Холст обагрит пламя

      Иссушенные пальцы нежно легли на камень отёсанного артефакта. В танце пламени факелов блеснули очки-полумесяцы. Белобородый старик в лазурной накидке взглядом искрящих аметистов веял образом Леди озера, её присутствием и благословением.       Иллюзорный туман святилища рассеивал свет витражей и нежным покрывалом ложился на деревянную вязь зала Камелота. Тысячи бликов мерцали в полупрозрачной дымке, вились к мозаичному полу и с искрами разбивались на мириады осколков об спинки пустующих стульев.       Дюжина рыцарей с лязгом и звоном занесла мечи над дубовой сердцевиной круглого стола. Ни одно лицо, морфа или человека, не было сокрыто безликой сталью шлема. Каждый из героев равнялся другому, но последнее слово оставалось за королём.       Серебряная корона – величественный символ власти — скромно и в тени украшала светловолосую макушку отважного юноши. Древние статуи пращуров за его спиной благосклонно взирали на огрубевшие доспехи и подгоревшую мантию преемника. В стальном отражении скрещённых мечей голубые глаза нежно сверкали благодарностью единственным друзьям. Их преданность и чистая вера воплотили детские мечты в явь.       Он нашёл тех, с кем шагнёт наперекор судьбе, с кем отдаст жизнь за то, что ему дорого:       — За королевство, и его народ.       — За королевство, и его народ!       В доблестном сонме голосов Экскалибур воссиял бирюзовой магией Леди озера. Ослепительная вспышка осветила каждый уголок души, стёрла очертания, залила зал прекрасной белизной и…       — Отвратительно.       Жалкий набор палитр, бумаги и вдохновения бросили в груду тлеющего костра. Вспыхнувшие язычки пламени жадно набросились на нежный холст и стали пожирать то оставшееся, что не располосовал отступник в искорёженном доспехе. Бледное лицо украсила горькая улыбка, когда пальцы нащупали среди груды щепок расколотый Калибурн.       Тьма. Беспросветный мрак поглотил свет, смазал яркие очертания в месиво гадких красок с тягучим запахом. Горчинка горелой ткани, аромат сгнившего бархата, болотный мотив замшелого камня. По отдельности каждый элемент схож с тысячью иных, но вместе с нотами проржавевшей стали и трупного воздуха они унисоном ложились в лебединую песнь Камелота.       Дрогнул камень, и надсечённая голова изваяния рухнула на пол, с противным треском разлетевшись на осколки. Только пепел остался властителем надломленного круглого стола, вонзённых в него мечей и тлеющего среди них тусклого пламени. Вырванный из мёртвой хватки Калибурн стал разгребать невесомые бугры сгоревшего дерева и расплавленного металла.       В воздух взметнулись серые облачка смеющихся черепов, что тут же рассеялись порывом скалящегося ветра. Лязг ударов стали о сталь, хлопот знамён и грохот ружей, выкрики рыцарей и отступников эхом доносились через разбитые витражи. На зеркальной глади осколков алела луна, залитая кровью, бурлящей в жерле междоусобной войны.       Испещрённое срезами лезвие наконец выудило из барханов сажи главный реликт Камелота. Тёплые язычки пламени нежно коснулись посеревшего серебра и потрескавшихся на оправе драгоценных камней. Корона – единственное, что осталось от великого ордена. Сорвавшийся с губ предателя голос лился ядовитым шипением:       — Именно этого и желал глупый мальчишка? — Улыбка на пустом лице скривилась в оскал. — Как иронична судьба. Исток из благородных побуждений в итоге окончился нескончаемой войной...       Снаряд осадной мортиры снёс надвратную башню и ударной волной пошатнул сами стены. В облаке горелого пороха красноволосый мальчишка обезоруживающе улыбнулся под артиллерийским монокуляром. Победное крещендо канонады за его спиной заглушило хрипы погибающих защитников.       — Смертью друзей...       Серебро короны раскололось, и её куски скрылись в обжигающем пламени, пожирающем остатки оплавленных мечей. Терпкая копоть намертво въелась в зеркальное отражение лезвий. Рукоять Калибурна надменно отбросили в сторону.       — И...       В танце бирюзовых огней блеснули очки-полумесяцы. Среди гор вязкой сажи их ясный свет походил на единственный луч надежды. В невесомом отражении линз переливалась магия самой Леди озера.       —... Жертвой наставника.       Взгляд драконьих глаз на секунду дрогнул, улыбка исчезла с обескровленных губ, и тут же стальной башмак с треском раздавил железную оправу. Вспыхнула энергия хаоса и спешно рассеялась в мёртвой дымке разорённого святилища. От обезображенных стен гулко отразились шипения и проклятия отступника:       — Чёртов старик! — Пол содрогнулся от очередного удара по осколкам души падшего рыцаря. — Ничтожный проповедник! Запер ты меня в грёзах огромной платой, но мой дух тебе не удастся сдерживать вечно. По своей воле ты отпустишь меня, и тогда...       Ножны на спине покорно освободили свою ношу. Латные перчатки с запёкшейся кровью сжали рукоять двуручного меча и обратили его к каменному артефакту зала. Алое лезвие фламберга искрилось дьявольским пламенем и мерзким воем стенало тысячью душ, пожранных в попытках овладеть им. С безжизненным треском стол раскололся после замашистого удара. В мгновение зал погрузился в беспросветную тьму. Среди россыпи догорающих точек раздался смех самого дьявола:       — …на мертвечине королевства запируют вороны.       Проклятой волной меч поглотил живое тепло зала, обратив его в каменный склеп. Затих ветер, умолк грохот битвы, и вскоре последние искры потухли в омертвевшем пепле рыцарской доблести.

_\*/_

      — Снова этот сон…       Тихий шёпот сорвался с губ серебряного ежа, когда тот невесомо провёл пальцем по законченной картине. Главный зал Камелота на ней навечно застыл в доблестном кличе рыцарства. В звоне дюжины мечей зарождался прославленный орден короля Артура.       С самого утра скромная мастерская художника дышала ветром и красками. Из раскрытых настежь окон доносились трель птиц и шелест листвы. В игре воздуха хлопали подолы тканей, скрывающих под собой десятки холстов. Пара шкафов в аккомпанемент тихо скрипела дверцами полок, забитых карандашами, кистями и стопками исписанного пергамента.       Сильвер рассеянно отступил от чёрно-белой картины. Бирюзовое свечение вуалью окутывало всю комнату, скапливалось на палитре, кистях, тряпках и поднимало их в воздух. По свободной орбите они плыли вокруг серебряного ежа и по мановению его руки приближались. Баночка с водой могла вежливо подставиться вращающейся кисти, палитра сама перемешать краски, а тряпка нежно стереть лишние линии. Громкие шаги тяжелых ботинок эхом отразились от покатых стен просторного зала.       В последний раз Сильвер придирчиво осматривал картины с бежевыми квадратиками пергамента. Где-то он лично поправлил ткань на полотне бескрайнего космоса, в другой стороне пара кисточек сама набросила финальные штрихи пейзажу собора Леди, в то время как швабра тихо оттирала пол от белых линий вокруг бирюзового кристалла. Трижды еж обошёл мастерскую, пока не замер в её центре.       Малый клочок неба виднелся между балками дырявой крыши. В столпе света застыл мольберт с нескрытой тканью картиной. Портрет рыцаря в латных доспехах, что задумчиво держал стебель дикой розы, не обращал внимания на копошения художника вокруг себя. За его спиной с огромной высоты виднелся замок на обрывистом мысе кристального озера. Мех благородного фиолетового цвета выбивался из-под стальных пластин закрытого забрала. Невесомый холод возвышенности передавался через чуть прижатые к шлему кошачьи ушки.       Полукругом десяток кисточек застыли над головой художника. С полок слетало всё больше инструментов, сам мольберт дважды левитировал с места на место, но Сильвер никак не мог найти тот единственный ракурс, мгновение живого в безликом шлеме. Пальцы в грязных перчатках с силой сжали маленькую стальную фигурку, отлитую по образу благородного рыцаря. На верстаке мастерской замер остальной орден круглого стола в окружении сотни скетчей статуэток с множества ракурсов. Скупой выдох, и в бирюзовом ореоле фигурка вернулась в ряд остальных натур. Сильвер не ожидал, что заказанная инкогнито картина вызовет столько противоречий в его душе.       Рыцарь кругло стола – символ доблести и благородства королевства. Их портреты устилали залы замков и дворцов, ценились на вес золота и давно потеряли тот блеск чести среди богатого убранства герцогов. Сердце художника обливалось кровью только от одной мысли о том, что его рисунок станет очередным достоянием пустой коллекции «ценителей» искусства. Но разумом Сильвер не позволял себе исполнить свою работу недобросовестно.       Ёж отчасти понимал, что его творение не оценят по достоинству, но его рука ни разу не дрогнула в сожалении, когда он снова и снова перерисовывал взгляд во тьме стальных пластин. Огнём в его груди не пылало гордое упрямство придирчивого творца — в медовых глазах нежными искрами блестело лишь уважение и благодарность герою королевства.       Будь у него возможность, Сильвер бы избавился от ужасного забрала, но к его ужасу он не мог выудить из памяти черты лица благородного рыцаря. Еж видел сотни портретов, и каждый навсегда остался в его памяти, но был ли среди них хотя бы один, что запечатлел Персиваля без шлема? Художник был готов отдать всё, чтобы хоть на секунду увидеть взгляд за безжизненной работой кузнеца. Возможно, тогда его портрет…       — Месье, лошадь подана.       Тихий грохот распугал певчих птиц на балконе. Бирюзовый ореол на мгновение вспыхнул и тут же исчез с глаз вернувшегося в реальность Сильвера. Рухнули кисточки, шлёпнулись об доски грязные тряпки, щеку окропило краской из отскочившей в угол палитры. Измазанный художник растерянно моргнул и поспешил набросить на портрет ткань до того, как дверь мастерской распахнёт низенькая фигурка морфа-трактирщика.       Хозяин мастерской морально подготовился, а потому его лицо не дрогнуло от учинённого жильцом беспорядка. Леденящим душу взглядом он сначала осмотрел пропитавшиеся красками половицы, после сместился на тысячи разбросанных по всей комнате бумажек и наконец застыл на самом Сильвере, что неловко улыбнулся ему в ответ, совсем не скрытно пряча за тонкой спиной драконий кристалл и в то же время пытаясь дотереть носком ботинка последние линии магического круга. Уголки губ ежа дрогнули, и он смущённо пробормотал:       — Минуту, может две, — судорожно выдохнул, а после клятвенно заверил: — и ни секундой больше!       Трактирщик только покачал головой и демонстративно отвернулся, нарочито внимательно став собирать разлетевшиеся бирки с названиями картин. Сильвер не стал упускать подарок судьбы и как можно скорее спрятал улику ритуала мага-самоучки. Пальцы в грязных перчатках быстро задвинули шторы, а сам художник поспешил помочь своему знакомому.       Сколько бы Сильвер не путешествовал в поисках вдохновения, везде его слуха касались байки про охотников церкви Леди. Блюстители чародейского закона, профессиональные экзикуторы с беспристрастием следили, чтобы одарённые люди или морфы с особой осторожностью использовали свои таланты только на благо королевства. Ведь худо будет тем, кто решит легкомысленно относиться к своим потаённым силам.       Так говорили проповедники церкви.       А сейчас Сильвер мог наблюдать истинную картину происходящего. Похоже, магия так крепко вошла в повседневную жизнь королевства, практически став её неотъемлемой частью, что обычные жители предпочитают закрывать глаза на малые шалости одарённых побратимов. Никто и не будет обращаться за помощью охотников, если соседствующий чародей не доставляет остальным особых проблем.       Но тогда что насчёт слухов о сожжённых на костре ведьм? Правда ли экзикуторы на самом деле существуют, а не являются лишь страшилкой для молодых магов? Безусловной истиной остаётся лишь одно: своей необдуманной оплошностью художнику могло очень сильно воздаться по заслугам.       Из своих тяжёлых мыслей Сильвера вывело мгновение, когда он с трактирщиком одновременно схватился за последнюю бирку к знакомой чёрно-белой картине. Тихо кашлянув в кулак, морж позволил художнику поднять исписанную кривым почерком бумажку и приложить её к серебряной раме.       За королевство и его народ! записанное чернилами по мнению Сильвера как нельзя лучше подходило в название картине, ухватившей сокровенный миг искрящей доблести рыцарства. Вместе со случайным зрителем ёж на мгновение задержался взглядом на завораживающем полотне. И если морж взирал не скрывая своего восторга, то вот в глазах художника едва заметно плескалось опустошающее сожаление.       — Венец вашей коллекции, — важно кивнул трактирщик, обратив внимание на другие картины, небрежной рукой сложенные в несколько рядов, — но почему она так… богата на цвета?       — Это всего лишь копия, — сухо качнул головой Сильвер и тут же отвёл взгляд куда-то в сторону. — Оригинал я безвозмездно пожертвовал залу Камелота.       Морж, уже представивший внушительный ценник на стоящее перед ним полотно, заметно стушевался:       — Отчего вы не потребовали хотя бы символической платы?       На резонный вопрос Сильвер не мог ответить разумом. Логика, понятие выгоды или предотвращение убытков — купеческие и совершенно бездушные вещи. Ёж уже давно корпел на хлеб своим искусством, но ещё на первом шаге своего нелёгкого пути он поклялся себе никогда не позволять блеску монет взять верх над собой.       Искусство подвластно чувствам, а не заработку, и потому Сильвер до конца будет поступать по справедливости, ведь…       — Я не считаю предыдущую картину достойной даже медяка, — художник приложил руку к тихо бьющемуся сердцу и обернулся к портрету под дырявой крышей. — Я по своей воле не изобразил на ней одного рыцаря.       Сколько бы после Сильвер не добавлял штрихи на натуры, сам образ зала Камелота изначально явился к нему во сне. Ёж своими глазами увидел всех героев прошлого, что с открытыми лицами занесли мечи над круглым столом. Но как бы художник не пытался, он не мог выудить из дымки грёз черты одного доблестного рыцаря-морфа.       Почти дьявольское вдохновение пожирало Сильвера, порывами подталкивало его поднять кисть к полотну и провести первую линию, но даже со всей его внимательностью к деталям, со всеми потраченными усилиями над стальными фигурками, одного рыцаря он показал лишь спиной, того, лицо которого он просто не мог изобразить.       Любой другой художник не стал бы так горбиться над образом одного морфа, но только не Сильвер. Его изнутри подтачивала грозящая несправедливость, которую он просто не мог проявить к тому, кого с честью уважал до глубины души. Что полотно Камелота, что личный портрет — каждый из них бросил вызов сердцу упёртого художника, и если с первым ёж признал своё поражение, то вот во втором раунде он будет бороться до конца.       — Но с недавних пор я больше не позволю себе подобной вольности.       Демонстративно громко Сильвер сбросил с рук грязные перчатки на верстак и выудил из недр ящика дорожную сумку. Поверх бедного багажа ёж вложил приглашение на турнир рыцарей Камелота. Возможно, только там он сможет найти вдохновение для последнего портрета.       За оговорённые минуты Сильвер набросил на себя пыльный выцветший камзол заместо рабочего фартука, сжал небольшую поклажу в руках и, пыжась от непривычной тяжести, шагнул за вежливо отворённую дверь.       Загромыхали шаги по сбитым ступенькам. Некоторое время знакомые шли в хрупкой тишине, но вскоре трактирщик первым подал ровный голос:       — Все ваши картины ведь на продажу?       Пушистые ушки уловили особое ударение на первое слово. Сильвер припомнил, на всех ли бирках он написал число с обратной стороны, и только после ответил:       — Все, кроме одной незаконченной.       Глаза моржа незаметно блеснули. Пальцы в изысканных перчатках намотали один ус и тут же отпустили его, когда морф вежливо поинтересовался:       — И что же вы напишите после неё?       За спиной трактирщика кто-то громко споткнулся, отчего он растерянно обернулся. С искренним удивлением морж пронаблюдал, как задумчивость от одной догадки на чужом лице сменилась кривой усмешкой. Леденящим душу эхом отразились от стен шаги, когда художник прошёл мимо застывшего морфа. Холоднее ощущался лишь голос самого Сильвера:       — Я не знаю.       Серебряный ёж бросил взгляд через плечо. Уголки бледных губ незаметно дёрнулись. На золотистой радужке его глаз переливалось мастерски скрытое отчаяние.       …       — Я совершенно не знаю.