*
В «Шантрапе» ночная жизнь продолжала бурлить, ангелы Инфернуса бездумно наслаждались свободой и отдыхом. Да и что могло измениться за такое короткое время, ведь никто, кроме двух парочек, решивших устроить себе эмоциональные качели, не переживал глубокие душевные потрясения, или даже если переживал, то был в ладах с эмоциями и головой. Но праздная гармония, царившая в баре, очень скоро пошатнулась. Замученный непривычной работой официант усердно протирал посуду, бубня под нос какую-то мелодию, когда налитый краской и взбудораженный Эд появился перед барной стойкой и со всей силой шлёпнул ладонью по столешнице. Начищенный до блеска бокал выскользнул из рук и разбился вдребезги на крошечные сверкающие осколки. Эду этого было достаточно, чтобы все свои эмоции вылить на первую попавшуюся жертву. Он, перегнувшись через стойку, схватил официанта за грудки и накричал так, что у того от шока и страха брызнули слёзы. — Эдик! Ты сдурел? Отпусти его! — послышался звонкий женский возглас, сопровождаемый хлёстким подзатыльником. Эд зашипел, всё ещё сжимая в кулаках чужой воротник, обернулся и поймал недовольный взгляд Олеси, которая уже собиралась нанести ещё один шлепок. Остальные ангелы, казалось, не особо беспокоились о бедном бармене, только с любопытством глазели на развернувшееся представление и шушукались — такое происходило не в первый раз, поэтому никто не был удивлён очередному эмоциональному взрыву командира. Эд отпустил официанта и, поправив на нём рубашку, пальцем указал на бутылку с демиантой. С этого он и собирался начать: выпить, выдохнуть, подумать, но не успел, сорвался. — Что случилось? — тревожно спросила Олеся, всматриваясь в гневное лицо. — Ой, отъебись! Тебя ещё не хватало, — Эд отмахнулся и развернулся к стойке, на которой уже стояла рюмка с заказанным напитком. Рядом оказалась и бутылка, а официант шмыгнул подальше от буйного клиента. — С Егором всё хорошо? — С ним всё прекрасно, поверь, — он опрокинул в себя жидкость и сразу же наполнил пустую стопку. — Очень на это надеюсь! — огрызнулась Олеся и, заметив, как чужое лицо снова начало надуваться, быстро добавила: — Хватит его мучить! — Да кто кого мучит? Идиотка! — бросилось в ответ. — Сам идиот! — она забралась на длинный стул и принялась беспокойно ждать, когда собеседник успокоится и начнёт говорить — всё-таки не без её участия Егор оказался, возможно, в опасной ситуации, и ей нужно было знать, всё ли с ним в порядке. Чуть подостыв, Эд опустошил несколько рюмок демианты, потом ещё парочку и напоследок ещё одну и принялся прокручивать в пьяной голове случившееся. На это ушло не так уж и много времени, а точнее несколько минут. Егорово признание заставляло собственника ликовать, влюблённого — испытывать несвойственную трепетную нежность, а друга переживать и корить себя за невнимательность. «Ну конечно, блять! — подумал он. — Слепой идиот! Он же смотрел как тюлень... Терпел, как ёбаный буддийский монах. Заботился... «Думал друзья», — Эд прыснул, замотал головой и протёр ладонями лицо. — Вот же пиздабол! Обиделся, поди. Хотя хуй знает теперь. Разбери его... А чтобы я ответил? Что отвечают на такое? Что, сука, делать?» — он резко повернул голову, чтобы озвучить вопрос, застрявший в горле, но быстро опомнился и прикусил язык. Олеся заёрзала, покосившись в ответ. — Расскажешь? — Нет! — рявкнул Эд и снова погрузился в себя, изредка поглядывая на собеседницу, которая нервно ковыряла пальцем скол в столешнице, что раздражало неимоверно. — Хватит! Бесишь! — он лягнул ногой чужой стул и, ухватившись за сидушку, резко придвинул девушку ближе. — Он сказал, что давно там чего-то того... — пробурчал Эд в ухо и уставился тупым, требующим немедленного комментария взглядом. — И что ты ему ответил? — Ничего. Что я отвечу?! — А что почувствовал? — Тебя не касается! — он потянулся за новой порцией демианты, но Олеся опередила и нагло осушила чужое успокоительное. — Отвечай давай, — поморщившись, шепнула она. — Ну, башку сорвало, чё! Не видишь что ли? Неважно. Ты сказала, чтобы я его не мучил, так? Я и не хочу этого. — А что хочешь? — Ты совсем тупая? — Эд выкатил глаза, смотря на рядом сидящую, как на умалишённую, но сразу же смягчился. — Чтобы он, как обычно, радовался там, улыбался, дурацкие песни свои пел, не знаю... Только не этому гандону! Но если хочет, то пусть... Только он же мне сказал, значит, пусть мне улыбается! Ты посмотри там, в своих тональных картах. Я сделаю, что там надо. Но я хер знает что. Я только одно могу... — Надеюсь, ты не собираешься просто им воспользоваться. — Какая же ты дура! Хотел бы, уже всё сделал! Он думает, я его использую. Это не так. Надо, чтобы так не думал, ясно? Надо, чтобы понял всё. Что мне не похуй. Олеся глубоко вздохнула, просканировала глазами напряжённое и взволнованное лицо и, прошептав что-то нелестное про скорпионов, приосанилась. — Во-первых, — начала она поучительным тоном, — не перебивай, и хватит на меня наезжать и обзывать, а то я тебе оторву твои драгоценные яйца, а ты знаешь, что смогу и глазом не моргну. — Эд закатил глаза и недовольно фыркнул. — Во-вторых, прими, что ты тоже «того» и «давно». Дай сказать! — гаркнула она, заметив, как чужой рот дёрнулся в попытке возразить. — Это ты тупой и идиот, влюблённый к тому же. Егор только появился здесь, а ты уже готов был драться за него. Забрал себе, не спрашивая. А когда на него начали посматривать, что ты сделал? Почему Валя и Саша теперь работают в архиве и света белого не видят? Егор, конечно, тоже хорош, но сейчас не об этом. Если ты действительно переживаешь и хочешь ему показать своё настоящее отношение, то дай ему то, что он даёт тебе. Окружи его заботой и поддержкой. Научись сначала отдавать, а не брать. Ты же знаешь его. Знаешь его потребности, желания, интересы. Вот и пользуйся этими знаниями. Покажи, что чувствуешь. Только ничего не говори, у тебя плохо получается. И не лезь к нему, как похотливая свинья... — Да когда я лез?! — Я даже не буду это комментировать... Короче, учись любить. Как говорится, слушай своё сердце, — улыбнулась Олеся, получив в ответ только скорчившуюся физиономию. — Налей-ка мне, а то сейчас ещё и Арсений заявится, а я уже не вывожу...*
Егор стоял под душем и улыбался как дурачок, подставляя лицо под ледяные капли. Холодные струйки остужали горящее от нахлынувшего счастья сознание, а тело всё ещё бросало в жар, когда в мыслях всплывали чужие слова. Он понимал, что всё это обманка, что на самом деле Эд боится потерять комфорт и удобство, потому что привязался, но даже это не могло унять внутреннего ликования. Почему бы не позволить себе обмануться? Урвать кусочек мнимого счастья? Пусть это будет таким, имеющим короткий срок годности, подарком за все мучения. То, что потом будет больно, Егор осознавал, но это не пугало, ибо и так постоянно страдал. Была надежда, что, получив желаемое, он немного остынет и сможет начать новую жизнь уже без своего участия в чужом мире, а то, что он получит это желаемое, не было никаких сомнений, потому что знал Эда как облупленного. Тот никогда не упускал возможности доказать, что он лучший и незабываемый, с чем никто и не спорил, честно говоря, а как доказывал, так и находил новую жертву. «Главное — уйти первым, и тогда будет не так мучительно...» Успокоив бурлящее сознание, Егор вылез из душа, взглянул на своё отражение в зеркале — глаза искрились, улыбка всё ещё не сходила, — прошёлся играючи полотенцем по волосам и телу и, быстро натянув домашние растянутые шорты, вылетел из ванной комнаты, желая скорее укутаться в плед. Правда, до пледа он не успел добраться, так как за дверью комнаты его поймали крепкие руки. — Ко мне бежал? — пробасил с ухмылкой Эд, крепко сжав плечи. Пьяный взгляд жадно и голодно пробежался по голому торсу, вернулся к губам и застыл. «Боже!» — закричал в уме не ожидавший такого быстрого возвращения Егор. Он знал, что Эд пьян, слышал эти знакомые травяные нотки демианты, видел этот ошалелый стеклянный взгляд. Конечно, хотелось, чтобы чужое желание было чистым, настоящим, которое нельзя оправдать нетрезвостью, но выбирать не приходилось. Нужно было действовать. — Поцелуй меня! — нетерпеливо потребовал он, вцепился в талию и, скомкав ткань, притянул поражённого ангела ближе. Но тот дёрнулся, нахмурился, больно впился пальцами в плечи, надавливая, отталкивая, и громко задышал, точно испуганный зверь. «Да что не так? Ты же пришёл? Я же вижу, как ты смотришь!» — мысленно возмутился Егор, чувствуя, как внутри разливается разочарование и обида. — Пожалуйста, — проскулил он отчаянно, наплевав на унижение. Но Эд сдерживался, боролся там, внутри, сам с собой, что бесило и выводило из себя. Ведь видно было, что хотел, а когда хотел, всегда брал, не спрашивая, не считаясь, не думая, завлекая и соблазняя — Егор это знал, наблюдал не раз с болью и завистью, как тот окучивал свою добычу. Что вдруг случилось? Может, всё не так? Показалось? Неужели это очередная издёвка? От этой мысли всё внутри больно скрутило, ком подступил к горлу, глаза заслезились. Чтобы скрыть свою слабость и не видеть чужого злорадства — хотя лицо Эда отражало только тупую растерянность и панику — Егор резко вырвался из хватки и, зажмурившись, начал махать руками, нанося слабые, отчаянные удары по обидчику. Он так устал чувствовать, так надеялся получить хоть что-нибудь в ответ, пусть даже не настоящее, пусть не взаимное, но облегчающее долгие муки, что всё это начало превращаться в глупую истерику. — Ненавижу тебя! Ненавижу! Почему ты такой жестокий! Что я тебе сделал? Зачем пришёл? Эд остолбенел сначала. Завис на несколько секунд. Видимо, пытался прийти в себя от очередного сюрприза. Думал снова исчезнуть, но, представив, что это уже будет точка невозврата, подал голос. — Успокойся. Я просто... Да успокойся ты! — он поймал чужие руки, спрятал за спину и прижал к себе подрагивающее от всхлипов тело. — Истеричка. Нихуя не вдупляешь. Хватит провоцировать, это работает. Зарывшись носом в мокрые волосы, Эд шумно вдохнул и, промурчав, как довольный кот, прижался плотнее. — Я не хочу тебя просто поиметь, болван, — еле слышно прошептал он в ухо. — Я хочу по-нормальному. Любить хочу. Показать, что могу. Я вообще пришёл извиниться, а ты тут... Ты только не слушай, просто успокойся. Я бухой, мне нельзя говорить. Лучше пойдём. Разомкнув объятия, он слегка толкнул окоченелое тело к выходу и кивнул. — Надо голову твою тупую высушить, а то заболеешь, придётся пыльцу тебе в жопу пихать.*
Егор медленно опустился на край ванны, не отводя глупого взгляда от озадаченного лица, и попытался собрать мысли, разбросанные взрывом по голове. Но силы нашлись только на то, чтобы не сесть мимо и сосредоточиться на происходящем, задаваясь вопросами и чувствуя стыд. В это время Эд, тихо матерясь, распутал шнур от фена, гневно воткнул вилку в розетку и принялся усердно крутить пальцем рычажки, направляя на себя горячий поток воздуха. Возможно, он что-то спрашивал или ругался — из-за жужжащего шума было неслышно, но губы двигались. Следом показалась улыбка, и он подошёл, направив тёплый поток в волосы. Егор боялся поднять голову, смотрел перед собой на пуговицы чёрной рубашки и чувствовал, как длинные пальцы зарываются в волосы, грубовато, но приятно массируют макушку; как сердце успокаивается и дыхание выравнивается; как накрывает усталость, а веки опускаются. Он не заметил, когда шум прекратился, потому что чужие руки всё ещё шерудили в копне. — Ну чё ты там, успокоился? — разбудил насмешливый голос, заставивший с трудом разомкнуть тяжёлые веки и приподнять голову. Окончательно прийти в себя помог громкий заливистый хохот. Разлохмаченный и разнеженный, он резко вскочил с места и принялся разглаживать ладонями волосы, но смех только усилился. — Прекрати! — буркнул Егор обиженно и отвернулся, смущаясь глупого вида. — Да мне нравится, чё ты. Тебе идёт, — Эд ещё больше растрепал и до того пышную шевелюру и, схватив за плечи, подтолкнул к двери. — Пиздуй спать, одуван. Мне нужно в душ. Как после такой бурной ночи, которая должна была быть бурной в другом смысле, можно уснуть, Егор не понимал. Столько противоречивых дум, выводов, решений, а ещё эмоций и чувств никогда не сваливались разом на голову. Всё, что получилось уяснить за эту ночь — инициатива наказуема противным ощущением стыда. Поэтому он послушно покинул ванную, закрылся в комнате и спрятался с головой под покрывалом, стараясь не думать о том, что услышал в момент позорной истерики. Но это плохо получалось, потому что приходилось постоянно повторять себе: «он пьян», но в ответ прилетало наивное «не настолько»; что это сказано ради седативного эффекта, но не странный ли выбор фраз? Кто вообще так успокаивает? «Любить хочу» — вообще красными буквами беспрерывно проносилось перед глазами, с чем бороться сил уже не было. Это точно не послышалось. Такое мозг просто не смог бы сгенерировать даже во сне... Пока под пледом велась эта дискуссия, Эд незаметно проник в комнату и уселся у изножья кровати, заставив резко отбросить все мысли и притвориться трупом. — Спишь? — послышалось сквозь толщу плотной ткани. Но Егор, конечно же, решил никак не реагировать, потому что всё ещё было ужасно стыдно и неловко, да и непонятно, как себя вести и что говорить. Постель вдруг зашуршала, а незваный, но желанный гость двинулся ближе и медленно стянул покрывало, которое щекотно проехалось ворсинками по лицу. Всё-таки спрятаться не получилось. — Ну, привет, — тихо шепнул Эд и подозрительно хмыкнул. Пришлось приложить немало усилий, чтобы не выдать себя. Правда, чужой проникновенный взгляд, который сложно было не почувствовать кожей, будто специально проверял на прочность и вызывал предательские мурашки, которые, к счастью, всё ещё скрывались под плотным пледом. Что это ещё не самое тяжёлое испытание, стало понятно, когда кровать снова скрипнула, а щеки коснулось тёплое дыхание — вот это уже оказалось действительно невыносимым. Кровь мигом прилила к лицу, а веки дрогнули и наверняка сдали с потрохами, вывели на чистую воду. Сердце, видимо, тоже не хотело участвовать в представлении, билось так громко, что закладывало уши. Вряд ли его было слышно только изнутри. Но Егор продолжал неумело играть роль спящего, до того момента, пока не почувствовал, как губ коснулось что-то мягкое и тёплое. «Ну уж нет!» Это давно желанное «что-то» в этот раз упускать никак было нельзя, несмотря на приковывающие и обездвиживающие, сладостные и кружащие голову ощущения. Быстро выпутавшись из оков пледа, он обхватил руками склонившуюся голову и впился в жаркие губы, как изголодавшийся дикарь, чем, конечно же, вызвал издевательский смешок. Егор не собирался больше прощать все эти насмешки, жадно прикусил пухлую губу и сам же зашипел от удовольствия. Ему хотелось быть нежнее, хотелось постепенно насладиться процессом, но страх, что это закончится в любую секунду, заставлял ненасытно захватывать ртом всё, что можно было захватить. А Эд позволял вести, поддавался, громко дышал, тихо мычал, но точно сдерживался, не склоняясь ниже, не углубляя поцелуй, контролируя каждое движение, будто боялся сорваться и нарушить какой-то строжайший закон. Эта стена начала разваливаться, как только Егор нагло скользнул языком между припухших губ. Эд рвано выдохнул, рывком прижал чужую голову к кровати, ответил на провокацию, со всем бушующим вожделением проникнув в горячий рот, и резко отстранился. — Я пришёл спросить, — вскочил он с места, поправляя нескромно брюки и смотря ошалело в такие же помутневшие глаза, — могу ли остаться... В гостиной. А ты тут в актеры заделался... Я так понял, это «да», — хмыкнул он, кинув взгляд на покрасневшие влажные губы, и, довольно улыбаясь, направился к выходу. — Сладких!