Успокой меня, белая река, Успокой меня, тихий океан... Спой мне колыбельную, что в детстве пела мать — Мне так проще засыпать.
Боль пронизывает всё моё существо, кровь пополам с водой течёт по коже шеи и груди, изнутри – по стенкам горла, заливая давно опустевшие лёгкие. Остолбеневший Лэ Ян смотрит расширенными от удивления глазами, а Ши Цинсюань с криком бросается ко мне, ловит на руки, не давая коснуться пола, несёт к свету — будто боится, что, если я упаду в покойницкой, то всё будет кончено. Но истинное воплощение тяжёлое, а он всего лишь человек, да ещё и порядком измученный. Мы оседаем на груду кирпичей, голова моя оказывается у него на коленях, и мой бедный Повелитель Ветров снова плачет. Но это продлится не долго. Сейчас причина его слёз перестанет существовать, а Лэ Ян не будет его доводить, я в нём уверен. Вокруг нас вьются бабочки — ожившее воплощение моего вечного горя. — Хэ-сюн, – всхлипывает Ветер, бесполезно пытаясь зажать рану ладонями, – зачем ты так… Как же я… — Он будет с тобой, – хриплю я, подставив лицо бледному свету, что льётся через дыру в крыше. – Он твой Мин-сюн… Не я. С трудом поднимаю окровавленную руку и сжимаю дрожащее запястье А-Фэна. Зал озаряет божественное сияние – пришло время возвратить ему силы. Не важно, каким способом он их когда-то получил – никто не будет отрицать, что Ши Цинсюань достоин. Пусть вновь станет чудесным вечно юным богом ветра. Теперь я чувствую, что всё правильно. И так счастлив уйти сейчас, растворившись в волшебном запахе свежести и солнца, в тёплом утреннем ветре с горы Тунлу… Чтобы последним, что я увижу, было любимое лицо. — Не плачь, – с улыбкой шепчу я, захлебываясь кровью. – Я люблю тебя, А-Фэн. В глазах темнеет, тело кажется таким невесомым, боль уходит – остаётся лишь чудесный запах… Тепло. Сквозь марево темноты я в полузабытьи вижу развевающийся подол и белоснежную обувь. Правильно, иди к нему, обними его, утешь, забери отсюда … Но Лэ Ян склоняется надо мной, а Ши Цинсюань смотрит на него с надеждой. Что он хочет… Прохладные губы припадают к моим, и с ними приходит память. … Я прячусь за дверью каземата, зажимая себе рот и давясь слезами. Я совершил свою месть, но мне не легче. Больно, невыносимо больно, словно душа разрывается на части. Он там, Повелитель Ветров, единственный источник тепла и радости, в темнице, искалеченный, сломленный, униженный… «Хочешь ли ты что-то сказать мне?» Я хотел, я втайне надеялся, я мечтал услышать… «Я всё ещё тебя люблю». Но услышал другое, страшное. Огрызнулся привычно, но в душу словно плеснули щёлоком. Снова возвращаться во тьму. Вспомнить, сколько весит моё одиночество и мой голод; как тихо и холодно в пучине; сколько слоёв воды отделяет меня от живых… Навеки остаться в ледяном аду без проблеска света. Что-то внутри противится. Часть меня хочет броситься – бросается – обратно в темницу, дрожащими пальцами снимает оковы, лихорадочно целует алые раны от них, стирает кровь с лица… Падает коленями на мокрый пол, приникает губами к холодным рукам, умоляет простить… Никакого отклика, пустой, невидящий взгляд – слишком сильное потрясение. Хочется вернуть божественные силы, но не выходит – их держит другой. Даже магию передать не получается – измученное тело не принимает. Остаётся лишь делать свои руки тёплыми и пытаться согреть. Забрать, унести Его прочь отсюда, пока тот – другой, страшный – не спохватился. Спрятать от себя самого. Конечно, этот вспомнит, найдёт, но я должен хотя бы попробовать... Трепетно прижимая к груди, уносить сквозь тёмную воду, к людям, в тепло. В последний раз вдохнуть любимый запах, почти не ощутимый за кровью и водой, оставить там, где позаботятся, не смотреть в безразличное лицо, не плакать. … Не отступаться. Создать для Него место, где Он сможет быть счастливым, как раньше. Где можно укрыться ото всех невзгод, где не надо думать о безопасности и пропитании, жить в роскоши, которая Ему так к лицу… Другой удивляется – у него не стало силы. Пусть катится к чёрту, мне нужнее. Занять место того, о ком никто не тосковал — лишь подходящее имя из списка... Втереться в доверие к императору, найти деньги и связи, обустроить всё для Него, сделать, как Он любит... Как это долго. Как не хватает. Смотреть лишь издалека – иначе морская тварь заметит меня и всё испортит. Пытаться унять тоску другими, похожими, чтобы только дотерпеть, перебиться, когда желание подойти и схватить становится совсем уже невыносимым. Не то, плохо, всё не то. … Боги милосердные, какое счастье вновь заговорить с Ним! Снова стать поводом для Его улыбки, коснуться любимой руки. Я так истосковался. «Позволь мне быть ближе, позволь дотронуться до лепестка вишни, что упал в твои волосы». Узнаёт ли Он меня? Какая разница… Лучше даже, если бы не узнал. Всего мгновение страха – вдруг откажет? Ведь я не посмею забрать насильно. Согласен, боги мои, согласен! Сердце цветёт весенним цветом! Я увожу Его прямо на глазах у другого. Больше не потеряю, больше не отдам. … Страшно сделать что-то не так, страшно сломать этот хрупкий чудесный мир между нами. Среди цветов, в весеннем ветре, Он такой прежний, такой любимый… Да, совсем как раньше уже не будет, слишком много потерь, но я попробую залечить эти раны. Если другой посмеет мешать, я заставлю его уползти обратно в канаву, из которой он вылез. Призрачные огни – души отданных глубине, я собрал их со дна моря, потому что знаю, как ужасно коротать вечность под удушающей тяжестью холодной воды; тем, кто не пошёл дальше и остался служить мне, я дозволяю обитать в садах поместья. Им тоже нравится мой Цин'эр – даже мёртвым хочется тепла. Клятва на пряди волос, как на святыне. Боли больше не будет. … Поцелуй, тот самый, несбывшийся, столько раз пережитый во снах, ставший теперь реальностью. Так трудно быть осторожным, касаясь Его губ, так трудно сдержаться, когда Он робко пробует меня кончиком языка, а потом подаётся навстречу, отвечая с неумелым пылом… … Как приятно видеть на Нём те самые вещи – даже лучше, чем я представлял. Как хочется ответить согласием на это глупое непристойное предложение, какие картины лезут в голову. Рано. Быть деликатнее. Не торопиться. Как приятно ласкать Его, какой Он отзывчивый, как горит в моих руках… Как хочется наброситься, как сложно заставить себя не спешить… ...По столице ходят слухи о моем бессилии, и я догадываюсь, кто распустил. Плевать. Я всё равно больше не лягу ни с кем, кроме Цин'эра. Если не захочет — то вообще ни с кем. ...Моя музыка, она словно пригвождает к полу с первых аккордов. Значит, узнал. Теперь уже наверняка. Но смотрит с нежностью, играет, бережно сохранив каждую ноту... Неужели я Ему не безразличен? Не посмею спросить. Так страшно, что Он со мной лишь из чувства долга, из желания искупить вину... … Наш первый раз, Его прикосновения разбивают меня на осколки до неприличия быстро. Возбужденный, смущенный, раскрасневшийся – такой прекрасный… Войти, слиться с Ним, трепеща от волнения и вожделения… Эти слова, что не оставляют от моего самообладания камня на камне… Наконец-то. Это стоило сотен лет ожидания. Как же хорошо. … Я возвращаюсь, распалённый гневом и кровью, но куда более – мыслями о прошлой ночи. Нет уже сил на деликатность, рвать в клочья одежду, целовать, кусать, швырнуть в постель, вламываться внутрь, едва смазавшись… — Господин, я не выдержу! — Больно? – единственное, что может заставить меня остановиться. — Нет. Просто… Много. — Тогда терпи, – мне это так нужно, невыносимо нужно. Тянется к себе – ловлю руку, заламываю назад. — Я тебе этого не разрешал, – жарко шепчу в ухо. Хочу любить Его долго и сильно, как я мечтал… Он поддаётся, разгорается, тянется ко мне – значит, не боится! Даже когда Он знает, кто я, даже когда я двигаюсь в Нём так глубоко и жестко, даже когда заламываю руки – только страсть, ни намёка на страх. Каким счастливым меня делает эта мысль… Я не подведу, Цин'эр. Я больше не подведу. Одного раза мало, Он распаляет меня вновь, и я не могу отказать ни Ему, ни себе. Взять на глазах у другого, унизить эту тварь, заставить отступить… ... Почему я не могу убить этого козла! Добрался-таки! Быть бдительнее, не отпускать Цин'эра от себя ни на шаг... Только бы не напугать — Он и так уже настрадался. … Так прекрасно проводить вместе время. Я рядом с Ним такой живой. Его запах, Его смех… Каким я был дураком, что не ценил этого прежде! … Его губы и язык, невыносимо сладко. Чувствовать Его в себе невыносимо горячо. Отдаваться так непривычно и волнующе. Принадлежать Ему. Я сделаю всё, что Он захочет. Я так рад, что Он хоть чего-то от меня хочет. Люблю, люблю до безумия. Я готов бросить к Его ногам весь мир и свою никчёмную жизнь за одно только «я тоже тебя люблю».Я тоже тебя люблю.
Я открываю глаза и обнаруживаю себя стоящим посреди зала в белых одеждах. Ши Цинсюань, сияя улыбкой, поднимается мне навстречу с изломанных кирпичей. Ни рядом с ним, ни на руках у него никого нет. Получается, я теперь Лэ Ян? Но из отражения в разлитой на полу воде смотрят жёлтые глаза. Выходит, тогда я... Я Хэ Сюань. Настоящий. Целостный. Нет больше Лэ Яна и Черновода. Только я. И мой возлюбленный. Иди ко мне, моя радость. Я прижимаю Повелителя Ветров к груди, утопая в запахе солнца. — Хэ-сюн, – бормочет он, пряча лицо в складках моих одежд. – Ты теперь со мной? Ты простил меня? — Нет, – отвечаю, и Ветер вздрагивает. – Мне не за что прощать. Но я надеюсь однажды заслужить твоё прощение. В небе грохочет странный гром. Через разрушенную крышу падает свет, делающийся почти нестерпимо ярким. — Что это? – удивляется Ши Цинсюань. Я поднимаю лицо навстречу сиянию и улыбаюсь. «Ты уже давно был бы богом, если бы смог отпустить свою ненависть». — Небесная Кара. — И с неба проливается тёплый, переливающийся в лучах света дождь…