Обратный отсчет

Краткое затишье закончилось так же резко, как и началось. И таким же потрясением. В тот день, приехав с работы, Андрей вдруг как-то резко осознал, что наступила зима. Это не стало для него новостью — трудно потеряться во времени, когда каждый день сверяешься с календарем, назначая встречи и подписывая документы. Но зима до сих пор оставалась абстрактной. Маленькими черными цифрами на последней, декабрьской странице календаря «Пирелли», с которого кукольно улыбались модели. Календарь достался в наследство от Малиновского. Вместе с должностью, кабинетом и секретаршей — так вышло. И при взгляде на глянцевые страницы у Андрея иногда кололо где-то под левым ребром. А сегодня с неба падал и таял первый неверный снег. Рваное белесое покрывало мостилось на газонах и тротуарах, пытаясь устроиться поудобнее. Казалось, оно даже шуршало, до того тихо было кругом. В квартире тоже царила тишина. Катя задерживалась. В последнее время все чаще. Перед тем как ехать домой сегодня, Андрей заглянул в кабинет президента, но никого там не нашел. И Тропинкина (точнее, Короткова) испарилась из приемной, и остальные секретари куда-то подевались. Для очистки совести Андрей набрал Катю, но телефон оказался недоступен… Спать не хотелось, но сидеть дома в тишине — тем более. Тогда он набрал Малиновского. — Эй, Ромио! Где тебя искать? Тот назвал клуб, и Андрей приехал. Уселся на мягкий диван, утонув в нем, сцапал со стола коктейль и обозрел представшую взгляду картину на диване напротив — смеющийся Малиновский, развлекающий сразу двух девушек. — Тоска зеленая, — пробормотал Андрей, чувствуя себя лишним и начиная злиться. Говорил он достаточно громко, но Малиновский не услышал. Или сделал вид. Тогда Андрей скрестил руки на груди и демонстративно уставился в потолок. Перемигивание лампочек гипнотизировало. Клуб тоже украсили к Новому году. Невидящим взглядом жутковатых глаз-лампочек сверлили посетителей нарисованные Деды Морозы. По потолку скользили мерцающие снежинки, созданные проектором. Чужой смех, далекие и близкие возгласы, обрывки фраз окружали, словно кокон, из которого хотелось вырваться… Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! Такая же скука, как и дома. Андрей подумал об этом и спохватился. Скука? Дома? Но ведь… Перед глазами чередой пронеслось все, что он встречал дома после свадьбы, и несколько месяцев уложились в несколько секунд. Нет, несмотря на все проблемы, ни вечера с Катей, ни даже явления Зорькина скучными не были. С Катей было прекрасно… во всяком случае, до той поездки в Лондон. Зорькин раздражал, его назойливость бесила и тем самым вносила разнообразие. Тогда откуда это ощущение болота, в котором тонула вся жизнь? Бред какой-то. Не было никакого болота. Трудно — бывало. Порой даже чересчур. Болота — нет. Клуб, в котором звучали разухабистые песни, рекой лилось спиртное и смех звенел так, что мозги вибрировали, был явно не самым подходящим местом, чтобы переосмысливать свою жизнь. Но Андрей допил оказавшийся неожиданно забористым коктейль, и его унесло в воспоминания.

***

Тогда, после примирения с Катей, страсти как-то быстро улеглись. Да и трудности оказались не такими уж неразрешимыми. Вначале Андрей наслаждался обществом жены и мог поклясться, что она чувствует то же самое. Очень скоро им попалась отличная квартира в хорошем районе, и они переехали из бывшего Андреева жилища, где обитали в первые недели после свадьбы. Трудно спокойно жить в доме, полном призраков, а в той квартире в неярких тонах, с огромным, как печь крематория, камином, призраков прошлого было чуть ли не больше, чем живых людей. В новую квартиру косяком потянулись дамочки из женсовета, Катины подруги. «Ой, какой балкон огромны-ый! Можно пикники устраивать! Ой, глянь, глянь, какие пейзажи!» «Ух ты, какая навороченная хлебопечка, а давайте пирог испечем, девочки!»… Но Катя быстро положила этому конец. «Ну девочки, дайте же мне с мужем побыть!» — заявила она, улыбаясь своей застенчивой улыбкой и вроде бы смущаясь, но с железной решимостью, скрытой под милой оболочкой. Этот аргумент оказался женсовету понятен, и донимать новобрачных перестали. Остался Зорькин, которого Катя не торопилась выдворять. Сначала Андрей подумывал, не устроить ли ему показательную сцену обиды. Почему это Катин лучший друг с хозяйским видом каждый вечер торчит в гостиной, а то и в кабинете его жены (да-да, комнат в новом жилище хватало, и помимо супружеской спальни, у каждого было и личное пространство), а со своим другом Андрей должен встречаться где-нибудь вдали от Катиных глаз. Потом до него дошло. Зорькин приходил не навестить подругу, а посоветоваться о чем-то, связанном с работой. И именно в этот момент Андрей осознал, что сам он как-то незаметно оказался за бортом принятия всех важных для фирмы решений. В «Зималетто» происходили перемены, но он уже не задавал им тон, а плыл по течению. Компания осталась одномоментно без главы отдела продаж, без коммерческого директора и главного маркетолога. Но это оказалось ерундой. Вакансию главы отдела продаж разместили на сайте с вакансиями, и скоро на нее откликнулось сразу несколько претендентов — успевай только выбирать. Одного выбрали. Это был мужчина средних лет, такой же скучный, как и его речь, манеры и классический деловой костюм. Однако он сумел организовать работу отдела не хуже, чем это удавалось Кире. И, казалось, был лишен малейших карьеристских устремлений. Амура осталась его помощницей, но работы на нее свалилось куда больше, чем прежде, и в первые недели она ходила слегка ошалевшая. Что до обязанностей коммерческого директора и главы маркетингового отдела, то они достались Андрею. Вместе с должностью вице-президента, которая как-то незаметно превратилась в чисто формальную. Фактическим вице давно стал Зорькин. Андрей, конечно, знал компанию и мог справиться с обязанностями любого начальника отдела. А если бы потребовалось — и не только с руководящей должностью. Так что обязанности коммерческого директора, главного маркетолога и уж тем более декоративного вице-президента не стали для него неподъемной ношей. Он справлялся. Но все чаще глаз ловил возмутительно пустующее место на краю стола. И слух резала непривычная тишина. Никто не зудел, умостившись на папке с договорами и загораживая монитор, не задавал вопросов, не давал советов. Некому и не о чем было спрашивать Андрея Жданова. И время советов закончилось — новое руководство компании и без них отлично знало, что и как делать. Каждое утро начиналось с горы задач. И все чаще мелькала мысль: «Никогда больше не назову Ромку бездельником!» И все чаще что-то отзывалось уколом в груди, когда он вспоминал: а ты и не назовешь, он здесь больше не работает. И не будет работать. Он никогда не возвращается в места, которые сам оставил. Он не ходит кругами, ища способы повторно войти в ту же реку. И теперь вся река безраздельно принадлежит Андрею Жданову, но у Андрея Жданова нет ни малейшего желания в одиночку нырять в ее ледяные воды и сражаться с бурным течением. Впрочем, все это были дела давно минувших дней. И воспоминания о прошлом таяли, а на их место приходили новые впечатления. Новые события его новой жизни. В день свадьбы они с Катей договорились никогда не ссориться. Он честно старался. Он с каждым днем узнавал ее все лучше, старался идти навстречу, уважать ее желания и мелкие причуды, но на этом благом пути, как оказалось, лежала целая глыба преткновения. Имя ей было «Зималетто». Идея шить униформы на заказ вначале казалась прекрасной. Но когда дошло до ее реализации, выяснилось, что крупные компании не торопятся заказывать разработку нового стиля для своих сотрудников. Андрей мог их понять. Кому и зачем нужна была дорогая — а с другой Милко не стал бы связываться — дизайнерская униформа? Продавцам сетевых супермаркетов? Сотрудникам салонов связи, облаченным в яркие синтетические жилетки: «Это отличный телефон, можем предложить в придачу чехольчик со скидкой»? Фармацевтам? Железнодорожникам? Кремлю? У солидных учреждений вроде банков, авиакомпаний, известных сетей отелей и ресторанов, прочих организаций, на которые Катя возлагала большие надежды, уже давно был свой корпоративный стиль. Разработку обновленного стиля и пошив формы заказал только «Ллойд-Моррис». Остальные не торопились отзываться на предложения «Зималетто». — Андрей, ты должен провести переговоры с владельцами крупных сетей, — нервно сказала Катя, когда последняя партия одежды отправилась в банк Вячеслава Семеновича. — Но мы уже делали рекламную рассылку, — возразил Андрей. — Что я, по-твоему, должен им говорить? «Эй, вы читали наш буклет? Ну закажите у нас что-нибудь»? — Кто вообще читает рекламные рассылки? Договариваться нужно лично! — Корпоративную почту читают. Это не реклама, а деловые предложения. Кать, да видели они наши буклеты. Чтобы создать спрос, не надо гоняться с протянутой рукой за каждым потенциальным заказчиком. Нужно, чтобы они сами увидели преимущества… — Ты коммерческий директор! У тебя отдел рекламы вообще работает? — взвилась Катя. — Работает, Катюш, но это всего лишь отдел рекламы. А не отдел коммерческих магов и колдунов, — Андрей попытался мирно улыбнуться. — Такое бывает, что некоторые идеи просто не взлетают, и… Но Катя, не дослушав, развернулась и вышла из его кабинета. И потом весь вечер молчала, погруженная в электронные письма на экране новенького ноутбука, и заснула первой, отвернувшись к стене. Он готов был подсказывать Кате, знакомить с мелкими и крупными подводными камнями, с которыми обязательно сталкивается любой бизнесмен, будь он хоть трижды экономический гений. Есть вещи, которые можно узнать только на собственной шкуре. Но она не хотела слушать. У нее обо всем было свое мнение. И мнение о предпринимательских способностях Андрея Жданова, кажется, замерло где-то на уровне плинтуса. И все чаще ему казалось, что туда же, к плинтусу, неуклонно сползает и ее мнение об Андрее Жданове как о подходящем муже. Он не хотел смешивать семью и работу. Но они смешивались против его воли, вступали в реакцию, как сода и уксус. С каждым новым спором на рабочие темы Катя отдалялась, и Андрею приходилось искать способы загладить неприятный момент. Он невольно вспоминал Киру, все ссоры с которой легко было замять с помощью постели. Но с Катей было не так. Как? Он не знал. Ей нужно было, чтобы он признал ее правоту, но иногда он просто не мог себя заставить, если понимал, что она не права. А без этого примирение оказывалось каким-то незавершенным, и все громче звенела невидимая струна напряжения между ними. Кира могла растаять, если схватить ее в охапку, осыпать поцелуями и отвезти в какое-нибудь романтичное место вроде уютного ресторанчика на крыше небоскреба, смотреть в глаза, не отходить ни на шаг и говорить о любви. С Катей такое не срабатывало — после ссоры она требовала лишь, чтобы ее оставили в покое. Причем требовала только от Андрея. Зорькин отличался редкостной толстокожестью и плевать хотел на семейные проблемы подруги. Он сидел на кухне, поедал то, что успевала днем приготовить Елена Александровна, и ждал, пока Катя закончит выяснять отношения с мужем и сможет уделить ему время. От всего этого Андрей медленно, но неуклонно закипал. И все чаще гнал от себя противно зудящий вопрос. Зачем? Он перестал перечить Кате. Перестал спорить с Катей. Перестал обсуждать с ней дела фирмы, и ничего не изменилось — ей было с кем обсудить дела и без него. Потом он начал пить. Сначала — после неудачных попыток примирения. Затем — вместо них. Потом однажды после встречи с Ромкой очнулся дома, совершенно не помня, как добирался. Ехал сам? Вызвал такси? Ромка привез его и сдал с рук на руки Кате? В любом случае это зашло слишком далеко. Андрей перестал пить, ценой неимоверных усилий вновь примирился с Катей, и все снова как будто наладилось. И даже назойливое «Зачем?» почти не донимало, скрывшись где-то на дне памяти. А еще вскоре после свадьбы был тот сон. Первый из снов, если быть точным. Они с Катей провели мирный вечер наедине. Они поужинали, потом не спеша занимались любовью и уснули в обнимку… Сон логично продолжал приятный вечер. Во сне Андрей снова занимался любовью с Катей, и все было точно так же прекрасно, как и наяву. Или, может, даже чуточку лучше… Потом пышная грудь жены прямо под его руками сдулась, превращаясь в небольшие подростковые выпуклости. С лица исчезли растрепавшиеся и упавшие на лоб кудряшки — и вот под Андреем уже лежала Кира, блаженно прикрывая глаза. Он не удивился и не испугался, ведь во сне все воспринималось как должное. Волосы Киры вдруг удлинились и почернели. Ее стон перешел в хриплый смех, и девушка, занявшая ее место, крепче обхватила Андрея ногами. Это была Анжела. Но во сне все шло так, как должно было идти… Гибкая и тонкая Изотова… Необузданная выдумщица Инна… Туповатая и не особо интересная, но очень нужная для фирмы Ларина, которая когда-то чуть не переметнулась в «Элис-фэшн», а потом Андрей не знал, как от нее отвязаться… Настойчивая до назойливости Анечка… Его первая женщина Рита, старше его на добрый десяток лет… Во сне все они гармонично перетекали одна в другую и таяли, сливаясь в безликий женский образ. Вот появилась Оля, безотказная и страстная, чем-то похожая на Киру, но попроще — одна из любимых моделей Милко. Олю они не раз делили с Ромкой, на нее не распространялся их уговор не засматриваться на девочек друг друга. Олиной любвеобильности и распущенности хватало на них обоих, по очереди и одновременно… В этот раз Ромка тоже появился. Оля, с разведенными ногами, стояла на коленях на кровати, Малиновский у нее за спиной одной рукой держал ее за запястья, а второй медленно скользил по груди и животу, лениво покусывая нежную кожу шеи. Андрею досталось право первому попробовать все остальное. Это был сон-воспоминание. Точно так все и было, кажется… тогда, пару лет назад… Почти все. Андрей опомнился, когда Оля исчезла, и остался только Малиновский. И его тут же вышвырнуло из сна, с колотящимся от неожиданности сердцем и с воспоминанием о том, как рука Малиновского скользит по лопаткам, а вторая сжимает запястья, на что это похоже — когда ты сам отдал контроль над твоим телом другому и медленно прогибаешься в пояснице, повинуясь его напору, как ощущается чужой каменный стояк, прижатый к твоему, и какие мурашки бегут по спине, когда чужие зубы слегка прикусывают тебя за шею. Конечно, в настоящих воспоминаниях такого не было. Но кошмар — а это, несомненно, не могло быть ничем иным! — не казался менее ярким. Особенно в первые минуты после пробуждения. Андрей сел на кровати, не заметив, что Катя лежит у него на плече. Жена соскользнула на подушку, но не проснулась. Спала она крепко, и никакие кошмары не тревожили ее покой. Андрей выругался. Легче не стало. Хотелось курить, но в доме не было сигарет — эта причуда случалась с ним редко и лишь в минуты особого душевного раздрая. Он вышел на кухню. Заманчиво блеснуло стекло бутылок в домашнем баре, и Андрею стало противно. От себя, от ситуации, оттого, что он гнал прочь цепкие объятия сна, но тот сам собой всплывал перед газами. И шею жгло, точно в комнате побывал вампир. Андрей подавил желание включить свет и посмотреть в зеркало, нет ли двух небольших дырок напротив сонной артерии. Вместо этого он выпил стакан холодной воды, поплескал остатками в лицо и вернулся в постель. Катя так и не проснулась. В следующую после этого случая встречу с Ромкой он украдкой стряхивал с себя его руки и уворачивался от привычных объятий. Вроде бы ловко. Хотя Ромка, кажется, все-таки заметил. Ну и черт с ним. Не говорить же, в чем дело. Но ненастоящее, созданное сонным мозгом воспоминание вернулось, и остаток вечера Андрей мечтал только о том, чтобы уйти поскорее. А Малиновский, как назло, провоцировал, задавая бесцеремонные вопросы, вспоминая чертова котенка с перебитой лапкой и прочую чушь и выводя Андрея из себя. И заметил, все-таки заметил, гад, что Андрей сидит как столб и ни о чем не рассказывает. Пришлось втирать Ромке что-то о том, что семейная жизнь — этот труд, а над отношениями нужно работать, но наутро Андрей уже сам не мог вспомнить, что и зачем нес. Помнил только, как он заявил, что больше не пьет, а потом завалился в другой бар на соседней улице и напился там в одиночку. Но виной этому был уже не идиотский сон, а внезапно нахлынувшее осознание, насколько правдиво было все то, что он только что говорил Ромке. Что отношения — действительно труд, семейная жизнь — не праздник, а работа без выходных, а прошлое отныне отделено стеной из бронированного стекла. Алкоголь, как обычно, помог безотказно. А жизнь шла вперед, не давая времени пережевывать воспоминания, ни настоящие, ни навеянные, и подбрасывая все новые вызовы… И еще, незадолго до дня рождения, были выходные в Лондоне. Неожиданные, незапланированные выходные. Отец позвонил посреди недели, напугал внезапным: «Вы можете прилететь послезавтра?», а потом объяснил, что продукцией «Зималетто» заинтересовался крупнейший британский фэшн-ритейлер и неплохо бы с ним встретиться. Андрей пришел в восторг, несмотря на то, что политика и успехи «Зималетто» с каждым днем касались его все меньше. Он сам, не доверяя секретарям, забронировал билеты для себя и Кати. После работы обрадовал жену, и целый вечер у них все было, как раньше, как перед свадьбой и сразу после нее. В кои-то веки они провели время, наслаждаясь обществом друг друга и хорошими новостями. Как странно — всего несколько месяцев, и привычная радость быть вместе стала таким редким гостем, что превратилась в «кои-то веки»… С другой стороны, они ведь обычно спорили из-за работы. А раз продукция «Зималетто» теперь будет продаваться во всех британских моллах, дела пойдут на лад, и спорить станет не о чем. Ведь так? «Так», — наивно надеялся Андрей, проваливаясь в приятную дрему и прижимая к себе жену. Но до поездки оставался еще целый день. И как назло, именно в этот день они снова сцепились из-за работы. — Нужно снижать количество синтетики в тканях, — сказал Андрей, разложив на президентском столе перед Катей новые результаты исследований рынка. Особенно его интересовали исследования европейского рынка. Аналитики по заказу «Зималетто» провели только работу с российским. Получив с утра результаты, Андрей выудил из интернета и от знакомых экспортеров все, что мог, о предпочтениях европейских покупателей. Результат оказался однозначным: больше половины синтетики британский рынок не примет. Точнее, принять-то примет, но новый бренд с такой одеждой не взлетит и затеряется среди многочисленных аналогов. А в последней коллекции «Зималетто» уровень синтетики доходил до пятидесяти пяти процентов. И хотя качество не шло ни в какое сравнение с провальной синтетической коллекцией, ему было далековато до популярных западных брендов. — По плану мы плавно выходим на натуральные материалы, — напомнила Катя. — И потом, ты за один день собираешься отшить все то, что отправится в Лондон? Если отправится. Они ведь еще ничего не подписали… — Если подпишут — мы успеем отшить для них партию, — сказал Андрей. — Кать, пойми, это наш шанс, если мы сейчас за него не ухватимся, позже возможности может не быть! На складах не так уж много осталось. Просто будем шить новые партии этой коллекции из более качественных тканей, а уже следующую — полностью… — Нет, — отрезала Катя. — Иначе мы уйдем в минус. Англичане — это хорошо, но основой доход мы получаем в России, а здесь наши ткани в самый раз. Если мы повысим цены, то потеряем покупателей. — В-первых, цена поднимется не настолько, чтобы отпугнуть основную часть… — Именно настолько! Если ты так настаиваешь, я вызову Кольку, и он сейчас быстро подсчитает!.. —… А во-вторых, такими темпами мы никогда не выйдем на международный рынок! Да, у нас улучшилось качество, но это все еще российский масс-маркет, Кать! Российский! Для международного нужно работать на перспективу и повышать уровень. Мы можем взять еще один кредит… — Тебе напомнить, как ты в последний раз брал кредиты и чем это кончилось? — рассердилась Катя. — Мы не будем менять план. Возможности никуда не денутся. Маша! Она нажала на кнопку селектора и принялась листать ежедневник, давая понять, что разговор окончен. Ничего как будто не произошло. Но остаток времени до поездки Андрей не мог отделаться от мысли, что Катя отреагировала как-то слишком резко и жестко. Как-то чересчур нервно. Да, именно нервно. Стоило ему заговорить о кредите, как она перестала слушать. Тут же напомнила Андрею о его провале — будто он сам не признавал своих провалов!.. Но ведь компания давно вышла из кризиса, и один небольшой кредит ничем ей не угрожал… Или угрожал? Что, если Андрей не до конца разобрался в последних отчетах, и дела шли не так уж радужно? Иначе почему Катя так отреагировала? Он решил больше не заговаривать с ней о качестве тканей. Вместо этого поднял тему уже в Лондоне, с отцом. Отец должен знать точно. Он ведь не один день общался с представителями фэшн-ритейлеров. Если кто и мог исчерпывающе представлять себе требования европейского рынка, так это он. До беседы о делах после прибытия в Лондон дошло не сразу. Мама первым делом заявила: «Не желаю слышать ни о каких делах до конца ужина!» Они поужинали вчетвером в небольшом ресторанчике традиционной кухни. Обсуждали всякую ерунду — новости из жизни общих знакомых, модный фильм, неизбежную погоду. Потом вернулись в лондонский дом Ждановых. Мама ушла спать («Я ложусь не позже девяти, иначе кожа будет тусклой!»), отец и сын пропустили по бокалу прекрасного вина, и только потом Павел достал бумаги с черновиками договоров. Расслабленный и оптимистично настроенный, Андрей первым заговорил о тканях. Он повторил отцу все то же, что и Кате. Разве что чуть подробнее. Отец всегда приучал его аргументировать как можно подробнее и рисовать полную картину. Андрей произнес, как ему казалось, прекрасно обоснованную речь, показал все выкладки аналитиков, поинтересовался исследованиями британского рынка — но у отца не было данных, в переговорах с потенциальными партнерами они пока не требовались… Он не обратил внимания, что половину его речи Катя даже не слушала, торопливо роясь в папке. И опомнился, только когда она выложила перед Павлом таблицы и графики. А отец, помолчав, произнес: — Да, в целом ты прав. Но в ближайшие годы я не вижу никакой необходимости что-то менять. Да и наши партнеры заинтересовались коллекцией в том виде, в каком она продается в российских магазинах. Они ведь были на показе, видели ткани, смотрели показатели продаж. Не будет ничего страшного, даже если наша первая коллекция в британских магазинах не разойдется в ноль. Уровень продаж производителей из Восточной Европы в Британии — около семидесяти процентов… Семьдесят четыре, если быть точным, — он полистал свои бумаги и принялся искать что-то в Катиных. — И это очень хороший показатель, я бы рассчитывал на шестьдесят — шестьдесят пять. Иначе нам придется вложить в рекламу как минимум двадцать процентов от стоимости коллекции, и тогда мы не впишемся в ценовой потолок, — он снова полистал папку, выуживая очередную испещренную цифрами бумажку. — Пойми, Андрей, мы здесь пока что — очередной малоизвестный производитель из Росси, рынку нужно время, чтобы обратить на нас внимание. — Или деньги. Очень много денег. Мы не можем себе позволить рекламу в минус, — подхватила Катя и взяла бумажку. — Это верхний порог? Я думаю, стоит выставлять цены процентов на пятнадцать ниже. Если подождете полчаса, Павел Олегович, я рассчитаю, на какую прибыль мы можем рассчитывать и какие скидки можно сделать исходя из этого. Здесь окончательный вариант их условий или мы еще можем поторговаться? Андрей почувствовал себя безнадежным идиотом. Какие скидки, какие пороги цен? Он ведь был уверен, что высокое качество не останется без внимания, пусть даже придется вложиться не только в материалы, но еще и в рекламу. И новые кредиты компания вполне может себе позволить, а отец и Катя обсуждают сделку так, будто строят стратегию, как выручить хоть копейку, чтобы не уйти на дно. Не время думать о дне, если есть смысл рискнуть, чтобы «Зималетто» заметили! Он снова попытался объяснить это, жестикулируя и все больше распаляясь, но снова натолкнулся на стену из цифр и графиков. Но самое главное — отец, как и Катя, не счел его предложение перспективным… Андрей махнул рукой и налил себе еще вина. Мнение президента компании, когда оно совпадало с мнением главного акционера, было глыбой, которую он сдвинуть не мог. И оставалось лишь рассматривать вино на просвет и наслаждаться букетом, пока отец и жена в полном согласии продумывали стратегию разговора с партнерами и вписывали заметки и вопросы на полях чернового договора. Они согласно кивали друг другу, иногда говорили в унисон, иногда подхватывали друг за другом фразы. Их голоса постепенно сливались в общий гул. Ладно. Нужно признавать свои ошибки и вовремя отступать. Катя вывела фирму из кризиса, отец поднял на ноги. Они не могут быть неправы. Им виднее. «Им виднее», — думал Андрей. А время шло. А вино оказалось таким изысканным… К тому времени, как Катя вышла из душа и нырнула в постель, такая свежая, нежная, довольная и пахнущая чем-то невесомо-цветочным, он уже вернул себе благодушное настроение. Ночник отбрасывал мягкие блики на все вокруг. Катина кожа золотилась в его неярких лучах. Андрей потянулся к жене, и она с удовольствием откликнулась на его ласки… Он выпил не так уж много. Тем более, вино никогда не било ему в голову, как тот же виски. Три или четыре бокала за весь длинный вечер — это ведь совсем ерунда. Но видение, которое вдруг возникло перед глазами, свидетельствовало или о белой горячке, или о помутнении рассудка. Гладкая персиковая кожа Кати вдруг сделалась бледной и морщинистой. Аппетитные округлости превратились в угловато выпирающие кости. В полутьме глаз выхватил впалые, восковые щеки — и вот уже Андрей держал в объятиях не молодую красавицу жену, а собственного отца. Облаченного в полупрозрачный пеньюар. Он отдернул руки, словно обжегшись. Страстный дурман моментально испарился, к горлу подкатила тошнота. Андрей вскочил. Видение исчезло. Катя непонимающе уставилась на него. — Что случилось? Она скользнула взглядом по его лицу, потом телу. Андрей знал, что она увидит. Никаких признаков желания, свидетельство которого буквально только что упиралось ей в живот. Но ему было уже наплевать. — Мигрень, черт, — выдавил он. — У мамы где-то должны быть таблетки. Пойду поищу, иначе завтра окончательно разболеюсь… Но судя по тому, что к его возвращению Катя лежала, отвернувшись к стене, ни в какую мигрень она не поверила. Неудивительно — Андрей никогда в жизни не страдал мигренями.