Цветок, плывущий в тёмной воде

      В истоме июньского полудня, спрятавшись вороной среди веток под всё тем же проклятым кабинетным окном, я беспомощно наблюдаю, как горят мои мечты.       Меня никто не прогоняет – господину совершенно не до этого сейчас. Он сидит, откинувшись в кресле, и тихо умирает от наслаждения. При всей моей неприязни я не могу не отметить его красоты, которая почему-то особенно ярко раскрывается, когда он возбуждён.       Где же я мог его видеть? Почему не запомнил?       Мраморная шея, полузакрытые глаза, острые зубы, кусающие яркую нижнюю губу, длинные пальцы, впивающиеся в подлокотники кресла, чтобы не впиться в волосы Ши Цинсюаня, ласкающего его под столом… Моё влечение к Повелителю Ветров столь сильно, что иногда начинает распространяться и на Лэ Яна, когда тот рядом. Я так хочу А-Фэна, что поневоле начинаю хотеть всех, кто с ним соприкасается. — Ну, Цин'эр, не усердствуй так, тебе же неприятно, – заботливо шепчет господин, но всё тело его умоляет об обратном. Ветер понимает ощущения лучше, чем речь, и секунду спустя дворянин со стоном вжимается в спинку кресла, теряя волю от сводящих с ума движений губ и языка. Я должен быть на его месте, я должен таять от ласк, которым сам же и научил бывшего бога! Несправедливо, что этим всем теперь наслаждается другой! Я чувствую себя сломленным, у меня нет сил бушевать, нет сил бороться. Только смотреть. Желание выжгло меня до костей.       У Лэ Яна сбивается дыхание, он выгибается, сильнее сжав подлокотники кресла, и кончает, позволив себе лишь несколько коротких, судорожных выдохов. — Иди ко мне, – едва придя в себя, он помогает Ши Цинсюаню выбраться из-под стола и заключает в объятия. Бог ветра выглядит особенно обворожительно – покрасневший, чуть растрёпанный и весёлый. Он улыбается, игриво облизнув припухшие губы, и хозяин, конечно, не удерживается от благодарного поцелуя. Да и кто бы удержался? И зачем? — Я давно хочу спросить господина, – закончив с поцелуями, Ветер вольготно устраивается на коленях у любовника. Настроение у него шальное после того, как в купальне я сам раздразнил его, не доведя до логического завершения. Это не Лэ Ян, который может держаться по многу дней – Ши Цинсюань не успокоится, пока не получит своё. И, к сожалению, он получит это вовсе не от меня. А мне остаётся только завидовать удачливому сопернику, который ухитряется все мои действия обратить себе на пользу. — А правда, что господин при помощи медальона может чувствовать всё, что я делаю? – звучит, будто кто-то задумал затейливую эротическую игру. – Прямо всё-всё? — Нет, Цин'эр, это не так, – терпеливо объясняет глава поместья. – Пока у тебя всё в порядке, я ничего не чувствую. Медальон даёт мне знать, если тебе больно или страшно – и только тогда я могу определить, где ты находишься. — А можно как-нибудь настроить, чтобы господин чувствовал меня всё время? – Ши Цинсюань накручивает на палец иссиня-чёрную прядь. — Не знаю, – кажется, Лэ Ян в самом деле об этом не думал. – И не собираюсь этого делать. Медальон нужен, чтобы защищать тебя, а не от тебя. Цин'эр не давал мне повода сомневаться в его преданности. — А я бы вот повесил на господина такой медальон, – с кокетливой обидой отвечает Ветер. – Каждый раз, как он уходит в город, мне кажется, что он отправился по борделям. Я всё время жду, что хозяин вернётся с новым наложником. Имейте в виду, господин – если появится кто-то ещё, я его отравлю!       Вот это поворот. Мы с Лэ Яном синхронно выпадаем в осадок от этого заявления. Не ожидал, что Ветер такой собственник и настолько ревнует – совершенно без оснований, как ни прискорбно признавать. У меня поначалу был план привлечь Весёлого Хера, подсунув ему замену, чтобы он отстал от Ши Цинсюаня, но максимум, чего я добился – заинтересованный взгляд. Увы, травить некого. Абсолютно непрошибаемый. — Какие нескромные речи, – смеётся Лэ Ян – похоже, он даже слегка польщён. – Но я, кажется, тоже не давал повода ревновать. — Господин красивый – чем не повод? Когда мы идём вместе, на вас все пялятся! – бурчит Повелитель Ветров, раскачиваясь на коленях императорского шпиона. Вот с этим я бы поспорил – если уж на кого из вас двоих смотрят, так это на тебя самого, дружочек. — Цин'эр, – строго произносит Лэ Ян, серьёзно глядя на расшалившегося бога и целуя его руку. – Нет никаких других. И не будет. Ты особенный, никто с тобой не сравнится – это настолько очевидно, что нет смысла проверять.       Вот честно, подпишусь под каждым словом. И такая от этого тоска… — Правда? – тает Повелитель Ветров. – Эх, жаль насчёт медальона. Я думал, может, есть какой-нибудь способ узнать, что господин чувствует, когда берёт меня… Я ведь никогда такого не делал. Может, он хотя бы расскажет?       Боги милостивые, что же ты за развратник… Меня поражает, насколько органична и естественна его сексуальность. Любопытно – надо спросить. Ши Цинсюань, кажется, не видит в этом ничего дурного или грязного. И это прекрасно.       Лэ Ян секунду колеблется, а потом, склонившись к уху Повелителя Ветров, шепчет: — Хочешь?       Бог вздрагивает, удивлённо распахнув глаза: — А можно? Неужели господин позволит мне такое?       Да ты совсем с ума сошёл! Это бесчеловечно просто! Я сейчас приму самый свой привлекательный облик и пойду на поклон – проситься третьим. Неужели А-Фэн тебе настолько дорог, что ты согласишься лечь вниз? — Я давно не занимался такими вещами, – вздыхает господин, – но, думаю, мы можем попробовать. — Я очень… Очень хочу, но… Я же никогда… Вдруг сделаю что-то не так, – волнуется Ши Цинсюань, заливаясь краской от одних мыслей. — Я буду сверху и сам решу, как и сколько смогу принять, – собравшись с мыслями, начинает руководить глава поместья.       Нет. Так нельзя! Нельзя-нельзя-нельзя! Не смей позволять ему такие вещи! Не смей баловать! Я чувствую себя абсолютным неудачником, глядя на них – как они меняются местами, как дрожащий от волнения Ши Цинсюань помогает хозяину подготовиться... — Я... Я правильно делаю, господин? — Боже, Цин'эр... Твои руки с ума меня сводят...       Да, блин, ты прав, они такие... Я вот только смотрю на них — а уже голова кружится. Вот бы ещё хоть чего-нибудь урвать, хоть одно их прикосновение...       А проклятый Лэ Ян тем временем толкает Ши Цинсюаня, вынуждает откинуться на спинку кресла и седлает возбужденного бога, направляя рукой… Как вот ты, гад, умудряешься даже снизу остаться верхним? Спасибо, хоть одеяния до конца не снял — второй раз я такого не вынесу. — Ох, А-Ян! – задыхается от страсти Повелитель Ветров, зажимая себе рот ладонью, когда они соединяются. — Нравится? – горячо шепчет хозяин, начиная двигаться. Как они оба хороши, такие возбужденные... И только я не понимаю, что здесь забыл. — Безумно, – Повелитель Ветров окончательно теряет всякое самообладание, лихорадочно целуя шею, губы, руки. Чужую шею, чужие губы, чужие руки! — Мой А-Ян, – повторяет он, захлебываясь. – Ты такой красивый… Я не выдержу… Так хорошо с тобой… А-Ян… Ты так мне доверился…       Точка невозврата. Пусть в пылу страсти, но он теперь А-Ян. Так зовут не хозяина – так зовут любимого. Как же больно. Почему я дожил до этой минуты? Почему не развоплотился, совершив месть? Почему не сгинул в недрах Тунлу? — Я сделаю для тебя всё, что захочешь, – стонет глава поместья, подставляя шею поцелуям и зарываясь пальцами в ореховые волосы. – Я… Я люблю тебя, Цин'эр.       Ну уж нет. Хрен тебе. Я всё равно не отступлюсь. Я вернусь на проклятую гору, и никому мало не покажется.       Обезумев от удовольствия, Ши Цинсюань, задыхаясь, шепчет в ответ: — Я тоже люблю тебя!       И без единого звука, одними губами: — Мин-сюн.