Клуб одиноких сердец

Я сидела, уставившись пустыми глазами в погасший экран ноутбука, и витала где-то далеко в своих мыслях. Проверка кода на наличие макровирусов меня сейчас волновала в последнюю очередь. Вновь в сознании вспыхивали фрагменты из похода, о котором я бы с превеликим удовольствием забыла, очистила свой разум от болезненных воспоминаний. Хотя, если задуматься, то ничего и не было – сказка сдохла, не успев начаться. И теперь всю оставшуюся жизнь меня будет преследовать этот невнятный поцелуй, не получивший продолжения. По-моему, психологи называют подобное незавершенным гештальтом. Или как-то иначе? Неважно. Возвращаю ноут из спящего режима и продолжаю свою работу. Через три часа дедлайн, а у меня там даже конь не валялся. Заданий на всех не хватило, и нам с Гошей, можно сказать, дали одно на двоих, только ему основной код, а мне порождаемый. Пока я пытаюсь разобраться во всех тонкостях, Пальцев на кухне варит нам кофе. Что-то в этом мире определенно пошло не так. Я слушаю песню, одну единственную, поставленную на повтор, отчего мой мозг завязывается морским узлом. Karma Police меня словно гипнотизирует, вводит в состояние транса, заставляя забыть о забинтованной левой кисти. Старая травма вновь дала о себе знать. Хирург запретил перегружать лучезапястный сустав, а это значило почти полный отказ от гитары на ближайшие несколько недель. Такая, на первый взгляд, мелочь, но неприятно. Больная для меня тема. В зал входит Гоша, держа в руках две чашки кофе, присаживается рядом и своим следующим вопросом буквально со всего размаху наступает на мою любимую мозоль. - Ты к гитаре-то теперь хоть прикасаешься? У меня на секунду появляется желание его ударить, потому что нельзя делать так. Противозаконно напоминать больному о его недуге. Негуманно. - Да, я трогаю ее. Лапаю. Мои слова звучат достаточно саркастично, я даже пытаюсь улыбаться. Получается немного вымученно. - Нежно хоть лапаешь? – усмехается Гоша. - Нежно, как любовницу, - уверяю его я. Гитару я обнимаю чаще, чем женщину, если быть до конца откровенной. Мы с Гошей еще некоторое время мучаемся с кодом, оформляем документацию. В срок укладываемся идеально, отправляем минут за пятнадцать до окончания сдачи. Анька бы назвала нас бесподобными, будь она здесь. Но она сегодня ночует у Жени. Их излишне трепетная дружба наталкивает меня на определенные мысли. Пока есть одни лишь подозрения, не подкрепленные фактами. Думаю, скоро правда проявится, стоит только подождать. Я уже готова к абсолютно любому исходу. После всего произошедшего меня ничем не поразить, изумленная на всю жизнь. Этот май меня растоптал, словно асфальтоукладчиком по мне проехался. Проблемы наслаиваются одна на другую. Весна по щекам хлещет не поцелуи, а одни лишь пощечины. А я не смею жаловаться. Когда долго-долго несешь непосильную ношу, то со временем привыкаешь. Чувства притупляются. Я становлюсь самым настоящим стоиком. Хорошо, что не циником. Значит, не совсем превратилась в гранитную глыбу, значит, огонь в душе не погас, а только ослаб. Гоша вновь уходит на кухню и возвращается уже с большой тарелкой бутербродов. Спать он, как и я, не хочет. Пока загружается фильм, мы с Гошей сплетничаем. Неожиданно он предлагает полностью забить на сон и сорваться в клуб. У меня же энтузиазма никакого. Напоминаю ему, что в последний раз его оттуда выгнали охранники. Гоша напрягает память, страдальчески смотрит на меня, явно ожидая подсказки. - И за что меня выперли? - А ты вспомни, что было. Ты спать лег в сортире. - Я не спал, я собирался с мыслями. Удивительный человек все-таки. Непринужденный. Иронизирует над собой, поднимая мне настроение. С такими друзьями не только в окно не страшно выходить, на костре гореть весело. Мы обсуждаем наших одногруппников, преподавателей и общих знакомых. У нас своеобразный клуб любителей сплетен. И я не чувствую никаких угрызений совести. *** Утром следующего дня я катастрофически долго добираюсь до работы. Понимаю, что уже безнадежно опоздала, и перестаю волноваться. Зачем? Если изменить ничего нельзя. Спокойствие, только спокойствие… На мое опоздание реагируют безразлично, его не замечают. Ко мне сразу подходит один из клиентов, желая обсудить стоимость гравировки. Мужчина въедливо интересуется каждой мелочью, вроде остается удовлетворенным моими объяснениями и принимается скрупулезно описывать детали будущей плиты. Когда он уходит, у меня едва не вырывается «приходите к нам еще». Довольно странная фраза, учитывая, что мы предоставляем ритуальные услуги. Мой юмор патологически черный, и это не лечится. У нас оставляют на хранение тело молодой женщины. Когда я мельком заглядываю в ее лицо, по спине пробегает мелкая дрожь. Черты лица поразительно схожи с чертами Гольбах. Стою, смотрю на женщину, и забываю, как дышать. Забываю свое имя, забываю, какого цвета небо. Пространство теряет свои четкие ориентиры, оно расплывается. Находящаяся поблизости секретарша Катя, видя мое состояние, спрашивает, все ли в порядке, не дурно ли мне. Я говорю, что чувствую себя нормально. Когда Катя уходит, я склоняюсь над женщиной и пристально рассматриваю ее заострившееся лицо. Некогда красивые губы сурово сжаты, глаза прикрыты. Чем дольше я разглядываю, тем менее явным становится сходство. Я прекращаю дрожать. И едва ли не выбегаю из помещения. Мне даже представить сложно, что бы со мной случилось, будь на ее месте Алиса. Не верю в знаки свыше, однако сейчас это неверие во мне пошатнулось. Произошел маленький взрыв, вспышка, пришло явственное осознание того, что я до сих пор влюблена, отчаянно и беспросветно. Я сидела на ступенях около черного выхода с моими верными друзьями-сигаретами. Если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день. Пропела-прошептала себе под нос строчку из Цоя, засмеялась, положив голову на колени. Зажигалка едва горела, разозлившись, я бросила ее в ближайшие кусты. От резкого движения левая рука противно заныла, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, я укусила себя за правую ладонь. И уткнулась лицом в колени. Тяжело дышала, ловя воздух ртом, он словно застревал в горле, мне его не хватало. Я бы заплакала, если бы умела, но я давно забыла как. Я буду общаться с Алисой. Буду. Она мне нужна. Я без нее, может, и могу, но точно не хочу. Рабочий день тянулся крайне долго, я едва дождалась его окончания и унеслась домой. Мне хотелось укутаться с головой в одеяло, включить музыку в наушниках погромче. Неподвижно сидеть в своем уютном коконе. Я бы непременно воплотила свои планы, если бы не Тлен с Женей. Они выключили в зале свет, включили песню из «Охотников за привидениями», Анька схватила пылесос и принялась носиться за подругой по залу. Пришлось наблюдать за их безумными выходками. А стоило мне на мгновение отвлечься, как Тлен подскочила ко мне сзади, сняла с пылесоса насадку и оставила мне на шее алую отметину, подозрительно напоминающую засос. Что ж, завтра нацеплю на шею шарфик, чтобы не светить ее «подарочком». Я рано легла спать. Снилось мне что-то сумбурное и маловразумительное. Пару раз в течение ночи я просыпалась, смотрела на усеянный звездами потолок. Ко мне прибегал кот, ложился на грудь, казалось, что его умные желтые глаза все понимают. Я проваливалась в сон, забывая о том, что сегодня произошло на работе. Мне было очень страшно. Меня захлестнуло такое отчаяние, от которого хотелось орать. Не плакать, а именно орать, как совсем маленький ребенок. Лежать на полу и вопить из последних сил. Однако кричать я не стала, я кусала свою ладонь, сдерживая накопившиеся эмоции. Нервы сдали. Я подумывала о том, чтобы выпить снотворное, и, наконец, забыться сном, сопеть в две дырочки, не думая о случившемся. Сон – неплохое средство от навязчивых мыслей, самое доступное и легальное. Гораздо лучше алкоголя. Жаль, что Гоша предпочитает пить, а не спать. Когда-нибудь он непременно поймет, как ошибался. Возможно, когда-нибудь наступит совсем скоро, если Анька сделает то, что обещала – закодирует нашего обожаемого друга. Порой мне кажется, что они слегка неравнодушны друг к другу, но оба убивают в себе зачатки симпатии. Я обнимаю подушку и засыпаю. В понедельник утром больше хочется спать, чем всего остального. Мы с Анькой валяемся в кровати до последнего, вместо завтрака пьем кофе с конфетами. Я тороплюсь и обжигаю язык. Не могу сдержать ругательства. Мы наспех одеваемся в прихожей, напоследок я заглядываю в зеркало, в глаза сразу же бросается красная отметина на шее. За нее я Аньке непременно отомщу. Хватаю первый попавшийся шарфик, набрасываю его на себя. А подруга уже выталкивает меня из квартиры, вынуждая застегивать ботинки на лестничной площадке. Она несется вниз по лестнице, я с трудом поспеваю за ней. Ненавижу утреннюю суету. Нужно куда-то торопиться, бежать, рискуя упасть и свернуть себе шею. Я всегда медленно просыпаюсь, долго раскачиваюсь, особенно если спала часа три. Голова побаливает от недосыпа – это не проблема, у меня в рюкзаке с собой целая аптечка. В фойе университета несколько зеркал, проходя мимо, я мельком смотрю на свое отражение. Оно меня мало радует, даже разочаровывает. Впрочем, кому я вру, мне плевать. Все нормально. Если вырастет с десяток носов по периметру голову, то тогда я начну беспокоиться. После третьей пары мое изможденное юное тело растекается по парте, я чувствую себя какой-то тряпочкой, такой, знаете, амебообразной субстанцией. Собираюсь с силами и вываливаюсь из кабинета, чтобы спуститься до буфета и купить себе стаканчик кофе и что-нибудь пожевать. Встречаю внизу Мишу, он здоровается, обещает скинуть мне фотографии с похода. Я говорю ему, что они у меня есть, и мне не надо. - Этих фотографий нет, я их не выкладывал. Из-за тебя кстати. - Они настолько интимные? - я вопросительно приподнимаю бровь. Мишин взгляд становится масляным. - Я бы даже сказал эротические. - Неужели я на них без подштанников? - Увидишь. Миша загадочно ухмыляется. Видимо, решил хранить интригу до последнего, каков негодяй. Он не дает мне возможности возмутиться – взглянув на наручные часы, быстренько со мной прощается, оставляя мучиться от любопытства. Допиваю кофе, сминаю стаканчик, прицельно бросаю его в мусорную корзину. Мысленно себе аплодирую за точный бросок. Все-таки мои руки растут как минимум из талии. Во время обеденного перерыва в коридорах звучит музыка: обычно включают какую-нибудь древнюю радиостанцию, на которой крутят песни советских времен. Они мне нравятся, я от них балдею. Поднимаюсь на второй этаж, прямо навстречу мне несется Анька, она тащит за руку Женю. Обе набрасываются на меня с расспросами, где я была и почему не позвала их с собой. Притворно обижаются. Их гиперактивность меня убивает. - Хочешь, мы исполним для тебя «гимн неформала»? – спрашивает Тлен. Они с Женей переглядываются и затягивают: «Крошка моя, я по тебе топором пройдусь! Мне от тебя письма… не надо писем! Ты далеко, и слава богу, что на Сахалине!» Мой мозг неспешно трескается. На нас оборачиваются. Я пытаюсь сделать вид, что не знаю этих сумасшедших женщин. Кручу пальцем у виска. - Пойдем, Евгеша, нам тут не рады. Они уходят, предупредив, чтобы я искала их за предпоследней партой первого ряда. Я изучаю объявления, висящие около расписания. Рядом встает Кораблев. Когда замечает меня, как-то нервозно улыбается. Он после похода стал от меня шарахаться. Хотя раньше мы вполне неплохо общались, понятия не имею, что случилось с нашим социологом. Дмитрий Сергеевич превращается в психопата. Увидев в конце коридора Алису, он становится еще более мрачным. Кивает ей издалека в знак приветствия и скрывается за дверями кабинета, а я продолжаю, как дурак, стоять. Ко мне неотвратно приближается Гольбах. Ледяной горою айсберг из тумана вырастает… Ее взгляд сейчас напоминает мне кошачий – такой же непроницаемо-тлеющий, он скользит по моему лицу. Я совершенно заторможена, в мыслях полнейшая сумятица. А я про все на свете с тобою забываю, а я в склероз, как в море, бросаюсь с головой. - Здравствуй. - Доброго времени суток, - чеканю я в ответ. Она задает мне ничего не значащий вопрос. Каким-то чудом нам удается разговориться. Сначала мы обсуждаем хеширование, незаметно для меня переходим к фильмам, которые сейчас показывают в кинотеатре. - Куда ни посмотри, у всех фильмов рейтинг 18+. Да что там такое на экране-то происходит? – вопрос явно риторический, Алиса просто пытается выразить свое возмущение. - Чувак какой-нибудь курит секунд двадцать, вот и все, - зачем-то отвечаю ей я. Алиса звонко смеется, и даже я не могу удержаться от легкой улыбки. Вижу, что она хочет узнать у меня еще что-то – губы приоткрываются, в пепельных глазах застыл незаданный вопрос. - Перерыв закончился, - сообщаю я. Она словно разочарована. И я ощущаю некое подобие вины. Алиса объясняет, что немного потеряла чувство времени. - Бывает. Мы обе испытываем неловкость, когда приходится заканчивать разговор. Все-таки расходимся. Я хочу обернуться ей вслед, очень хочу. Но сдерживаю свой порыв. Иду к аудитории. Опоздала я уже порядочно. Из-за угла выглядывает Анька. Оказывается, она ждала меня там все это время. Подруга сложила руки на груди, смотрит на меня исподлобья. Злая и недовольная, она берет меня за плечо, ее распирает от невысказанных слов. - Как ты вообще можешь с ней общаться? – шипит мне на ухо. - Ань… - Знаю, знаю, не мое дело, - она выразительно закатывает глаза, - ты учти, что у меня к этой женщине стойкая неприязнь, никому не позволю обижать моих друзей. - Защитница ты моя. После пары Анька торопится на физкультуру, проклиная физручку на чем свет стоит. Тлен вечно получает от нее по первое число, потому что год назад ушла из университетской баскетбольной команды, а физручка ей до сих пор простить не может. Подкалывает по поводу и без, прогуливать Анька вообще права не имеет, иначе незамедлительно наступает возмездие. Ольга Андреевна любит поиздеваться над моей бедной блондиночкой. Мы с Женькой провожаем Тлен до спортзала и уходим домой. У меня освобождение, а Евгения прогуливает. По пути мы покупаем мороженое, заворачиваем во двор с большим кораблем, на котором обычно играют десятки детей, а сейчас никого нет. Я щурюсь от яркого майского солнца, палуба корабля меня нешуточно манит. - Давай заберемся наверх, - предлагаю Женьке. Мы располагаемся на корме. Я наблюдаю за тем, как девушка заинтересованно вертит руль, в Жене сейчас столько наивности, неподдельной детскости, что все не самые приятные слова Гоши о ней кажутся мне лицемерными. Девушка резко оборачивается, ее длинные темные волосы развеваются по ветру, она, разумеется, замечает мой задумчивый, даже не совсем добрый взгляд. И словно сжимается. Внутренне напрягается. - Ты явно хочешь меня о чем-то спросить, - уверенно заявляет она. Мне и правда не терпится, однако вопрос будет немного грубым. - Я уверена, что тебе наговорили обо мне кучу разных гадостей. Называли странной, и это еще в лучшем случае. Женя запускает тонкие пальцы в свои густые волосы, закрывая ладонями глаза. И я вновь вижу перед собой беззащитного ребенка. Слова даются ей тяжело, она волнуется, хоть и стремится держаться непринужденно. Ее голос подрагивает. - Наверное, сказали, что я помешанная на учебе ботанша, у которой совсем нет друзей, так ведь? Мое замешательство она принимает за положительный ответ, я предпринимаю глупейшую попытку изменить ее мнение, но Женя вовсе не дура – она прекрасно понимает, что я всего лишь боюсь ее задеть. - Да, я никуда не хожу со своей группой. Тусовки не мое. А они по-другому не умеют. Интересы у нас не просто разные, они полярные. Они по ночам отрываются в клубах, я смотрю черно-белые фильмы годов эдак тридцатых. Разумеется, проблема вовсе не в кино. Так, пример, - девушка потирает веки, собираясь с мыслями, - они считают меня чудачкой, девчонкой не от мира сего, а мне в принципе безразлично. Пусть думают, что пожелают. Я и без них замечательно обхожусь, только иногда становится слегка обидно, ведь если задуматься, я не сделала им ничего плохого, тем не менее они распускают обо мне какие-то гадкие слухи. Такие дела… Женя отворачивается от меня, но я все равно успеваю заметить застывшие в ее глазах слезы, а из меня никудышная утешительница. Сама не плачу, и на чужие слезы не знаю, как реагировать. - Жень, наплюй на них. Неужели тебя волнует мнение абсолютно чужих людей? Ты умная, красивая, ты самостоятельно обеспечиваешь себя. А они, видимо, совсем недалекие, если видят только то, что лежит на поверхности. Калинина, кому говорю, прекрати плакать! Я разворачиваю ее к себе, от внезапности моих действий девушка широко распахивает свои ошеломительные глаза цвета бутылочного донышка, буквально впивается ими в меня. Не реви, дурочка. Пожалуйста, только не реви. Иначе тетя Рита тоже расплачется. - А кто у нас такой заплаканный? – неожиданно для себя я начинаю сюсюкаться с ней, как с малышом. Женя обиженно надувает губы. - Калинина, ты потрясающая. А слухам верят только полные придурки, к коим я себя решительно не желаю причислять. Ты меня поняла? Шокированная моим напором девушка молча кивает. Вот и умничка. Я бываю упряма, как ослица, и в такие моменты со мной лучше не спорить. У Жени попросту нет выбора. Во дворе мы и прощаемся. Она уходит в общагу, а я возвращаюсь домой. Тлен приходит в восьмом часу, выглядит она, признаться, паршиво: на скуле багровеет внушительных размеров гематома. Прихрамывая, Анька добирается до холодильника, достает из морозилки замороженного цыпленка и прикладывает его к своему лицу, морщась от боли. - Кто тебя такой красотой-то наградил? Я сажусь на пол рядом с креслом, смотрю на Тлен снизу вверх. Она тяжело вздыхает. - Пары физкультуры мне показалось мало, и для полного счастья я поперлась на фитнес, где благополучно хлопнулась в обморок. Очнулась от запаха нашатыря, все вокруг меня столпились. Александра вызвалась довезти до дома. Офигительная история, не правда ли? - Она тебе до сих пор нравится? Анька недовольно смотрит на мой лукавый прищур, фыркает. - Нет. Не знаю… Рит, ты на что сейчас намекаешь? - Молчу, молчу. - И правильно. А-то я чувствую себя членом сообщества свингеров. - Ну ты, мать, выдала. - Все, отстань. И прекращай пялиться на мое лицо, обезображенное следами тяжких душевных травм, лучше покорми. Тлен крепче прижимает к себе курицу, попутно закрывая мои глаза ладонью. Не день, а черт знает что.