Иногда Уилл не чувствует себя реальным. Кресло, куда он плюхнулся, было окружено стенами старой хижины, которую Ганнибал нашел для них. Кресло вполне надежное с виду и по ощущениям. Деревья за окном кажутся реальными и настоящими, как и небольшой видимый кусочек чистого канадского неба. Холодный воздух покалывает его лицо и шею, несмотря на закрытое окно. Прохлада резко контрастирует с жаром шерстяного свитера, который он вытащил из магазинной корзины перед тем, как они скрылись от цивилизации. Уилл все это видит, чувствует, а главное — верит. В его жизни были моменты, когда зрительные образы и чувства не имели отношения к реальности.
Хождение во сне, галлюцинации, ночные кошмары в лихорадке, пьянящие психотропные препараты — Уилл прошел через все оттенки сна и бодрствования. Он считает себя в некотором роде экспертом. Он критически оценивает свое состояние всякий раз, когда различает чувство головокружения и мурашки уязвимости на коже. Это ощущение напоминает ему лихорадочные сны, только в бодрствовании и без температуры. Сейчас Уилл борется не со сном и не с галлюцинацией. Сейчас в его руках планшет Ганнибала, который заставляет его раз за разом терять твердую почву под ногами в момент, когда он только-только ее нащупывает.
Он переводит дыхание и снова читает заголовок.
Сбежавший серийный убийца и пропавший консультант ФБР объявлены мертвыми
Он не может отвести взгляд от слов, кричащих через весь заголовок новостной страницы. Ему бы вздохнуть с облегчением, позвать Ганнибала из соседней комнаты, сообщив, что петля на их шеях беглецов ослабла, хотя бы немного.
Вместо этого мир Уилла внезапно и с силой сужается, оставляя в себе лишь первые предложения длинной новостной статьи.
— Мой муж был хорошим человеком, — сказала Молли Грэм, жена Уилла Грэма, консультанта ФБР, который сегодня был объявлен мертвым, — Он никогда бы не сделал того, о чем они говорят. Это все, что я могу сказать.
После своего краткого заявления Молли Грэм закрыла дверь перед журналистами, позволив друзьям и родственникам выступать в качестве ее представителей.
— Ей только что сказали, что она вдова второй раз, — сказал один из друзей семьи, — Мы просим репортеров уважать ее личную жизнь и личную жизнь ее сына в это трудное время.
Уилл Грэм, бывший преподаватель Академии ФБР в Квантико и частый консультант Отдела поведенческих исследований ФБР, исчез в то же время, когда печально известный серийный убийца Ганнибал “Каннибал” Лектер сбежал в процессе перевода заключенных. Предполагаемо неудачный перевод вызвал недовольство как общественности, так и федерального правительства, в связи с растущей популярностью того мнения, что его дело положило начало еще тысяче дел и расследований. С того момента на пропавшего профайлера пали подозрения как на возможного соучастника доктора Лектера, а не как на очередное дополнение к его длинному списку жертв.
Уилл крепко сжимает планшет. Страница светится белым, и свет ощущается огнем на его лице. Он задается вопросом, не оказались ли слова
хороший человек и
вдова второй раз выжжены на его коже.
Большой палец замирает, готовый прокрутить статью вниз, но Уилл не может двинуться. Его пронзает тяжелое ощущение мурашек, подобных сонному параличу. Чувство вины холодком ползет вверх по его шее, а разум полон белого шума, который грозит вырваться в крик, если он сконцентрируется на нем. Но Уилл привык избегать зрительного контакта, даже со своим чувством вины, даже в уединении собственного разума. Он глубоко дышит и с каждым выдохом все больше отдаляется от тела.
Ганнибал сейчас в комнате. Уилл отстраненно задается вопросом, смог ли тот, будучи на другом конце дома, уловить перемену в его мыслях. Ганнибал наклоняется к экрану через его плечо, и Уилл чувствует запах хлеба, который тот пек все утро. На какое-то мгновение это почти успокаивает.
Ганнибал не прикасается к нему. Он не прикасается к нему с того момента, как с его тела сняли последние бинты. Уилл задумывается, почему это волнует его, почему он не отстранится от окружившего тепла и твердого присутствия Ганнибала прямо сейчас. Ганнибал тянется за планшетом.
— Могу я? — его голос раздается прямо возле уха, мягкий и почти нежный. Уилл кивает и быстро отдает планшет. Ганнибал кладет его на диван и устраивается сам.
Уилл наблюдает за ним. Язык его тела не выражает практически ничего: ноги элегантно скрещены на колене, в одной руке планшет, другая — сложена в кулак. Большой палец рисует круги на указательном достаточно контролируемым движением, чтобы развенчать внешнее спокойствие на его лице. Уилл узнает напряженную челюсть, поджатые губы. Ганнибал откладывает планшет в сторону и проводит рукой по ткани дивана. После минуты молчания экран гаснет. Уилл наблюдает, как лицо Ганнибала закрывается так же уверенно, как гаснет экран.
— Эта статья тебя расстроила, — признает он, — Ты скажешь мне почему?
Ком в горле граничит с болью. Уилл знает, каким будет его голос, если хоть сколько-нибудь приблизиться к нормальной громкости.
— Ты знаешь почему, — шепчет он.
— Потому что ты причинил боль людям, которые того не заслуживали.
— Да, — говорит Уилл, и его голос ломается на полуслове. Он был бы рад возможности беспрепятственно блуждать в своем разуме и отключать эмоции так же легко, как щелкать выключателем. Он хмурится от внезапного жжения в глазах. Ему не особо-то хочется плакать перед Ганнибалом снова. И плакать когда-либо еще, если честно. Слезы, конечно, не считаются с его желаниями. И Ганнибал видел его в гораздо более худшем состоянии, чем сейчас. Ганнибал прерывает молчание, прежде, чем Уилл успевает решить, подавляющая эта мысль или освобождающая.
— Они сохранили все самые лучшие воспоминания о тебе и войдут с ними в свою новую жизнь. То же верно и для тебя. У тебя есть воспоминания и новая жизнь.
Смех Уилла безжизненный и царапает его горло.
— Воспоминания причиняют боль, Ганнибал.
Взгляд Ганнибала чернеет в тусклом свете.
— Таков удел прекрасных вещей.
Уилл видит слабую вспышку в темноте его глаз, подобную лунному свету на металле. Он хорошо знаком с холодным блеском страха, даже если удивляется каждый раз, когда
это появляется в глазах Ганнибала.
— Я не вернусь, — тихо говорит он, гадая, звучат ли его слова обнадеживающим заявлением или просто поражением, — Я не могу.
Он хотел утешиться собственными словами, но те словно пролетают мимо и выходят из-под его контроля.
Ганнибал кивает. Холодный блеск скрывается с его глаз.
— Мне жаль, что тебе больно, — говорит Ганнибал. Уилл слышит уточнение, сквозящее в его словах.
Мне жаль, что ты страдаешь от боли, причиняю и контролирую которую не я, — это, пожалуй, более точный перевод. Но ему кажется, что Ганнибал говорит всерьез. Что-то ломается в его груди. Уилл смутно чувствует дрожь — первый звоночек приливной волны.
— Я… — говорит он, отстраненно удивляясь чувству, охватившему его.
— Я причиняю боль всем. Всегда.
Снова боль в его горле, на этот раз острее и ощутимее. Он не может просто проглотить ее. Что бы ни треснуло внутри него, это, должно быть, являлось несущей опорой, потому что в следующий момент Уилл чувствует, как разваливается на части. Напряженные мышцы его лица сводит спазмом, и он рефлекторно сворачивается калачиком, закрывая лицо руками. Он плачет, внезапно и резко, как неожиданный ливень. Это так унизительно, но шум в его голове, — кажется, единственное, что анестезирует его от боли, разъедающей, как кислота. Он плачет, и ему все равно.
— Уилл, — в голосе Ганнибала снова эта ужасающая мягкость. Уилл не хочет смотреть на него, но ничего не может с собой поделать.
Ганнибал отодвигает планшет, освобождая место рядом с собой на диване. Это такой крошечный жест, приглашение, настолько слабое, что на самом деле может ничего не значить. Уилл может притвориться, что не считал предложения, и запереться в своей спальне до тех пор, пока не пройдет эта волна бьющих через край эмоций. Он переживет это. Бог свидетель, он пережил все остальное. Уилл держал себя и всю свою жизнь в руках. Ганнибал все еще смотрит на него, и в его взгляде есть что-то умоляющее.
Уилл не хочет держать себя в руках сейчас.
Он встает с кресла и опускается на диван, не сопротивляясь рукам, которые мгновенно привлекают его к себе. Уилл утыкается ему в плечо и позволяет слезам течь так, как им вздумается. Ганнибал легко поглаживает его плечи и волосы. Он отпускает себя до того момента, пока не перестает нести свой собственный вес, собственные слезы или даже собственную боль. Ганнибал впитывает каждую каплю.
— Жизнь полна боли, Уилл, — шепчет Ганнибал ему на ухо, — Но она также полна и многого другого.
Уилл чувствует себя слишком измученным для споров. Он даже не уверен, что хочет спорить. Ганнибал все еще крепко обнимает его, когда слезы стихают. Уилл льнет к нему, тяжелый и бескостный, и почти не чувствует легкого, как перышко, поцелуя в свои волосы, когда проваливается в сон.
===
Тело Уилла просыпается раньше его разума. Он ощущает рубашку Ганнибала под своей щекой прежде, чем окончательно приходит в себя. Он теплый и расслабленный, хотя его веки отяжелели, а шея затекла. Прошло время. Возможно, часы. Ганнибал не сдвинулся ни на дюйм.
Разум догоняет его тело, когда он понимает, что Ганнибал сидел неподвижно часами, как статуя, чтобы Уилл мог поспать. Он отшатывается так резко, что начинает кружиться голова.
— Прости, — стонет он, потирая глаза ладонями, — Я не хотел… Ты не должен был…
Теперь, когда головокружение прошло, его взгляд вновь обретает ясность. Он смотрит на Ганнибала: его рубашка безнадежно помята, на плече заметно влажное пятно. Уилл испытывает внезапную, бездумную надежду, что он просто испачкал ее слезами, а не пускал слюни во сне. Ганнибал ничего не комментирует, осторожно выдвигая плечо вперед и сгибая пальцы правой руки, будто они потеряли чувствительность. Вероятно, так и есть. Уилл хмурится и проводит рукой по лбу.
— Я идиот, — заключает он.
— В естественном проявлении эмоций нет ничего постыдного, Уилл, — невозмутимо отвечает Ганнибал. Тон его голоса так близок к тому, который Уилл привык слышать на их сеансах, что он чувствует отголосок гнева, омрачавший его сердце в те дни. Он хочет сказать что-то, чтобы рассеять ощущение нехватки воздуха, внезапно вытеснившее весь кислород в комнате. Наверное, ему следует поблагодарить Ганнибала за молчаливую поддержку. Но единственный звук, на который он способен, — это вздох. Слова заплетаются прежде, чем успевают слететь с языка. Он чувствует, что Ганнибал ждет. Чего, хотел бы он знать.
— Ты чувствуешь себя лучше? — в конце концов спрашивает Ганнибал. Уилл наслаждался глубокой тишиной и желал вернуть ее, но Ганнибал уже встает и предлагает руку.
Уилл не принимает ее, когда встает следом, и старается не думать о причине.
Спасибо и извини, что я уснул на тебе. Я ценю твою помощь. Слова вновь застревают в его горле, после чего он сглатывает и переводит взгляд на случайную точку позади Ганнибала. Он чувствует, как расстояние увеличивается между ними, и почти видит — глубокую, темную, бурлящую пропасть. Рука Ганнибала опускается обратно на бок. К тому времени, как Уилл заставляет себя посмотреть ему в глаза, Ганнибал уже отвел взгляд. Уилл замечает вспышку чего-то тусклого и черного в его глазах. Это неприятно воздействует на его разум. Он подавляет дрожь.
— Я приготовлю тебе завтрак, — говорит Ганнибал, гладкий, как стекло. Но Уилл слышит что-то неустойчивое в его голосе. Пока Ганнибал идет к двери, в комнате словно вакуум — тишина, безвоздушность, безжизненность. Его шаги кажутся неестественно громкими в наступившем затишье. Когда Ганнибал проходит на кухню, Уилл снова чувствует, что может дышать. Это чувство длится недолго.
Тусклая тень в глазах Ганнибала остается перед ним, словно зеркало. Звук, слабый, но нагнетающий, сопровождает ее. Прилив воспоминаний.
Влажные вздохи Эбигейл, пульсирующая кровь из ее шеи. Жгучая боль от разорванной плоти в его боку, кровь вокруг них собирается в горячую и густую лужу. Глаза Ганнибала над ними обоими, черные и бездонные.
Уилл давно простил ему все, что произошло той ночью, но воспоминания об Эбигейл прочно засели в его разуме. Память о ней запускает миллионы синапсов, что рождают призрачный запах крови и вспышку месяцевидного ножа перед глазами. Он вновь ощущает самую страшную боль, разрывающую грудь, когда Эбигейл исчезает за кристальной синевой своих глаз.
Образы, запахи и агония рассеиваются, оставляя Уилла холодным. Он вслушивается в движения Ганнибала на кухне, не так сильно отличающейся от той, где умерла Эбигейл. Ганнибал никогда больше не смотрел на него так, как в ту ночь. Не было и отголоска, который Уилл только что увидел.
Он дрожит от сожаления и задается вопросом, насколько сильно ранил Ганнибала своей замкнутостью. Человека, который…
Даже в уединении своего разума он вздрагивает от этой мысли, а затем и от собственной слабости.
Ганнибал влюблен в меня?
Он избегал ответа на этот вопрос с тех пор, как задал его. На самом деле, он избегал самого вопроса гораздо дольше.
Голос Беделии проносится в его голове, как холодный, липкий пар.
Может ли он ежедневно чувствовать голод по вам и насыщаться от одного лишь взгляда? Глаза Беделии заменяют в его сознании другие, более дорогие взгляды, ее лакированное презрение поглощает черную, непроницаемую темноту и кристальную синеву. Она смотрит на него с ледяным презрением даже сквозь фильтр памяти.
А ты жаждешь его?
Уилл мучительно сглатывает и признает, что пустота в его груди — это, безусловно, боль. Он позволяет себе задуматься, насколько сильно он обидел человека, который его любит.
Это странно, думает он. После крови, клинков и обрывов прошлого, его отказ ранит Ганнибала сильнее всего. Способность ранить — это сила, о которой Уилл никогда не мечтал, и, похоже, единственная, которую он имеет.
===
Этой ночью Уилл лежит без сна. Его дверь приоткрыта, и каждый нерв напряжен до предела. Он чувствует беспокойство Ганнибала, как привкус статического электричества в воздухе перед грозой. Он с абсолютной уверенностью знает, что Ганнибал собирается совершить что-то необдуманное — и скоро.
Остается только догадываться, чья кровь прольется.
Уилл лежит в своей постели. Его пальцы крепко вцепились в одеяло, а уши улавливают любой звук. Будто он снова оказался в море, где его бросает из стороны в сторону, где ему лишь остается переждать шторм, не имея никакой возможности контролировать стихию. Но в этот раз переменчивые волны, плывущие вокруг него, состоят из безмолвия и неверно подобранных слов.
В конце коридора открывается дверь. Ганнибал двигается бесшумно, но Уилл чувствует его приближение.
Тень, не останавливаясь, проносится мимо его двери. Долгое, безмолвное мгновение спустя, засов входной двери чуть скрипит, открывается и запирается обратно. Ганнибал ушел.
Уилл почти мгновенно встает и хватает ботинки. Дом кажется странно пустым без Ганнибала, но Уилл слишком отвлечен тревожными мыслями, чтобы придать этому значение.
Он выскальзывает через парадную дверь и спешит к сараю, где припаркован мотоцикл Ганнибала. Уиллу придется позаимствовать его, если он намерен следовать за отблесками протекторов их машины.
Свет задних фар вдалеке быстро превращается в крошечные красные пятнышки. Уилл снимает кожаную куртку с дверного крючка и надевает шлем Ганнибала, игнорируя запах его одеколона на подкладке. Рев двигателя почти заглушает вопросы, пульсирующие мигренью в его голове.
Он гадает, что было на уме у Ганнибала, когда он отъезжал от их уединенного домика. Ветер пронизывает его куртку и холодит каждый участок обнаженной кожи. Он держит красный свет их машины на разумном расстоянии и тратит какое-то время на беспокойные размышления о том, куда направляется Ганнибал, как собака, зализывающая рану.
Смогу ли я остановить его? — щелчки метронома в его голове громче скрежета двигателя. Но вопрос, который по-настоящему гложет его, звучит тише, аккуратно погребенный под первым. Уилл избегает прямой формулировки, но эхо подсознания громко отдается в тишине его разума, которую он поддерживает силой.
Буду ли я?
Мимо проносится плоский, поросший лесом горизонт Манитобы, холодный и резкий в неумолимом лунном свете. Высокие шпили сосен и елей, похожие на иглы, вонзаются в небо, затянутое редкими облаками. В воздухе чувствуется металлический привкус, а значит, снег пойдет еще до конца ночи.
Уилл игнорирует дрожь, сосредотачиваясь на лунных бликах света на асфальтовой дорожке и на далеких огнях впереди. Он понятия не имеет, куда направляется Ганнибал. Благодаря его тщательно продуманному замыслу они оказались у черта на куличках. Если, конечно, Ганнибал не выбрал это место ввиду скрытых побуждений.
Уилл стискивает зубы во внезапной вспышке гнева и ускоряется.
Дорога пустынна и темна: здесь, в едва ли тронутой дикой местности, нет ни одного фонаря. Время от времени он замечает движения среди деревьев по обе стороны. Если бы он присмотрелся, наверняка уловил бы блеск совинных глаз или лося, позолоченного серебристым лунным светом. Он смотрит вперед, наблюдает за пролетающими милями и держит Ганнибала на прицеле.
Задние фары отклоняются влево и исчезают за стеной деревьев. Уилл повторяет движение и замедляется, рассматривая вывеску в свете своих фар.
Manitoba Meats
Его сердце мечется ходуном, становясь тяжелым и неподъемным. Он знает, где они находятся, еще до того, как опускает взгляд на остальную часть.
A Verger Company
Уилл испускает вздох, пар от которого расходится по краям. Он понимает, наконец, что именно Ганнибал затеял этой глубокой ночью. И он точно знает, что должен делать.
Где-то спереди гаснут фары. Уилл глушит двигатель, слезает с мотоцикла и заводит его под деревья. Стоя в коконе черных ветвей, он выключает свет.
