Мой ночной кошмар

      Он ощущает, как кровь застилает правый глаз. От этого невозможно разомкнуть веки. Ресницы слипаются от теплой жидкости, кожа на щеке чешется. Левый глаз тоже отказывается открываться, но причина Мегуми не известна. Как и то, почему ноги онемели. Почему мышцы окаменели, а голова превратилась в чугун. Все, что он ощущает, это неподъемную тяжесть.       И жар.       Все тело в огне. Пылает, потом сочится сквозь одежду. От соли становится еще неприятнее. Хочется уже открыть наконец глаза, встать. И сделать что-нибудь! Но его словно что-то прижимает к земле. Давит на грудь, на плечи. Это что-то весьма осязаемое, липкое. Теплое. Оставляет мокрые дорожки на оголенных участках Мегуми. Спустя время он понимает, что именно оно причина невыносимого жара и ломоты в костях.       Руки.       Когда их становится на нем слишком много, Мегуми пытается все же пошевелиться. Он ворочается, стонет. Нет, скулит. А руки все продолжают давить. Ощупывать. Изучать. А кровь продолжает стекать по грязному потному лицу. Губы соленые от слез. Душно — воздуха не хватает.       — Жар…ко… ах… — стонет он из последних сил. — Аргх… не могу…ды…шать… пожа…луй…ста…       Одна рука освобождается, и парень тут же хватается за ворот форменного жакета. Сдирает пуговицу, но никакого эффекта это не производит. Потому что что-то перекрывает доступ к кислороду одним уверенным нажатием на гортань. Внутренние органы превращаются в пепелище. Тело вытягивается в струну, дергается.       Что-то снова липко проходится сначала по щеке, потом к уху. Затем начинает смывать с лица столь ненавистную кровь. Что-то лижет его. Смешанные эмоции захлестывают молодого человека, только, учитывая беспамятство, в котором он пребывает, думать об этом слишком долго не удается.       Сил сопротивляться нет. Мегуми опускает руку. Лежит, ощущая каждой клеточкой происходящее с ним: духоту, жар, чужое сорванное дыхание на шее.       И много рук.       Он в паутине. Паук шепчет дьявольским голосом, предвещая смерть:       — Мегуми-и… Открой глазки, Мегуми, — шепот пробирает до мурашек. — Мегуми, покажи мне свои прекрасные синие глаза-а. Хочу, чтобы ты видел, как я убиваю тебя, Мегуми Фусигуро.       Последнее, что он помнит, прежде чем провалиться в небытие, — две пары карих глаз. И широкую ослепляющую, словно полуденное раскаленное солнце, улыбку.       Реальное же солнце еще и не думает вставать. Оно и понятно – пол пятого утра. Спина неприятно ноет, а футболка теперь липнет к телу. В открытое окно задувает легкий ветерок, но и его достаточно, чтобы промокшая ткань вмиг охладела. Мурашки побежали по коже, и Мегуми завернулся в одеяло, дабы не озябнуть.       Сон не шел. Почти все конечности болели, как если бы кто-то поиграл им в футбол, используя вместо мяча. Кажется, он сумел даже нафантазировать себе синяк на предплечье и след от зубов на ушах, но это все, конечно же, больная фантазия.       Просто пора менять матрас — пролежался, вот тело и ноет от неудобств. А кошмары?       Ха, ему бы сейчас на кошмары жаловаться. Смешно. В первый раз, что ли? Темнота на улице манит своей умиротворенностью, и парень более не видит смысла ей сопротивляться.       Не стаскивая с себя одеяла, Мегуми выбирается в коридор — пустынный, тихий, слегка пыльный от натасканного ветром сквозь открытые окна песка. Уже неделю стоит духотень — май входит в полноправные владения погодой, и страшно представить, что будет в июле. Но в общежитии прохладно — спасибо кондиционерам.       Он чешет макушку, надевает легкие мягкие тапочки, не обременяя стопы носками, плетется на крышу. Есть вариант встретить учителя Годжо, тогда придется объяснять, почему он не в кровати. Хотя… когда Годжо было не наплевать?       Согласившись на сделку с собственной совестью, Мегуми, наконец, поднимается по крутой лестнице к выходу. Одеяло путается под ногами, того и гляди навернешься головой вниз, если наступишь. Ругаясь под нос и однажды все же зацепившись нога за ногу, он перелезает на остывшую после солнечного дня черепицу. Приятный холодок гладких панелек успокаивает.       Молодой человек отползает подальше, вглубь здания, прячась за старой дымоходной трубой и украшениями. Садится на самый край, отправляя ноги в полет — того и гляди, тапочки спадут, не поймаешь, не найдешь.       И все-таки, думает Мегуми, шея затекла ужасно. Нужно попросить сменить чертов матрас, иначе техникум разорится на массажистах. А если нет… то он скорее сдохнет в бою, чем снова ляжет туда. Невозможно же, ну…       «Что-то я разнылся», — тут же одергивает себя он. А с другой стороны… не заслужили ли они капельку нытья? С последнего задания, в очередной раз подкинутого Годжо на проверку их навыков, все трое вернулись еле живыми. Юдзи досталось сильнее всех.       — Как будто когда-то было по-другому… — шепотом сказал Мегуми. Ветер моментально унес его голос в лес, смешивая с шумом сотен крон деревьев.       Ноги тяжелели. Мягкий лунный свет струился сквозь спутанные, взлохмаченные волосы. Собственная кожа при таком освещении напоминала серебро. Спокойно было, умиротворенно. Словно никто не пытался где-то сожрать кого-то. Словно все хорошо. Иногда Мегуми мечтал о нормальной жизни: без магии, без техникума, без тупого отца, сбежавшего с деньгами и продавшего его. Просто школа. Просто старшая сестра и просто лучший друг-балбес. Просто…       Все до простого просто. Но был ли у него хоть один шанс на это? Конечно же, нет, потому что в нем текла кровь древнего клана. Когда-нибудь, и Мегуми уверен, что это случилось бы рано или поздно, их бы достали.       Вот у Юдзи был шанс… У Нобары… А у Мегуми не было. Так что и смысла разводить нюни нет.       Он слегка выпрямился после подобных мыслей, однако какая-то странная тяжесть снова сломила его спину. Подпирая щеку кулаком, молодой человек продолжал смотреть вдаль, даже не пытаясь что-то в ней разглядеть. Если бы не ночная прохлада, обманчиво граничащая с воспалением легких на следующий день, Мегуми бы здесь заночевал, а так пришлось собирать собственные кости и спускаться вниз, чего до ужасного не хотелось.       Еще ужаснее то, что ему показалось, словно кто-то поднимается к нему. Не хватало всю честную компанию собрать… Он обернулся. Но никого не было. Возможно, ветер… или недосып. Как мастер теней, Мегуми привык доверять темноте и видеть, что за ней стоит. Поэтому… он вызвал одну маленькую лягушку.       — Проверь и возвращайся.       Снова ничего. Видимо, и правда показалось.       Считая, что сеанс психотерапии окончен, парень с трудом поднялся по скатывающейся черепице, пожалев, что сел так близко к краю. Похрустел позвонками спины, вытягиваясь и выгибаясь. На оголенную кожу живота тут же набросился утренний морозец.       Светало.       Он спустился и пошел досыпать несчастные крупицы сна в общей гостиной, подкладывая вместо подушки под голову одеяло.       На соседней крыше, зацепившись за горизонтальную часть флагштока, кто-то висел вниз головой. Губы еще помнили вкус и запах чужого тела, обрамленного кошмаром и судорогами. Облизнувшись, оно тоже вернулось к себе в комнату, пряча на камерах лишнюю пару рук.       Кто сказал, что сумасшествием страдают только больные люди? Вот Мегуми целиком и полностью уверен, что его психика здорова, однако это не мешает ей душить жаром и очередными кошмарами бедный, уставший мозг.       Хотя как кошмарами…       Его снова душит жаром. Капли пота стекают сквозь ресницы, влажные волосы липнут ко лбу. И, несмотря на удушающую духоту и влажность, раздражающее липкое ощущение собственного тела, Мегуми… до одури хорошо.       Он растекается по кровати, уже не понимая, проснулся или до сих пор спит, на всякий случай не открывая глаза. Умелые руки мнут ему плечи, задирая футболку. Соприкасаясь с чем-то инородным, кожа тут же встает дыбом, пуская по телу разряды тока.       Он выгибается. Тянется к рукам. Больше. Сильнее. Крепче. Стон застревает где-то в середине сорванного, высушенного горла. Руки болтаются, шарят по кровати, запутываясь в чьих-то коротких волосах. Снова это странное щекочущее чувство чужого языка, что проходится по груди крупными мазками, кусая — мягко, мучительно мягко…       — Бля-я-я-ять…       Он сойдет с ума.       Отсутствие кислорода кружит голову, дает о себе знать сверкающими перед глазами звездами. Или Мегуми действительно умер, и это свет в конце сраного тоннеля? Или он познал рай? Улетел в космос? Если бы он мог, он бы обязательно что-то сделал.       Бессилие угнетало, но вместе с тем давало желанный отдых. Натянутый, как струна, вечно под самоконтролем, дисциплиной, Мегуми в кои-то веки… отпустил все к собачьим чертям, даже если это просто сон. Даже если сейчас он лежит один в кровати и бредит. Хотя бы во сне побыть… свободным.       Пока кто-то властвует над твоим бессилием.       Мегуми мечется. Мотает головой, поджимая пальцы ног. То съеживаясь, то расслабляясь. То молясь о продолжении, то в ужасе представляя, что может случиться дальше.       Одежда промокла насквозь. Он весь в слюнях.       — Я… скажи… я схожу… с… ума? — вымаливает он каждую букву, облизывая высохшие губы. Сорванное жалкое дыхание вот-вот оборвется насовсем. И Мегуми не уверен, что будет лучше — получить ответ или остаться в тишине своих же криков?       Рука ведет ногтями от шеи вниз — цепляя, царапая грудь, оставляя зазубрины на коже впалого сухого живота, опускается на пах, ведя вниз по бедру. Кажется, больше нет сил терпеть — он раскален до предела.       Отзывается даже самая маленькая клеточка, тянется к этому инородному изваянию, желая получить свою порцию ласки и тепла.       Открытое окно привычно шумит птицами. Что-то мелькает в небе. Затем яркая вспышка света ослепляет Мегуми через закрытые веки.       Он вскакивает, едва не падая с кровати на пол. Дышит, шумно и глубоко хватая воздух обескровленным ртом. Голова кружится, гудит. Но что самое ужасно — или скорее постыдное — это…       Он кончил себе в штаны. Как ёбаный подросток.       — Твою мать…       Щеки вспыхивают красным.       Он думает, что может дать себе пару секунд на приход в себя. Он думает, а вот Юдзи не думает — он врывается в его комнату без предупреждения, даже не удосужившись постучать для приличия.       — Эй, дарова! Погнали в столовку, там…       Мегуми зарывается в одеяле, пряча последствие кошмара.       Друг застывает с привычным неуклюже-туповатым выражением лица, наклонив голову:       — Ты еще не встал, что ли? Странно, всегда ведь раньше всех вставал, Фусигуро.       — А сегодня решил поспать! Нельзя что ли?! — ворчит Мегуми. Поди, похож на разъяренного кота с вздыбленной шерстью.       Вот черт.       — Да ладно, с кем не бывает.       Юдзи плевать на ругань и явное пренебрежение. Он вваливается в комнату, падая на кровать всем своим весом.       — Просто одевайся и погнали.       — Тогда выйди!       — Ты меня стесняешься, что ли? — хохочет парень, утирая слезу в уголке глаза. — Нашел, чего бояться.       — Отвали, говорю! И выметайся!       — Ну Ме-е-гу-ми-и, ну чего ты опять такой зло-о-ой… и вечно недовольный…       — Я не недовольный! Это ты – наглый и бестактный!       Юдзи силой, которой ему не занимать, сдирает чужое одеяло. Ослабленные ужасами ночи пальцы Мегуми едва ли могут посоревноваться с физическими данными его товарища.       Когда тот замечает потемневшее пятно в области паха на светло-серых пижамных штанах, то раздирает своим смехом перепонки Фусигуро.       — Теперь ясно! Мальчик повзрослел!       — Иди в задницу! Отдай одеяло!       — Ты как ребенок малый! Это же нормально! Мужчиной растешь!       — Отъебись, я сказал!       — Еще и ругаешься! — Юдзи отшатнулся от подзатыльника, уготованного Мегуми. — Расскажу все учителю Годжо!       — Не забудь еще и про это наябедничать!       И в чересчур веселого Итадори летит подушка. Парень с грохотом падает на пол, в полете ловя вещь, а задницей едва не разнося близ стоящую табуретку. Но смеяться так и не перестает. Кажется, наоборот.       — Жопа болит. Ты жестокий, Мегуми…       Мегуми сидит, скрюченный на кровати. Настроение возмущаться испарилось от этого задорного и тупого смеха. Его друг такой… такой! Что долго обижаться очень трудно. Поэтому парень отводит глаза, надеясь, что у Юдзи хватит ума все-таки выйти из комнаты.       — Да брось ты. Обычное явление. Ты же не обмочился, правильно? Расскажешь хоть, что снилось-то? Какая-нибудь горячая девушка с того пляжа, который мы видели на задании? Или, может, Нобара…       — С ума сошел?!       — Видел бы ты сейчас свое лицо!       Чужой смех… совсем не похожий на ночной кошмар… Он мягкий и теплый. Согревающий. Родной.       — Какой же ты идиот, — спокойно и без злости заключает Мегуми, руками прикрывая глаза.       — Есть такое, — почесывая волосы на затылке, отвечает Итадори.       — Слушай… а ты хорошо спишь в последнее время? — зачем-то спрашивает Мегуми, поддаваясь эмоциям.       — Да, как мертвец!       — Дурак. Не смешные шутки.       Особенно после той ситуации с его сердцем и коварством Двуликого — страшно думать, а уж вспоминать детально тем более.       — А что? Что-то не так? – Итадори тут же приподнимается, садясь по-турецки. И вся его минутная задорность испаряется.       — Не-не, просто спросил.       — А, ну если просто… тогда ладно. Все же переодевайся и погнали жрать. Помираю с голоду!       — Тебе лишь бы желудок набить! – Фусигуро смотрит, как в него обратно летит подушка. Как друг подмигивает, в очередной раз ехидно усмехнувшись над произошедшей ситуацией. Как он выходит, прикрывая дверь.       Как Мегуми остается, наконец, наедине с собой. И со светом в окне, разбудившим его. Что-то на груди чешется. Приподнимая футболку, он видит свежие царапины, слабые, едва заметные.       Но реальные.       Приводящие Мегуми в ужас.       На тренировке он пропускает удар за ударом. Маки с такой силой бьет его по затылку рукоятью одного из своих любимых мечей, что тот падает, ловя звезды.       — Белены объелся? — надменно спрашивает Зенин. — Что с тобой?       — Нормально все, не выспался просто.       — Ну так давай, собирайся с силами. Полдня прошло, а ты все как вареный овощ!       — А ты сама милота можно подумать… — негромко возмутился Мегуми, однако этого хватило, чтобы девушка ударила по ногам, в сотый раз сбивая с ног.       — Ты сегодня скучный! Надоело. Пойду с Итадори потренируюсь.       — Ну и вали! — в обиде выкрикнул парень.       Он уныло и действительно обессиленно ковырял траву на ровно подстриженном газоне поля, когда подошел Годжо, привычно опускаясь на корточки.       — Мегуми, — своим поганым заискивающим тоном начал он. — Чего сидим? Почему Маки ушла?       — Потому что ей стало скучно, — без вранья сказал Мегуми.       — Почему ей стало скучно?       Черная повязка наглухо перекрывала доступ к глазам учителя. В темноте складывалось впечатление, что в районе этого места у Сатору пустота, и вся голова поделена на две части. Жуткое зрелище.       — Потому что я плохо тренируюсь, — опережая вопрос, добавил. — Потому что не выспался.       — Только сегодня?       — Да!       Учитель наклонил голову, точно птица, рассматривающая сверкающий предмет. Раздражение Фусигуро плохо скрывалось — он всегда был как на ладони, и уж тем более для человека, который его вырастил. Спустя минуту Годжо снова заговорил.       — Отдохни сегодня. Твое задание — дневной сон.       — Я в порядке!       — Твои боевые результаты говорят об обратном. А, и… загляни в госпиталь. Выпишут какой чаек, может.       Он выпрямился, сцепив руки за спиной и осматривая Мегуми свысока: нависая, направляя, приказывая. Мегуми чертыхнулся, но, схватив пиджак, отправился в общежитие.       В госпиталь он не пойдет. Если там узнают про царапины… нет, плохая идея. Он разберется с этим сам.       Дневной сон пришел быстро и был спокоен и глубок. Пролежав до половины седьмого вечера, парень ощущал себя непозволительно бодро и свежо. Дневная духота спала, ветерок едва подергивал прозрачный тюль, то и дело задевая оголенную правую ногу. Щекотно. Приятно. Мегуми сел. Почесал затылок, взъерошил волосы. Выходить на ужин не хотелось – там будут люди, которые начнут задавать вопросы: почему вездесущий Фусигуро отлеживается в спальне?       А еще его тревожили медленно, но верно наступающие сумерки и приближающийся отбой. Что-то внутри подсказывало, что сегодня, как ночью до этого, сон снова покинет его. Оставалось лишь понять, по какой причине. И возникающие в голове варианты перекрывали друг друга по степени ужаса.       Приподнимая футболку, он надеялся, что утром ему показалось. Что это обман зрения. Но нет.       Вот же они – три ярко-розовые царапины, от которых по краям краснеет и чешется кожа. Промыть бы… вдруг, заражение?... Грудь в этом месте обожглась томными воспоминаниями.       — Бред какой-то…       Мегуми опустил футболку, сквозь ткань снова расчесывая заживающую кожу. Написал Юджи сообщение: «Идите есть без меня», и, выключая телефон, парень не стал тратить время зря, перевернулся на другой бок и заснул. Черт знает, что ожидает его под покровом луны— нужно набраться сил.