Dreams and other Deceptions

Глядя в зеркало, Гермиона коснулась пальцами своих губ. Она была готова поклясться, что никогда не сможет забыть это ощущение. Он оставил ее губы такими влажными, мягкими и горящими, в ожидании большего. Или наоборот меньшего. Чтобы зубы и язык снова коснулись ее. Чтобы пространство и время не менялись. Она нуждалась во времени. Чтобы излечиться и забыть, тосковать и отчаянно жаждать повторения. Времени, чтобы все проанализировать и понять, почему он дарил ласку, сотканную из прикосновений и поцелуев, но так внезапно отнял ее. Отбросил и забыл, как ошибку, о которой жалеешь. Теперь, когда она вновь смотрела на себя в зеркало, спустя два долгих года после той ночи, она чувствовала, что застряла в ощущениях той девушки в коридоре. Казалось, что всего несколько мгновений назад Драко зашел за угол и исчез. Ее щеки и грудь были красными, как будто он касался ее за секунду до того, как она открыла глаза. Запястья жгло, а в груди саднило: его слова и то, как он ее оттолкнул, причинили такую сильную боль, что она добралась даже до ее маленькой ванной в Святом Мунго. Глаза в зеркале были одновременно знакомыми и незнакомыми, и двойственность всей этой ситуации отразилась в медовом цвете их глубины. Будь у нее миллион жизней, она никогда бы не подумала, что это путешествие в прошлое приведет ее сюда. Ко всему этому. К нему. К человеку, которого она поклялась ненавидеть до конца своих дней. К тому, кто сам был виноват, что в любой ситуации и при любом раскладе, которые она могла бы вспомнить, оказывался совершенно недостойным ее доверия и уважения. Эта мысль будто ударила под дых - в любых ситуациях и при любом раскладе, которые она помнила. Цирилло предупреждала, чтобы она не доверяла своим воспоминаниям. Но как же девушка в воспоминаниях? Что насчет нее? Как она могла не поверить? Гермиона на шестом курсе была на миссии, которую она не могла понять и осмыслить в суровом свете настоящего. Которая привела ее к бесчисленному количеству кошмаров, зельям и картам, к стенам и пальцам, обхватывающим ее запястья. К ядовитой и в то же время почему-то уязвимой версии светловолосого мальчика, которая все больше приводила ее в замешательство, но в то же время становилась ближе. Он казался одновременно и намного больше, и намного меньше, чем она думала. Именно в этот момент она решила полностью принять себя, свою настоящую версию и версию в прошлом. Поверить, что это путешествие приведет ее к правде и пониманию, а этих двух вещей она добьется любой ценой. С каждым днем границы размывались все больше и больше. Очередное новое воспоминание занимало место, превращая прошлое в реальность. Забытые части ее жизни перестали быть неосязаемыми и загадочными, став последовательными фактами. Каждую ночь ей заново открывались глубокие и личные события. И эти воспоминания все больше ощущались принадлежащими ей. Как будто она начинала проникать в ту Гермиону Грейнджер. В ее версию, которая строила четкие планы, пробиралась через замок и наверстывала упущенное. Ту, что рисковала исключением ради своих друзей. Если Драко Малфоя можно было считать другом. Образ хорошей девочки исчезал, сменяясь более правдоподобной девушкой, которая считала запреты слишком обязывающими и неправильными. Она всегда была готова пойти на большее, переступить черту, а иногда и предать доверие, чтобы сделать то, что должна была. Чем больше она вспоминала, тем сильнее беспокоилась и думала о Драко Малфое. По его словам, он был для нее "самой большой и интересной загадкой". И несмотря на прошедшее время, он так ей и оставался. Все знали о его преступлениях во время войны и деятельности в качестве Пожирателя Смерти. Но Гермиона была уверена, что в нем есть нечто большее. Его дело было всего лишь неточным резюме. Неполным. Правда лежала намного глубже. И Гермиона была уверена, что когда воспоминания вернутся, даже авроры не будут знать о Драко Малфое больше, чем она. В ее крови еще теплился отголосок стойкости той девочки, которая видела, как светловолосый мальчик повернулся и оставил ее одну возле Выручай-комнаты. Ей не нужно было видеть больше, чтобы знать, что она не сдастся. Загадка была слишком хороша, и слишком многое было поставлено на кон, чтобы она могла просто проигнорировать ее. Она словно ухватилась за спутанную нить и тянула ее все дальше и дальше, разматывая ночь за ночью. Не было ничего, что она не сделала бы, чтобы, наконец, вернуть его. Ничего, на что она не пошла бы ради того, чтобы узнать его, и что могло бы показаться ей запредельным. Она уже делала это ради Гарри, отдав свое будущее и жизнь ему и их миссии. И ровно так же она отдавала все, что у нее было, своим пациентам в борьбе со смертью. И она могла бы сделать то же самое для Драко, несмотря на то, что все в ней противилось этому. Это был ее путь. Без разницы в будущем или прошлом, женщина или девушка, невинная или испорченная. Некоторые вещи никогда не изменятся и не будут уничтожены травмой или временем. Нет, девушка из снов была не чужой, а просто другой стороной медали. Подобно теням, появляющимся на свету, она снова обрела смысл - то, чего ей так долго не хватало. Та девушка, что ходила по коридорам больницы Святого Мунго последние четыре месяца, была пустой и неинтересной. Все эмоции были сглажены, иногда статичны или вовсе отброшены. Теперь в ее жизни появилось нечто большее, чем дежурства в больнице и чопорные разговоры. Неудивительно, что она чувствовала себя такой невероятно далекой и оторванной от мира, каким она его знала. О таком она даже не могла и мечтать. Когда два года назад Драко Малфой поцеловал ее, он пробудил в ней нечто такое, что пробралось даже в ее настоящее. И сейчас, когда Гермиона заплетала волосы, готовая начать новый день, все вокруг снова ожило. Не потому, что она была слишком сентиментальна. Нет, все было не так просто. Один поцелуй не мог повернуть время вспять или изменить ход войны. Но каким-то образом, несмотря ни на что, это изменение в их отношениях заставило ее почувствовать себя живой, как будто ей было ради чего жить. Неважно, для того ли, чтобы разгадать загадку, или для того, чтобы довести путешествие до конца. Ей было все равно. Конечно, путаница в голове и сомнения никуда не делись. И да, боль от его отказа тоже осталась и от того, что она все никак не могла получить информацию, которую очень хотела узнать. Но над всем этим была цель. Цель, из-за которой хотелось просыпаться каждый день, и даже засыпать каждую ночь. У нее было направление, и жизнь, наконец, перестала быть бездумными часами и месяцами, а превратилась в путешествие к разгадке тайны. Ее тайны. Цирилло была права, воспоминания действительно могли изменить будущее. Застилая постель и выкинув маленький, пустой пузырек из-под зелья от головной боли, она напевала какую-то смутно знакомую мелодию. Она не помнила слов, но веселый мотив не сходил с губ. Когда она шла по коридорам, солнечный свет ярко бил в окна. Он освещал небольшой атриум, расположенный между отделениями больницы, и мерцал в воздухе. Небо было прекрасного голубого оттенка, а растения казались зеленее, чем она помнила. Войдя в пустую комнату отдыха, она быстро налила себе чашку чая и завершила бридж забытой песни. Последняя нота растворилась в воздухе. Когда Гермиона сделала первый глоток, привычный утренний чай показался ей неожиданно горьким. Без сливок, к которым она привыкла во сне, вкус был непривычным и оставлял неприятное ощущение на языке. Еще одно изменение, каким бы маленьким и незначительным оно ни было. Добавив в чашку большое количество сливок, она села в кресло и решила просмотреть отчеты о своих пациентах, полученные от ночной смены. Она чувствовала себя отдохнувшей и готовой к новому дню, но, несмотря на то, что в основном все записи были обнадеживающими, одна запись смутила ее. Да, ей придется изменить лечение последней жертвы кислотного проклятия, придуманного во время войны. Эта бедная женщина просто оказалась не в то время и не в том месте, наткнувшись на небольшую группу сторонников Пожирателей Смерти перед их довольно неудачным нападением на местный бизнес в районе Годриковой впадины. Проклятие пришлось на ее правое плечо, частично перебив сонную артерию, перерезав подключичную вену и оставив жуткую рану. В первую очередь Гермиона разобралась с кровотечением и восстановила кровеносные сосуды. К счастью, как раз вовремя, чтобы женщина не умерла от кровотечения. Последние несколько дней пациентка находилась под седацией, поскольку Гермиона лечила оставшийся ожог консервативными методами, надеясь ограничить образование рубцов и сохранить подвижность. Вчера было прекращено непрерывное капельное вливание крововосполняющего зелья и, хотя показатели пациентки были стабильны, наблюдалось повышение частоты сердечных сокращений и мозговой активности. Все это указывало на то, что она борется с седацией. Это было неизбежно - ей придется медленно снижать уровень бессознательного состояния, чтобы не допустить повторного открытия тонких и жизненно важных сосудов, когда она очнется. Но сначала необходимо ускорить процесс заживления раны. Гермиона была полна оптимизма, зная, что это всего лишь небольшое препятствие, с которым она легко справится. Это займет несколько часов ее дня, так что проблем быть не должно. Поэтапно продумывая лечение, Гермиону отвлекли быстрые, отрывистые шаги, приближающиеся к комнате. Девушка как раз подняла голову, когда дверь распахнулась, впуская целительницу Цирилло, одетую в очередную безупречную мантию, на этот раз темно-синего цвета. - Доброе утро, - рассеянно произнесла Гермиона, вернувшись к своим записям после того, как ведьма налила себе чашку чая. Гермиона могла поклясться, что видела, как изящная рука целительницы на секунду дрогнула, когда она наливала заварку. Видимо такое вежливое приветствие нечасто звучало в ее адрес, учитывая довольно сложный характер. - Действительно ли доброе, мисс Грейнджер? - ответила Цирилло, мягко опускаясь на стул напротив девушки, - Судя по Вашему виду, Вы либо хорошо выспались и не мучались воспоминаниями, либо в мое зелье от головной боли каким-то образом попало бодроперцовое. Слегка улыбнувшись, Гермиона быстро написала себе заметку о необходимости проконсультироваться с Главным Зельеваром по поводу случая ее пациента, после чего отложила отчеты в сторону и вернулась к своему чаю. Она подняла глаза на Цирилло, столкнувшись со строгим выражением лица. С идеально ровной спиной ведьма ожидала ответа, легко приподняв бровь. - Вообще-то, нет. Ко мне вернулось еще одно воспоминание, и Ваше зелье тоже было прежним. Я просто наслаждаюсь началом своего дня. Если меня не тошнит, не мучает мигрень, и я не разбиваю себе голову посреди ночи, то у меня хорошее настроение, - самодовольно ухмыльнулась Гермиона. Теперь посмотрим, кто ведет. - Вижу, Ваше мнение несколько изменилось. Теперь мы полюбили прошлое и радостно вспоминаем славные деньки? - отрывисто спросила Цирилло, сузив глаза, в которых плескался холод. - Можно и так сказать, наверное, - ответила Гермиона, сделав еще один глоток из своей чашки и переведя взгляд с целительницы на окна справа, из которых открывался вид на небольшой сад. Это было гораздо более приятное зрелище. Цирилло наклонилась вперед, окинув девушку строгим анализирующим взглядом, который означал, что ей предстоит либо лекция, либо очередной сумасбродный бред, который Гермиона не желала ни слушать, ни разбираться в нем на данный момент. - Мисс Грейнджер, я... - Не стоит, - резко оборвала она ведьму, поднявшись с кресла и быстро собирая бумаги. Она не хотела, чтобы еще один день был испорчен нежелательным присутствием целительницы. Впервые за последние месяцы она чувствовала себя так легко. По крайней мере из того времени, что помнила. Ей было хорошо. И она не собиралась расставаться с этим ощущением. - Это не сеанс, и сейчас я не Ваш пациент. Если хотите говорить со мной как лечащий врач, я с удовольствием согласую с Вами время для приема. А пока у меня есть дела поважнее, чем позволить Вам испортить мне еще один день. Повернувшись и отставив наполовину полную чашку, Гермиона зашагала прочь. Она уже подошла к двери, намереваясь начать обход, когда услышала, как Цирилло резко поднялась. Стул неприятно заскрипел по полу от резкого перемещения, заставив Гермиону остановиться. - Гермиона. Ее тон не был изумленным. И это была не просьба. Она требовала. Все в Гермионе хотело продолжать игнорировать ведьму, избавиться от роли пациента хотя бы на один гребаный день. Но что-то в воздухе между ними стало холодным и неподвижным, отчего у нее зажгло в затылке, а в животе зашевелилось легкое беспокойство. Повернувшись на пятках, она едва взглянула на темноволосую женщину, а затем демонстративно скрестила руки и опустила глаза чуть ниже ее лица, сосредоточившись на мантии. Она могла послушать Цирилло, но не уделить ей все свое внимание. Гермиона знала, что это высокомерно и мелочно. Но отклик контроля, ярый оптимизм и приближающаяся минута славы, когда она могла победить целительницу в этом противостоянии, подстегивали ее поведение. - Выслушайте меня, и я позволю Вам вернуться к иллюзии, в которой Вы проснулись сегодня утром. Не привыкайте к прошлому. Не позволяйте себе привязываться к этим воспоминаниям, когда так или иначе все быстро и непременно изменится. Не теряйте себя в них. Заземлитесь, мисс Грейнджер. Сейчас же. Гермиона старалась сохранять спокойное выражение лица, не позволяя даже малейшей толике сомнения окрасить его. Она не была уверена, что ей это удалось, но не отводила взгляда от ткани, умоляя внутренности перестать завязываться в многочисленные узлы. - Не понимаю, о чем Вы говорите. Я же сказала, что у меня просто хорошее настроение. Вот и все, - пробормотала Гермиона максимально невозмутимо. К ее удивлению, Цирилло разразилась смехом, который прозвучал несколько истерично. Гермиона подняла голову, чтобы взглянуть на нее, и встретила выражение чистого изумления. На мгновение Гермионе показалось, что за четыре коротких дня их знакомства она как-то измотала целительницу. Но Цирилло позволила смеху угаснуть, резко втянув воздух и все еще пристально глядя на Гермиону. Так же быстро, как и появилась, реакция исчезла, и лицо Цирилло вновь стало беспринципной и расчетливой маской. - Не лгите мне. Вам никогда не удастся одурачить или обмануть меня. Я видела это много раз и слишком хорошо знаю этот процесс. Вы можете бесконечно убеждать себя в том, что разделение прошлого и настоящего все еще существует для Вас. Вы можете даже искренне верить в это. Но я всегда буду видеть сквозь эти миражи и найду правду. Гермиона услышала достаточно. Встряхнув головой, чтобы прогнать из мыслей предостережения, она повернулась и переступила порог, уходя от тяжелого порицания. - Ваши воспоминания - это обман, - услышала она позади себя голос Цирилло, который звонким эхом разнесся по коридору, окружая ее обвинениями. - Мои воспоминания - единственная правда, которая у меня есть! - громко ответила Гермиона, позволяя своей вере, своему несогласию и правде, своему желанию заполнить воздух вокруг нее. Решив вернуть себе радость и вновь ощутить удовлетворение, она протиснулась через двойные двери и вышла в новый день, оставив позади целительницу разума и свои сомнения. *** Не успев выйти из лифта на третьем этаже, Гермиона столкнулась с ведьмой, которая, не глядя, рванула вперед, чтобы войти. - Господи, прошу прощения, я... О, Гермиона! Длинные темные волосы, светлая кожа, теплые карие глаза, высокая и подтянутая фигура, мягкая улыбка и крепкие объятия - Кэти Белл выглядела также, как и раньше. Она не видела свою соседку и подругу с похорон Фреда, но, как это часто бывает с гриффиндорцами, ей казалось, что времени прошло совсем немного. - Кэти, о боже, как я рада тебя видеть, - выпалила Гермиона, отступая назад, чтобы еще раз взглянуть на теплое лицо девушки. Что-то в общении со старыми одноклассниками помогало ей чувствовать связь и понимание так, как это могли сделать только люди, связанные одной войной и обстоятельствами. - Что ты здесь делаешь? Ты в порядке? - продолжала Гермиона, снова обняв Кэти и отстранившись от нее с обеспокоенным видом. Лицо Кэти слегка дрогнуло, и она грустно улыбнулась. Эту улыбку Гермиона привыкла видеть в больнице. Она свидетельствовала о мрачных обстоятельствах и нежелательных встречах. - На мою тетю напали неделю назад. Я вернулась в город с матча по квиддичу в Румынии, сразу же, как только получила портключ. Мне ужасно жаль, что она осталась одна, но я не могла сорваться раньше. Мне сказали, что тетя все это время находилась в искусственной коме, но все равно... - она замолчала, и на ее широко распахнутые глаза навернулись слезы, а лицо исказилось от чувства вины. - Боже, Кэти, мне так жаль, - сказала Гермиона, придав лицу самое сочувственное выражение, на которое только была способна. В голове будто сложился пазл, - Она из Годриковой Впадины? На нее напали сторонники Пожирателей Смерти? - уточнила она, успокаивающе погладив Кэти по руке. - Да, ты слышала об этом? Об этом даже не упоминалось в новостях, поэтому я узнала только вчера. - Вообще-то она моя пациентка, и я работаю с ней с момента нападения. Сегодня я планирую отменить седацию и, надеюсь, закрыть рану, - сказала Гермиона, наблюдая, как лицо подруги озаряет облегчение. - О, слава Мерлину! Я так рада, что именно ты ее лечишь. Значит, с ней все будет в порядке? - спросила Кэти, взяв руки Гермионы в свои и крепко сжав их, как будто она была чем-то вроде спасательного круга. Быстро просмотрев свои записи, сделанные ранее, и исключив какие-либо неожиданные осложнения, она с уверенностью заверила девушку, что опасность миновала. К тому же Кэти отчаянно нуждалась в частичке покоя. - Первые пару дней она действительно была на волоске от смерти. Кислотное проклятие попало ей в шею, но мне удалось остановить кровотечение и предотвратить распространение некроза. Она будет в полном порядке. Надеюсь, даже шрама не останется. На лице Кэти мелькали десятки эмоций. Облегчение сменилось задумчивостью, затем горечью и, наконец, остановилось на чем-то похожем на гнев. Стиснув руки Гермионы почти до боли, Кэти нахмурила брови и сжала губы в жесткую линию. - Они могли убить ее, Гермиона, - сказала она, и ее руки затряслись, когда она боролась с новой волной дрожи в своем голосе, - Почему мы не можем быть свободны от этого? От них? Я так зла и так устала жить в страхе. Я думала, что после последней битвы я навсегда избавлюсь от Пожирателей Смерти. И мы все будем свободны. Как они могут продолжать сражаться за свое дело без своего хозяина? Оказывается, я не могу даже попытаться вернуться к нормальной жизни, когда каждый день происходят подобные вещи! Даже Министр не в безопасности, - проговорила Кэти, и новые слезы навернулись ей на глаза, безудержным потоком стекая по щекам и переходя в рыдания. Нападение на Кингсли получило широкую огласку, и с тех пор о нем только и делали, что писали и говорили. Грязно и публично, как и предполагала Гермиона. Не то чтобы сам Министр был обеспокоен. Нападения сторонников Пожирателей по-прежнему происходили чаще, чем хотелось бы признать всем - и министерству, и СМИ. Именно поэтому Гермиона до сих пор оставалась ценным ресурсом для больницы Святого Мунго и всего волшебного сообщества. Для нее война была пылающим огнем, который превратился в искрящиеся угли. Ему не хватало первоначальной силы и всепоглощающего жара, но он все еще был способен обжигать и причинять боль. Обняв подругу, Гермиона повела их вперед, в укромную нишу, усадив темноволосую девушку рядом с собой. У нее не было слов, чтобы утешить или вдохновить, поэтому она просто обнимала Кэти, пока та плакала. У ее подруги был личный опыт общения с Пожирателями Смерти, гораздо более глубокий, чем этот. Не считая последней битвы или помощи Ордену. Она висела в воздухе, проклятая, а затем еще несколько месяцев восстанавливалась в этом самом учреждении. Кэти пережила травму, которую Гермиона никогда не сможет понять. - Я надеялась, что мне никогда не придется сюда возвращаться, - тихо прошептала подруга ей в плечо в перерывах между всхлипами и утиранием слез. - Я знаю, - ответила Гермиона, гладя ее по волосам. Девушки просидели в молчании еще несколько минут, горюя каждая о своем и находя утешение друг в друге. Между ними была тысяча невысказанных чувств и воспоминаний. "Не ходи завтра в Хогсмид, Грейнджер," - эхом отозвалось его предупреждение. Сама причина этого предостережения сидела перед Гермионой, а нанесенная им травма до сих пор отражалась в каждой слезинке Кэти и в дрожи ее рук. Об этом невозможно было забыть. *** Она не могла поверить, что согласилась на это. Не успела Гермиона оглянуться, как ее волосы были заколоты назад и смазаны зельями, лицо украшал сияющий румянец, а на губах была какая-то липкая субстанция. Падма и Лаванда просто сияли от счастья, что она решила пойти с ними. В комнате довольно громко играла музыка и повсюду валялись одежда, обувь и другие личные вещи, принадлежавшие одновременно собирающимся девушкам. Их было шестеро, включая Гермиону и двух ее коллег-целительниц. Еще три девушки были санитарками, которых она никогда не видела. Зато они точно знали ее. Девушки бросали взволнованные взгляды и перешептывались по углам, думая, что она не слышит. Это слегка нервировало Гермиону, но она решительно не обращала на них внимания, сосредоточившись на потягивании огневиски, которое Падма сунула ей в руку, как только они вошли сюда. Они не собирались идти в клуб или какой-нибудь шумный паб. В этом она убедилась, не будучи до конца уверенной в том, что сможет пережить такое в первое путешествие по ночному магическому Лондону. Ее заверили, что это небольшое, причудливое заведение, которое одна из девушек нашла в один из своих многочисленных визитов в город. Должен был быть вечер живой музыки - видимо, их любимый, - и девушки оживленно болтали, не зная, кто будет играть сегодня и в каком жанре. Наконец, спустя, казалось, часы прихорашивания и самолюбования, каждая участница их путешествия считала себя достойной ухажеров. Причем соответствие Гермионы определялось по косвенным признакам и групповому подтверждению. Гермиона стояла в одном из платьев Лаванды. В ее собственном шкафу не было вещей для такого мероприятия. По крайней мере по мнению остальных. Воспользовавшись больничным камином, девушки по двое заходили туда и исчезали. Гермиона была с Падмой. Кинув летучий порох, они оказались в незнакомом пыльном помещении. Гермиона послушно последовала за остальными, когда они вышли из пустого магазина на незнакомую, но чрезвычайно оживленную улицу. Все вокруг пестрело неоном и музыкой и было наполнено такой неудержимой энергией, какую она не чувствовала уже очень давно. У Гермионы сжался желудок, и она резко почувствовала себя неуютно. Лица, мелькавшие вокруг, выглядели слишком невозмутимыми и беззаботными. Идя за группой таких же веселых женщин по улице, она пыталась убедить себя, что тоже может это чувствовать. Может быть, если сосредоточиться на этом или подумать как следует, то получится впитать в себя их эмоции, счастье и легкость. Но как она ни старалась, уголки губ упорно не хотели подниматься. Она не могла придать своему лицу такое же беззаботное выражение, как у человека, которого не волнует ни прошлое, ни будущее. Который способен принимать каждое мгновение таким, каким оно приходит сейчас. И хотя она чувствовала себя свободнее и легче, чем в последние месяцы, это не могло сравниться с царившей вокруг атмосферой. Здесь она была чужой и наблюдала за тем, во что не могла вписаться. Молодая по возрасту, но во всем остальном - старуха. К счастью, паб оказался уютным и простым, несмотря на то, что в нем было много людей. Уже у входа была слышна приятная музыка. На улице стояла очередь из людей. Парочки тесно прижимались друг к другу или облокачивались на стены. Уличные торговцы пытались продать различные зелья и магические предметы. Девушки же уверенно прошли мимо ожидающих, видимо обладая каким-то повышенным статусом, позволяющим им сразу попасть внутрь. Гермионе осталось только поторопиться и проследовать за своими друзьями, бросая сочувствующие взгляды на раздраженные лица тех, кто остался снаружи. Сегодня вечером выступала какая-то джазовая группа. Биг-бэнд, если быть точным, с необходимым количеством музыкантов, чтобы соответствовать жанру. Они вошли во время соло саксофона. Человек с инструментом стоял в центре, у края сцены, исполняя бодрую мелодию, которая пробивалась даже сквозь толпу и многоголосый шум. Пока они протискивались мимо незнакомцев на пути к бару, солистка группы исполняла знакомый мотив. “Blue skies smiling at me, nothing but blue skies do I see,” - допела женщина, и кульминация растворилась в аплодисментах. Стаканы со сливочным пивом левитировали с барной стойки в руки каждой из девушек. Гермиона узнала мелодию. Кавер-группа исполняла песню Эллы Фицджеральд, одной из любимых певиц ее матери. Знакомая музыка помогла ей успокоиться, внесла что-то утешающее и прорвалась сквозь тревожное чувство, которое ползло по ее коже. У нее было много воспоминаний о том, как она вместе с мамой кружилась на кухне под эту музыку, а отец сидел за столом, напевая вместе с пластинкой, и хлопал, когда они кланялись в конце выступления. Это заставило ее улыбнуться. В груди появилась приятная дрожь, когда бас дотянул свою последнюю ноту. Люди пристально смотрели на нее, и Гермиона чувствовала, как их тяжелые взгляды, словно дротики, пробивают ее насквозь. Гермиона не могла скрыть, кто она такая. Неважно, сколько румян положила Лаванда на ее щеки, и насколько необычным было платье. Она была известна и слишком легко узнаваема. Не то чтобы она хотела славы. Это было лишь последствием дружбы с Гарри Поттером. Тогда, на первом курсе, она и предположить не могла, что девять лет спустя все это будет происходить в такой ситуации - взгляды и шепотки, ободряющие улыбки и опрокидывание бокалов в подобии приветствия от незнакомцев у бара. Однако даже она вынуждена была признать, что это большая редкость - увидеть ее "на воле", а не в "Пророке" или очередном военном мемуаре. Она не могла винить их за то, что они пялились. Даже она сама не поверила бы, что находится здесь. "Золотая девочка", "подружка Поттера", "ярчайшая ведьма своего времени". Впервые после похорон она появилась на публике. К ее разочарованию и беспокойству добавилось то, что сливочное пиво оказалось недостаточно сладким, а вкус алкоголя ощущался слишком резко. В конце концов, ничто не могло сравниться с "Тремя Метлами". Остальным девушкам уже прислали по шоту Огдена от какого-то неизвестного поклонника, - скорее всего почитателя Гермионы, если честно, - но она передала свою порцию Падме, укоризненно покачав головой в знак отрицания и кивнув в знак поддержки, когда девушка опрокинула жидкость. Гермиона не хотела напиваться, так как огненное виски, которое она выпила, пока готовилась, уже успело дать в голову. Она последовала за остальными к свободному столику, когда группа снова заиграла, и еще одна до жути знакомая мелодия заполнила пространство. Конечно, это была песня с одной из многочисленных пластинок ее матери. Но было что-то еще. Что-то такое, что, казалось, с головой ушло в одну из многочисленных стен в мозгу Гермионы. Что-то, что билось о память с силой динамита, пытаясь разрушить преграду, желая, чтобы она вспомнила значение этой мелодии. “Each time we say goodbye, I die a little -” - медленная баллада с ленивым перебором струн разливалась по залу. Слова звучали так, словно песня была написана специально для этого момента, для этой ситуации, для нее. Все ее тело покрылось мурашками, когда в груди болезненно кольнуло и заныло. Словно слова песни были ее личным гимном. Остальные девушки продолжали пить свои коктейли и радостно сплетничать, не обращая внимания на музыку и поющую женщину. Гермиона, однако, следила за каждым слогом, каждая нота потрясала ее до глубины души. Музыка Эллы Фицджеральд, казалось, окружала ее, заглушая многочисленные разговоры толпы. Она попробовала сделать глоток своего сливочного пива, пытаясь найти спокойствие, которое этот напиток всегда приносил ей, когда она была студенткой. В те времена, когда теплый сахарный вкус был достаточным основанием для того, чтобы отправиться в Хогсмид. Но ни слегка кислая жидкость в кружке, ни нынешняя компания, где на нее смотрят слишком много глаз, и все думают, что знают, как она должна себя вести и, соответственно, чувствовать, не приносили успокоения. “Why the Gods above me -” “ - Who must be in the know.” “Think so little of me -” “ - They allow you to go.” Она чувствовала, как паника нарастает и учащается пульс. Она слышала, как стучит в ушах, как липко скользят ее пальцы по стеклу стакана, как скручивается желудок от какого-то обычного выступления. Ее внимание сузилось, расплываясь по краям, и она видела только певицу, качающуюся в ритме музыки на сцене. - Гермиона, ты в порядке? - спросила Лаванда, положив руку на ее спину с выражением искреннего беспокойства на лице. Остальные сидящие за столом проследили за ее взглядом, и все с одинаковым рвением поддержали любопытство Лаванды. Гермиона попыталась сфокусировать зрение и разогнать туман, но чем дольше продолжалась мелодия, тем больше она погружалась в нее. Заставив себя улыбнуться и кивнуть головой, она попыталась притвориться нормальной. - Я в порядке, Лав. Просто не привыкла к тому, что на меня смотрит столько людей, - сказала она, пытаясь оправдаться и придумать разумное объяснение своему странному поведению. - Ой, Гермиона! Воспринимай это, как комплимент! Здесь все тебя любят и обожают. Ты самая популярная ведьма во всем Лондоне. Просто улыбнись и наслаждайся этим. Не обращая внимания на отвращение и внутреннее сожаление, которое вызвали у нее эти слова, Гермиона снова заставила себя улыбнуться и кивнула с таким энтузиазмом, на какой только была способна. - Ты права, Лав. Спасибо, что напомнила, насколько... Мне повезло. Лаванда не заметила фальш в ее голосе и то, что улыбка была больше похожа на гримасу. Она лишь беззаботно улыбнулась Гермионе и, похлопав ее по спине, повернулась к светловолосой санитарке. Снова переведя взгляд на певицу, Гермиона почувствовала, как ее страх нарастает, и вдруг обнаружила, что борется с собой, чтобы удержаться на стуле и не вылететь за дверь. “There’s no love song finer -” “ - But how strange the change from major to minor.” “Every time we say goodbye -” Песня заканчивалась одной и той же повторяющейся фразой. От мажора к минору - переход, смена, резкий контраст. От радостной мелодии к песне, пронизанной печалью. По-настоящему идеальный символ прощания, отражающий расставание, наполненное обидой и сожалением, вынужденное или предначертанное. Внезапно не выдержав больше ни минуты, ни даже еще одной песни, Гермиона запоздало почувствовала, как резко вскочила со своего места. Не обращая внимания на оклики подруг, она пробралась сквозь толпу людей и вышла из паба. Тошнота тисками сжимала ее внутренности. Двигаясь достаточно быстро, чтобы не вызывать подозрений у окружающих, она направилась по оживленной улице к пустой витрине магазина с подключенным камином. Исчезнув во вспышке зеленого пламени, она сразу же оказалась в знакомом фойе больницы Святого Мунго. Спускаясь по коридору, уже не сдерживая рваного дыхания и прерывистых криков паники, Гермиона с огромным облегчением вошла в свою ничем не примечательную комнату. Полностью одетая и накрашенная, она упала на кровать, зарываясь лицом в подушку. Разочарование и тревога солеными ручьями лились на ткань. Она плакала, пока не провалилась в беспокойный сон. И, несмотря на то, что Гермиона знала, что ждет ее в прошлом, она сдалась, решив, что судьба Кэти Белл все равно придет и заберет ее.