На самом деле

Привычным однажды становится всё, особенно если это происходит больше десятка раз подряд, поэтому никто не удивляется внезапной пропаже второго фронтмена секунда в секунду после концерта. Миша, правда, не находится ни в туалете, ни в гримёрке, даже на улице его нет, но все так устали от него и от выступления, что третий раз слушать бессмысленные гудки не стали – разберутся завтра, когда припрёт. А Миха брёл по заснеженной Москве и курил, ожидая, пока ужасный зуд по всему телу спадёт. Наркоты хотелось немыслимо, жутко становилось хотя бы от силы желания. Улицы казались слишком громоздкими для несчастного существа, которое бедной мошкой носилось из стороны в сторону, места себе не находя. Маршрут тоже привычен, стоило прокрутить его в мыслях пару раз. Номер, который: "Миш, если приедешь, позвони, я выйду", записан в телефонной книжке, но набирать не хочется – стыдно как-то. Горшенёв останавливается под козырьком и напряжённо пытается сформулировать очередную причину. Наверное, всё из-за Андрюхи, они ведь опять из-за старого доброго и убивающего поссорились, но ничего бросать не хочется, когда Князеву похуй, на самом деле, просто он показать боится. С Анфиской, вот, было хорошо, как Сид и Нэнси существовали: топили друг друга, этим же питались и упивались. Страшно вспоминать и ностальгировать, но у них не всегда было плохо, иногда до звёздочек перед глазами сладко и прекрасно. Усатый дворник проходится по улице и рассыпает песок, случайно попадая на грязные массивные гады, он сдавленно извиняется и удаляется. Миша тихонько матерится и всё-таки звонит, а потом подскакивает к случайной прохожей, чтобы узнать, где нужная ему улица. Оказывается, до неё идти всего ничего, там можно свалиться на скамейку и ждать, остаётся только ждать. Саша выглядит легко и призывно из-за водки в руках. Стекляшку он шумно ставит на доску и порывисто обнимает. Дли Михи это отзывается страшной необходимостью, после которой они дружно нападают на высоко градусную. - Миш, ну чего ты? – вечный вопрос напоминает о чём-то вполне уловимо, но Горшенёв предпочитает игнорировать и заливает в себя ещё на донышке. - Да Князь, бля, говорит, что за меня боится и всё такое, но я ведь не дурак, вижу: выебоны это всё, ё-моё. Понимаешь, да? Он скандалы устраивает, а это ощущается, на самом деле. И вот, понимаешь, да, я думаю, что появится твёрдая почва – без зазрения совести свалит он, ё-моё, – горечь на языке чисто водочная, но неприятный осадок чисто андреевский, а страх, что всё это не кажется, душит похлеще удавки. - Да не правда всё это, на самом деле, ты не парься, Андрюха не такой ведь, это видно, может, просто устал, не кипятись из-за хуйни, – Чача как всегда с умными советами и подливанием, а Миха почти сразу плывёт от комфорта этого неизведанного и от выпитого, хочется продолжения и, желательно, Князя под бок. – Забудь вообще, повеселимся сегодня. Они идут в один из местных клубов "для своих" и хорошо, как всегда после концерта бывает. Миша уследить за временем и за количеством выпитого не может, но за Ивановым почему-то наблюдает безотрывно. Обоим внимание другого льстит, но Саше, может, чуточку больше, он караулит друга где поближе и всё время вытягивает для важного разговора из потной громкой толпы. Их веселье сливается воедино в странном подобие отвёртки. Ночь верещит под окнами полицейской мигалкой и заставляет всех кидаться по углам и туалетам. Чача за шкирку ведёт за собой Мишу, и они, чудом избежав задержания и дубины по печени, уходят в темноту. - А вот ты ведь понимаешь, да, анархия – это тема, нужно всем ради неё пахать, ё-моё, только ты меня и понимаешь, на самом деле, Саш, – скамейка, но другая, свет от фонаря на неё едва попадает, а в предрассветной тьме приятно и теплее, чем должно быть. - Анархии мы не добьёмся, но жить по её законам нужно стараться каждому, нам бы чего попроще, например, без воин протянуть хоть полвека, на самом деле, – от сказанного Михой остаётся мерзковатый осадок, который Иванов сглатывает и смотрит в красивые глаза напротив. Вот был бы ты у меня, всё по-другому получилось бы, проще и круче, понимаешь ведь? - Ахуенный ты мужик, Чача, поедешь к нам в "Старый дом" выступать? - Ну куда ж я денусь. Они обнимаются долго на прощание, и Миша уходит в рассвет, к хостелу, к сдвинутым кроватям, к Князю, который для него, видимо, лучше, чем просто "только ты меня и понимаешь, на самом деле".