Обними меня вновь, моя kerrigan.

— Ты не устал гонять меня по кругу? — сказал Осаму, спускаясь по стене на холодный кафель, утыкаясь лбом в согнутые колени. Он тонул в пугающей тишине, его окутывал страх, страх услышать ответ. Все, что касалось отношений с Чуей беспокоило его, хотя казалось бы, что он непоколебим. Наверное, если бы он кому-то рассказал о своих переживаниях, то ему бы смело засмеялись в лицо, сочтя это за очередную шутку. Теперь парень стал уязвим. — Прости… Все, что смог выдавить из себя Накахара. Он сам не знал чего хотел и сам себя загнал этим в угол. Вроде все как всегда, но что-то не дает ему открыться и быть счастливым с этим человеком. — Что мне твое прости? Ты можешь хоть что-нибудь сделать для меня? — подорвавшись, тот сорвался на крик, — я изо дня в день из кожи вон лезу, а ты даже послать меня не можешь. Есть ли вообще во всем этом смысл? Молчание продолжало съедать изнутри, хотелось услышать либо обрывистое «нет» и больше никогда его не видеть, либо сладкие ”песни“ для ушей, в которые так хотелось поверить, но потом бы все вновь разбилось о скалы разочарования. Из тишины раздался лишь вздох. Опущенные глаза Чуи, положение его тела, говорили сами за себя. — Отпусти меня, мон шер, (с фр. «дорогой/милый») — голос Дазая дрогнул. Он говорил не потому, что хотел, а скорее потому, что это было нужно. Только кому было нужно? Лишь ему или обоим? — Прости… Мне очень жаль… Если бы я сам знал, что происходит. Не вини себя, пожалуйста, — Накахара бросил это, оставляя своего воздыхателя наедине с собой. Опять не было услышано чего-то явного, опять детектив остался в непонятках и опять его не было рядом. «Не опять, а снова» промелькнуло в мыслях. Ничего не подпишешь, пока силы есть он не оставит все. И каждый раз он шел не зная на что, боясь сорваться и обидеть рыжика. Но будет ли это цениться?