В Асгарде все спокойно

...а мальчик, что неловко пошутил и всматривался в бездну слишком рьяно, потом замерзнет в поле сильно пьяным под самым равнодушным из светил... (с)

Их мир нелеп, до смешного нелеп, но мне нравится быть здесь. Нравится пьянеть от дешевого вина, что продают за углом, нравится распущенность женщин, встречаемых в темных барах, нравится боль, когда агрессивные юнцы налетают с кулаками в попытке отобрать деньги, которых у меня и в помине нет. Словно мазохист, я раз за разом целенаправленно нарываюсь на драку – ведь я без ума от боли. Я вообще без ума от того, что мне нравится быть здесь. Здесь, где меня оставили, не позволив вернуться. Здесь, на Земле, которую я с таким усердием разрушал и где теперь мой дом. Такая ирония и вероломность вполне в духе асов, но я, проживший с ними бок о бок тысячи лет, совсем забыл об этом, предпочитая считать себя хитрее, чем они. Мои не-братья сумели оказаться достаточно извращенными умом, поселив бога среди тех, кого он считал грязью под своими ногами. Это все так нелепо, и еще нелепей то, что мне нравится быть здесь. Мидгард – единственный мир, в котором время не стоит на месте, и все здесь по-другому. Когда бьют, становится больно, когда тоскуешь, готов выть, когда холодная сталь ножа в трясущихся руках подростка достает куда-то туда, за границу твоих ребер, смерть, такая неожиданная и страшная, пробегает, замораживая, по жилам, и тебя пробирает дрожь страха до самого нутра. И пусть Хель не в силах забрать меня, но те мгновения, пока сердце пропускает удары, а мозг в неверии мечется, паникуя, все мое существо ликует: жив, жив! Ведь шутка в том, что страх – это такое интересное чувство… Даже моя бесконечная жизнь перестает казаться скучной и бессмысленной – пусть на секунды – когда он заглядывает мне в глаза. Я уже говорил, что Земля – довольно странное место? Немудрено, что люди так помешаны на своих краткотечных жизнях и безопасности, так пафосны в стремлении жить ярко, пытаясь походить на героев своих книг. А как еще быть этим хрупким существам, когда, выйдя из дома, каждый из них рискует не вернуться домой? И эта попытка быть значимыми безумно забавляет, раз за разом тыкая меня в сотни ошибок по той же причине. Может, между мной и людьми не такая уж и большая разница, может, прожив с ними тысячу лет, я смог бы лучше понять сам себя? Остаться здесь навсегда… Да, это и было моим наказанием. Но разве я не бог обмана, разве не могу я найти выход, найти зацепку, что обнаружит шанс на побег? Но этот мир столь нелеп, даже бога они сумели увлечь в вихрь своих каждодневных крысиных бегов. Я терпеливо ждал, вытаскивая себя из трясины человеческих жизней, копя силы, но даже спустя пару десятков лет у меня не открылось второе дыхание, и выхода отсюда точно нет, теперь я в этом уверен. Никогда не думал, что могу сдаться, смиряться моей натуре так же противоестественно, как и для Тора, в своих упорных визитах продолжающего вбивать в мою голову пропаганду светлого начала, отступать. Иногда я даже слушаю, внимательно и заинтересованно, и есть в этом что-то неправильное, как и во всей моей новой жизни. И, что самое нелепое, мне это даже нравится. Возможно, я просто смирился. Но бог, живущий среди людей, словно королевский павлин, оставленный сожительствовать в курятнике с ободранными курами, и как можно примириться с прозябанием в серости этих коротких вечностей на Земле после того, как ты неспешно тратил бесконечность на шутки и золотые яблоки? Как можно смириться с тем, что и не бог ты больше в привычном для себя смысле? Но ведь Джейн, подружка Тора, примирилась с тем, что, единожды приобщенная к божественному, она была брошена обратно в круговерть привычной для нее обыденности. Работа, увлечения, в которые она погрузилась – кажется, это помогло ей справиться с ощущением своей ничтожности, и мне тоже нужно, чтобы помогло. Потому что… Я думаю, это все из-за Тора. Асы придумали бы мне иное наказание, но нет, брат, в очередной раз попытавшись помочь, попросту отдал меня в жертву тем, кого я не любил. И, что поразительно, теперь я могу сказать ему за это спасибо, правда, вслух никогда, но тем не менее. Возможно, люди заражают меня болезнями своего социума, и это стокгольмский синдром их божественного заложника по отношению к дикому в своей жестокости и сумасшествии миру. Миру, которому, в сущности, нет дела ни до богов, ни до их божественных чувств. Каждую ночь я выхожу на прогулку, чтобы взглянуть на город, где по небу вместо облаков проплывает густой дым, утыканный, словно тело ежа, иголками шпилей высоток. Все эти мосты, скверы, парки стоят, как и стояли сотни лет назад до меня, и, грязный и веселый, этот город щедр на свое равнодушие ко мне, оставаясь таким, как и был когда-то до моего здесь появления. Полное забвение – может, это и был план мести асов, просто я посчитал, что они отправили меня сюда исправляться? И что расскажут обо мне златовласые жены Асгарда, на который я променял свою душу когда-то, своим божественным детям теперь, когда о забытом боге известно лишь то, что он, сосланный на Землю за какие-то проступки, затерялся в человеческом сером мире, и о котором больше ничего не слышно? Я бреду по городам, равнодушно смотрящим на меня сотнями лет, что они здесь стоят, из лета в осень и из страны в страну. И память обо мне стирается отовсюду, оставляя после себя лишь короткий рассказ о птице, о которой известно только то, что она улетела. 10 октября 2012