KONSTRUCT 2

В этом баре воняло блевотиной, а стаканы – затхлыми тряпками. Подошва кроссовок мерзко липла к полу, а все поверхности настолько грязные, что прикасаться лишний раз не хочется. Один из многочисленных подпольных баров Питера больше похож на помойку, чем на место, где можно отдохнуть. Но Дане плевать. Он с удовольствием заказывает пинту пива, которая в стоимости такая же символичная, как и «комплимент» к нему — дешевые сухарики, у которых наверняка вышел срок годности.  Кашину нравится эта атмосфера грязи и похоти. Этот клуб — колыбель героиновых торчков. Как же хорошо, что Даня на альфе и может с высоты барного стула смотреть на тех, кто ширяется в углу. Это они ничтожества, а Даня бросит, когда ему захочется.  Кашин ведет взглядом по столешнице, к которой прилип рукав его худи. Бармен — мужик лет сорока пяти — сам не в себе и пьяно поглядывает на всех гостей, натирая грязной тряпкой стаканы. В это место приходят, чтобы потрахаться, вмазаться и умереть, а бармен без проблем организует тебе последнюю во всех планах дорогу. Харóн хуев.  В баре темно и душно, Даня краем глаза наблюдает за пьяной компанией, что расположилась неподалеку. Девчонка в мини-юбке усаживается на заросшего, тощего мужчину, потираясь ягодицами о его хуй. За этим же столом лижутся, словно бешеные псы, другие две девчонки, коих Кашин рассмотреть не может. Они почти раздевают друг друга под одобрительные свисты мужчин, что стоят у столика. Не похоже, чтобы хоть кто-то из них был знаком.  Кашин усмехается и прекращает следить, ведь к нему подходит та девчонка, которая ещё недавно играла роль наездницы на чужих коленях. Кашин об этом старается не думать, расправляя плечи и переключая внимание на девушку. Мини-юбка еле доходит до середины бедра, а декольте топа выглядит ну уж совсем пошло. На внешность Кашин не смотрит. Ему достаточно одиноко, чтобы перепихнуться с этой сучкой.  — Приветик, – шепчет красотка на ухо, кладя свои руки на плечи рыжего. Она не стесняется провести носом по чужой шее.  Кажется, длительное воздержание не по своей воле срабатывает моментально. По коже бегут мурашки, а тепло женского тела ощущается даже через теплое худи. Хочется прямо сейчас допить мерзкое пойло, взять у бармена несколько хапок и увести красавицу в уголок. Но рядом подсаживается другой мужчина, который кивком подзывает бармена. Красотка меняет маршрут и тут же растворяется, шепча на ухо уже этому типу.  Даня фыркает и продолжает лениво потягивать пиво, которое на вкус больше напоминает ослиную мочу с водой. Ему кажется, что именно такой вкус у проёба. Ну ничего, впереди был ещё целый вечер, а Даня трезв. Пока что.  В баре накуренно, а Кашин становится пьяным через считанные часы. Один Бог знает, что в дешевом пиве намешано, но Даня подозревает, что пиво это – чай с водкой, не иначе. Потому что до нирваны рыжему остаются считанные минуты, Даня физически ощущает, как он отделяется от собственного тела. Обычно, в такие моменты голова Дани потрясающе пуста, а все вокруг становятся настолько красивыми, притягательными и интересными, что хочется поговорить с каждым. Наконец-то Кашину не нужно думать о драмах, не нужно вспоминать, как в Казани летел через весь город к Руслану, которого кошмары сжирали. Не нужно вспоминать о стремных хатах, о мрачных районах. Возможно, ВПШ тогда не лукавили, назвав Кашина нариком. То ли Синяк ясновидящий, то ли Кашин помешался тогда. В тот момент, когда Тушенцов пересказывал Дане свои кошмары про гниющего Кашина, про свои страхи. С воображением у Дани всё в порядке и именно это стало проблемой, ведь навязчивые образы того самого обезображенного облика с марками во рту теперь стали причиной собственных панических атак. И ирония заключается в том, что грань различий между кошмарным Даней и реальным потихоньку стирается.  Сначала была травка, которую помог достать Андрей Пиро. Товар был хорошим, накур жирным. Дане вкатывало. Но организм рыжего оказался то ли умнее, то ли ещё больше ебанутым, ведь выработал ебанную толерантность, из-за которой пришлось мешать сначала травку с алкоголем, а после перейти на аптеку. Как Кашин докатился до Альфы ПВП – вопрос актуальный, но об этом ни Даня, ни его новые дилеры уже не расскажут.  Даня не наркоман, Дане просто нужно как-то учиться жить с новыми заёбами в голове. Если бы ему хоть кто-то сказал, что на отходосах он будет видеть различные варианты тех кошмаров Руслана, которые начались с ебанного тура SPLATTERHOUSE, а трезвую его будут преследовать слуховые галлюцинации от недосыпа и поврежденной психики, то Кашин предпочел бы никогда не быть трезвым.  Кашин понял, что на трезвую слишком тяжело жить и работать. Именно по этой причине, Кашин даже не явился на похороны, заливая свою утрату литрами алкоголя. Ему было плевать, что общие друзья осудят такое поведение, пытаясь вразумить Даню одинаковыми фразами, вроде «он бы хотел, чтобы ты проводил его в последний путь…»  Глупцы! Мертв тот, о ком не помнят! А Руслан ещё рядом, почти теплый. Протяни трясущуюся от ломки руку и обязательно наткнешься на чужие пальцы.  Кашин рефлексировал об этом, обнимая футболку Руслана и затягиваясь косяком.  Кашин вспоминал об этом, массируя ноздри после хорошей дорожки.  Кашин уверял себя в этом, закладывая шипучую марку на корень языка.  Кашин забывал о том, что его друга больше нет, когда меф сменился на соля. Как может не быть того, кто сидит напротив тебя и молча сверлит твои закатывающиеся глазища?  Руслан был рядом всегда, мельтешил на периферии своими поблекшими татуировками, осуждал своей ухмылкой и блеском в карих омутах. Часто Даня находил друга в собственном кабинете, который сейчас был больше похож на свалку. Руслан сидел в Данилином кресле, абсолютно не реагируя на  рыжего, просто сливаясь с пылью и хламом. Дане бы продать половину отсюда, а то стримы уже не собирают достаточно денег, а иные источники дохода почти загнулись. В интернет Даня выходит редко, да и то под кайфом, чтобы выдать что-то невероятно тупое для зрителя, но такое гениальное для себя самого. Но каждый раз, открывая телеграмм, Кашин невидящими глазами блуждает по заголовкам новостей.

«Известный стример и музыкант Данила Кашин, более известный как DK, был замечен сегодня в баре. Мужчина явно был под наркотиками и кидался на других посетителей. Пострадавший парень написал заявление в полицию на музыканта». 

источник — «КК»

Даня записывает кружки-ответки, чтобы ещё больше злить пострадавших, игнорируя полностью негатив тех, кто раньше кланялся Кашину, словно идолу, да и игнорируя собственный здравый смысл. В пизду этих лицемерных хомячков, которые смотрят лишь на плохое. Хотя, у Кашина ничего хорошего не было последние несколько лет: восемь передозов, сомнительные компании, бесконечные стремные образы. И голоса, голоса, голоса! «Как мне наскучит – сразу же брошу!» уверял себя Даня, снова распластавшись на грязном полу чьей-то хаты в бэд-трипе. Рядом лежат такие же зомби, но только им меньше осталось. У одного «кента» Даня не видел ноги. Точнее, видел, но от ноги там буквально оставалась кость, неприкрытая даже кожей или сухожилиями. Но пацан держался молодцом: занюхивал и смеялся так, словно не его гниющая ступня завернута в черный пакет. Даня искренне понимал всех, кто был с ним на таком же дне. Тут у всех причины есть: у одного жена и ребенок погибли, другой лишился бизнеса, третий просто видел в разноцветных таблетках свой путь к звездам, аки Лил Пип. А Даня в своем затухшем озере из ложек, зажигалок, смятых зиплоков и пустых блистерах видел не грязь, а карие омуты, которые тянули ещё глубже. Тянули своим светом, энергичностью и любовью к музыке, затягивали обманом в пруд зависимости, прикрывая гниющую кровь собственной глубиной.  И сейчас, сидя в уебищном баре, Даня снова видел эти глаза. Сквозь толпы пьяниц, нариков и зевак, глаза Руслана сияли невинностью и чистотой, а Кашин слишком слабым был, чтобы не лететь на этот свет, как мотылёк. Не хватит выпивки и веществ, чтобы перекрыть то, что преследует тебя; обнимает ночами и смотрит так, как никто бы не смог. С жалостью, с немым криком, с верой в лучшее.  Они не говорят. Точнее, Даня говорит, а Руслан всегда лишь отводит глаза. И в эти моменты пропитый и обнюханный мозг анализирует, что не так.  — Это ты? – спрашивал Кашин после трехмесячного запоя, когда увидел Руслана на крою кровати. — Я не верю… Мне сказали, что ты умер.  Верит. Даня верит. Смерти не существует для рыжего парня и его личного, самого сильного наркотика. Протягивая руки к тому, чье сердце давно не бьется, а тело разъедают черви, Кашин понял, что не хочет отпускать. Не хочет терять этой хрупкой связи.  — Ты жив, и ты пришел… – шептал Даня, прижимаясь грудью к чужой спине, вдыхая запах шампуня и сигарет с вишней. Руслан молчал упорно, не двигаясь, принимая чужую боль и радость одновременно. Принимал чужие поцелуи, чужую истерику. Принимал чужие попытки погибнуть, как свою собственную смерть, то есть молча.  Принимал и позволял принимать в ответ. Будто давая немое, неохотно соглашение на всё, что позволит им быть рядом дольше. Позволял опускаться глубже на дно, но с условием – останься в живых. И Кашин верил, и Кашин соглашался ежеминутно на всё. Без слов, без прелюдий и обещаний. Отсеивал старых друзей, строя отношения лишь с теми, кто даст ещё один билетик к Руслану. Смотрел безучастно на попытки себя вытащить. Не вытягиваете меня, суки, оттуда, где я счастлив быть.  Восемь раз, когда тело содрогалось так сильно от боли, что казалось, что Ад — это лишь детская комната развлечений. Восемь раз, когда Даня был непозволительно близок к Руслану, сокращая до минимума секунды и растягивая на максимум ощущения. Восемь раз, когда чужие губы ласкали шею, грозясь выпустить клыки и продавить сонную артерию, через которую уже не нащупаешь пульса. Восемь раз, когда Даня самолично падал на колени, обдавая своим горячим дыханием чужие бедра, пах, тазобедренные косточки. Восемь раз, когда сознание растягивалось резиной, а языки путались в бешеных танцах; руки скручивало от чужих движений, а собственные бедра двигались ритмично, нарушая порядок хаоса. Восемь раз, когда Даня наматывал темные русые волосы на кулак, дергая назад, укладывая неспокойную голову себе на плечо так, чтобы видеть свою гибель в чужих глазах, пока снизу летят искры тока и желания, доводя обоих до несвязного бреда, до надорванного «глубже», до яркой вспышки, которая оказывалась лишь светом ламп в скорой, а искры – лишь работы дефибриллятора.  И сегодня Даня тоже решил выйти к чёртовому озеру, снова окунуться в эту потравленную воду. Вновь оказаться рядом с тем, кто внутри раздается ударами сердца о переломанные ребра. Возможно, они и не переломаны, а разваливаются от влияния сложной химии в составе альфы.  Глаза-омуты следуют за татуированной рукой Дани, пока тот незатейливым жестом показывает официанту, что он уходит. На стол выдвигается смятая пятитысячная, а в виде сдачи – пакетик с красными кристаллами.  Дане плевать, что в этом пакетике намешано на сей раз. Психологическая зависимость и неосязаемость Руслана сейчас более ощутимы, чем переживания о побочках.  «Блять, тормози, серьезно…» – шептал себе Даня ещё полтора года назад, ползая по полу и собирая пыль, чувствуя, что все органы скручиваются в тугую петлю. Ломка оказалась сильнее, чем собственные попытки себя вразумить.  В голове витают страшные воспоминания отходосов с участием Руслана, которые выглядят с каждым разом всё реальнее. Даня не хочет видеть эти образы, ему хочется снова ощутить запах Тушенцова, провалиться в сладкую негу на несколько мгновений, раствориться в ощущениях прошлого. Быть там, где ему ещё рано быть.  Толпа людей в баре неимоверно раздражает. Если ещё недавно Кашину хотелось с кем-нибудь из них поговорить, прильнуть или даже потрахаться, то теперь приходится сдерживать себя, чтобы не размозжить череп вон того мужика, который заграждает путь, о чём-то притворно хихикая с некрасивой женщиной, чьё лицо плавится от количества косметики. Руслан видит это, но снова молчит, растворяясь в толпе пьяниц. Даня идет за ним, буквально расталкивая наркоторговцев и уже вмазанных ребят, пытаясь отыскать свой путеводитель. Но впереди – стена, а сзади недовольные героинщики.  — Бля, да отъебитесь от меня, – отмахивается Кашин, когда один из хилых парней кидается на него за упавший шприц. — Дернешься, пидор, и я скальп тебе сниму, усёк? Но эти обезумевшие, бешеные твари будто того и ждали, начиная стекаться из разных углов, прикрывая путь Дане. Среди них Кашин вновь видит его…  Летучая мышь с левой стороны шеи, смуглая кожа, которую ещё больше оттеняет дерьмовое освещение, пухлые губы и… глаза. Боже, да Даня готов ради этих глаз сейчас всех тут разнести! Музыка становится тише, а чужие голоса всё ближе. Все они бытуют, кричат. Их грязные, кровавые руки, осыпанные точками, тянут за худи куда-то в угол. Среди этих рук нет тех, татуированных. Вернее, многие из рук татуированные, но рисунки – не те, прикосновения ощущаются наждачкой. Кашина слепит, он чувствует что-то острое у своей шеи, но не может сдвинуться с места. Карие омуты смотрят, не моргая. До невозможности родные губы растягиваются в нежной улыбке, показывая мимические морщинки.  Кашину кажется, что он летит вниз. Слишком долго, почти целую вечность. Вокруг лишь спутанные разговоры, чужой смех. Рыжий прислушивается, пытается уловить суть, машет ногами и руками беззвучно раскрывая рот. Лучи солнца не пробиваются через толщу грязной воды, а в легких бурлит гниль и разбавленный коаксил с первитином.  Небо усыпано жемчугом, а рядом – непростительно красивый Руслан. Он смотрит на Даню непонимающе, пока Даня разгадывает его порезы от молодой травы.  — Больно? – почему-то смеется Даня. Ему несмешно. Глотку наполняет рвота с привкусом медикаментов.  — Что? – Руслана почти неслышно. Приходится напрягать слух, чтобы избавиться от мерзких искажений и журчания воды.  — Больно было, когда я ушел? – почему-то поднять глаза не хватает сил. Весь мир будто затопило, но сильнее всего давит на шею.  — Дань! – слышится слишком резко. Кашин физически ощущает, как лопаются ушные перепонки. Сверчки больше не стрекочат, ведь это был всего лишь сон. — Дань, просыпайся! Кашин открывает глаза и находит себя в собственной спальне. Он уснул на полу, облокотивший на диван. Анализируя ситуацию, Даня замечает в чужих руках карты. Они разве играли во что-то? Как долго Даня спал? — А..э? – звуками рыжий указывает на карты в руках Руслана. Говорить отчего-то не получается. Словно, что-то в горле застряло, словно захлебнулся и дышать не получается.  Руслан выгибает брови в вопросе, глазами прокладывая путь от Кашина на собственные руки.  — Мы не выпили много, – усмехается Руслан, когда до него доходит. — А тебя всё равно вырубило. Мы же в «Пиковую даму» играли, помнишь? Что-то щелкает внутри. Глаза слезятся, из глотки вырывается стон, смешанный с обильным истечением слюны. Свет начинает мигать, образ Руслана расплывается. Всё наполняется гулом и журчанием воды. Глаза открыть не получится — слишком ярко почему-то. Всё вокруг рябит, тело ощущается невесомым.  «Дань… ты так часто меня звал, когда тебе было плохо на дне. Так почему же не зовешь сейчас, когда тебе так хорошо? Девятый раз выплыть тебе не суждено.» — услышит рыжий прежде, чем дверь бара выломает ОМОН.  На дне пучины остановилось одно сердце. На небе догорели два жемчуга.