Святой Томас

Томас спал с ним, подставлял для поцелуев губы, щедро кончал под его ураганным напором, но не позволял поначалу сосать свой член, так как находил это стыдным. Дамиано жадно сосал его, пока Томас спал. Потом он жадно сдаивал себе в рот жемужины его спермы. Зарывался лицом в его пах, зарывался языком в крохотную ракушку его пупка — и хохотал. — Я — опустошённый. — открывая глаза, водя длинным острым носом, говорил Томас. — хотя спал с тобой, как минимум, десять часов назад. Дамиано тёрся носом о его нос. Дул на его волосы. Улыбался неистово: — Это маленький секрет между мной и твоим телом. — Зачем ты называл меня ханжой? Томас встал на локоть. Посмотрел на него хмуро. — Просто от злости. Так как твой характер, твои убеждения оказались сильнее твоих слабостей. Я же видел, что ты тянешься ко мне, что ты хочешь меня не меньше, но ты очень долго не сдавался. Твоя святость — истинна. Для меня всё ещё странно, что я могу быть счастлив с тобой. Они спустились к реке, и впервые совершили ритуал любви под открытым небом. Свет луны раздвинул редкие облака, накрыл их будто защитным куполом, высветил их бледным прожектором, выделил их на фоне темноты. Томас прятался под Дамиано, словно боялся показать наружу своё лицо. Его лицо в свете огромной луны, покрытой мрачными пятнами, казалось ещё тоньше и светлей. Дамиано сцепил его запястья между собой, и поочерёдно поцеловал его нижние веки. — Зачем мне такой Бог, которому я не могу объяснить, что очень сильно тебя полюбил? Томас двинулся ему навстречу, ему было хорошо, он качался на волнах собственного наслаждения, как каноэ в спокойной бухте. Дамиано собирал ртом испарину на его лбу. Дамиано накрыл его член ртом, вонзил язык в разбухший, сладковатый купол. Томас один раз дёрнулся под ним, ненадолго отнял у него свой член, оттолкнув его лицо. Дамиано снова накрыл ртом его член, прижал его руки к земле и траве, стал быстро двигать головой. — Ты ломаешь меня. Ты делаешь то, к чему я ещё не был готов. — Если попросишь, я могу это остановить. Томасу было приятно. Он поднимал и опускал от удовольствия ноги. Он не мог его остановить. — Разве есть у тебя кто-то ближе меня? Разве я недостаточно тебя люблю? Томас ничего не ответил. Только молча смотрел на него, окутанный лунным светом и темнотой. — Я знаю все твои невысказанные горечи. Мужчина к этому неприспособлен, поэтому когда мужчина отдаётся — это особенный дар. Он поднял его ноги почти выше головы, ненадолго в него вошёл, и покинул его тело, удерживая его в такой неудобной позе. Его худые длинные ноги белели в темноте. Дамиано пальцем большой руки погладил его мягкий, разбухший анус. Он трахал его в такой неудобной позе, сев на него сверху. Когда кончал, он положил ступню ему на лицо, а потом засунул ему в рот пятку. Он терпеливо начал ему сосать, и постепенно сдоил себе в рот все жемчужины его спермы. Потом он поднялся по нему вверх, и почти выплюнул в его рот капли его собственной любви. — Это была грубость. — глотнув, возмутился Томас. — Это был ритуал, чтобы ты сильнее почувствовал себя моим. Земля состоит из частиц, а самец состоит из инстинктов. — Настоящий мужчина — это грубость? — Настоящий мужчина — это укрощённая грубость. Он забросил свою обувь в кусты, перевернул его через плечо, и понёс его в сторону дома.