В Асгарде все спокойно

Вот он, пришёл мой черёд быть смелой, воли не дав слезам. Я не просила его, не ждала его, я не стремилась за Мужа как он. Но быть может, та смелость, что будет моим венцом, Улыбку вернёт на тонкое, злое — прекраснейшее — лицо? The Third Alice

Ты сердишься. Я вижу, как сжимаются в тонкую линию твои губы, как нахмурены твои брови, а взгляд обещает вечные муки тому, кто решится сейчас подойти с обнадеживающими словами или, упаси Один, словами сочувствия. Но Сигюн для всех чересчур беспечна и легкомысленна, ведь так? Она не ощущает исходящей от опального принца опасности и бесстрашно следует за ним в его покои. «Глупая Сигюн», — думают остальные. «Влюбленная», — улыбаюсь я, ступая в двери, которые ты даже не попытался закрыть. Я знаю тебя лучше, чем все они: ты не захочешь оставаться один, особенно теперь, а твое поведение лишь попытка защитить уязвленное самолюбие. Тот, кто не хочет быть найденным, никогда не покажет места, где его можно найти. Подхожу ближе, разглядывая опущенную на руки голову и напряженные плечи. Ты делаешь вид, что не замечаешь, что помимо тебя в комнате кто-то есть, но спустя мгновение по помещению словно проносится ветерок, и становится теплее. Снова улыбаюсь: ты знаешь, как тяжело я переношу холод, к которому у тебя невосприимчивость, и то, что даже в таком состоянии ты помнишь об этом, дает мне робкую надежду, что я пришла не зря. Собрав всю смелость, на которую способна, кладу ладони на твои плечи, но ты делаешь ими резкое движение, давая понять, что трогать тебя сейчас глупо. Делать вид, что меня здесь нет, более для тебя не представляется достойным занятием, поэтому, громко выдохнув, ты разворачиваешься и смотришь мне в лицо. Покорно стою, опустив голову. Мне хочется столько тебе сказать, столько для тебя сделать! Но ты наверняка, в очередной раз назвав мой поступок глупым, прикажешь уходить. Ты молчишь, и это молчание вынести в разы труднее, чем твои колкие слова. Кажется, что воздух вокруг сгущается, а это значит, ты снова разозлен. Но в чем причина? Тянешь меня за руку, вынуждая опуститься на подлокотник кресла, и, утыкаясь лбом в мое плечо, крепко сжимаешь запястья. Снова злишься на весь мир, но на меня — в особенности. За то, что снова рядом, глупая в своей верности, без отвращения целую холодные ладони. За то, что пришла поддержать, когда остальные решили, что в этом нет необходимости. За то, что верна тому, кого большинство клянет и ненавидит. За то, что люблю. — Зачем ты пришла? — мне знакома эта интонация… Как в тот первый раз, когда ты предстал передо мной в обличии ётуна в извращенном желании доказать себе и мне, что моей любви не хватит на то, чтобы принять чудовище. Но ее хватило. Хватило тогда, хватит и теперь. — Мне не нужна твоя поддержка. Уходи, оставь меня. Говоришь, а холодные пальцы лишь сильнее сжимают запястье, не отпуская, и я в очередной раз улыбаюсь, пряча лицо на твоем плече. — Я не люблю тебя, это же очевидно, — пытаешься быть жестоким, но я так рада слышать твой голос, что слова попросту не волнуют. В ответ шепчу тебе на ухо, перебирая пальцами смоляные пряди: — Не принуждай меня покинуть тебя… Куда ты пойдешь, туда и я пойду за тобой. Твое горе всегда будет моим горем, а радость твоя — моей радостью. Ты — мой бог, Локи, и я отдала бы тебе свою душу. Даром, что она тебе не нужна. Поднимаешь голову, смотря прямо в глаза, и по спине бегут мурашки. И отчего-то хочется становиться на колени и немедленно расставаться с этой самой душой, только бы ты продолжал смотреть именно так. И целовать тебя в бледные губы, и повторять тихо-тихо: — Царь мой, муж мой. 7 сентября 2012