Он выбрал меня

Ой, ты мое море в миноре игнорит Кто бы дал мне волю не думать тобою Когда мою душу оставишь в покое? Ко мне равнодушным стал таким

— Это что? Гарри, это тебе? Гарри высунулся из-за балдахина, щурясь на рассветное солнце. Сонным взглядом оглядев друзей, что столпились у стола, он перевел взгляд на прозрачную вазу, в которой стоял букет цветов. Рон прищурившись, протянул руку к записке, торчавшей между листьев. — Не трогай, – ударил его по руке Невилл. — Это Белладонна – чистый яд. Гарри встал с постели и прошлепал босыми ногами к букету. Поманив рукой, он схватил подлетевшую к нему записку со знакомым почерком психованного каллиграфиста. Не ругайте себя за прошлое, совсем скоро рассеется дым. Я так хотел быть хоть раз хорошим, но опять оказался плохим. — От кого это, Гарри? От Блейза? – спросил Дин, всматриваясь в послание через его плечо. — Белладонна – это же что-то на итальянском? Ага, блять, от Блейза, красивый пучок смерти, преподнесенный как утренний сюрприз – прямо почерк Блейза Забини. Гарри посмотрел на маленькие белые цветочки с черной сердцевиной. В этом букете не было ничего красивого в общепринятом смысле слова. Не было ничего общего с пустой, бесполезной красотой роз или тюльпанов – Белладонна – растение, которое умеет красиво убивать, последняя в жизни эстетика. — Буквально переводится, как "прекрасная женщина", это растение еще называют Ведьминой травой. "Цветы для неотразимой красоты и полётов", – процитировал Невилл, знаток гебрологии. — При правильной дозировке, может быть и лекарством, и наркотиком. В Средневековье ведьмы использовали ее в косметических зельях и ритуалах на Вальпургиеву ночь. — И чё с ним делать, Гарри? – с опаской посмотрел на букет Симус. — Выбросить? — Да ничё не делать, – тихо сказал Гарри, рассматривая цветы. — Оставить, как есть. Весь Волан-де-Морт и есть эта Белладонна. Скромный цветочек с разрушительной сутью, помпезным названием и аскетичной красотой. Всё есть яд и лекарство – всё дело в дозировке. Гарри траванулся Реддлом, передознулся им, а теперь сидел на детоксе. На Блейзе Забини. Ребята переглянулись, когда Гарри просто отвернулся от стола и пошел в ванную, оставляя знак внимания без внимания. Скинув трусы, он встал под душ и запрокинул голову навстречу струям. Уже пора бы в собственной жизни принять участие – напоминал ему Том. И, черт возьми, был прав. Показной броманс с Блейзом проходил на виду у всей школы, но за занавесом Гарри держал слизеринца на расстоянии. За две недели отношений назло, Гарри не дал себя ни поцеловать, ни обнять по-человечески. Комфортный в дружбе Блейз в романтическом смысле совершенно не привлекал, ведь, как Гарри ни присматривался, перед глазами у него постоянно был другой. Тот кто отлично просматривался с любой точки Большого Зала, обволакивал своим голосом на Истории Магии и изводил своим присутствием во снах. Не важно, как смотреть на всё, что делал Реддл: как на науку, как на искусство, как на преступление – у него всё выходит завораживающе. У него всё выходит лучше всех, даже вещи, которые могут испортить жизнь. Его гордость, его собственничество, его самоуверенность – в таком количестве, что удержать их под контролем практически невозможно. Сердце по ночам Богу молится. Он всегда брал измором – страну, чужие убеждения, людей, Гарри. Их отношения – нечто на грани между смертью и полетом, нечто на грани здравого смысла, человеческой выдержки. И винить в этом только Тома неправильно, а иначе почему Гарри так хочется вернуться? Гарри выключил воду и замотал головой, раскидывая брызги. Прикусив губу, посмотрел в запотевшее зеркало – размытое неопределенное нечто, маленькое и замерзшее. Всем нужное, но одинокое и потерянное. Со злостью схватив полотенце, Гарри сжал зубы, растирая кожу до красноты, будто сдирая с себя лески подвешенного состояния. Он ведь не хотел уходить навсегда. Он ушел, чтобы проучить, чтобы наказать отсутствием, преподать профессору собственный урок. Урок затягивается, звонка всё нет, а ученик откровенно тупит, не желая признавать ошибки и делать над ними работу. А Гарри... А Гарри скучает. Гарри скучает так, что слезы на глаза наворачиваются. Скучает так, что не отводит взгляд при встрече. Скучает так, что бежит к директору ораться на глазах у наблюдателей, разыгрывая дешевую сериальную драму, хлопает дверьми и врёт в глаза, лишь бы услышать, что он нужен, что он важен, что о нем не забыли, не заменили, не стерли. Не разлюбили. Потому что он не разлюбил. Гарри выходит из душа, не глядя на стол, проходит к своей кровати, на автомате одевается, причесывается, собирает сумку. — Гарри, я тут подумал, – произнес Симус под протестующее шиканье Рона. — А может это тебе Лорд прислал? У вас с ним как, совсем – всё? Гарри замер спиной к нему с покрывалом в руках. А что если это действительно "всё"? И нет у него в запасе ста-пятиста шансов кому-то что-то доказывать? Что если Тому наскучила школа, наскучил Гарри, и он просто ушел, а эта сраная Белладонна не больше, чем прощальный подарок? Всё опять слишком гениально. Гарри забегал глазами по комнате, сжимая в руках глупое покрывало, чувствуя, как откуда-то изнутри поднимается паника. — Братан, ты чего? – приподнял брови Симус. — Испугался, что ли? Да не трогай ты эти цветы, и ничего не случится. Не трогай цветы, Гарри, и ничего не случится. Всё продолжит идти своим чередом. Блейз будет вечно заглядывать в твои тусклые неопределившиеся глаза, постоянно ищущие кого-то другого. Не трогай цветы, Гарри, и всё будет нормально. Не будет никакого общественного осуждения, никаких пряток не потребуется, никаких метаний, а только ровные, здоровые отношения, любовь на всю жизнь, свадьба-свадьба, кольца-кольца. Не трогай цветы, Гарри. Парень бросил покрывало под ноги и шагнул к столу. Схватив одной рукой букет, он второй рукой призвал палочку, и вылетел из комнаты, не обращая внимания на окрики друзей. Выбежав из гостиной, Гарри направился по коридорам замка вниз, на ходу листая свои ожидания и желания. Ему нужен был Том. Именно Том, он хотел только его, себе, навсегда, на всю жизнь. Они разберутся со всеми проблемами, выбросят все камни преткновения, разговорят все недомолвки, но только вместе. Тупое перетягивания покрывала не ведет ни к чему, кроме обоюдных пиздостраданий и потери времени. Лорда хотелось просто рядом. Чтобы улыбался, нес чушь кружевами, тянул своё "Со-олнце", словоохотливый, бомбезный, крутой, лучший. Гарри уже чувствовал, как прижмется к теплому плечу, как скажет, что ему жаль и что он все понял. Чувствовал, как Лорд пахнет чем-то абсолютно сумасшедшим, и что он принадлежит ему без остатка, со всеми крестражами, никнеймами и присказкам. Поэтому он громко стучит в дверь апартаментов Реддла, ногами и руками, нетерпеливо переминается, прислушивается, и снова стучит. Лорд открывает ему недовольный, но безукоризненно собранный, как будто в жизни не спит и не расслабляется. Как будто он всегда идеален. Скользит взглядом по лицу Гарри, по букету в его руках и улыбается – нахально и собственнически. — Привет, со-олнце. Гарри, уже готовый спокойно и доверительно начать диалог здравомыслия и примирения, схватывает с его наглой интонации триггер и... Бьет Тома ядовитым букетом по лицу. — Эй, ты чего? – хватается за щеку Том, отступая на шаг. — Это я, "чего"? – прищуривается Гарри, наступая на него. — Это ты "чего"! Точнее "ничего"! Такой крутой, привык брать ситуацию в свои руки, да? Тогда почему сейчас ты не делаешь абсолютно нихрена, чтобы прийти к взаимопониманию? — Я... – пятясь от него, выставил руки вперед Том. — Я не понял. Ты же сам сказал мне не лезть к тебе и к этому... — Я сказал тебе не трогать Блейза, я не запрещал тебе вытаскивать голову из жопы и приходить ко мне на разговор, – обозначил Гарри, надвигаясь на Тома. — Слушай, если ты хотел помириться, ты мог бы прийти сам, и мы бы... Рыкнув, Гарри размахнулся и врезал Тому по роже снова. — Пацан, цветочки-то ядовитые, – растирая покрасневшую щеку, предупредил с опозданием Лорд, отступая еще на шаг. — А зараза к заразе не липнет! Сам, говоришь, мог бы прийти? А ты ничего не попутал, родной? – зашипел Гарри, угрожающе сжимая в руках букет. — Кто, блять, из нас потерпевшая сторона? — Ну, я теперь уже не знаю, – уворачиваясь от нового удара, взмахнул руками Лорд. — Не знаешь, да? – крикнул Гарри, хлестанув отбежавшего Тома по плечу. — То есть, меня третируют, оскорбляют недоверием, контролируют и проверяют, а я еще и извиняться должен, так получается? – он размахнулся снова, но ноги у Тома были объективно длиннее, и букет не достиг цели. — Малыш, я никогда... – огибая стол, начал Том самым своим успокаивающим тоном. — Я всегда... — Я никогда, я всегда? – воскликнул Гарри. — Вот именно, ты то "никогда", то "всегда", а я - умудрись, выебнись между этими твоими состояниями гения! Заебало! – Гарри размахнулся, и бросил букет через стол в покрасневшее лицо Тома. — Так, ну-ка хватит! – Том, стряхнув с себя опасный венок, перемахнул через стол и схватил Гарри поперек туловища. — Мордред мне свидетель, я больше так не могу! Закинув сопротивляющегося героя себе на плечо, он шлепнул его по заднице и пошел прочь из своих комнат. — Быстро поставил меня на пол! Ты совсем охренел! Отпусти меня! – колотил его по спине кулаками Гарри. — Том! Том молча нес его по коридору, игнорируя охреневшие взгляды редких ранних пташек-студентов. Свернув за угол, он взмахнул рукой, охапкой снимая все охранные чары, и открыл дверь. — Северус, ты мне нужен. Северус, в чьи покои вошел Темный Лорд с бьющимся в конвульсиях Поттером на плече, шокировано замер, округлив глаза. Наблюдая, как Повелитель ставит Гарри на пол и, удерживая того за руки, не дает ему себя ударить, он стоял в халате с полотенцем намотанном на голове и по инерции продолжал подпиливать пилочкой ноготь. Утро в Хогвартсе, я – директор, до завтрака час. Смешно, смеёмся. — Будешь свидетелем, – бросил ему Том. — Свидетелем того, что ты идиот? – ядовито спросил Гарри. — Не сомневаюсь, за столько лет твой Северус нашел этому много свидетельств. Какого хрена ты творишь? — Боже, как много прекрасного нас ждет! – засмеялся Том, продолжая удерживать пацана от тяжких телесных. — Ты хотел объяснений? Держи! Он щелкнул пальцами, и Гарри замер, продолжая зло сопеть и хлопать глазами. Не в силах сдвинуться с места и открыть рот, он смотрел на то, как Том призывает из закромов Снейпа Веритасерум. Кривляясь, он продемонстрировал Гарри пузырек с зельем правды и опрокинул в себя весь фиал, одновременно с этим колдуя Темпус. — Ждем пять секунд и охуеваем от шокирующей истины, господа, – считая секунды, сказал Том и бросил Снейпу. — Северус, ты себе уже полпальца спилил, переходи уже на следующий ноготок. Северус спохватился и скрылся в спальне, чтобы через минуту выйти в своем привычном образе злодейского зельевара, а не домохозяйки, фанатки сериалов и сплетен. Том снял с Гарри чары, и тот незамедлительно врезал ему по плечу, но уходить не спешил. Том улыбнулся ему, кивнув, мол, спрашивай. — Как ты ко мне относишься? – с замиранием сердца спросил Гарри, глядя на него снизу вверх. — С любовью и нежностью, – усмехнулся Том. — Прости, не скажу, что эта штука действует на меня в полной мере, но я честен. Я понимаю, что могу казаться поверхностным и легкомысленным в том, что для людей кажется едва ли не самым важным в жизни, но к тебе я отношусь по-особенному, Гарри, поверь. Я не предам тебя, доверяй мне уже, чёрт возьми. Меня бесит то, что на тебя обращают внимание, злит, что у окружающих есть зрение и чувство прекрасного, поэтому я могу творить хуйню. Это ново для меня, ценить кого-то так сильно. Я еще учусь. — Ты... меня любишь? – пересохшими губами спросил Гарри. — Я... – борясь с чем-то внутри себя, запнулся Лорд. — Я не люблю тебя, Гарри. Я люблю своих Пожирателей, убивать и карамельки. А тебя я не люблю, я живу тобой. Это глупое дешевое слово не достойно той ценности, которую ты для меня представляешь. Я хочу тебя защищать, хочу быть с тобой рядом, хочу чтобы ты принадлежал мне одному, а не целому миру, который хочет тебя себе забрать по кусочку. Если бы я мог, я бы запер тебя в замке навсегда только для себя. Но я не могу, потому что учусь давать людям выбор. И давать выбор тебе сложнее всего. Так что да, я люблю тебя, если тебе так нравится это слышать. Лично я знаю это безо всяких слов – слишком это ненадежный носитель. Гарри хотел еще что-то спросить, вопросов было много, но он задохнулся ими всеми в раз. Лишь шагнул к нему раз, второй и упал в объятия, спрятал лицо на груди, и то, как Том сильно сжал ему рёбра – практически до хруста – шепнуло Гарри, что это не сон. Том выдохнул и закрыл глаза. Гарри вдруг кажется ему невероятно хрупким. Для этой огромной одежды оверсайз, для этого огромного замка, для вообще всего лордовского нарко-мира – хрупким, маленьким, таким, что сломать не составит труда. Они забыли о Северусе, что замер деталью интерьера, забыли о времени и пространстве. Сосредоточившись на достигнутой точке примирения, Том удовлетворенно чувствовал, как Гарри зависит от него, как нуждается в нём. Может кричать, оскорблять, говорить всю правду в глаза. Зато честно и правдиво – вот так у них получается. Том может быть в ярости, когда Гарри вытворяет какую-то неумную херню, а потом чувствовать острую вину: снова обидел парня, на котором все и так отыгрываются по полной. Может удивляться, когда Поттер в очередной раз против смертей, против этих вселенских планов, когда можно и по-другому. Сложнее, муторнее, но можно. И всё это, все эти качества Гарри не дают утонуть окончательно, оставляют Тома Томом, а не Волан-де-Мортом. Не совсем Волан-де-Мортом. — Всё нормально? Гарри отрицательно качает головой, мол, всё в порядке. А потом серьёзно смотрит на Лорда и тянется к нему, целует. Это страшно. Желанно, странно, ново, но всё равно страшно. Теперь, когда все рубежи пройдены, все ответы озвучены, ему снова страшно. Всё-таки, когда тебя любит Темный Лорд – это страшно. Поэтому Гарри боялся и кайфовал от того, как приятно его касаться, такого сильного и теплого, такого родного. Гарри, блять, жил ради прикосновений Тома к своей коже, он жил от одного эксперимента Тома до другого, всё это время мечтая, услышать то, что услышал только что. Гарри, мальчик-который-дождался, мальчик-который-смог, принцесса, что любит пожестче и с драконом вместо принца. Любит. Он любит. Всё будет хорошо.