицо… Невозможно глаз оторвать. Том раздвигает мои ноги коленом, и я опять вспыхиваю, как девица. Я обхватываю его плечи и шумно вдыхаю, когда он входит в моё готовое лоно.        Мерлин всемогущий, одно его прикосновение заставляет меня парить на небесах, теперь я просто рассыпаюсь на осколки, слишком много ощущений, слишком много удовольствия. Во всём мире остаётся только Том. Его размеренные толчки, его руки, его губы и его глаза.        Даже когда он забывается от страсти и становится немного груб, я не нахожу в себе силы попросить его остановиться. Реддл вколачивается в меня резко, быстро, почти безжалостно. Даже под приворотным зельем проявляется его эгоцентричная натура, но я глупышка, я даже это в нём люблю. Не может же такой человек не быть немного себялюбивым?       Похоть вытесняет иллюзию любви, поглощая Реддла. Его стоны кажутся рычащими, глаза — затуманенными. На пике насаждения он резко садится, удерживая меня на коленях и буквально насаживая на себя. Я судорожно вцепляюсь в его плечи и протяжно кричу. Перед глазами пляшут искры, и краешком ускользающего сознания я догадываюсь, что никогда уже и ни с кем не буду испытывать такого удовольствия, не буду любить так сильно. Не важно, что его пальцы до хруста сжимают мои ребра, не имеет значения я и то, что он его рук на бедрах останутся отметины, как и на шее — от собственнических поцелуев. Я просто счастлива от того, что он со мной.        В эту ночь мы предаёмся страсти вновь и вновь. Даже когда тело уже плохо слушается меня и я ощущаю себя изнеможенной, я не отталкиваю возлюбленного, не отказываю ему в близости. Мы срастаемся в единое целое раз за разом. Так неистово, как никогда до этого. Потому что я знаю, что воспоминания это всё, то мне останется утром… А Том… Том просто слишком восприимчив в приворотному зелью, вот и всё. И, по природе своей будучи человеком страстным, от Амортенции он совсем теряет голову. Страсть бурлит, обман крепнет, и мы оба верим, что любим и любимы. Путь эфемерное, скоротечное и иллюзорное, но это же счастье!        Только с первыми лучами зари Том устает достаточно, чтобы забыться беспокойным сном. Я знаю, что, проснувшись, от будет в ярости, потому что действие зелья иссякнет, уступив место вполне оправданной ненависти. Но я не могла иначе! Мне нужно было поставить точку в наших отношениях, проститься с ним, потому что когда Том очнулся от Амортенции в прошлый раз, он сбежал так быстро, что я только и успела услышать парочку проклятий на прощание.        Лежа рядом с ним на смятых и пришедших в беспорядок покрывалах, не в силах оторвать глаз от любимого лица, которое во сне кажется совсем умиртворенным, я думаю о том, что теперь со мной будет. Разве станет мне легче от того, что я провела эту ночь в объятиях мужа? Кстати, интересно, что он будет делать с этим фактом — мы муж и жена перед Богом и людьми. Зная Тома, могу предположить, что он будет называть себя вдовцом, если кто-то спросит. Что же, может, мне и впрямь больше незачем ходить по этому свету, если Том Реддл никогда не будет мне принадлежать? Не проще ли приготовить зелье и оборвать своё жалкое и никчемное существование? Как вариант — вернуться в старый дом отца. Тогда всё закончится даже быстрее…        Неспешно одевшись, в последний раз коснувшись шелковых губ Тома своими, я ухожу. Бесшумно спускаюсь по ступенькам широкой лестницы большого дома, утирая слезы платком. Только выйдя на улицу, где уже молочник разносит бутылки с молоком, а мальчишки разносят газеты, понимаю, что нужно было взять немного денег — чтобы купить ингредиенты для зелья или просто на дорогу до дома… Что там, даже чемоданчик свой оставила! Но в этом вся я. Не догадалась заранее, возвращаться — побоялась. Да и не хотелось, если честно, опять что-то брать у Том. Совесть начинала жечь. Становилось стыдно.