Волчье слово

      Волчий дом изнутри большой, насквозь пропахший хвоей, лекарственными травами и чем-то необъяснимо кисло-сладким, особенно запах этот усиливался на кухне.        Пространства было больше, чем требуется одному оборотню, отчего несмотря на чистоту и порядок всё выглядело опустело, угрюмо. Как будто, отсюда давно ушли владельцы, но кто-то упорно поддерживал порядок в память о чем-то. Стены не просто говорили, а кричали о своём одиночестве и покое, который не нарушали голоса большой семьи, для которой они были возведены.       Волк осторожно усадил Чан Гэна на пол на подушки за небольшой круглый стол, заботливо поправив тёплую шкуру на юнешеских плечах.       — Ты хочешь есть? Хотя, чего я спрашиваю? Конечно, хочешь. У меня нет ничего изысканного, но утолить голод сойдёт.       — Спасибо, — тихо, почти одними губами, прошептал Чан Гэн. Ему казалось неуместным говорить то, что он ни разу в жизни не ел ничего изысканно и мог питаться по человечески только тогда, когда отчим появлялся дома, поэтому, если волк предложит черствую рисовую лепешку, это уже сгодится за изыск. Меньше всего ему хотелось видеть в глазах этого великолепного оборотня жалость к себе.       Желудок скручивает очень неприятно. Кажется только теперь юноша в полной мере осознал, на что себя толкнул. Запоздало к затылку подкрадывается холодный страх смерти, пробирающийся к сердцу, хватая его в ледяные тиски. Чан Гэн хочет жить. Желание бьётся внутри так отчаянно, что страшно подумать, что он мог не быть здесь, с этим оборотней, подобным небожителю, который сейчас неумело шарил по полу-пустым шкафчикам, будто и не в собственном доме, иногда тыкаясь лбом в дверцы.       Чан Гэн внимательно наблюдал за волком. Картина не представляла ему забавной.       Юноша никогда не видел ни одного императора (да и где бы он мог?), но в его голове этот образ неразрывно был связан с могуществом. Сыны Неба, впитавшие мудрость отца, несомненно, выше любых смертных - обычных людей людей, тем более из Яньхуэй - рождённые, чтобы править и направлять, но... Кажется обычный оборотень мог переплюнуть образ любого из них, поскольку, даже не имея на теле никакой одежды, он вызывал какой-то странный трепет. Только кривые уродливые шрамы на мраморно-белой коже доказывали, что это не какой-нибудь древний могущественный небожитель войны, но и они его ничуть не портили.       Чан Гэн приспускает мех с тощих плеч. На кухне слишком жарко. Оборотень велел привыкать к этой его привычке ходить без одежды, поскольку дома он предпочитает свою волчью суть, а человеческая одежда на теле огромного зверя рвется.       — У тебя, наверное, кучу вопросов, - оборотень устало улыбается и откидывает со лба свои тяжёлые ворные волосы, кладя перед Чан Гэном вяленый кусок мяса. Голод не тётка и желудок жалобно урчит, требуя хотя бы побольше вдохнуть в себя чудесный запах чего-то съестного.       Чан Гэн медленно кивает и быстрее, чем хотел, хватается руками за кусок мяса. Шкура сползает совсем падает на бедра, пока мужчина-оборотень, мягко усмехнувшись, не поправляет её на плечах Чан Гэна снова. Усаживается напротив, скрестив ноги, с интересом наблюдая, как юноша с жадностью поглощал бедный кусок мяса.       — Ешь пока, а я всё расскажу. Для начала зовут меня Гу Юнь, но ты уж можешь называть меня Цзыси. Я вожак стаи и твоя пара. — На его человеческих руках есть когти , не совсем длинные, но острые. — Теперь ты живёшь здесь со мной и не можешь никуда уйти без моего на то ведома. Пить хочешь?       — Хочу       Чан Гэн соглашается, ощущая себя самым наглым существом, которое когда-либо видели небеса. Хотя оборотень, которого оказывается зовут Гу Юнем и сказал, что теперь это и его дом тоже к этой мысли так просто привыкнуть нельзя, особенно, когда в голове, словно в осином гнезде, роятся тысячу мыслей: одни умело расходились, другие натыкались друг на друга, некоторые летели наперегонки.       Чан Гэну не хотелось объяснять свое душевное состояние, говорить о нем. Несмотря на блеск великолепия своего внешнего облика и заботу к нему, Гу Юнь ощущается, не чужим, но совершенно другим. От него веет чем-то возвышенно-благородным, магическим, стальным, недоступным разуму бедного девятнадцатилетнего мальчишки из Яньхуэй. Хочется его отталкивать, доверия не внушает никакого, хотя должен: Гу Юнь не загрыз, не оставил умирать в снегу, а приволок в деревню, сделал своей парой. Юноша холодным голосом разума, будто со стороны понимал, как много проблем ему принес, но все равно просто хочет свернуться клубом под этой большой шкурой, чтобы никто не трогал. Нужно подумать, осознать, что другого пути теперь нет и ноги сами привели к этой не самой худшей судьбе.       Гу Юнь неловко наливает тёплый, пахнущий хвойными веточками, чай. Сам выглядит задумчивым, он смотрит на Чан Гэна и в озорных персиковых глазах проскакивает какое-то странное напряжение. Это было всего лишь на удар сердца, но Чан Гэн был готов поклясться, что видел.       — Я даже не знаю, что тут добавить. Мне ещё ни разу не доводилось объяснять свою природу кому-то, — Гу Юнь снова усмехается, обнажая свои белые клыки. В человеческом обличье они меньше и аккуратнее. Это смотрится красиво и страсть, как захватывающие, в совокупности с красной киноварной точкой под глазом — Ты же слышал легенду о могучем племени, которое помогло первому императору одержать победу над врагами? — Кивок. — Ну да, вы люди её любите. Речь шла о наших предках, о нашей Стае. В основном в легенде этой говорится вся правда: у нас отличный нюх, слух и мы очень сильные. Что ещё? — Задумчиво прикладывает палец к подбородку. — Ах да, ты, наверное, не знаешь, но у волков есть в стае альфы - самцы, и омеги - самки. Мы не совсем волки, но и людьми нас не назовешь. Смешение сделало нас теми, кто мы есть. Именно поэтому, у нас есть два пола, две сущности: нашего волчьего обличия и человеческого. Чаще всего, они совпадают, но могут и различаться, именно поэтому наши мужчины, в отличие от ваших, могут понести, если сущность волка - омежья. Такое редко бывает, но это нормально. Когда дело близится к брачному возрасту альфа и омега ищут себе пару, а когда находят, то женятся и кусают прямо в брачные железы, — Гу Юнь указывает на свою шею и вмиг его статная фигура как будто на чуточку становится меньше. — Я не был осведомлен, что у вас, людей, таких желез нет.       Чан Гэн отрицательно мотает головой, мол ничего такого и интуитивно прижимает руку к шее туда, где Гу Юнь укусил. Удивительно, но это место не кровоточит, не болит, только лишь корка болячки напоминает об укусе. — Зато теперь ты пахнешь мной —Гу Юнь, поправляет тёплую чашу Чан Гэна пальцами. Он встаёт и крутит её по столу медленно и задумчиво, а затем бросает спокойный взгляд сверху, — Я знаю, что пока ты меня не чувствуешь и, может быть, не почувствуешь никогда. — Ну, я же не ваши омеги, я человек. У меня нет такого нюха. — Чан Гэн неловко утирает рот и нервно теребит край шкуры. — Да, — соглашается Гу Юнь. — У тебя нет нашего нюха и ты человек. Но, отныне, ты - мой человек.