Раз в пятьсот лет

      Алан в последний раз проверил записи на терминале, чтобы убедиться, что все легкомысленные родители забрали своих кровиночек из детского сада, где они носились целыми днями, своими визгами вызывая у охранника желание размозжить пару мелких головёнок. Его собственная голова противно ныла, отдавая стучащей болью в затылок, а ещё комету подташнивало, и это всё было вовсе не из-за лишней бутылки накануне вечером. На Землю надвигался Солнечный Супершторм, как пафосно называли это событие учёные, из-за угрозы выхода из строя электроприборов вводился режим пониженного энергопотребления, а вечно сияющий неоновыми внутренностями Пицца-Плекс закрывался на целых два дня. В связи с чем он и занимался сейчас всей этой мутотенью с сохранением списка детей за день, выключением систем и света, недоумевая, где находится солнечный смотритель всего этого посыпанного блёстками и соплями безобразия.              Смотритель обнаружился за углом, на пути к кладовке, куда Алан, чертыхаясь, потащил забытые мелкими спиногрызами вещи. Собственно, об Санни, безвольно сидящего на полу возле опорной колонны, он едва не споткнулся, занятый тем, чтобы держать подальше от униформы чью-то уляпанную красками курточку. Выглядел Глиттер ещё хуже, чем Хейл себя чувствовал, измученный, с тёмными кругами под глазами, не впечатлившийся даже ширинкой форменных брюк, едва не клюнувшей его в лицо, когда Алан неловко расставил ноги, застигнутый врасплох сидящим на полу солнышком.              Вид у Санни был настолько паршивым, что мысль об удачной возможности потыкать хозяйством в лицо солнечного мириада настигла Хейла только на обратном пути из заваленной всяким хламом кладовки. Сожалея об упущенном шансе сотворить отличную гадость по отношению к недоступному сладкому Санни, комета в нерешительности встал рядом с Глиттером. Порочная натура требовала обтереть тем самым хозяйством невминозную тушку на полу со всех сторон и бросить его на произвол судьбы, чтобы позже в одиночестве своей комнаты бурно и бесстыдно дрочить на собственную развратность и жестокость, но…              Но что-то крохотное, почти неслышное в кометной насквозь душе Хейла дрожало при виде медленно, мучительно моргающего Санни, невидяще уставившегося на форменные брюки у своего носа. Маленький мириад явно гораздо хуже переживал приближение сильнейшей геомагнитной бури, случавшейся лишь раз в пятьсот лет и грозившей не просто плохим самочувствием людям, не говоря уже о чувствительных к любым космическим воздействиям мириадам.              – Эй, Сан-Сан… – жалость победила похоть и Хейл, оглянувшись, не видит ли кто этого позора, осторожно потряс мычащего мириада за плечо. – Ты двигаться собираешься, Сан? Мы закрылись уже, пора по домам…              Санни явно с трудом включился в реальность, поднял на комету непонимающие, мутные глаза, обвёл ими пустой полутёмный зал, будто не помня, где он и что тут делает. Сил у солнышка не хватало даже на то, чтобы изобразить страх и отвращение, которые нежный Санни испытывал от соседства с поганой кометой, досаждавшей ему с самого детства. А значит, на то, чтобы самостоятельно добраться до дома, их и подавно не будет.              Тяжёлый вздох вырвался у Хейла сам собой. Вызванивать Гатора и спихивать ему беспомощного мириада, который угрожал отбросить коньки прямо на рабочем месте, не было смысла, вся труппа Пицца-Плекса была на гастролях, полёты приостановили на сутки в связи с, мать его, суперштормом. Ехать к Гатору домой, где, скорее всего, и жил сам Санни, а потом назад у самого Алана не было сил, тошнота и головная боль давали знать всё сильнее, обоим мириадам надо было убраться куда-нибудь в тихое, безопасное место, пока держали ноги. Значит, выход был один, и Хейл сильно сомневался, что обойдётся он без последствий…              – Ну ладно, Сан-Сан, ты сам напросился… Сегодня ночуешь у мерзкой кометы Алана Хейла, и не говори, что я не предупреждал, – ещё один тяжёлый вздох сопроводил осторожно подлезшие под тело солнечного мириада руки.              Маленький и лёгкий Санни, казалось, вовсе ничего не весил, а, может, Алана немного вывел из реальности сладкий звёздный запах, которым было пропитано его сокровище, оказавшееся в руках при столь странных обстоятельствах. Глиттер не возражал и, кажется, вовсе не понимал, куда его несут, только шевельнулся разок, бессильно и как-то трогательно уронив голову на плечо Хейла, разом выдавив из его лёгких весь воздух.              Нажимать кнопку, опускающую рольставни на тихий и тёмный детский садик, пришлось ногой, но Алан и не подумал выпустить звёздочку из рук, вновь, как и каждый раз наедине с нежным Санни, полностью захваченный благоговейным восторгом от контакта со звёздным собратом по расе. Солнечный мириад доверчиво лежал у него на руках, пока комета спускался на первый этаж по остановленному эскалатору. Всё ещё работающие камеры запечатлели то, как плавно и бережно нёс Хейл свою неожиданную добычу через холл к выходу из Пицца-Плекса. Звук они не писали, но никакая запись и не могла передать тихие, почти крадущиеся шаги по переливающемуся блёстками полу, сопровождаемые тихим позвякиванием бубенчиков на бессильно свесившейся руке Санни, это интимное чувство единения в притихшем развлекательном центре, от которого Алан даже дышать слишком громко не смел, будто мириад в его руках мог всполошиться и выпорхнуть из бережных объятий.              Алан был последним из охранников, кто покидал здание в этот вечер, остался лишь начальник, который должен был выключить технику и запереть главный ход, через который мириад вышел на улицу, чтобы глубоко вдохнуть прохладный ночной воздух. Путь до общежития, любезно предоставляемого сотрудникам многофункциональным и подозрительно живым развлекательным комплексом, был коротким, невысокое, скромно-серое здание за громадой Пицца-Плекса светилось одним или двумя окнами, все, кто мог, разъехались по родственникам, воспользовавшись неожиданными оплачиваемыми выходными. Остались только одинокие мудаки вроде Алана Хейла, который, не дыша, отнёс потускневшее солнышко к себе, в маленькую комнату под самой крышей.              Лежащее на широком матрасе на полу шмотьё Алан, не глядя, кинул куда-то в угол, расчищая место для хрупкого звёздного тела, безропотно лёгшего на шуршащее покрывало. Санни было настолько плохо, что пушистые светлые ресницы лишь дрогнули, когда крепкие руки кометы сменила прохладная ткань. Алан же, игнорируя собственное состояние, засуетился вокруг едва дышащего мириада, создавая условия для скорейшего выздоровления. О солнечном шторме он узнал заранее, поэтому раздобыл для себя имитирующую солнечный и лунный свет «грудничковую» лампу, под которой лежали первые полтора года своей жизни новорожденные мириады. По тому же принципу взрослым мириадам устраивали поддерживающую терапию в больницах, а химере, особо чувствительной к смене света благодаря своим ипостасям, такая лампа была совершенно необходима.              Кто знает, может, дома у Гатора и стояла такая, но выяснить этот фактор в данный момент Алан не мог. Открыв окно, плотно закупоренное по старой привычке жизни в неблагополучном районе, и включив лампу в мягком и тёплом солнечном режиме, Хейл приступил к самому тяжёлому. Бледно-голубые пальцы кометы скользнули по тонкому запястью, нащупали завязки на ленте, чтобы бережно и невесомо распустить яркую ткань, освобождая руку Санни от едва слышно звякнувших бубенчиков. Прикосновение к звезде вызывало много чувств, вспыхивало непрошенными яркими позывами отбросить воздушную нежность, с которой он касался переливающейся золотистой кожи, сломать, запятнать, испортить солнечного мириада, обладавшего этой удивительной способностью сохранять свою невинную чистоту, будучи взрослым, повидавшим горе, лишения и крокодилий член.              Растущие в душе животные позывы Алан пресекал со сосредоточенной решимостью, давясь до вымученного хрипа, до громких болезненных вздохов своими чувствами, пока руки, не позволявшие себе лишнего, стягивали с безвольного тела обувь и украшения, мешающие мириаду отдыхать. Кончики пальцев прошлись по худому золотистому животику, кокетливо обнажённому легкомысленной униформой воспитателя, и Алану пришлось крепко стиснуть зубы, вспоминая первый раз, когда он увидел Санни в утверждённой чокнутым руководством Пицца-Плекса форме и чуть не засветил вылезшее щупальце при посетителях. А сейчас ему предстояло провести ночь рядом с этим эротическим великолепием и не натворить с ним дел, за которые он в лучшем случае будет быстро и милосердно убит Гатором.              Собственную одежду Хейл, подумав, оставил, стянув только отвратительную форменную рубашку и ремень. Простой белой футболки, которую он носил под трущей грубоватой тканью униформой, и брюк, по его разумению, должно было хватить, чтобы сидящую на низком старте крышу бессовестной кометы не унесло в стратосферу. Конечно, если бы он мог, то улёгся где-нибудь на другом краю континента от слабо вздыхающей звёздочки, но лампа у Алана была одна, а голова уже кружилась от подступающей дурноты. Коронарный выброс достиг поверхности Земли, буквально свалив его с ног в одуряюще пахнущую звездой постель.              Под мягким светом лампы дышалось чуть легче, хотя сердце всё равно щемило от никому не нужной нежности, когда Хейл осторожно опустился на матрас рядом с размеренно сопящим Санни. Короткое движение навстречу сомкнутым золотистым губам умерло в зародыше, Алан хорошо знал свою ненасытную животную натуру, которая, начав с капли, могла сожрать нежное солнышко целиком.              Помедлив, комета осторожно протянул руку, прижавшись тыльной стороной ладони к безвольно лежащей руке звёздного мириада, надолго замерев в невесомом, несвойственном ему жесте. Глаза сами собой закрылись, видя плывущие далеко в космосе звёзды, мысли путались и ускользали от боли в голове, но одна из них возвращалась к нему раз за разом. Алан не мог не задаваться вопросом, почему вдруг отступил терзающий его душу жар злости, похоти, неудовлетворённости, желания сорваться на ком-нибудь, уничтожить и растоптать. Этот огонь, сжигающий каждую неудачливую комету с яркими генами предков, словно рассекающий космос яркий шлейф, тянущийся за летящим и страдающим в его пламени ядром, преследовал Алана всю жизнь и сейчас словно растворился, позволив наконец взглянуть на кого-то без удушающего желания причинить боль.              Скорее всего, виной тому был солнечный шторм, настигший и вывернувший комету наизнанку, и завтра всё вернётся на круги своя, но сейчас, пока была возможность, Алан отдавался этому чувству, растворяясь в едва слышном жужжании работающей лампы, тихом шуме улицы из открытого окна и размеренном дыхании доверчиво спящего рядом мириада. По одним этим лёгким вдохам, по теплу касающейся ладони Алан понимал, что Санни рядом стало лучше, тяжёлый обморок перешёл в спокойный сон и волноваться было не о чем… кроме того, конечно, что посреди ночи Солнце, как и положено, сменит Луна.              Кажется, ему удалось ненадолго задремать, однако, на прервавшееся на секунду дыхание и короткий шелест дёрнувшего тела натренированный поганой жизнью Алан подскочил сразу же, готовый блокировать удар, но Мун, безвольно откинувший лысую голову на подушку, видимо, сменил своего братца, так и не придя в себя полностью. Посидев немного на случай, если хитрый лунный сын решил застать его врасплох, Алан переключил лампу на прохладный синеватый лунный свет, лучше подходящий расчерченному пополам личику на подушке, и улёгся обратно, чтобы разглядеть Муна получше.              С Санни они были знакомы давно, но о том, что его предмет обожания имеет вторую сторону, Алан узнал лишь за две недели до того, как они расстались на долгие одиннадцать лет, да и после, когда комете посчастливилось долго и пристально наблюдать за химерой с поста охраны, Мун появлялся редко и старался держаться подальше. Дураком Хейл не был, сразу понял, что спутниковая половина Глиттера, несмотря на всю её агрессию, в целом слабее Сан-Сана, иначе бы они делили время в одном теле пополам. Вместе они были похожи на быстро пробегающие мимо летние сутки с долгим и ласковым тёплым днём и сменяющей его ненадолго зыбкой ночью.              Чувствуя, что тошнит его больше от собственных приторно-слащавых мыслей, Хейл закрыл глаза локтем от света и сам не заметил, как заснул глубоко и крепко, позорно прозевав момент, когда на живот уселось тёплое и тяжёлое тело проснувшейся спутниковой звезды, полной ненависти ко всем кометам и к нему лично. На грудь вкрадчиво легли чуть подрагивающие от злости пальцы, поползли по шуршащей ткани футболки к горлу, чтобы мягко, угрожающе обвить основание шеи со вполне ясными намерениями задушить грёбанного сукиного сына, посмевшего выкрасть его и Санни из детского сада, где они определённо хотели дать дуба.              На этот жест Алан не отреагировал, даже прикрывающий доверчиво закрытые глаза локоть не снял, лишь улыбнулся, прекрасно зная, что у худенького и маленького Муна нет против него никаких шансов. На эту наглую, спокойную улыбку с заигравшей на щеке очаровательной ямочкой спутниковый отреагировал раздражённым шипением.              – Не боишься, что задушу? – прямо спросил Мун своим прекрасным хрипловатым голосом, которым ворковал с не желающими засыпать детишками, доносясь до ушей Алана музыкой, дёргающей за сердце и щупальце.              – Силёнок не хватит, – лениво ответил Хейл, пустив все свои силы на то, чтобы не позволить щупальцу порвать ширинку чёртовых форменных брюк в попытке добраться до оседлавшего его мириада.              Мун и не подозревал, что находился на волоске от перспективы быть заваленным и отыметым во все доступные и недоступные отверстия благодаря одному простому факту, что за добровольный физический контакт со звездой Алан отдал бы одну из конечностей и левое полужопие. Отдал бы без сомнений, а тут такой прекрасный и совершенно бесплатный подарок: долгожданная звёздочка сама его оседлала, грея своей маленькой прекрасной попкой живот кометы и трогая его пахнущими искристым мороженым пальчиками. Не сдержавшись, Хейл тихо и хрипло застонал, видя перед глазами безумный калейдоскоп из мириадской порнографии, чем вызвал возмущённое бульканье откуда-то сверху.              – Мудак, – с чувством выплюнул спутниковый, поелозив на животе Хейла и чуть не отправив его в стратосферу.              – Какой е… – самодовольно начал комета, но осёкся, неожиданно почувствовав на своих губах чужое дыхание, тепло близкого тела. Поражающее, дикое, невозможное из-за всего, что между ними было. Но убийственно реальное.              Секунда, и спугнутый собственным почти случившимся поступком Мун резко выпрямился, дрогнув всё ещё лежащими на горле заносчивого Хейла пальцами, поелозил немного на его животе, но не слез, словно колеблясь между очевидным и невероятным. Будто у него и его горящих для другого звёзд был выбор.              Алан же медленно, боясь спугнуть нервно дёргающуюся звезду, поднял руку, чтобы вглядеться в мучительно покрасневшее лицо Муна, такого же растерянного и напуганного происходящим, как и он, такого же возбуждённого и взвинченного, как и лежащая под ним комета, давно торчащая мокрыми насквозь, бугрящимися от вылезшего щупальца штанами за спиной наивного Глиттера.              Сказать что-нибудь язвительное и соответствующее текущей сумасшедшей ситуации, в которой ненавидящий его до темноты перед глазами Мун Глиттер совершенно точно пытался поцеловать школьного врага и занозу во взрослой заднице, комета не успел, почувствовав некое… шевеление в районе своего пупка. Быстрый взгляд вниз открыл ему совершенно невероятное для его вида зрелище: в штанах звезды-однолюба, чьи звёзды зажглись давным-давно для проклятого рыжего крокодила, ворочалось и пачкало ткань слизью вылезшее щупальце. Щупальце, явно желающее его, Алана Хейла, потому что никаких крокодилов, кроме спрятанной под матрас обконченной игрушки, в комнате не наблюдалось.              – Вселенная, благослови Солнечный Супершторм… – потрясённо пробормотал Хейл, найдя лишь одно разумное объяснение тому, что в эту ночь всё встало с ног на голову и горящие звёзды больше не были преградой.              От благоговейного созерцания чужой ширинки Алана отвлекло движение, Мунни снова наклонился, порывисто, с трудом контролируя себя, замер над кометой в нерешительности, глядя на его губы. От такой роскошной возможности комета отказываться не стал, потянулся навстречу открытым губам, тяжёлому дыханию дрожащей от страсти звезды, и даже почти коснулся желанного, сливочно-сладкого, звёздного блаженства…              – Н-нет! – в последний момент Мун увильнул от контакта, заставив комету раздосадованно щёлкнуть хищно сомкнувшимися зубами.              Нерешительный звёздный мириад так и не слез с него, и Алан видел, что он хотел. По пунцовому до самой лысины лицу, по отчаянно пытающемуся протаранить штаны щупальцу, по дрожащим на его груди рукам Хейл видел, что борющаяся с собой вспыльчивая звезда хочет его до одури. И он, как джентльмен, не мог не помочь запутавшейся звёздочке с выбором.              Одним движением Алан перекатился вместе с лёгким тельцем по матрасу, мигом оказавшись поверх зарычавшего Муна, осторожно прижимая его собственным дрожащим от похоти телом. Быстрый, вороватый поцелуй заставил звезду проглотить рвущиеся навстречу ругательства, а Алана долго, горячо выдохнуть, с восторгом чувствуя лёгкий привкус на губах и то, как чужое тело выгибается навстречу, прижимается к нему вопреки гневному бессловесному бульканью, которым Мун пытался донести степень своего возмущения.              Комета буквально чувствовал, как рвётся на части изнутри Мунни под ним, чувствуя горячую ладонь, обласкавшую его бедро сквозь тонкую ткань цветных штанов, лёгкий поцелуй на усыпанной звёздами тёмной стороне шеи, прижавшиеся следом к острой ключице губы. Тихий стон, с которым спутниковый встретил полезшие под майку униформы руки, оборвался гневным рычанием.              – Если ты думаешь, что я позволю себя… – Мун не договорил, внезапно оказавшись нос к носу с улыбающимся широко и развратно Хейлом.              Вкрадчиво скрипнули матрасные пружины, когда комета наклонился к скрытому складкой кожи ушку Муна и выдохнул горячо и тихо:              – А если ты меня?              Комета провёл ладонями по нежной звёздной коже, вылезая из-под чужой одежды, выпрямился, перекидывая ногу через бёдра в смешных шароварах, сейчас насквозь мокрых от истекающего слизью щупальца Муна, и потянул с себя футболку, обнажая ладное бледно-голубое тело. Хейл держал себя в форме, куда бы ни закинула его жизнь, да и раздеться прямо на улице ему ничего не стоило, не то, что перед задыхающейся от собственного желания звёздочкой, чьи дрожащие руки он взял в свои и прижал к своей груди. Сжал пальцы поверх спутниковых, чтобы Мун хорошо прочувствовал напрягшиеся под его потными ладошками мышцы, затем повёл чужие ладони вниз по груди и прессу, наблюдая за тем, как безвольно открывается рот поехавшей кукухой от желания звезды.              Дальше подстёгивать Муна не надо было, спутниковый сам взялся за ширинку форменных брюк охранника, нетерпеливо дёрнул их вниз, требуя, чтобы Хейл показал ему всё. Брюки вместе с бельём полетели в сторону, туда же приземлился дурацкий клоунский топ от костюма Муна, штаны едва слезли, цепляясь мокрой тканью за нетерпеливо извивающееся звёздное щупальце. Хейл провёл по нему ладонью, ласково потёр жадно обвившийся вокруг пальца кончик, вызвав у Муна нетерпеливый, жадный всхлип.              Такое откровенное льстило, Алан не отказал себе в удовольствии покрасоваться ещё немного, зависнув над бёдрами Муна, чтобы спустить ладонь вниз, погладить собственное щупальце, откровенно капающее слизью на вздрагивающий живот звезды, и скользнуть блестящими от смазки пальцами дальше, со стоном раздвинув створки колеоризы. Неяркий голубоватый свет лампы прекрасно подсвечивал переливающиеся на коже звёзды и скрадывал в мягкую тень двигающиеся с влажными звуками пальцы, медленно ласкающие нежный орган.              Как и предполагал Хейл, долго терпеть это зрелище Мун не смог, тёмные пальцы стиснули бедро кометы и с силой надавили, бессловесно требуя сесть на едва не заворачивающееся в спираль от желания оказаться внутри тёмное щупальце. Алан громко, польщённо хмыкнул, не рискуя сломать атмосферу язвительным комментарием по поводу выдержки сглатывающего слюну Муна, придержал извивающийся орган у основания и медленно, смакуя каждый сантиметр чужого щупальца, сел на него до упора. Короткий, хриплый стон, который издал Мун, казалось, напугал его самого, но сдерживаться звезда больше не мог, приподнялся навстречу, обласкал дрожащими пальцами бледно-голубые бёдра и толкнулся снизу с умоляющим скулежом, извиваясь и сокращаясь внутри кометы.              «Я тебя ещё трахну,» – коротко пообещал Хейл дрогнувшими ресницами, так же медленно приподнимаясь, чтобы снова опуститься на выгнувшееся щупальце.              По мнению Алана, сравниться с сексом с мириадом не могло ничто. Мун был меньше его по размерам, но его страстно извивающееся внутри щупальце заставляло комету вздрагивать всем телом от удовольствия и очень быстро послать ко всем чертям сдержанность. Несчастный матрас, повидавший многое, поскрипывал пружинами в такт плавным движениям Хейла, щупальце влажно хлюпало, скрываясь в колеоризе целиком, по самое основание. Алан сжимал его внутри, нехотя выпуская, когда приподнимался над стонущим в голос Муном, прекрасно зная, как заставить неискушённую звёздочку улететь обратно в Галактику.              Значительную часть удовольствия комете доставлял вид Муна, закатывающего глаза, стонущего, бесконтрольно цепляющегося то за подушку, то за покрывало, то за безжалостно вбивающие его в матрас бёдра. Хейл дышал рывками, двигаясь всё жестче, насаживаясь на щупальце Муна, безошибочно чувствуя, что срывающийся на жалобные всхлипы мириад под ним почти готов кончить.              Алан наклонился, почти лёг на выгибающегося спутникового, отловил сине-белые губы для короткого поцелуя, продолжая двигаться на его щупальце, поцеловал его ещё раз, глуша восхитительный, хриплый стон с которым руки звезды пошли гулять по его телу, по-хозяйски лапая комету за что попало. Упрямый Мун мотнул головой, что-то попытался промычать, сам не желая отпускать чужие губы и язык.              – М-м-м… постой… я же сейчас… ах… я сейчас… – невнятно пробормотал Мунни между поцелуями и короткими вдохами, беспокойно пытаясь куда-то деться из-под Хейла.              Секунда ушла у Алана на понимание, из-за чего так беспокоится звёздный мириад, затем Хейл почувствовал, как его глаза сами собой закатываются далеко в черепушку от раздражения на тупую сексуальную звёздочку.              – Ты стерильный, идиот! – Алан резко опустился на чужое щупальце, с удовольствием выслушав короткий вскрик удовольствия. – Твой умный папочка не объяснил тебе… ах… что и как?.. Неважно… кончи в меня… кончи…              Комета снова приподнялся на руках и начал двигаться быстро и жёстко, добивая выстанывающего музыку для его ушей Муна, пока спутниковый не выгнулся, до синяков сжимая пальцами чужие бёдра, обильно брызгая внутрь него спермой. Хейл с улыбкой конченного садиста продолжал двигаться, крепко сжимая внутри себя конвульсивно выгибающееся щупальце, выжимая из него всё до капли, пока Мун не обмяк на мокром матрасе, таращась невидящими глазами.              – Можешь говорить потом что захочешь… – Алан снялся с обмякшего щупальца со сладким вздохом, пошло выжал на него вязкую белую струйку из колеоризы, – но меня ты никогда не забудешь.              Не кончивший, но совершенно довольный собой тяжело дышащий комета рухнул на матрас рядом со снова застонавшим, но уже обречённо Муном. Спутниковый от души шлёпнул обеими руками себя по лицу, закрываясь от кометы, застигнутый запоздалым стыдом и пониманием, что и с кем он сейчас делал, но прежде, чем Алан раскрыл рот для ещё одного комментария, звёздная шкурка пошла едва заметной волной и в секунду сменилась тёплыми цветами Санни.              – Ты знаешь, что твоя половинка – позорное ссыкло? – ласково поинтересовался Хейл у сжавшегося Санни, машинально переключая лампу на солнечный свет.