C'est pas d'espoir qu'on a besoin C'est de tendresse et de force Bénabar, Renaud — Chez les Corses
Мори осторожно открыл дверь класса и ступил внутрь. Никого не было, кроме Мин-сенсея, который сидел за столом и что-то писал в журнале, проверяя тетради. Огай тихо кашлянул. Когда учитель поднял голову и посмотрел на него, Мори улыбнулся. — Здравствуйте, Мин-сенсей! — он смело прошёл в класс. По его лицу невозможно было что-либо прочесть, однако в его голове роилось множество мыслей. Что, если учитель уже передумал? Что, если он не станет брать его в команду по проекту, а сейчас просто возьмёт и выгонит из класса? — Здравствуй, Мори-кун, — вопреки его опасениям, Мин-сенсей приветливо кивнул ему. — Проходи, только дверь закрой. Плотнее. Ещё. Вот так. Мори сделал всё, как учитель сказал, и прошёл дальше, садясь на первую парту перед ним. Мин-сенсей отложил в сторону тетради и посмотрел на своего ученика. — Ты сильно напугал меня тогда. Когда я узнал новости, подумал, что твоя попытка была… успешной. — Я многих напугал, — пожал плечами Мори. — По-настоящему пока испугался только мой от… опекун. — Не сомневаюсь, твой отец, — Мин-сенсей сделал акцент на этом слове, — поседел в этот день. — Он поседел в тот день, когда я едва не выпал из окна, пытаясь сфотографировать птицу, — хмыкнул Огай, не показывая своей неловкости. Лучше подумать об их с Нацумэ-сенсеем отношениях позже. Мин-сенсей чуть улыбнулся и наклонил голову вбок. Бросив быстрый взгляд на дверь, как будто он боялся, что их подслушивают, он вновь посмотрел на Мори. На этот раз лицо его было серьёзно, и Огай тоже решил оставить кривляния, понимая, что время для шуток закончилось. Теперь разговор будет серьёзный. Но о чём? Для чего учитель позвал его сюда и почему соблюдает такую конспирацию? — Именно из-за твоей бесшабашности, доходящей порой до наглости, и из-за твоей гениальности я уверился, что ты мог бы стать идеальным учеником, — Мин-сенсей вперился в него своими маленькими глазками. — Для чего? — Мори сглотнул. — Для моего проекта. Конечно, ты помнишь, что я не раз упоминал про него, — Мин-сенсей вновь посмотрел на дверь, и на этот раз Огай тоже бросил на неё взгляд. Коридор был пуст. — Он очень масштабен. И опасен. Но я уверен, тебя это не остановит. — Чем вы занимаетесь, учитель? — Огай откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Мин-сенсея. — Скажем так, я делаю то, что может перевернуть этот мир, — уклончиво ответил учитель. — Давай договоримся: если ты не боишься, то сегодня придёшь на мост возле здания судоходной компании. Если ты не хочешь ввязываться в какие-то авантюры — я прекрасно понимаю, что затаскиваю тебя, ребёнка, в такое дело — то просто проигнорируешь это указание и проведёшь вечер со своим отцом. То, что может перевернуть мир? Мало что могло заинтересовать его после той попытки, и Мори вообще редко когда испытывал эмоции. Хотя, пожалуй, было несколько раз. Например, когда Нацумэ-сенсей забирал его с больницы и купил ему мороженое с двумя шариками. Расстроенная психика Огая тогда ощутила такое тепло, что он не смог сдержать слёз. Ещё раз был вечером того дня, когда Нацумэ-сенсей пришёл пожелать ему спокойной ночи и, наклонившись, осторожно поцеловал его в лоб, как делал это, когда Огай был совсем малышом. Мори тогда ударился в такие слёзы, что Нацумэ-сенсей испугался, что сделал что-то не так. Теперь, спустя три долгих дня после выхода из больницы, во время которых Огай отлёживался дома да гулял с Нацумэ-сенсеем, всё вспоминалось смутно и странно и Мори было немного стыдно за свои эмоции. Он ходил к психотерапевту и пытался проработать этот момент. Ну, психотерапевт пытался. Огаю было всё равно, и он в принципе плёл всякие небылицы, которые вычитывал из скаченного учебника по психологии за десять минут до начала сеанса. И вот, когда он уже отчаялся вообще когда-либо начать испытывать эмоции, кроме такой сильной печали, что хотелось рыдать, он вдруг ощутил заинтересованность в словах Мин-сенсея. Впервые ему показалось что-то интересным. Мори не мог упустить такой шанс. — Хорошо… — медленно проговорил Огай. — Мост возле здания судоходной компании, значит? — Да. Если хочешь, приходи. Мори поднялся, закинул свою сумку на плечо и кивнул. — Я приду, Мин-сенсей. Спасибо. — За что? — улыбнулся учитель. Огай ломко улыбнулся в ответ. — Я впервые что-то чувствую, учитель. Улыбка на губах Мин-сенсея померкла, однако Мори рассмеялся, показывая, что ему самому нисколько не грустно, и, попрощавшись, пошёл на выход. Он твёрдо решил сходить и посмотреть, что за проект готовит учитель. У Нацумэ-сенсея пришлось отпроситься погулять. Наверное, раньше опекун не разрешил бы ему, однако теперь он так обрадовался, что Мори вообще чего-то захотел, что с радостью отпустил его, только попросил вернуться к девяти. Огай с лёгкостью дал обещание и ушёл. Он дошёл до моста и сразу же увидел это здание. Высокое и серое, оно возвышалось над городом, будто какой-то суровый страж. Мори запрокинул голову и осмотрел его внимательнее, чтобы понять, не наблюдает ли за ним кто-то. И в этот момент за его спиной раздались лёгкие шаги. — Привет, — услышал он мелодичный девичий голос. Обернувшись, Мори увидел девочку примерно его возраста, одетую в красивое красное кимоно с золотым узором. Её рыжие волосы были заплетены в замысловатую традиционную причёску, украшенную какими-то цветами. — Привет, — Огай чуть дёрнул за свой рукав, поправляя его. — Коё-тян, ну куда ты так бежишь? К ним медленной походкой приблизился запыхавшийся Мин-сенсей. Увидев Огая, он чуть улыбнулся и кивнул на девочку: — Здравствуй, Мори-кун. Познакомься, это ещё одна моя ученица, Коё-тян. Она на год младше, чем ты, но уже хорошо продвинулась в изучении химии и биологии. — Привет, Мори-кун! — улыбнулась девочка. — Привет, Коё-тян. Можешь звать меня Огай-кун. — Хорошо, — кивнула девочка с улыбкой. — Ты тоже пришёл помогать Мин-сенсею с проектом? — Угу. А ты уже давно помогаешь? — как можно равнодушнее поинтересовался Мори, хотя на самом деле он уже заранее обиделся на учителя за то, что тот привлёк эту девочку раньше, чем его. — Нет, я тут впервые, — улыбнулась ему Коё-тян. — Мы ждали, когда ты будешь готов, — Мин-сенсей посмотрел на него мягким взглядом. Устыдившись своих мыслей, Мори смог только кивнуть. — А, понятно… — Пойдёмте скорее! — воскликнула Коё-тян, улыбаясь так, как будто шла на праздник, а не заниматься тайным проектом. — Дети. Они остановились и вопросительно взглянули на Мин-сенсея. Учитель посмотрел на них добрыми маленькими глазами, потом откашлялся и тихо проговорил: — Когда вы войдёте в мою лабораторию, пути назад не будет. Вам придётся молчать о том, что вы увидите здесь. Это проект, который нарушает существующие в стране законы. За подобные эксперименты казнят. Когда вы увидите мои наработки, то станете соучастниками преступления. Вы готовы к этому? Я всё ещё могу дать вам шанс уйти. Коё-тян перестала улыбаться, она напряглась и немного помяла длинный правый рукав своего кимоно. Однако Мори лишь пожал плечами. Он пережил самое худшее, что могло с ним случиться. По сравнению с этим смерть — не такая уж плохая перспектива. — Я готов. Если у вас, учитель, есть яд, который можно принять, если правительство вдруг найдёт нас, то я с вами. — Что? — Коё-тян уставилась на него большими глазами. Мори отметил их странный цвет: нежно-розовый, как будто лепесток сакуры. Приятный цвет, хоть и необычный. — Я просто пошутил! — вскинул Огай руки, заметив неодобрительный взгляд Мин-сенсея. — Не смешная шутка! — сердито сказала девочка. Протянув руку, она легонько стукнула его по плечу. Это было не больно, скорее щекотно, и Мори не смог сдержать смех. Со времен его попытки все обращались с ним так, как будто он был хрустальной вазой, и не смели его и пальцем тронуть. А тут эта девчонка вот так запросто стукнула его, хотя они знакомы от силы пять минут! «Мы с тобой подружимся», — подумал Огай, чуть улыбнувшись и посмотрев на Коё-тян. — Коё-тян, ты готова? — спросил девочку Мин-сенсей. — Готова! — решительно кивнула она, стискивая свой рукав. — Давайте скорее, а то нас могут заметить! И они прошли мимо здания судоходной компании и скрылись в небольшом подвале соседнего здания. Со стороны здание выглядело самым обычным, а дверь, казалось, вела в какой-то подвальный клуб или что-то подобное. Но стоило им пройти небольшое помещение, напоминающее клуб и созданное явно для отвода глаз, как они оказались в настоящей лаборатории. Помещение было чуть больше первого, заставлено столами с разными пробирками, спиртовками и прочими нужными в химических лабораториях вещами. Яркий свет лил из белых ламп, чтобы всё было видно и ничто не могло помешать опытам. Разнообразные реактивы, каких Мори не то что не видел, но даже не знал — глаза разбегались. Но одно оставалось главным. — Мин-сенсей, что вы тут делаете? — тихо спросила Коё-тян. Сухие руки учителя опустились им на плечи. Огай обернулся и увидел торжественный взгляд маленьких чёрных глазок. — Я делаю то, что изменит этот прогнивший мир, — негромко сказал Мин-сенсей. — Я пытаюсь создать препарат, который изменит нашу сущность. — То есть…? — у Мори захватило дух. — Верно, Огай. Препарат, который уничтожит признаки вторичных полов. На какое-то время в лаборатории воцарилась тишина, и было слышно только потрескивание ламп. А потом Мори вдруг понял, о чём говорил учитель, и ощутил странное тепло, поднимающееся откуда-то из живота. Как оказалось, так ощущается надежда. — И вы ещё спрашивали, готов ли я заниматься проектом! — Огай рассмеялся. — Учитель, я всеми руками и ногами за! — А ты, Коё-тян? — Мин-сенсей с улыбкой взглянул на девочку. Коё-тян огляделась, потом смяла в руке ткань кимоно. Её розовые глаза сверкнули неожиданно злым блеском, и Мори понял, как ему повезло, что он с этой девочкой подружился. — Да, Мин-сенсей, — твёрдо сказала она. — Я хочу извести эти проклятые полы. Мин-сенсей запрокинул голову и расхохотался, и этот смех нисколько не напоминал его тихие смешки, которые учитель иногда позволял себе на занятиях. Нет, это был смех гения, уверенного в победе. И ребята, заразившись его энтузиазмом и верой, рассмеялись вместе с ним. В тот день они очень быстро вышли из лаборатории, потому что уже было поздно и пора было по домам. Мин-сенсей провёл им скорую экскурсию и сказал, что будет ожидать их на следующих выходных, чтобы дать им изучить материалы и уже наконец приступить к разработке препарата. Ребята согласились и, попрощавшись с учителем, вышли из здания. На улице уже было темно, однако они, не сговариваясь, пошли по мосту в город, чтобы немного прогуляться и развеяться. После всех новостей голова шла кругом, и нужно было время, чтобы привыкнуть ко всему новому. Внутри каждый из них размышлял о том, что узнал, и о том, что им предстоит свершить. Но со стороны они выглядели самыми обычными школьниками, которые вместе гуляли, а сейчас готовы разойтись по домам. — Слушай, — Коё-тян остановилась и посмотрела на Мори своими пристальными розовыми глазами. — Я тогда не решилась спросить при Мин-сенсее, но… ты омега? — По запаху слышно, да? — усмехнулся Огай. — Да, я омега. Он ненавидел даже это слово, однако перед этой девчонкой оказалось неожиданно легко признать факт своего вторичного пола. И, как ни удивительно, Коё-тян отреагировала совершенно спокойно. Она лишь ломко улыбнулась и кивнула: — А я альфа. Мори подавился воздухом. — По тебе и не скажешь. — Ага, — легко ответила она. — Я принимаю блокаторы пачками и брызгаюсь духами до одури, чтобы не пахнуть. Все альфы думают, что я омега, и иногда даже подкатывают ко мне. Огай задумался. Он не так много знал о природе женщин-альф, потому что они в принципе редко встречались в природе. Некоторые учёные и вовсе с пеной у рта доказывали, что признаки альфы у женщины — это патология, мутация и такого быть не должно. — Ты хочешь избавиться от своего пола? — уточнил он. Коё-тян опять кивнула и улыбнулась — так ломко, что Мори захотелось взять её за руку, потому что он испугался, что она может рассыпаться. — Я мутация, — пояснила она. — Ошибка природы. Представь себе женщину, которая не может родить, но которую каждый месяц тянет заниматься любовью. — У тебя есть цикл? — ляпнул Огай и прикусил язык. Наверное, не слишком этичный вопрос. — Да, — Коё-тян сердито взглянула на него. — Каждый месяц меня мучает желание секса и хочется только мастурбировать. А мои родители хотели внуков. Вот оно что… Коё-тян плевать на её вторичный пол. Ей всё равно, как она пахнет и хочется ли ей заниматься сексом каждый месяц. Дело было в другом. Дело было в семье, которой нужны были внуки, которая не считала женщину личностью, если она не могла родить. А Коё-тян просто не повезло родиться альфой и лишиться возможности рожать детей. — Ну и наплевать на них, — вполне искренне сказал он. — Ну да, — согласилась Коё-тян, запрыгивая на бордюр. Только сверкнули её тонкие ноги из-под кимоно — а у Мори перехватило дыхание. — Легко сказать. Особенно когда ты не разделяешь их взгляды. Огай взглянул на её тонкую фигурку, так изящно подчеркнутую чудесным кимоно, и вдруг понял главное. Коё-тян было бы плевать и на свой вторичный пол, и на свою чудаковатую семейку. Но она сама тоже хотела детей. Хотела бы родить ребёнка. Вот только природа лишила её этой возможности, несмотря на то, что она была женщиной. И почему-то Мори внезапно показалось, что она поймёт его. Он протянул руку, надеясь, что девочка не откажется. И Коё-тян взяла её, крепко и ласково сжала, словно говорила, что не сердится на него за все расспросы и неуклюжие попытки разговора. Огай улыбнулся ей и повёл её по бордюру, глядя вперёд. — А знаешь, я пытался покончить с собой, — просто сказал он. Коё-тян взглянула на него и ничего не сказала. Однако Мори это не остановило. Он слишком долго держал всё в себе. И пусть Мин-сенсею он проговорился, на самом деле он ещё ни с кем толком не говорил об этом. — Меня изнасиловали в классе школы, — продолжал он. Его голос слышался откуда-то издалека, словно это говорил не он и не о своей жизни. — Они учили меня слушаться альфу. Учили, что я омега, которая нужна только для того, чтобы её трахать. И я поверил им. А потом попытался покончить с собой, потому что мне до смерти хотелось избавиться от этой омеги. Какое-то время они шли молча, и Мори держал в своей руке маленькую ладошку Коё-тян. Солнце клонилось к горизонту, и дома окрашивались в кроваво-красный, точно кадры из жестокого аниме. Вокруг не было ни души, и они шли по улице вперёд, как будто у них не было цели. Школьники, которых сломал этот жестокий мир. А потом вдруг перед взором Мори мелькнуло красное кимоно с золотым узором. Мелькнуло так, будто какая-то маленькая, но опасная птица спикировала прямо к нему. Коё-тян спрыгнула с бордюра, подошла к нему и крепко обняла его за шею. Огай застыл от удивления. Его впервые обнимал чужой ему человек. Его вообще впервые трогал чужой человек после его попытки и после того, что случилось в классе, из которого не было выхода. Он думал, что сейчас его настигнет паническая атака, что он не сможет выдержать объятий альфы. Но ничего не случилось. Нежные руки Коё-тян просто убили всю панику на корню. Ему не было страшно. Ему было очень хорошо в её объятиях. — Думаю, Мин-сенсей поможет нам в том, чтобы найти их, — с неожиданной злостью сказала Коё-тян. — Никто не заслуживает жить после такого. До того момента Мори даже как-то не думал о вине своих насильников. И никто ему ничего не говорил об этом, потому что никто просто не знал. Но Огай никому и не хотел говорить. Он понимал: как только он заикнётся об этом, все увидят, какой он грязный и нечистый. Омега, которую уже использовали, в которую кончили. Мусор, никому не нужный. От него отвернутся все. И даже насчет Нацумэ-сенсея Мори не был уверен. Ведь он сам виноват в том, что позволил им это сделать, верно? Если бы он был осторожнее, если бы он не ходил один по пустым классам, то ничего бы не было. Брать омегу, заниматься с ней сексом — всё это инстинкты альфы, и он сам виноват, что спровоцировал их, правильно? — Эй, ты не виноват, слышишь? — Коё-тян оторвалась от его плеча и серьёзно посмотрела на него. — Это они совершили насилие над тобой. Они преступники, которые заслуживают самой ужасной кары. Жертва преступления не виновата. Ты не виноват. Слышишь меня? Он кивнул, однако Коё-тян этого было мало. Розовые глаза вспыхнули недовольством, и она сердито сказала: — Повтори! Он был виноват. Он считал себя виноватым в том, что не смог защитить себя, что спровоцировал альф. И наверняка все так же сказали бы ему. Потому он никому и не рассказывал о случившемся в классе — чтобы не чувствовать себя ещё более виноватым. А вот теперь эта маленькая девочка впервые сказала ему, что он не виноват. Что это те насильники виноваты и не должны жить. Мори вдохнул поглубже и вдруг понял, что воздух стал ощущаться лучше, чище. Он был. Огай снова мог дышать. — Я не виноват, — повторил он. Девочка строго кивнула и опять прильнула к нему. Огай поднял руки и крепко обнял Коё-тян в ответ. Ощутил руками её хрупкое тело, и ему показалось, что он обнимает маленькую птичку, ощущая её невесомые пёрышки и тонкие косточки. — Мы справимся, — шепнул Огай. — Непременно справимся. И Коё-тян кивнула так просто, что Мори понял: она поверила ему. Без доказательств, без клятв. Просто поверила, потому что верить больше было не во что. Какое-то время они стояли, крепко обнявшись и напрочь забыв про время. А потом вдруг Коё-тян отстранилась и взглянула на него с непонятной надеждой. — Я пахну для тебя? — спросила она. Мори пожал плечами, наклонился к её шее и вдохнул её запах. Какие-то духи. Запах цветущей сакуры, клубничного моти и сладкого сакэ пробивался сквозь плотную смесь. Приятный запах. Но ничего особенного. — Мне жаль, — тихо сказал Огай, отстраняясь. Однако, вопреки его опасениям, Коё-тян радостно подпрыгнула на месте и пару раз хлопнула в ладоши. Её кимоно взвилось в воздух, словно какой-то прекрасный флаг надежды. Мори уставился на это движение, чувствуя, как щёки заливает жар. — Ура! Значит, мы не станем партнёрами и не сможем испортить нашу дружбу! — воскликнула Коё, не заметив его смущения. — А мы теперь друзья? — вскинул бровь Мори. Какой же непосредственной была эта девочка! — Конечно, — пожала плечами Коё-тян. — Как-никак, мы теперь с тобой преступники, Огай-кун. — Давай просто Огай. — Тогда просто Коё. Мори рассмеялся, и Коё мягко улыбнулась ему. Её розовые глаза сверкали в лучах заходящего солнца, и это было лучшее, что Огай видел в своей жизни. — Пойдём-ка по домам, Коё. Я провожу тебя. — Среди нас ты омега, — глаза по-лисьи хитро сверкнули. — Среди нас ты притворяешься девушкой-омегой. Даже не спорь, — фыркнул Мори, улыбнувшись и взяв девушку за руку. — Пошли! Её рука была тонкой и хрупкой. Он уже чувствовал это, но всё равно поразился таким нежным ощущениям. Пальцы трепетали, точно лепестки сакуры. Мори никогда в жизни не касался цветка сакуры, но ему показалось, что он так и ощущается. Бархатная кожа была точно земляничный йогурт — такая же мягкая. Мори ни у кого не видел таких рук. И это была не любовь, он точно чувствовал. Коё не была его истинной, и его омега молчала в её присутствии. Но ему самому было плевать. Он чувствовал, что теперь они с Коё навеки связаны одной нитью, что они стали настоящими друзьями с первого взгляда. Может быть, кому-то это покажется странным, но разве выражение «любовь с первого взгляда» не такое же странное? Так пусть лучше будет дружба с первого взгляда — это намного лучше любви! — Как прикажете, босс! Пошли! — рассмеялась тем временем Коё, и её смех показался Мори волшебным перезвоном колокольчиков в каком-то таинственном лесу. Слушая этот звонкий смех, Огай почувствовал вторую эмоцию: надежду. Да, он был один долгое время. Но теперь он больше не чувствовал одиночества. Рядом с ним были люди — такие же, как и он, разделяющие его взгляды и желания. Рядом с ним была Коё — его первая подруга, с которой он больше никогда не разлучался. Они были вместе. Сломанные школьники, которые решились бросить вызов этому ужасному миру.* * *
В тот день он вернулся домой очень поздно. Время было пол-одиннадцатого, когда Мори вошёл в квартиру. В гостиной горел свет: Нацумэ-сенсей ждал его. Сглотнув, Огай снял обувь и прошёл в комнату. Опекун сидел на диване, читая что-то в телефоне, и Мори замер на пороге, не в силах преодолеть стену, которая, чудилось, вновь появилась между ними. Ему вспомнился вечер дня, когда он только узнал свой вторичный пол, и у него возникло чувство дежавю. — Нацумэ-сенсей? — тихо позвал он. Опекун молча отложил телефон и повернулся к нему. В его глазах Мори увидел радостью вперемешку с сожалением и испытал уже знакомую вину. — Где ты был? — мягко спросил Нацумэ-сенсей. — Я… гулял. Забыл о времени. Простите, — Огай помялся, не зная, что ещё сказать. Опекун вздохнул, поднялся и, подойдя к нему, неловко заключил его в объятия. Удивившись порыву Нацумэ-сенсея, Мори осторожно ответил на них. Что с ним? Почему опекун ведёт себя так? Огай знал, что Нацумэ-сенсей не терпел опозданий и сразу же начинал ругаться, если он приходил позже назначенного времени, а потом непременно наказывал. Почему же теперь не так? — Я испугался за тебя, — нарушил молчание Нацумэ-сенсей. Его тёплая большая рука провела по голове Мори, ероша его волосы и спутывая их, и Огай прикрыл глаза от наслаждения. Этот жест всегда успокаивал его. И тем не менее он зацепился за фразу Нацумэ-сенсея. «Я испугался за тебя». В памяти всплыл пустой класс, из которого не было выхода. Мори вздрогнул. — На улице было светло, и я не ходил по тёмным местам, — осторожно сказал он. — Я испугался больше по другой причине, — уклончиво ответил опекун. Мори потребовалась секунда, чтобы понять. Нацумэ-сенсей думал, что он снова совершит попытку! Поэтому сидел в телефоне — наверняка проверял сводку новостей. Думал, что Огай пошёл и прыгнул с моста где-нибудь или совершил ещё что-нибудь, что убило бы его с большей вероятностью, нежели лезвие бритвы. Почему-то это разозлило Огая. Да, он пытался, да, он хотел умереть. Но неужели Нацумэ-сенсей не понял, что всё в прошлом? Неужели теперь он постоянно будет волноваться за него, даже если Мори будет уходить ненадолго? И неужели теперь он постоянно будет относиться к Огаю так, словно он хрустальный и может разбиться от любого прикосновения?! Мори этого так просто не оставит. Стратегия мгновенно возникла в его голове, и он не замедлил её использовать. Пусть будет больно и неприятно, но он хотя бы перестанет видеть эту жалость и унизительную для него мягкость в глазах Нацумэ-сенсея. — Ладно, давайте уже побыстрее покончим с наказанием и пойдём есть! — Огай картинно попытался высвободиться из объятий. — Я не собирался тебя наказывать, — осторожно сказал Нацумэ-сенсей, выпуская его. — Правда?! — Мори изобразил удивление на лице. — Но я же опоздал на полтора часа! — Я думаю, ты и сам понял свою ошибку и больше так делать не будешь, — опекун отвёл глаза, явно не желая рассказывать Огаю истинную причину своей мягкости. — А, ну ладно! — беспечно махнул рукой Мори, не показывая, как оскорбился подобными словами. — Надейтесь, Нацумэ-сенсей! Опекун прищурился. Огай мысленно потёр ручки: план начинал действовать. — Что за тон, юноша? — Нацумэ-сенсей попытался изобразить суровость, но с треском провалился. Вместо суровости на лице появилось явное недоумение. — Какой тон, Нацумэ-сенсей? — невинно спросил Мори. — Я просто рад, что вы сегодня такой добрый! А вы будете завтра таким же добрым? А то я ещё погулять хотел… На лице опекуна можно было прочесть целую гамму эмоций: недоумение, смех из-за непонятной ситуации, привычная ему строгость и лёгкое раздражение от непослушания воспитанника. Он явно обдумывал, что ему теперь делать, и Мори мысленно помолился, чтобы он всё-таки решился. Терпеть такое мягкое отношение дальше уже не было сил. Наконец Нацумэ-сенсей сделал выбор. Взяв Мори за руку, он строго посмотрел на него: — Вы доигрались, молодой человек. Будете наказаны за свою позднюю прогулку. — Что? Но, Нацумэ-сенсей, вы же не хотели меня наказывать! — деланно обиженно воскликнул Огай. — Вы сделали всё, чтобы я передумал, юноша, — хмыкнул Нацумэ-сенсей и повёл его в гостиную. Мори уже почти ожидал, что сейчас опекун перекинет его через подлокотник дивана и выпорет ремнём, однако Нацумэ-сенсей просто сел и уложил его на свои колени. В подобной позиции Огай не оказывался уже год, и краска мгновенно залила его щёки. — Я думал, вы ремень возьмёте… — пробормотал он, ложась грудью на диван. — Поверь, с тебя и шлепков хватит, — резко ответил Нацумэ-сенсей. — Я намерен сделать так, чтобы у тебя даже мысли о подобных поздних прогулках не возникало. «О чёрт, во что я ввязался?..» — подумал Мори. Однако он даже не подумал возражать. После того, как Нацумэ-сенсей накажет его, ему сложно будет вести себя с ним мягко и постоянно следить за каждым его шагом. Подобное наказание покажет ему, что Огай всё ещё остаётся тем же Огаем, каким он был до всего. «Ну, а мне в который раз покажет, что бывает, когда я не слушаюсь Нацумэ-сенсея», — криво усмехнулся Мори, кладя руки под голову. Первый шлепок был неожиданным — впрочем, как и всегда. Огай зажмурился и приготовился ждать и терпеть. Он не знал, сколько Нацумэ-сенсей планировал ему дать, однако надеялся, что не слишком много. Иначе скоро он просто не смог бы сдержать слёз. Последующие шлепки были такие же сильные, и Мори сжимался, вздрагивал и кусал руку, чтобы не вскрикивать. Нацумэ-сенсей ничего не говорил, просто методично наказывал его, но от этого было легче. Бывали наказания, когда опекун решал ещё и лекцию ему читать, и тогда Огай был готов под землю провалиться от стыда. Такое было в детстве, но до сих пор помнилось очень хорошо. Число очень быстро перевалило за двадцать, и терпеть стало труднее. Несмотря на то, что раньше Нацумэ-сенсей боялся даже слово против ему сказать, теперь он явно был намерен как следует наказать Огая. Шлепки были сильные, отдающиеся болью по всей площади ягодиц. Мори стало труднее сдерживать вскрики, однако он ещё старался. Он надеялся, что Нацумэ-сенсей закончит на тридцати. Но тридцать первый шлепок лишил его такой надежды. Опекун продолжал шлёпать его, наказывая за поздние прогулки, и Огай понимал, что такими темпами он долго не протянет. Тридцать второй вырвал у него вскрик, и после этого Мори уже больше не смог сдерживаться. Теперь каждый раз, когда ладонь Нацумэ-сенсея падала на его ягодицы, оставляя пылающие следы, он вскрикивал и ёрзал, пытаясь убежать от наказания. Опекуну пришлось придерживать его, и от собственного бессилия Огай был готов удариться в слёзы. Раньше ему бы не позволила гордость, однако после своей попытки он так и не восстановился как следует, а потому реагировал на вещи довольно странно. — Ай! Нацумэ-сенсей, простите! — выкрикнул он после сорокового шлепка, всё-таки заставившего слёзы пролиться. — Я давно простил тебя, — спокойно кивнул Нацумэ-сенсей. Его рука вновь шлёпнула Огая, и тот опять вскрикнул. Слёзы покатились по щекам: он больше не мог их сдерживать. — Но у тебя ещё девятнадцать шлепков. — Девятнадцать?! — Мори вскинул голову и посмотрел вперёд мутными от слёз глазами. — Не надо, пожалуйста! Мне больно, Нацумэ-сенсей! — В этом смысл, — так же спокойно ответил наставник. Тем не менее он на пару секунд прервал наказание, почти ласково погладив Огая по спине. — Я не выдержу… — пробормотал Мори. Он чувствовал себя просто ужасно, но понимал, что дальше места гордости нет: сейчас надо было спасать свою пятую точку, которая была готова сгореть от шлепков. Однако рука Нацумэ-сенсея, погладившая его, придала ему немного сил и помогла слегка расслабиться. На миг ему даже показалось, что сейчас опекун сжалится над ним, но иллюзия рассыпалась с сорок вторым шлепком. — Выдержишь, — и Нацумэ-сенсей продолжил наказание. К концу Огай уже выбился из сил. Он мог только лежать на коленях опекуна и тихо вскрикивать каждый раз, когда его шлёпали. Пятая точка горела и ужасно болела, даже коснуться её было страшно, а сил на то, чтобы дёргаться и пытаться снизить наказание, уже не было. Ему оставалось только висеть на коленях Нацумэ-сенсея и тихо всхлипывать. Отвесив последний шлепок, опекун положил руку ему на спину и ласково погладил. От такой внезапной нежности после сурового наказания Мори снова не смог сдержать слёз. Он вцепился руками в штаны Нацумэ-сенсея и горько заплакал, коря себя за то, что вынудил опекуна наказать себя. — Ну-ну, тише… — Нацумэ-сенсей снова погладил его по спине. — Всё уже закончилось. — Да, а болеть теперь будет ещё долго! — пожаловался Мори сквозь слёзы. Ягодицы пульсировали болью, и он не был уверен, что сможет спокойно сидеть ближайшие три дня. — Заслужил, — качнул головой Нацумэ-сенсей. — За одну прогулку?! — возмутился Огай, пытаясь утереть слёзы. — Не только за неё, но и за твою… за твою попытку. Мори отметил, как голос Нацумэ-сенсея дрогнул и как он мужественно продолжил. Неужели он сердился на него за это? И решил наказать его именно сейчас? — Почему? — выдавил Огай. Хотелось повернуться и посмотреться наставника, но ему не хватило духу взглянуть ему в глаза. — И ты ещё спрашиваешь! — горько воскликнул Нацумэ-сенсей. — Ты знаешь, что я испытал, когда нашёл тебя всего окровавленного в душе?! Когда звонил в скорую, когда ехал с тобой в больницу, где тебе дали шанс на выживание тридцать процентов?! Ты знаешь, сколько я не спал, волновался за тебя, боясь, что ты умрёшь, пока ты решил, что никому не нужен?! Когда я понял, что ты мог умереть, я чуть с ума не сошёл! Под конец тирады Нацумэ-сенсей снова как следует шлёпнул Мори пониже спины, и он вскрикнул, чувствуя, как огонь вновь разгорается на коже. — Ай! Простите меня за это! — воскликнул он. Слёзы опять покатились по щекам. — Я не подумал ни о ком, и мне жаль! Мне тогда хотелось просто исчезнуть и перестать существовать и чувствовать! Я… Я…! Он задохнулся своей начинающейся истерикой и ощутил, как Нацумэ-сенсей мягко поднял его и усадил рядом с собой. Стоило ягодицам коснуться дивана, как боль вновь пронзила тело, и Мори вскрикнул, жалобно взглянув на опекуна. Нацумэ-сенсей в ответ помог ему сесть на колени, чтобы было не так больно, затем молча обнял его и, притянув к себе, поцеловал в лоб. Огай едва не расплакался снова. — Тшш… Я понимаю, котёнок, — обращение заставило сердце сжаться от вины и любви к опекуну. — Я просто хочу, чтобы ты тоже понял меня. Кроме тебя у меня никого нет. Совсем никого. И если ты умрёшь, я тоже умру, потому что тогда у меня совсем ничего не останется. Мори снова тихо всхлипнул. Вина опять вернулась: он прекрасно понимал, сколько бед принёс своему опекуну этой попыткой. Но тогда он просто не думал об этом! Ему хотелось лишь умереть, потому что жизнь не имела никакого смысла. Теперь смысл был. Нацумэ-сенсей по-прежнему относился к нему как к сыну. Мин-сенсей взял его в свой проект. Он нашёл новую подругу — Коё, милую Коё. И у них появилась надежда. Надежда на то, что однажды они смогут избавиться от своих вторичных полов. — Прости меня, пап, — шепнул Мори, даже не заметив, что у него вырвалось. — Я больше никогда так не сделаю. Обещаю. Если Нацумэ-сенсей и заметил, то виду не подал. Оно и к лучшему: Огай сгорел бы от смущения, если бы опекун заговорил бы об этом. Сейчас ему не хотелось обсуждать их отношениях. Хотелось посидеть немного в объятиях Нацумэ-сенсея и отдохнуть после тяжёлого дня и такого сурового наказания. — Я верю, котёнок, — сказал тем временем Нацумэ-сенсей, вновь крепко обнимая его и устало смотря куда-то в стену. — Чтобы больше так долго не гулял. Если сказано возвращаться к девяти, без пяти ты уже должен быть дома. — Хорошо, — Огай слабо усмехнулся, вытирая слёзы. — Больше не буду. Он опять обнял Нацумэ-сенсея и прикрыл глаза. Хотелось спать, немного есть и пить. Ещё хотелось, чтобы боль пониже спины прошла, но это он заслужил, так что Мори не жаловался. Он просто уткнулся в плечо Нацумэ-сенсея и с облегчением вздохнул. Сейчас ему казалось, что жизнь после стольких испытаний наконец начинает налаживаться.