***
Дома было тихо. Буря бушевала где-то на горизонте, уходя далеко в поля и унося угрозу с собой до следующего раза. Я обошёл обгоревший каркас здания и распахнул створки, скрывающие лестницу в подвал. Петли на них давно сломаны и сами створки уже нельзя закрыть на замок, но они всё ещё помогают спрятать спуск в убежище от чужих глаз. Всего в паре метров под землёй бетонная лестница кончалась, упираясь в массивную железную дверь. В детстве я часто думал о том, какой одержимый параноик оборудовал бункер под своим домом, и даже обсуждал это с отцом, на что тот лишь посмеивался и пожимал плечами, оглядывая найденное нами убежище. Теперь, когда "Свет тысячи звёзд" превратил мир в пепел, я понимал: кем бы ни был этот человек, он был прав, выстраивая почти неприступный подземный форт, и я был мысленно благодарен ему за это. Едва заперев за собой дверь, я прижался к ней спиной и опустился на пол, бросив велосипед рядом. Я провёл в этой комнате почти всю свою жизнь. Двадцать лет назад родителей изгнали из полиса за контакты и пособничество "дикарям" — людям, выросшим за пределами технологичного города. Я не помню ни светлых и чистых комнат, про которые рассказывали родители, ни самого полиса, но зато часто вижу красивые, геометрически правильные улицы во снах и огромные чёрные стены вдали наяву. Почти такие же стены сейчас окружают меня, берегут от радиоактивной пыли и расхитителей снаружи. Напротив двери есть два маленьких окна с решётками и укреплёнными стальными ставнями, которые я иногда открываю. Сразу же после этого в бункер влетает песок, но это стоит того, чтобы подышать свежим воздухом и проветрить комнату, не давая расплодиться плесени. Слева стоит деревянный стол, удивительно хорошо сохранившийся за это время, на нём — громоздкий терминал. Отец был программистом, разрабатывал проект "РелКом", местную компьютерную сеть внутри полиса. Он тайком пронёс свой домашний терминал через пост охраны в сундуке для моих игрушек, которые остались в полисе, поэтому главными моими развлечениями были истории из прошлого семьи и пособия по программированию. Пожалуй, единственное, что я помню из детства — того, настоящего детства — это небольшой белый медведь с синим тряпичным бантом на шее. Он тоже появляется во снах, пусть и гораздо реже. Я вздохнул и потёр пульсирующие виски. Обезболивающее уже давно не помогает даже наполовину, но я всё не решаюсь снова повысить дозу и принимаю всего по две таблетки. Подождав, пока дрожь в теле утихнет, я попытался подняться с пола, когда уловил взглядом движение в глубине комнаты. Кто-то приближался, и меня охватила секундная паника, но почти сразу же в темноте загорелись два голубых кружка, и передо мной появился неровный силуэт. — Ты меня напугала... привет. Я кое-что принёс тебе. Тишина. Гиноид смотрел прямо мне в глаза и не шевелился, создавая впечатление парализованного человека или необычной статуи. Я убеждал себя, что это всё ещё просто робот, и секундный всплеск страха постепенно утих. — Не делай так. Предупреждай, если хочешь подойти близко, ладно? Я выдохнул через рот, вытер красные сопли и только сейчас услышал знакомый мерный шум из-за угла — так звучит водяной фильтр, очищающая дождевую воду из сточной трубы над подвалом. — Ты включила фильтр? Зачем? Робот молча проводил меня взглядом, всё ещё стоя лицом к двери и глядя то на меня, то на работающую установку. — Спасибо, я забыл про неё перед уходом. Ты понимаешь меня? Гиноид, похоже, потерял ко мне интерес и продолжил смотреть на дверь. Я поискал в сумке блистер "Констата" и выдавил в стакан три голубые капсулы — у препарата давно истёк срок годности, но он всё ещё неплохо нивелировал последствия заражения веществом из бомб. Отец рассказывал об особых снарядах, которые не просто превращают всё вокруг в радиационный пепел, но и наносят долговременный ущерб, как бы разъедая поверхности в радиусе поражения. В детстве я не понимал, о чём он говорит, а теперь плохо помнил подробности, но без "Констата" было заметно хуже, чем с ним. Знакомый сладковатый привкус, похожий на мяту, приятно обжёг горло. Раньше он парализовывал весь рот и глотку, но несколько лет регулярного приёма сделали меня почти невосприимчивым к этому его свойству. Пыльная зелёная куртка упала на пол. Стянув обувь, я упал на постель и уткнулся лицом в засохшее тёмно-красное пятно на подушке, оставшееся после ночных кровотечений. Всё тело трясло от режущей боли в лёгких и горле, во рту снова появился вкус ржавчины. За спиной пискнул терминал, и снова раздались шаги. Тяжёлое роботизированное тело опустилось рядом, продавливая собой старый матрас, и я почувствовал лёгкое прикосновение к волосам. Три ровных, острых ноготка прошлись по затылку вниз, затем обратно, загребая волосы и сжимая их между холодных механических пальцев. Я старался лежать неподвижно, только повернул голову в сторону, чтобы не задохнуться лицом в подушке, и через силу сглатывал вязкую слюну. Пластиковые ногти прошлись выше, затем вправо, за ухо, заставив ощутить волну мурашек по всей спине. Боль стихала: было это из-за обезболивающего, которое уже начало действовать, или из-за прикосновений к голове — трудно понять. Сознание поплыло, перед глазами плясали зелёные круги, красные овалы и другие цветастые фигуры, которые потом смывались синими волнами, и цикл начинался заново. Приятно прохладные пальцы проходили по моей спине, и я даже немного выгнулся, подставляясь под них, пока мозг заполнялся бетонно-серым туманом. Закрыв глаза, я увидел наяву то, как внутри тела сверкают сине-золотым светом мелкие частицы вещества, разъедающего лёгкие изнутри. Звон в ушах сменился на ровный низкий гул, какой бывает, когда выходишь на улицу во время запуска ракет вдали, только сейчас земля подо мной не тряслась, лишь голова кружилась, пока в волосы с хрустом врывались острые синтетические ногти. Резко сорвавшись с места, я едва успел подскочить с постели и нагнуться над ведром в кромешной тьме, когда органы внутри скрутились в тугой узел и меня вырвало. Так и не переварившиеся таблетки, казалось, блестели на дне ведра в густой каше из слюны, сгустков крови и ошмётков позавчерашнего ужина. Едва не опрокинув ведро трясущимися руками, я напряг живот и выдавил из себя ещё больше желудочного сока, стараясь сделать всё, чтобы это закончилось как можно скорее: высунутый язык и широко открытый рот помогли опустошиться до конца с громкой, противной отрыжкой. Стерев грязь с губ ладонью, я поднял глаза на гиноида. Она сидела, поджав левое колено к груди и опустив правую ногу на пол, и смотрела на меня. Подсвеченные голубым светом окуляры глядели с каким-то странным подобием сожаления — будто бы ей жаль меня, но в то же время всё равно. Скорее всего, она просто не понимает, что делает человек перед ней и зачем. Сплюнув в ведро, я глубоко вдохнул носом, но тут же закашлялся. — Н... не надо... не смотри на меня так, — в смазанном рвотой горле теперь была необычная лёгкость, и даже боль на время отступила, — я в порядке, не смотри на меня так. Всё... всё хорошо. Нормаль... нормально, слышишь? Она не ответила. Посмотрев на меня ещё несколько секунд, робот поднялся и пошёл куда-то к выходу. Я хотел было остановить её, но понял, что она не пытается выйти, а просто ушла в ванную. Гул в голове утихал, уступая место привычному аппаратному писку. Я сел на постели поудобнее и прислушался к ощущениям в теле: всё приходило в норму, сумасшедшие геометрические пляски растворялись в темноте убежища. Я подавил чих, чтобы не забрызгать всё кровью, когда робот вернулся обратно, неся в руке стакан воды. — Спасибо... — ледяная вода обожгла чувствительную эмаль, и я встряхнулся, ощущая, как сводит челюсть. — Мне уже лучше, правда. Спасибо. У меня забрали стакан и ведро из-под ног. Годы жизни в темноте помогли приучиться использовать самые тусклые источники света, благодаря чему я хорошо видел всю комнату и гиноида в ней лишь благодаря свету от терминала на столе. Внутренние части робота мягко отражали свет символов, и так я её и видел — зелёными звёздами в форме женского тела с широким отверстием в животе. Робот вернулся из тёмной ванной и опустился на постель рядом, оперевшись руками на край кровати. Я вспомнил про свою находку и пошарил в кармане брюк, боясь, что обронил её по пути в подвал. — Вот, я нашёл это там, откуда вытащил тебя, — механический мизинец сверкнул гладким ноготком. — Завтра я попытаюсь вернуть его на место, но мне будет нужна твоя помощь, понимаешь? Гиноид смотрел на ноготь, не отрываясь, будто видел в нём что-то. Я повертел деталью перед окулярами, чтобы убедиться, что мой молчаливый собеседник не просто вглядывается в темноту, и окуляры повернулись вслед за пальцем. — Понимаешь. По крайней мере, я надеюсь на это. Возьмёшь себе? Ответом была только тишина. Я положил оторванный палец ей на колено и отодвинулся на постели назад. Гиноид замер, глядя на торчащие из шарнира провода и даже не пошевелившись. Похоже, это что-то для неё значило. — Я постараюсь починить тебя как можно скорее. Там, где ты была, не оказалось пластины для живота, было только это и шнур для передачи данных. Если ты не покажешь мне, куда он подключается, придётся осмотреть тебя целиком и найти самому. Тишина. Она всё так же сидела, потупив взгляд, и смотрела на часть себя, затем подняла левую руку и положила себе на колено. В темноте её гладкая кожа отражала свет терминала и оттого казалась ещё более неестественной, создавая странное, потустороннее ощущение, смешанное с отвращением. Я тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Она не человек, это правда. Даже не животное. Но её внешний вид, поведение, да просто существование — любопытный феномен, который я обязан изучить и сохранить её саму, как и всё, что удастся сохранить из прошлого мира. Я любовался аккуратным, нереалистично красивым женским силуэтом, растянувшись на кровати позади неё, размышляя о том, почему её оставили на испытательном полигоне. — Нам нужно будет подобрать тебе одежду. Что бы ты хотела носить? Очередная попытка начать разговор, снова неудачная, как и все предыдущие. Гиноид так и остался сидеть на краю постели и едва заметно двигать механической рукой, похоже, трогая недостающую часть тела, пока я медленно засыпал, иногда стирая пальцем несуществующие кровавые сопли из-под носа.Фантазм в системе
31 мая 2024 г. в 18:30
Ритмичный топот отдавался эхом в бетонные стены. Я бежал по широкому коридору, бесконечно длинному, будто это двухполосная дорога, а не туннель к убежищу. Вверху, под самым потолком, висели лампы, но они уже давно не работали, поэтому я бежал в кромешной темноте. Пыль под ногами шуршала песком и осыпавшейся со стен краской. Тьма не давила: за несколько посещений этого места я успел выучить коридор наизусть, и единственную опасность теперь представляла возможность удариться лицом в дверь бункера, когда я пробегу достаточно.
Но обошлось. На ходу включив фонарик, я прошёл прямо через щель в не до конца опущенных массивных воротах. Миновав широкий зал и разогнавшись как следует, я оттолкнулся от пыльного бетона, выставил обе ноги вперёд и влетел в узкую квадратную трубу для мусора. Застоявшийся воздух свистел в ушах, но это не мешало скатываться вниз — труба внутри гладкая, и для скольжения вполне достаточно не опускать ноги.
Мысли о прошедшей ночи не давали покоя. Что это было? Сбой в системе? Ошибка носителя, повреждённый канал распознавания или набор движений, прописанный каким-то извращённым шутником?
Или...
Труба быстро кончилась, выбросив меня в темноту неизвестности. Я свернулся, выставил вперёд локоть и укрыл голову, чтобы приземлиться боком на какие-то мешки и доски. Проверив, не появилось ли новых синяков под одеждой, бегло обвёл стены тусклым лучом: грубая каменная кладка и желоба в полу, уходящие, вероятно, в систему подбункерных коммуникаций или даже в природные пещеры. Вокруг лежали горы мусора и засохшей гнили, тут и там были видны панцири тараканов и скелетики крыс под высушенными шкурами. Потолок здесь едва ли ниже, чем в самом бункере; плоский лист металла наверху усеян стройными рядами шипов, каждый в руку длиной. Стряхнув пыль с плеча, я пробежал дальше через огромную камеру, с рывком запрыгнул на высокий бетонный порог и влетел в мусороперерабатывающий цех, минуя горы проводов, металлических пластин и ламп.
Выученные наизусть чертежи помещений, коридоров и переходов сменяли друг друга в мыслях, услужливо подсказывая, в какую сторону двигаться теперь. Я вёл рукой вдоль грубой бетонной стены и резко свернул за угол, когда та вдруг кончилась, заново набрал скорость. Отсчитав до семи, резко завалился на спину и сделал подкат, увернувшись от взрывозащитной заслонки, закрытой лишь наполовину. Упор пятками в стену, рывок вверх, новая разбежка по тёмным коридорам.
В свете фонарика маячили белые двери. Почти все просто с номерами, но некоторые имели свои названия:"33 — Отдел аналитики", "32 — Кибернетика и андрология", "31 — Инженерия: архонтропия", "30 — Маяк" — слова знакомые, но я не мог вспомнить, что они значат. На очередном повороте я едва не влетел в промышленную тачку, полную какого-то хлама, увернувшись в последний момент. В темноте мерещились чёрные окуляры, подсвеченные яркими голубыми диодами.
Отметив про себя дверь "22 — Тестовый полигон", я пробежал глубже в бункер: там, в конце главного пролёта, спуск в генераторную. Лифт, если он есть, обязательно будет механическим, чтобы запускаться даже без электропитания. Новый рывок, быстрое движение фонариком вперёд — и я кубарем скатился по лестнице в кромешной тьме. Налево, прямо мимо будки охраны, снова налево, удар в дверь с подписью "генераторная комната". Вот оно.
Найти рубильник оказалось несложно: рычаг висел прямо напротив двери, на оранжевом щите. Ржавый металл с хрустом поднялся вверх, машины в комнате низко заурчали, просыпаясь от многолетней спячки. Сразу же после запуска раздался вой сирены.
Выглянув в коридор, всё ещё объятый непроглядной темнотой, я вернулся обратно, подсвечивая мерцающим фонариком каждую дверную табличку. "2 — Радиокоммуникации". "3 — Проектирование и моделирование". "4 — Программное обеспечение". Я пробежал в самый центр коридора и затормозил стёртой обувью у поворота.
"25 — Администрирование".
Здесь не было двери, только вверху, под потолком, видна поднятая заслонка, а в полу — щель для неё. Стараясь привести в порядок бешено бьющееся сердце и надрывно хрипя, я прошёл к самому дальнему столу. Здесь повсюду стояла аппаратура, мониторы и терминалы, но только один из них светился зелёным. Нарисованные спецсимволами снежинки пропали с экрана, сменившись крохотным окошком командной консоли. В верхнем углу высветилась надпись "Пользователь Администратор-два" с небольшим списком под ней: "настройки", "параметры аппаратуры", "тест связи", "доступ" и "профиль". Я сплюнул в сторону кровавые сопли и запустил тест связи — зелёная полоса в консоли мучительно долго ползла вправо, перемежаясь с непонятными проводниковыми путями и показателями отправки-приёма тестовых пакетов информации, но, наконец, терминал одобрительно пискнул и выдал результат:"160 секторов доступно, 32 не отвечает, 8 заблокировано — недостаточно прав доступа". Облегчённо выдохнув, я ввёл пароль для снятия карантина, заткнув уже надоевшую сирену. Ещё одна команда открыла двадцать вторую дверь — в коридоре приглушённо щёлкнул замок.
Дело оставалось за малым: вынести всё, что удастся, и вернуться домой до заката. Часы на руке показывали, что до начала бури есть ещё сорок пять минут. Я провёл ладонью у стены, потянул вверх ещё один рубильник, и лампы под самым потолком озарили просторный зал грязно-жёлтым светом. Большую часть помещения занимала квадратная зелёная пластина с разметкой метража и с нарисованными следами ботинок по углам. В центре пластины лежал сломанный роботизированный кран с четырьмя узкими лепестками: его клешня была почти не видна под собственными обломками и бетоном с потолка. Перебравшись прямо через перила, я спрыгнул на пыльный пол и принялся разгребать завал в поисках деталей гиноида.
Она лежала прямо здесь, когда я её нашёл. Вся в ржавчине, пыли и лохмотьях, зажатая между пластиной и краном, с вытянутой вперёд левой рукой, будто тянулась в сторону двери за чем-то.
Или за кем-то.
Тихо хрипя, я сдвинул металлический лист и чуть не наступил на палец: тонкий механический мизинец, отражающий свет ламп треснутым пластиковым ногтем. Шарнир порос ржавчиной, но самое главное, то, от чего у меня внутри всё сжалось, было внизу: из середины шарика торчали два оборванных проводка. Я вспомнил — почти почувствовал — осторожные прикосновения к плечам, которые крепчали по мере того, как робот прикасался ко мне.
Она может чувствовать.
Аккуратно уложив палец в карман, я остервенело рылся в груде пыльного мусора, вспоминая, чего ещё не хватает в оболочке гиноида. Воображение рисовало то, как должна выглядеть брюшная пластина, но её не было среди камней и балок, на которые я тратил драгоценные минуты штиля. Отпихнув плоский булыжник, я вытянул из-под него длинный провод и побежал обратно, на ходу проверяя, целы ли разъёмы. Оба конца оказались в полном порядке, не считая грязи и ржавчины.
Начала болеть голова. Мерный гул раздавался в висках, будто я был чем-то серьёзно отравлен, хотелось поскорее лечь спать. Выбежав за дверь, я поскользнулся возле двери с табличкой "Функциональная память". До бури оставалось около получаса. К горлу подкатил рвотный ком. Поколебавшись пару мгновений, я вернулся к компьютеру и открыл нужную дверь.
Времени должно хватить. Я просто войду, заберу всё, что будет близко к выходу, и вернусь домой.
Здесь не работало освещение, из-за чего пришлось метаться среди пыльных металлических стеллажей в неясном свете фонарика. Тут и там стояли ящики и коробки, сухо обозначенные цифрами с дробями, не дающими решительно никакого понимания того, что находится внутри. Я схватил две коробки с дискетами и ссыпал в сумку, вытянул несколько, как мне показалось, печатных плат из соседнего лотка и согнулся, держась за живот. Липкая грязно-кровавая масса полилась изо рта на пол, пачкая нижние полки. Вот теперь точно пора возвращаться.
В глазах двоилось: я пытался наощупь найти упаковку таблеток в кармане брюк, пока брёл к выходу. Мысли о гиноиде, оставшемся дома без защиты, и возможные события не давали покоя, заставляя покинуть безопасный бункер и бежать в свой подвал. Таблетки нашлись — я закинул в рот сразу три и уткнулся в рукав куртки, заставляя себя проглотить их. Через несколько недель радионуклиды выйдут с мочой, а пока нужно просто пережить это и продолжать принимать стремительно кончающиеся препараты против "звёздной пыли".
Сдержав новый рвотный позыв, я побрёл по широкой лестнице к верхним уровням бункера, стараясь не вдыхать пыль через рукав и не заблевать ступени радиационной желчью. Пройдя мимо мусоропровода к главным воротам, я думал лишь о том, как буду выбираться наружу по верёвке, которую оставил в шахте лифта, когда дёрганый свет фонаря выхватил из темноты что-то у дальней стены. За воротами, под самым потолком, чернела заслонка вентиляции. Ржавая решётка наверняка легко бы поддалась, если бы не её высота и моё плачевное состояние. Шумно выдохнув, я сбросил сумку, разбежался и запрыгнул на заслонку, чудом ухватившись пальцами за тонкие прутья. Раздался противный металлический скрежет, ржавые болты подались вперёд и...
Ничего не произошло.
"Застряла?"
Нет. Нет, нет, нет, НЕТ!
В отчаянии я стал трясти решётку, рискуя свалиться сам и лишиться пальцев. От резких движений закружилась голова, стало очень жарко, но я, стиснув зубы, дёргал и дёргал свою единственную опору, пока висел в метре над пыльным бетоном. И решётка поддалась. С пронзительным металлическим визгом болты вырвались из петель, и я полетел на пол вместе с ней, больно ударившись спиной.
— То-то же...
Нервное потрясение дало о себе знать; в голове мелькнула мысль отлежаться здесь же и переждать бурю, но мысль о том, что дом и механическая гостья в нём останутся без должной защиты, прошла сквозь голову раскалённым сверлом, заставив вскочить, всё ещё вцепившись в треклятую заслонку, которая теперь послужит мне опорой ещё раз.
Взобраться второй раз было куда легче: встав на ржавую раму ногой, я вбросил сумку в вентиляцию и подтянулся сам. Неприятный резкий кашель разорвал горло, из носа потекла горячая струйка. Намотав ремень на руку, я пополз по узкой шахте в полной темноте, прощупывая трясущейся ладонью стены по бокам. Перед глазами плясали цветные пятна, и карту окружения приходилось додумывать в голове, мысленно выискивая правильный маршрут в сторону лифтов.
Длинная шахта кончилась тупиком. Пошарив над головой, я не нащупал потолка и выругался про себя: тоннель уходит вверх под прямым углом. Стараясь не повредить ценную добычу, я провёл рукой по лицу, размазав густую кровь, и вполз в угол тоннеля, встал в полный рост. Сверху шёл едва ощутимый ветерок, освеживший медленно затухающий разум. Под ногой хрустнул трупик крысы. Нужно лезть.
Нащупав над головой сочленение металлической шахты, я упёрся ногой в противоположную стенку и полез. Подпихнул себя вверх, ухватился за следующую и подтянулся снова. Процесс казался странно медитативным: в этом странном ритме усилия и расслабления мышц было что-то успокаивающее. Рывок — подтягивание — упор. Рывок — подтягивание — упор. Далеко вверху шумел ветер, возможно, труба уходит далеко выше лифта и проходит через всё здание, но я сомневался в том, что у меня хватит сил одолеть такое восхождение. Сморкнувшись кровавыми соплями, я полез дальше.
Мысли о роботе навязчиво крутились в голове, будто песчаный вихрь. Неделя полного игнорирования, отсутствие реакции даже как на препятствие, да что там — она не следила за мной взглядом. Я вспомнил странный шум из её головы, когда она стояла за спиной и смотрела то вправо, то влево. Не похоже, чтобы внутри был какой-то динамик, скорее, звук был механическим, как будто внутри была очень мелкая и быстрая трещотка. Но зачем его вставили в тестовый манекен?..
Я давно потерял счёт времени в бесконечном тоннеле, когда вверху, очень близко, показался неяркий желтоватый свет. Первая отдушина, похоже, достигнута. Вытянувшись в полный рост и уперевшись спиной в холодное железо, я изо всех сил пихал от себя решётку, в этот раз оказавшуюся неметаллической. Узкие деревянные прутья подались не сразу, постепенно выгибаясь под немощным напором, и наконец треснули, едва не свалив меня обратно вниз. Ухватившись за порог, я несколько секунд висел над чёрной пропастью, не дотягиваясь ногами до нижнего места сочленения. Снаружи уже бушевал ветер, предвещая яростную песчаную бурю и заметая разрушенную комнату без стены, бывшую когда-то, похоже, общим кабинетом.
Издав надрывный хрип, я ухватился за рваный линолеум и потянул его на себя, стараясь ухватиться хотя бы за что-то, кроме хрупкой рамы вентиляции. Поднять и вытолкнуть сумку не представлялось возможным: отпустить хотя бы одну руку значило свалиться обратно вниз, в основание шахты, и остаться там навсегда. Ломая ногти и сцарапывая подушечки пальцев, я вполз в комнату, едва протащив за собой добычу. До начала веселья оставались считанные минуты, которые мне предстояло потратить на езду через открытое, почти голое пространство домой, в родной подвал. Переведя дух, я открыл фляжку дрожащими руками и жадно отпил воды. В голове прояснилось, и "мушки" перед глазами пропали, давая разглядеть масштабы предстоящего марафона. Я вылез из вентиляции на втором этаже, значит, нужно спуститься вниз, выкопать велосипед и крутить педали так быстро, как я крутил, пожалуй, лишь полгода назад, уходя от мародёров.
Мои мысли прервал низкий гул: вдалеке среди домов уже завихрялся ветер, поднимая и раскручивая над землёй огромные песчаные барханы.
Я опоздал. Буря уже началась.
Спешно спустившись по разрушенной лестнице, я обогнул парапет здания и рывком вытащил велосипед из кучи песка, начал судорожно крутить цифры на кодовом замке. Смазанный засов разошёлся, я вскочил на седло и изо всех сил надавил на педаль, утопая в оранжевом сугробе. Вихрь бушевал где-то в соседнем квартале, донося сюда только отдельные ветряные потоки, когда переднее колесо выбралось из песочного плена и я вырулил на асфальтовую дорогу, стараясь объезжать самые высокие насыпи. Педали шли тяжело и цепь противно скрипела песком, но мне удалось набрать скорость и даже перескакивать через обломки бетона на пути, не тратя время на объезд. Впереди, в нескольких километрах пустырей, глубоких кратеров и разрушенных зданий, стоит дом на отшибе — неприметная старая лачуга с пробитой крышей и выжженными изнутри стенами, долгие годы служившая мне убежищем. Эхо донесло крики и очередь хлопков откуда-то издалека: похоже, не я один сейчас борюсь за свою жизнь. Сплюнув кровь снова, я прибавил скорости и свернул подальше от источников звука в сторону заброшенной дамбы.