Возможно, я не зря считал, что неизлечим… но об этом позже.
Как только я вновь оказался в своей родной стране на территории лечебницы, её красивый и отделанный фасад действительно удивил меня. На огромной площади окружённой высоким чёрным решетчатым забором, через который сбежать было совершенно не проблемно (не особо и хотелось), стояли десятки домов, напоминающие апартаменты среднего класса населения. Клянусь, я представлял себе частную лечебницу точно такой же, какой их показывают в страшных фильмах. К слову, я до замирания сердца боялся подобных фильмов. И ужасы в целом. Четверо санитаров встретили машину со мной и полицией Мюнхена, дабы проводить. Внешний вид снаружи показался мне отличным, если бы я жил где-нибудь неподалёку, то даже не думал, что в таком месте числятся душевнобольные… Мы шли по чистой каменной тропе, которую на всём пути окружали различные деревья: клён, берёзы и ясень. Всю картину дополняли голые кусты, на верхушках которых красиво лежал снег. Уверен, весной здесь невероятно… застану ли я этот момент? Не хочу заглядывать вперёд. Как только я попал внутрь одного из домов, первое, что меня встретило — симпатичные фиолетовые пастельные стены. Говорят, что фиолетовый цвет — цвет психов или вроде того. Как же он замечательно вписывается… — Здесь твоя палата, — один из санитаров открыл железную дверь, пропуская меня внутрь. Я замер, сжимая в руках небольшую сумку, осматривая интерьер. — Располагайся, через десять минут завтрак, за тобой выйдут. Если нужно в туалет, говори сейчас. — Нет, — я мотнул головой, ступая вперёд в комнату, так называемую палату, которая теперь будет моим местом проживания. Есть и плюсы, конечно же… например, мне не нужно платить за проживание… Это так глупо. Дверь за мной хлопает и я отмираю, бегло осматривая комнату: классические однотонные белые стены, чтобы точно мозг поплыл; одноместная кровать с чистым и подготовленным специально для меня постельным бельём (точно такого же цвета); большой шкаф, практически в центре комнаты и одинокая тумба у кровати; так же письменный деревянный стол прямо напротив одинокого большого окна с решётками. Если они здесь предусмотрены, значит попытки сбежать были. Внешняя обёртка всегда обманчива… Я глубоко вдыхаю запах едких медикаментов, стоящих во всём здании и прохожу к кровати, закидывая на неё дорожную сумку, которую, к слову, мне собирала психиатр, что та подпрыгивает. Как я понял по размеру здания, у некоторых есть соседи в комнате, а мне досталась палата на одного… Что ж, у меня есть с кем поговорить, так что точно не заскучаю. Желания «располагаться» у меня не было от слова совсем, сделать это я успею, поэтому из сумки достаю лишь одежду на смену, краем глаза цепляясь за настенные часы прямо над дверью, что показывали семь часов утра. На соседней стене приклеен календарь наступившего года, а рядом, кажется, было расписание. Я накидываю на плечи карамельный кардиган, преодолевая расстояние до интересующей меня стены всего в три шага. Комната длинная, но в то же время узкая и вполне комфортная, чтобы не словить приступ клаустрофобии. На стене действительно был приклеен внутренний распорядок дня, прописанный поминутно. Свободное время и приёмы родственников вынесены в отдельную колонку «среда, четверг, пятница с 10:30 утра до 12 дня». Яков говорил, обещал, что будет навещать… но сможет ли он, когда меня отправили в другую страну? К тому же, на носу стояли выпускные экзамены. Благодаря приговору и Руби, которая как минимум не была последним человеком в школе, как и её братишка, меня смогли поставить на академический отпуск. Когда я выпишусь, а я уверен, что выпишусь, то добью последний год школьной программы. Да, я действительно буду по жизни должен этой сумасшедшей семейке… Забывшись в своих размышлениях за изучением расписания и дальнейшего будущего (которое вообще может измениться в любой момент), я не заметил, как входная дверь открылась и один из санитаров позвал меня. Я обернулся, растерянно последовав за ним. В коридорах уже было с десяток человек, каждого из которого вёл медперсонал. Это выглядело жутко… Несколько человек сразу обратили на меня внимание: девушка со странным разлохмаченным пучком на голове; лысый парень, глаза которого были стеклянные, как у настоящей куклы в антиквариатной лавке, заглядывающей глубоко в душу, что мурашки по телу пробегали; и худощавый парень азиат, что чем-то был перепуган. Это я его напугал? Фрики… С этой же компанией я сел за один стол, неловко переглядываясь с каждым ещё раз. Знакомств я здесь заводить не собирался, поэтому молча уткнулся глазами в тарелку с овсяной кашей, от вида которой желудок в трубочку свернулся. Есть хотелось невероятно, что даже от вида приевшейся каши текли слюнки. С завтраком было покончено довольно быстро, за столом всё также стояла тишина, а один из них даже не притронулся к еде, брезгливо рассматривая её все 20 минут пока я ел. Кого-то этот парень мне напоминал, но идей пока не было… Сразу после быстрых ванных процедур ко мне прицепили массивного мужчину, форма которого уже отличалась от обычных санитаров. Всё что это могло означать — время лечения. Парень оказался разговорчивым и спокойно отвечал на мои вопросы, когда я их задавал, но сам ничего не спрашивал. Удивительно стойкий молодой человек, я бы в жизни не согласился работать в психушке ни за какие большие деньги. Здесь лечат больных, но так же, как мне кажется, и здоровому можно рехнуться. Мы покинули этот небольшой домик и двигались в направлении массивного здания, стоящего прямо в центре территории — это было рабочее место врачей и, если выражаться простым языком, — самая главная часть психиатрической лечебницы. Рассматривая острые крыши многочисленных домов, я даже и представить не мог, сколько человек стояло на учёте и сколько отсюда было выписано. Живя в Германии я никогда не задумывался о престижных психиатрических лечебницах, так как не собирался ложиться хотя бы одну из них. Но карта легла именно так, поэтому прямо сейчас я иду по узкому коридору в сопровождении того же человека. — Проходите, — раздался голос за дверью, а я растерянно обернулся на мужчину, что молча кивнул мне, дёргая за ручку, подталкивая вперёд. В кожаном чёрном кресле за длинным столом восседал совсем молодой парень, отчего у меня чуть челюсть не слетела куда-то на пол. Он выглядел даже моложе меня, а стоит учитывать, что я всё ещё даже школу не окончил… Кто тут ребёнка забыл? Сейчас же за мной зайдёт настоящий врач с такой примитивной седой бородой потрепанный жизнью и начнёт безжалостно расспрашивать меня о моём прошлом? — Присаживайся, я не кусаюсь, — его голос как пощёчина, но улыбка на чужих устах добродушная, вселяющая доверие. Хорошо, первое впечатление он произвёл, так уж и быть… Неловко кивая, вздыхая и принимая свою судьбу, я молча прошёл и сел напротив него в мягкое кресло, протягивая потрепанный журнал, где хранилась вся история касательно моего психического состояния, дополненная совсем недавно после суда. Парень сидел и внимательно вчитывался во всё, что там было написано несколько минут, а в воздухе стояла напряжённая тишина. Я от скуки принялся даже заусенцы на пальцах раздирать, лишь бы не скучать. Занятие ужасно глупое, потому что в первую очередь болят пальцы. — Понятно, почти ничего нового, — протянул в конце концов он, откладывая медицинскую карту в сторону, вновь улыбаясь, но уже ободряюще. — Позволь представиться, меня зовут доктор Майер и тебе повезло, Вальтер, — я нахмурился, не понимая, что он имеет в виду, — я твой лечащий врач и, к слову, единственный, если конечно ты будешь идти со мной на контакт, а во время сеансов я не обнаружу скрытых проблем. Мне сообщили ещё за несколько дней до твоего визита, что у моего нового пациента подтверждённое ярковыраженное диссоциативное расстройство. — А Вы проинформированы… — пробурчал я, бегая глазами по бумагам на рабочем столе. Слишком много книг. — Разрешите личный вопрос? — Поскорей не терпится узнать мой возраст, не так ли? — доктор смотрит на меня, склонив голову в бок. Он читает мысли? — Думаешь, что я читаю мысли, не так ли? — на этом моменте я действительно перепугался, на что Майер рассмеялся. — Вальтер, спешу успокоить, у тебя просто всё на лице написано, к тому же, ты у меня далеко не первый пациент с такой же реакцией, — он указывает на свой лоб, — у вас у всех брови вверх ползут каждый раз, когда вы сюда впервые входите. Не первый пациент? Значит он хорошо считывает эмоции людей, а это долгая практика… Но выглядит он очень молодо и вполне мог бы быть выпускником. Но опять же, не первый пациент? Сколько было до? — А сколько вы… — Вальтер, — перебивает, — скажи, какое у тебя сложилось первое впечатление о нашей клинике? — он уходит от вопроса. — Первое впечатление?.. Эм, приятное, что ли, — я действительно задумался над вопросом. Красиво это точно. Уютно ли? Вполне. — Реальность превзошла ожидания, если можно так выразиться. — Представлял себе тюрьму, в которой тебя держали? — Давайте не будем затрагивать эту тему, — пробурчал я, съёжившись под изучающим взглядом. Слишком странные ощущения. — Да, хорошо, не будем обсуждать бывшее место содержания, — легко согласился Майер, очередной раз ставя меня в неловкое положение, ведь я готовился отбиваться от подобных вопросов. — Давай вернёмся к главному, расскажи, как ты себя чувствуешь? Серьёзно? Моё самочувствие? То есть… настроение? Я до сих пор не могу понять в чём заключается его психотерапия. — Я… в порядке, спасибо, что спросили. — Не стесняйся, Вальтер, — доктор поднялся с кресла и только сейчас я смог увидеть, что он был ну очень высоким. Выше на целую голову минимум. Клянусь, если я встану рядом с ним, то почувствую себя чертовым карликом. — Говорят, ты убил пятерых, включая… — Я этого не делал, — настала моя очередь перебивать. В голове до боли знакомый сценарий, а все слова как фотоплёнка — проигрывается заново и без изменений. Я точно знаю, что он скажет дальше. — Я знаю, — как гром на ясном небе. Нет, это не тот заученный сценарий, это нечто новое. — Иначе бы ты тут не сидел. Убивал не ты, а твой заместитель, — он помедлил, остановившись напротив окна. — Как тебя зовут? Это что, шутка? Он сейчас серьёзно спрашивает об этом? Он же в курсе… — Вальтер Шмидт, — я сглотнул, — Вы же в курсе, так к чему вопрос? — Но ведь Вальтером ты называешь другого себя, не так ли? — доктор обернулся ко мне с дружелюбной улыбкой, но от окна не отходил. — Это довольно странно, учитывая, что страдающие твоим заболеванием люди носят своё имя, а их личности — другие. У тебя же иначе. Другой случай. Ты помнишь, почему отказался от него? — Я не помню, — кажется, об этом меня уже спрашивали. — Ты помнишь, как убивал? — теперь он оторвался от подоконника, проходя обратно к столу, откуда из ящика вынул небольшую и совсем чистую записную книжку. — Нет, — Майер скинул колпачок ручки на стол, тот негромко отскочил в сторону. — Хотя, размыто, — парень замер, многозначительно поднимая глаза, ожидая, когда я продолжу. — Помню, как кричал Элиас… как хрипел отец, — я помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, — как мама плакала. Доктор громко выдохнул после сказанного. Вслух это звучало более жутко, чем в голове, когда оно каждый раз проигрывалось день за днём. Как вообще такое можно забыть? Хотя, остальное же я забыл… запутался. — Скажи мне, Немо, — он сделал короткую паузу, — ты знаком со своей второй личностью? Может, вы общались лично? — Да, я знаю о нём. Последний раз мы говорили… если так можно назвать, в тюрьме. До вынесения приговора. Это был последний раз. Он стал чаще молчать… — Что было раньше? — Сплошной поток мыслей, целый балаган. Очень часто болела голова. Я подозреваю, что после смены лекарств его стало меньше… — Как думаешь, он слышит нас прямо сейчас? — Майер сдвинул несколько книг к краю стола, облокотившись. — Думаю, что да. Он всегда в курсе, но сейчас молчит. Может, ещё не привык к обстановке? В первые дни переезда в Брайтон было так же спокойно. Доктор тихо рассмеялся с ответа, внимательно изучая моё лицо, словно пожирая взглядом, от чего я даже стушевался отвернувшись. Это позабавило его ещё больше. Я не понимаю этого молчания каждые пару минут и этой кривой улыбки в мою сторону. Этот человек ведёт себя ужасно странно, и некомфортно в первую очередь мне. — Можешь просто вкратце описать ваши обычные разговоры? Непривычно, очень непривычно, когда кто-то другой обращается не в единственном числе, исключительно ко мне, а во множественном, подразумевая ещё и… Господи, другого меня. Это звучит дико, я не могу смириться с этим, несмотря на количество прошедшего времени! — Обычные разговоры…? Это происходит в голове и многое я забываю. Это больше похоже на внезапные мысли, на которые я сразу отвечаю, а они отвечают мне… До того как я сам начал подозревать себя в странном поведении, эти провалы в памяти, то думал, что отвечать так самому себе в голове — нормально. Но как полноценные диалоги… — я нахмурился, сжимая меж пальцев тканевые штаны. — Он сказал, что не будет больше решать мои проблемы. — Получается, что вы поссорились? — Это звучит жутко странно, но получается, что да? Господи, как странно… — Тогда расскажи обо всех своих странных мыслях, которые помнишь. Можешь не торопиться, времени у нас будет предостаточно. И на воспоминаниях, связанных с моими мыслями был завершён наш первый сеанс. Я искренне старался вспомнить обо всём, не смотря даже на странное поведение доктора, которое испарилось в одно мгновение, как я начал рассказ. Никакого давления, странных взглядов и ухмылок. Только деловитый вид, разговор исключительно по теме. Он даже не затрагивал тему самого существа Вальтера, разбирал со мной мои мысли, разговоры. Я хотел дать ему почву для размышлений, а он действительно старался мне помочь. Конечно, до конца мне всё ещё непонятно, какой у него план работы со мной, но мне просто хотелось выбраться отсюда. К слову, сроков лечения мне не сказали… Глубоко вздыхая, внимательно наблюдая за передвижением людей в комнате, я лишь продолжал ловить себя на мысли, что не будет ли всё это зря? Вальтер изначально не старался скрываться от меня, явно намекая на своё существование. Он ужасно упрям по существу и своему характеру. Есть ли смысл пытаться вылечить меня, раз уж я всё-таки болен? Не чревата ли это последствиям? Слишком много вопросов, которые нужно разобрать… — Парень, эй, парень, — девушка, сидевшая со мной утром за одним столом, уверенно расселась в кресле напротив. — Ты же новенький? Как тебе здесь? — у неё всё ещё была та странная причёска, напоминающая цельное гнездо. Не удивлюсь, если в нём реально кто-то поселился, но вряд ли бы этому дали случиться. — Извините, я не могу сказать, ещё не выстроил полную картину. — Я слышу неуверенность в твоём голосе? Я, конечно, выгляжу постарше тебя, но не бабка ж какая-то! — воскликнула она, раздражённо теребя в левой руке какую-то потрепанную жизней верёвку. — Так что расслабься, малыш, — она рассмеялась, пронзительно уставилась на меня, покусывая губы. Стало не по себе. — Нора, прекрати, видишь, он тебе не доверяет, — хмыкнул худощавый парень из той же компании. — Малой, не волнуйся, я тоже когда её увидел она показалась мне странной. Я Питер, — он протянул ко мне руку, при этом сжимая в кулаке край кофты, будто брезгуя. Прекрасно, теперь я знал имя двух человек, хотя в принципе не планировал заводить здесь знакомства. Всё ещё не поздно уйти? Не будет ли это странно? Хотя о каких странностях может идти речь в, чёрт возьми, психушке?! — Извините, — демонстративно кашлянув, я незаметно стащил книжку, которую присмотрел себе ещё минут пятнадцать назад, направившись в сторону комнат. Движение здесь не было ограничено, но у каждой двери стояла охрана. Вроде не тюрьма, но очень сильно напоминает именно её… Когда только заходишь в свою комнату, а за спиной слышишь щелчок, то сразу убеждаешься в обратном. Всё-таки, частично тюрьма, только с человеческими условиями для содержания. Мой взгляд пал на настенные часы, время на которых было ровно одиннадцать. Сегодня четверг, а значит не время приёма. В любом случае, вряд ли кто-то собирается посетить меня в ближайшее время. Можно ли здесь писать письма……
— У тебя есть какие-нибудь увлечения? Лично я люблю читать, как ты мог заметить, — Майер указал на многочисленные книги, лежащие на его столе и стоящие по полкам в шкафах. Ну очень много книг! — Нет, ничем не увлекаюсь. — Как? Даже в детстве ничем не занимался? — В детстве было много всего, — взгляд завис на острых коленях, просвечивающих через тонкую ткань штанов. — Иностранные языки, музыкальная школа и даже рисование. — Так ты довольно талантлив? — Если это можно назвать талантами, то да, наверное… Психиатр помолчал, медленно шагая в сторону длинного книжного шкафа, изучая его некоторое время, прежде чем достать какую-то книгу средних размеров. Обложка была просто коричневой, говорящая о том, что книга явно старая. — Не хотел бы сыграть? — он обернулся, одарив снисходительной улыбкой. Я неловко поёжился. — Нет, не думаю, что это хорошая идея, — внезапный хлопок книги заставил подпрыгнуть на месте. — Ты так думаешь? И почему же? — Я давно не садился за клавиши и ничего из этого не помню, — наглая ложь да и только. Я отлично помнил как играть ту или иную заученную некогда песню. Нужно лишь снова увидеть ноты и я сыграл бы. Как говорится — опыт не пропьёшь! Но я не хочу. Всё внутри буквально говорит мне, что это того не стоит… — Я не буду настаивать, — легко согласился доктор, ставя книгу на место. — Но если вдруг захочешь, то в другом корпусе есть пианино. Просто скажи, ладно? — я кивнул, не говоря и слова.…
На улице тепло с учётом зимы. Снег красиво блестит, отражая от себя жёлтый свет уличных фонарей. Было почти девять часов вечера, до отбоя оставалось всего десять минут, лечения на сегодня было завершено всего двадцать минут назад. По расписанию больше ничего и всё, что оставалось делать — сидеть в комнате и втыкать в окно, наблюдая за зимним пейзажем и тем, как мимо проходили доктора, направляющиеся домой. Домой к своим жёнам, мужьям, возможно детям, кто-то даже к родителям… Это не столь важно. Я завидовал. Несильно, но завидовал. Через некоторое время они все окажутся дома, возможно, в объятиях любимых, а кто-то, как и я, ляжет в объятия одиночества, ожидая наступления следующего дня. Я не знаю, что ждёт меня завтра… Говорят, что неведение — счастье. Но как оно может быть таковым, когда неизвестная извилистая дорога может привести в гущу острых шипов? И ведь обратно не свернёшь — невозможно, — придётся идти только вперёд. Терпеть впивающиеся в руки, ноги, лицо все эти шипы. Но даже пройдя трудный этап жизни — не будет означать, что впереди нас ждёт вознаграждение, то самое счастье. Впереди может быть ещё одна проблема. И так до самого конца… Неведение — самая ужасная и жуткая пытка, в которую способны шагнуть лишь отчаянные. Но людям свойственно видеть во всём разрушение и плохие вещи. Люди страшатся, что сделав шаг в эту всепоглощающую неизвестность — никогда не вернутся. Однако, они забывают одно — каждый новый день и есть та самая неизвестность. Не существует такого, что может сказать нам о том, когда произойдёт тот самый неожиданный переломный момент. Живя ты обычной жизнью или рискуя ею каждый день. Всё в этом мире случайно. Но опять же: это две разных вещи. Одно дело только размышлять об неизвестности, другое же — шагнуть. Нырнуть в это неведение и будь что будет. Правда, пока выбор не сделан, то всё в нашем мире возможно. Однако, какой выбор остаётся у меня? Выбор сделан. Остаётся лишь принять жестокую пытку неизвестностью. Свет в комнате гаснет, уведомляя о том, что пора ложится спать, хочешь ты или нет. Выбора нет.…
«И всё по новой…»
На завтрак каша, но в этот раз рисовая. И один стакан некрепкого кофе с молоком, дабы взбодриться. За столом те же люди, как и вчера. Только в этот раз я интересую их меньше. Это радует… Следом гигиена, тут ничего необычного, а через несколько минут я вновь стою напротив приоткрытой белой двери с табличкой «Майер Н.» и неуверенно вхожу внутрь. На сеансах ничего нового, всё та же непринуждённая беседа, а в кабинете немного просторнее из-за убранных по полкам книг. Майер любезно заваривает нам зеленый чай, расспрашивая о моём детстве. Вальтер всё ещё не показывается, просто молчит где-то в глубине сознание. Лишь бы у доктора не создалось ощущение, что я ушёл от наказания, убедив врачей и суд в своей несуществующей проблеме. Да нет, невозможно врать о таком почти всю жизнь. Почти всю… жизнь? — Я помню концертный зал… много людей, — неожиданно выпалил я во время нашего разговора о еде. Доктор замер, внимательно изучая меня своим анализирующим взглядом. — А ещё? Помнишь что-нибудь? — Крик и оскорбления, — я мотнул головой, — больше ничего. Он промолчал, проследовав к своему столу. Я внимательно следил за тем, как он копошится в ящиках своего стола, вынимая оттуда тетрадку, протягивая мне. Я неуверенно забираю её, рассматривая красивый пропечатанный пейзаж какого-то водопада. — Держи её у себя. Я хочу, чтобы ты записывал в неё все свои мысли и воспоминания, когда находишься один. — Я не привык извлекать свои мысли на чистых листах… но я постараюсь, наверное. Майер мягко кивнул, отклоняясь на спинку своего кожаного кресла произнося: — Хорошо, Немо, лучше расскажи о тех вещах, которые тебе действительно приносят удовольствие… И снова диалог ни о чём. И все последующие сеансы так же. Он продолжает не задевать темы, касающиеся произошедших событий, старается не говорить напрямую о тех вещах, касавшихся моих родителей и травм. Он знает и понимает, когда нужно остановиться и в какую сторону копать. Тем не менее наши непринуждённые беседы обо всём мне очень нравятся. Создаётся впечатление, что его больше интересую я, как личность, а не объект полный противоречий. Если в первые дни доктор казался странным, то за прошедшие недели я привык к его обществу. Он назвал своё имя — Нил. Даже назвал свой возраст и, Боже, я глубоко заблуждался, потому что ему было тридцать лет, а генетика просто сделала своё. Подаренный дневник не пустовал, я старался вести его тогда, когда считал это важным:«Январь, 20,
Доктор Майер дал мне тетрадку и сказал записывать свои мысли…
Я понятия не имею, что написать.
Вальтер молчит.»
«Январь, 30,
Доктор уже не кажется мне странным. Мы ведём непринуждённые беседы.»
«Февраль, 12,
Он всё ещё заинтересован тем, чтобы я хоть раз сыграл на пианино.
Я продолжаю противиться.»
«Февраль, 29,
Снег на улице растаял. Я успел прочесть всю литературу в своём корпусе,
поэтому доктор разрешил выбирать из его.
Вальтер молчит.»
«Март, 15,
Ровно два месяца с моего нахождения здесь.
Яков так и не приезжал, и не писал.
Зато приходило пару писем от доктора Буш.
Внутри какие-то противоречия.»
«Март, 30,
Наши сеансы вышли за пределы кабинета доктора.
Теперь мы беседуем и прогуливаемся по внутреннему двору и садику.
В апреле должна зацвести вишня и яблоня.»
«Апрель, 11,
Последнюю неделю меня преследует один и тот же кошмар…
Каждый раз я вижу, как убиваю родителей.
Как вонзаю кухонный нож между рёбер мамы и обвиваю тонкую леску
вокруг шеи отца.»
«Апрель, 22,
Доктор предложил провести первый сеанс гипноза, но я отказался.
Я не готов встречаться один на один со страхами, учитывая, то,
с какой частотой мне начали сниться кошмары.»
«Апрель, 23,
Я уже ненавижу эти каши и завтраки в общем.
Я начал перечитывать все книги в корпусе по новой.»
«Май, 1,
Пришло первое письмо от Якова сразу в пяти листах.
Он рассказал о событиях в школе, о друзьях и их взаимоотношениях.
Сказал, что все скучают.
Обещал приехать после экзаменов.
Вальтер молчит.»
«Май, 10,
Всё вокруг иллюзия, созданная для того, чтобы убить меня.
Этот ублюдок лишь делает вид, что ему интересны его проблемы.
Пытается подружиться и нанести удар как все остальные.
Пусть попробует, я сделаю это гораздо раньше него.»
«Наивный…» «Глупый…» «Никто не придёт…» «Мы тут одни.»
— Точнее я, — с губ слетает тихий смешок, — отдохни немного, Немо. Руки крепко сжимают кожаные ремни, кости больно ломит, будто при лихорадке, из-за чего я прогибаюсь в спине до громкого хруста позвонков, срываясь на безудержный смех. Кровать неприятно скрипит под телом, смешиваясь в единый звук со смехом, наполнившим комнату. Мысли путаются, в глазах плывёт как от дозы сильнодействующего успокоительного, а звон в ушах вообще заставляет ненавидеть весь мир вокруг, проклинать всё живое. — Даже не сопротивляйся, тебе нужен выходной, к тому же твой ублюдский доктор сам желает поболтать со мной. Прекрати! — рявкнул я и в тот же момент скрип кровати прекратился, а тело обессиленно упало. — Мне надоело молча сидеть, ты слишком многое себе позволяешь, — посмеиваясь, — и таблетки твои… тошнит! И в следующий момент ничего. Просто опустошённый взгляд в белоснежный потолок без единой трещины..•.•.•
…
Несколько дней неприятно выпали из памяти и я даже не заметил, как быстро приблизились дни к приезду Якова. Доктор объяснил, что всё это время на моём месте был Вальтер, с которым ему удалось нормально побеседовать несколько раз. Меня не могло это не радовать, ведь последнее место о котором я помнил — отделение для особо буйных, а сейчас я сижу на своей кровати в привычной комнате обычного отделения. Вальтер вёл себя хорошо?«И не представляешь, с каким трудом это давалось.»
Я неверяще вытаращил глаза на белую стенку, будто бы только что услышал самую сногсшибательную новость. Он здесь и он слышит. — Что такого произошло за несколько дней?.. — прошептал я, тут же хмурясь и тихо усмехаясь со своего вопроса. — Только хорошее, не волнуйся. Лишь сейчас, только сейчас, впервые за много лет я смог услышать, как грубо и низко звучал мой голос, а ответ неконтролируемо слетел с губ, что я прижал оледеневшие ладони, заставляя себя замолкнуть. Доктор, стоявший всё это время в стороне тихо усмехнулся, наблюдая за мной как за малым ребёнком, что только научился произносить слова и его это пугало. — Я только что разговаривал сам с собой? — Майер положительно кивнул, отходя к двери. — Давайте поговорим об этом позже. С минуты на минуту должен приехать человек, которого ты так долго ждал, — он открыл дверь, кивая в сторону выхода. Я подскочил с кровати, преодолев расстояние между нами за считанные секунды. — Поэтому не будем задерживаться. Ни слова более, в эту же минуту я послушно следовал за врачом не имея и капли сомнения в том, что через несколько минут я встречусь с ним… С Яковом, которого я ждал очень и очень долго. От одной лишь мысли сердце бьётся чаще, посылая по всему телу приятные импульсы, а спящие в животе бабочки вновь порхают и щекочут своими крыльями стенки. Я нетерпеливо прикусываю губы, когда мы оказываемся на улице. Местность я знал наизусть, но глаза продолжают бегать по всей территории как первый раз, будто бы не зная, откуда сейчас он может выйти. Взгляд остановился на воротах, за которыми показался один охранник и светлая макушка. У меня даже ноги подкосились от одного вида Якова на территории этой лечебницы, а когда он был уже в нескольких метрах я испытал весь спектр эмоций от радости до злости. Прошло полгода, а единственное, что в нём изменилось — тёмные синяки под глазами, что стали заметнее, либо же я просто забыл, как он выглядит. Я сжал кулаки, прикидывая нас со стороны: Яков в чёрных зауженных джинсах, белой футболке и сетчатой чёрной кофте (эту одежду я вижу впервые), и я, в своей безразмерной футболке и шортах до колен, даже толком не причесанный. — Тебе не жарко? — первое, что спрашиваю у него, а Яков давится воздухом, пялясь как на умалишённого. Я мягко усмехаюсь, прекращая сдерживать поток нахлынувших эмоций, буквально налетаю на Якова, сжимая в своих объятиях так, что охранник напряжённо тянется к свисающему с ремня электрошокеру, а доктор мягко останавливает его и уводит в сторону. Яков не мелочится, так же крепко прижимает меня к себе, зарываясь носом в сгиб шеи. Непонятно из-за чего именно, но на глаза выступили слёзы и я громко всхлипнул, Яков прижал меня к себе сильнее и теперь уже я утыкался лицом в его шею, цепляя пальцами чужую одежду. Он тихо прошептал прямо возле уха: — Тише, вот он я. Обещал же, что приеду… И я разревелся пуще прежнего, пытаясь прижаться ещё ближе, хотя куда более. Обещал — сделал, но почему так долго? Нет, я не виню его, я знаю… но осознание того, что прошло полгода больно бьёт в голову и безостановочно вытягивает все застопорившиеся в душе эмоции. У меня никого не было кроме него, поэтому я терпеливо ждал всё это время… — Давай сядем, — попросил он и я неохотно оторвался от шеи, беря его тёплую ладонь в свою, ведя в сторону излюбленного садика. Спиной я чувствовал, как прямо сейчас за нами наблюдает две пары глаз. Я могу понять, что это для безопасности Якова, но ужасно некомфортно. Хотя я знаю, что никогда не причиню ему вреда, всё-таки частично согласен с их идеей наблюдения за нами. Он сжал мою руку в своей, рассматривая лицо. Он молчал и я молчал, нам не нужны были слова, всё что сейчас хотелось — наслаждаться обществом друг друга, ведь на это есть всего два с половиной часа. Казалось бы, ого, целых два с половиной часа! Но как же это критично мало, когда видишься с человеком впервые за долгий срок. — Надолго? — я прерываю идиллию спустя несколько минут, двигаясь ближе к нему, что ощущаю тёплое дыхание на лице. Хочу поцеловать, но не добавится ли при этом проблем и вопросов? — Две недели. — Шесть встреч, — не раздумывая ответил, отводя расстроенный взгляд. — Мало. — Я готовлю сюрприз, — практически промурлыкал Яков, что по рукам пробежали заметные мурашки. Как же я давно не слышал его голоса. Как давно не слушал эту манеру речи с явными подколами. И как же я, черт возьми, скучал по этому. У меня не было телефона, а звонить в другую страну по стационарным местным телефонам точно так же, как мерить воду решетом. Единственный выход — письма. Но за всё время он прислал лишь два письма: первого мая и двенадцатого июня. В последнем он дал понять, что вот он, собирается и скоро приедет… И приехал. — Ты сказал, что будешь встречаться со мной, не глядя на то, куда попаду. Прошло полгода, Яков… — Ты же знаешь, не за горами были выпускные экзамены, а я к тому же нашёл работу, чтобы точно приехать. И я здесь, с тобой, — его руки накрыли мои пылающие то ли от обиды, то ли смущения щёки, притягивая ближе, что голова закружилась от того, как близко были желанные всё это время губы. — И дня не было, чтобы я не думал о том, как ты тут. — Ты не писал, — пытался стоять на своём, но он продолжал пользоваться запрещёнными приёмчиками и теперь одна его рука зарылась в мои волосы на затылке. — Я писал, но твоему врачу. И тут меня накрыло. Я вывернулся из его объятий, поднимаясь с лавки, одаряя Якова озадаченным взглядом. Он стыдливо поджал губы, так же поднимаясь, но я отшагнул ближе к работающему фонтану. — Что это означает? — Миссис Буш попросила не писать тебе лично, а изначально отправить письмо доктору Майеру. Мы переписывались первые два месяца, когда ты только начал осваиваться, а он попросил повременить и дать тебе время свыкнуться с тем, где ты находишься, — он скрестил руки на груди. Я знал этот жест. Выучил его ещё очень давно — это означает, что ему стыдно или жаль. А ещё, он что-то не договаривает. — Говори. Не скрывай от меня ничего. — Я собирался написать тебе ещё в марте первый раз, — он виновато посмотрел на меня, у меня перехватило дыхание с его честных глаз. — Но подумал, что рано. К тому, не знал, что написать. Где-то в ящике у меня до сих пор лежат мятые листы с несвязным текстом. Я прыснул со смеху, ловя себя на том, что зря на него прямо сейчас так давлю, потому что был не лучше. Всё это время сам мог написать, но взял и всё свалил на него, будто бы это он обязан писать мне, а не я и то, что тут жертва я. Как глупо… я даже его с днём рождения не поздравил. — Яков прости меня, — я покачал головой, раскрывая руки для объятий. Он не медлил: обнял за талию и прижал к себе, молча продолжая любоваться мной. Не понимаю, что его так заинтересовало в моей внешности… Или тоже соскучился. Да, скорей всего. — Всё в порядке, Немо, я соскучился, — прошептал он, утыкаясь носом в мою щёку, оставляя поцелуй. — Расскажи лучше как самочувствие? — М-м, около двух месяцев меня снова мучили кошмары, это были апрель и май, — отклоняя голову назад, поднимая взгляд в голубое небо, я задумался. — Потом всё вроде бы наладилось… Не было ничего нового, доктор очень долго старался создать правильную атмосферу, чтобы помочь мне вспомнить… но в конце концов мы пришли к единому согласию — провести гипноз. — Гипноз? Прям по-настоящему? Никогда не верил в это… — он усмехнулся, спустившись носом к моей шее, приятно щекоча. — Я тоже не верил, пока первый раз ещё в тюрьме не опробовал… — рассмеявшись, я немного наклонил шею, открывая ещё больше места для губ Якова, что так бесстыдно гуляли по коже. Знаете, а уже всё равно, что там подумает доктор. Будто меня волнует чужое мнение. — В любом случае, кончилось это не очень. — Что ты сделал? — он прервал поток поцелуев, заглянув в мои глаза. — Не я сделал, а Вальтер. Он неплохо так разбушевался и чуть не убил доктора Майера… — Яков помрачнел. Я сходу понял, о чём он думает. — Нет, не думай даже. Всё в итоге нормально. Только неделя выпала из моей памяти, потому что всё это время был Вальтер. — Неделя? Я думал, что это эпизодически происходит… — Я тоже так думал. Но доктор объяснил, что такое может доходить и до нескольких месяцев! А я, к тому же, вроде и не сопротивлялся… Не знаю, эта психология мозга слишком сложная! — пробурчал я, бегая глазами по светящемуся лицу Якова. — Но со слов доктора я узнал много чего интересного, что долго было скрыто. — Расскажешь? — Извини, котёнок, лучше такие темы не задевать, — я задорно рассмеялся, тут же напугано вылупившись на Якова, что растерялся с перемены моего настроения. — Эм… извини. Он стал удивительно разговорчивым, а я не могу этому помешать. — Значит у тебя ещё острый язык, — Яков ухмыльнулся, хитро прищурившись. Я растерялся с его реакции, бегая глазами по его лицу, будто бы пытаясь на нём что-то разыскать. Ему не страшно? Он не находит в этом чего-то жуткого? Он просто… общается так же непринуждённо, воспринимая нас одним целым… Тогда понятно, к чему всё это время вёл доктор… — Не того испытываешь, милый, — я закатил глаза на его добрую улыбку, слегка смутившись того, как он откровенно пялился. — Прекрати. — О, неужели я тебе не нравлюсь? — театрально протянул Яков. — Хм, а так? — он провёл кончиком языка по выпирающему кадыку, что я вздрогнул в его руках. — Всё такой же чувствительный, — хохотнул он, а я настойчиво отстранил его милое личико от себя, смущённо бурча все проклятия под нос. Какое несчастье, сам уверял себя в том, что все люди лживы, а сейчас как четырнадцатилетняя школьница плыву в объятиях другого человека. Бесит это приятно чувство в груди, глупый Немо, прекрати! — Вальтер, ты же знаешь, что я люблю тебя, — прошептал над ухом Яков, оставляя невесомый поцелуй на виске. — Нет, — просипел, — ты любишь Немо, но не меня. — Так ты и есть Немо, что это меняет? Я люблю конкретного человека, люблю всего, — я позволил его руке безбожно гладить меня по груди и шее. … И кое-что понял. — Я тоже тебя люблю, — на губах расцвела улыбка, а голова приятно закружилась, когда на устах почувствовались чужие.…
Мы встретились на следующий день: обсудили все события, о которых он хотел рассказать лично, ещё немного поговорили обо мне… и расстались. На долгие четыре дня. Следующее время приёма позволено только со среды, поэтому я снова ждал, но в этот раз мы были на связи и в свободное время беседовали по телефону, выделенному в каждом корпусе. Понятное дело, что наши разговоры слушали и контролировали, а мы затрагивали… личные темы. Но границы я стёр в тот же день, когда Яков поцеловал меня под наблюдением доктора и охранника. Что мне действительно понравилось — отсутствие непрошенных вопросов по нашем с Яковом отношений. Майер продолжал следовать своей работе и беседовал с нами… со мной только о вещах, касающихся исключительно меня, а если в беседах и поднимались другие люди, сам рассказывал ему о них и то, как они сыграли роль в моей жизни. После прибытия Якова в страну, Вальтер стал более спокойным и сдержанным в беседах с доктором и, клянусь, мне стало подозрительно спокойно. Мне начали сниться по-настоящему хорошие сны, мелкие неудачи уже совсем не раздражали. Я даже задумался о том, чтобы попросить доктора разрешить сыграть на пианино. Он согласился и я, впервые за большой промежуток времени сел за клавиши. Было трудно без постоянной практики сыграть песню до конца при этом не сбиваясь. Каждый раз, когда я путался или забывал, я был рад, что никто этого не видит. Но потом он предложил мне сыграть в среду при нём и Якове. Поэтому я просидел оставшиеся три дня за игрой. Я был приятно удивлён, что он сам отправлял меня идти тренироваться, вместо привычных сеансов, но благодарен. Это были трудные, но по-своему прекрасные дни. А теперь, я сидел перед нотным станом, не в силах пошевелить руками, прожигая глазами несчастные ноты не в силах сыграть чёртову сонату. И ведь меньше девяти месяцев назад, я лично исправлял ноты Анны, как только услышал её игру. И сам хотел сесть за пианино после того, как согласился сыграть с ними. Понятное дело, что эта идея, дабы сыграть с ними, заключалась изначально в другом… Но в тот момент я не знал! А если бы согласилась? В любом случае пришлось бы тренироваться…Наверное, всё-таки, я рад, что всё сложилось именно так. «Не волнуйся.» «Ты не на конкурсе.» «Здесь никто не будет тебя осуждать.»
Я рассмеялся с собственных мыслей, покачав головой. И это говорит мне Второе «Я»? Никогда бы не поверил… С другой стороны — это правда. Здесь только доктор, Яков… ну и охранник. Тут нет моих родителей, что ждут перфоманса. Они отлично знают, что у меня присутствует страх публичных выступлений и поэтому молчат. Я не должен их разочаровать.…
Оставшиеся дни пролетели с бешеной скоростью. Мы долго прощались перед тем, как Яков покинул территорию лечебницы. Через два часа у него самолёт, а я… буду здесь ещё неизвестное количество времени. С головы до ног накрыла непонятная апатия и чувство одиночества, которое я просто ненавидел. Сам строил — сам возненавидел, замечательно. Но строил то не осознавая… В комнате тихо и жарко, даже открытое окно не спасало. Я лениво свалился на кровать, уставившись в потолок. Надоело это всё… хотелось домой, но с другой стороны — где мой дом? Что случилось с квартирой и всеми вещами с ней? Посодействовали ли этому Буш как-либо или всё просто было распродано государством? За аренду ведь никто не платит… некому. Дядя вряд ли бы взялся за это дело, но мог. Я же признан недееспособным? Тогда о каком наследстве речь, у меня буквально ничего и никого нет. Кроме Якова… — Немо, — неожиданный голос доктора выбил из мыслей. Я даже не сразу заметил, что он вошёл в комнату. — Держи, это тебе, — он положил толстую записную книжку на стол. — Это что? — Ты прошлую испортил, поэтому я даю тебе новую, чтобы не скучал. Веди её когда захочешь. — Что ж, я постараюсь её не испортить в этот раз, доки, — съязвил я, отвернувшись к стене. — Постарайся. И я правда постарался. В конце каждого дня описывал прошедший день, а конце месяца делал итог по тому, как провёл время. Буквально писал краткие сочинения как в школе и это вошло в привычку. АВГУСТ. Месяц не принёс ничего нового, кроме количества писем, полученных от Якова — 20 штук. Каждый раз, когда я получал весть, то сразу же садился писать ответ, бросая чтение, пустые разговоры с новенькими и даже практику на пианино. Он сдал вступительные экзамены и поступил в Оксфорд, минуточку, на психологию. Когда я узнал, то очень долго был в шоке, ведь изначально его интересовала биоинженерия. Конечно, я поздравил его и пожелал удачной учёбы. Сроков выписки мне так и не сказали. СЕНТЯБРЬ. Несколько дней назад мне пришло письмо от Софии. Это было совершенно неожиданно, но очень приятно. Она поинтересовалась моим здоровьем, рассказала о том, как у неё обстоят дела в личной жизни (ох уж эти женщины). Рассказала, что двадцать седьмого ей исполнилось девятнадцать. Я, естественно, ответил ей и поздравил с прошедшим. Надеюсь, она напишет ещё. ОКТЯБРЬ. В середине месяца прошёл мой двадцатый день рождения. Не могу поверить, что прошёл второй десяток жизни. Немного позже приехал Яков и даже сделал мне подарок в виде электронной книги с более тысячи книг, которые я не читал. Я жаловался ему, что новой литературой тут не пополняется, а перечитывать всё в третий раз уже надоело. Но если быть честным, то читать мне уже поднадоело, но большего тут не остаётся. Поэтому примусь к чтению того, что загрузил Яков. P.S. Я получил очень много писем с поздравлениями от друзей. Клянусь, я думал, что никто обо мне вспоминать не хочет, а тут все знакомые из Брайтона. НОЯБРЬ. В начале месяца мне сменили лекарства, от которых долго болела голова. Мне это тоже не нравилось. Но в конце концов организм всё же привык и принимаю я их без особых проблем. Сеансы гипноза больше необходимы, Вальтер разговаривает сам без особых проблем, но я всё ещё забываю половину сеансов, поэтому Майеру приходится пересказывать мои же слова. ДЕКАБРЬ. Это рождество я встретил вместе с Яковом. Он всё ещё в городе и планирует улетать только в середине января. Одна неделя прошла, осталось ещё две. Я стараюсь не считать время отъезда, а довольствоваться тем, что есть. К слову, за два месяца прочёл уже более сорока книг. Половина из них слащавая романтика… Издевательство, я тоже хочу как в книгах. ЯНВАРЬ. Чуть больше года нахождения в этом месте… что я могу сказать? Да ничего. Единственное, могу отметить то, что память улучшилась. Больше не знаю, о чём написать. И такие записи были на протяжении целых четырёх с половиной лет. Четыре с половиной года я провёл на лечении своего диссоциативного расстройства. Исписал более двадцати блокнотов, так как писал ежедневно не пропуская и дня. Но всему рано или поздно приходит конец. И сейчас я пишу последнюю запись в блокноте, сделанную на протяжении моего лечения: «Нил Майер — мой лечащий психиатр, завершил лечение сегодня 25-го июля. Это был сеанс глубокого гипноза. Так называемый конечный этап «воссоединения» расколотого сознания, включающий самокритику, самоанализ и устранения внутренних конфликтов. Да, для того, чтобы восстановить картину прошлого, проработать страхи и травмы понадобилось почти пять лет. Доктор усердно работал***
— Проходи, можешь топтаться хоть по всему коридору, — усмехнулся Яков, пропуская в свою квартиру. В нос мгновенно ударил сладкий аромат пачули и кофе. Я замер у порога, слушая этот родной аромат, не давая хозяину войти, а оставаться стоять за дверью. — Господи… — пролепетал я, обернувшись к Якову, силой затягивая его в квартиру, что он даже опешил, сталкиваясь со мной лбами. — Вальтер, нежнее, — ойкнул Яков, приобняв меня за талию, оставив поцелуй на пострадавшем лбу. — Тебе твою голову беречь надо. — Самая твоя убогая шутка, — я нахмурился, но практически сразу широко улыбнулся его умилительно большим глазам. — И как же я по ним скучал, ты не представляешь. Кинувшись ему на шею, не дав и слова вставить, я радостно повис на нём, покрывая все щёки мелкими поцелуями. Яков вымучено простонал, перехватывая за бёдра, поднимая в воздух. Крепче схватившись уже ногами, закрепив те на его пояснице, одарил непонимающим взглядом, на что он ехидно ухмыльнулся, сбросил сумку, что всё это время пытался удержать в одной руке на пол и потащил куда-то в комнату. Осознание приятно прострелило голову, провалившись куда-то чуть ниже живота, заставив промурлыкать прямо на ухо парню: — А я то думал, что тебе придётся намекать. — Плохо думал, — усмехнулся Яков, опускаясь вместе со мной на кровать, сразу утыкаясь носом куда-то в изгиб шеи, безбожно проникая руками под тонкую футболку, оглаживая плоский живот. — Весь этими лекарствами провонял, нужно будет постирать все твои вещи. — Постираешь своим порошком? Хочу надевать одежду и чтобы в носу стоял твой аромат, — пролепетал я между охами от смазанных поцелуев на коже. — А каким же ещё? Теперь то ты будешь жить со мной. — Что? — замерев, Яков отстранился, молча рассматривая меня несколько минут, вместо того, чтобы ответить на вопрос. — Я думал, что поживу у тебя, пока не найду постоянное место проживания… — Скажи мне, ты совсем идиот? — усмехнулся он, щипая за бедро, заставляя меня недовольно вскрикнуть. — Ты правда думаешь, что я тебя теперь отпущу? К тому же, как ты собрался платить за аренду? — Найду работу, — я нахмурился, кладя свои ладони поверх его, что всё так же были под футболкой. — Наивный… ты даже школу не окончил, тебе о сдаче экзаменов стоит думать, а не о таком, — Яков демонстративно цокнул языком, опускаясь к моему лицу, не давая и слова вставить, мягко поцеловал. Ладно, в чём-то он прав. У меня даже школа не была окончена, а я тут разошёлся, думая о том, где и как работать. Естественно никто не возьмёт двадцатитрёхлетнего парня на официальную и полную занятость, что даже и окончившего школьного образования не имеет. Только если неофициально. Кладменом, например… Но жизнь я себе уже успел скрасить. Яков правильно говорит, стоит задуматься о том, как доучиться последний год, но сейчас меня всё-таки волновали горячие губы, что собственнически сминали мои, а шаловливые пальцы нагло оттягивали резинку шорт. Я нетерпеливо простонал в поцелуе, самостоятельно спустив его ладонь на свой пах. Яков не раздумывая сжал руку до ярких звёздочек под веками. Один раз у нас уже всё было, но так давно, что я и забыл о том, как приятны его прикосновения и то, как тело податливо отвечает на каждый жест. Но не всё так сказочно, как хотелось бы. Громкий трезвон звонка пронёсся по всей квартире, неприятно ударяя по перепонкам. Я вздрогнул под родным телом, вопросительно уставившись на профиль Якова. — Ты кого-то ждёшь? — Даже если бы ждал, то мне уже не до этого, — усмехнулся он, вернув всё своё внимание на мою персону. — Так что пусть думают, что я не дома. Он накрыл губами шею, втягивая кожу и оставляя небольшой засос, повторяя это же действие ещё несколько раз. Его рука нырнула под резинку шорт, а мой стон унёс повторный звон звонка, который точно так же был удачно проигнорирован нами. — А ты точно уверен? — прошептал Яков, остановившись, будто ожидал явного сопротивления. — Ещё тупее вопроса я не слышал, — процедил я сквозь стиснутые зубы, откинув голову на подушку. — Яков, просто давай уже займёмся этим. — Займёмся чем? — он ехидно рассмеялся, в этот же момент стягивая с меня шорты, дразняще поглаживая внутреннею сторону бедра. Действительно, чем же? — Мне обязательно произносить это вслух? — он положительно кивнул. — Займёмся любовью? Трахнемся? Я не знаю, выбирай любое, что нравится. — О, так ты предоставляешь мне выбор? — он резко поднял меня за бёдра вверх, прижавшись тазом вплотную, что я подавился на вздохе. — В курсе, что оба слова имеют разное значение в этом плане? Потрахаться, Вальтер, мы ещё успеем. Я беззвучно возмутился на его слова, но когда за шортами слетела оставшаяся одежда, то всё недовольство пришлось силой проглотить. Из кармана Яков вынул пачку презервативов и невероятно маленькую бутылочку лубриканта, будто бы рассчитанную специально на один раз, чем вызвал тихое удивление: — Неужели ты шатался с этим с самого начала? И давно ты с собой презервативы носишь, а? Для кого? — Помолчи или я сейчас найду чем заткнуть твой чудесный рот, — Яков демонстративно закатил глаза, разрывая индивидуальную упаковку. — Для тебя, будто у меня есть кто-то другой на примете. Хотелось взять тебя ещё в машине, но ты светился как диско шар, что подумал как это будет несправедливо по отношению к тебе. — Несправедливо? — хохотнул я, внимательно следя за действиями парня, громко сглатывая. — Неважно, проехали… — Отлично. Он чмокнул меня напоследок, прежде чем опуститься поцелуями по животу, специально игнорируя полустоящий член требующий ласки. Яков целует со внутренней стороны бедра, не стесняясь покусывать тонкую кожу и украшать засосами, вызывая тем самым сумасшедшие чувства, растекающиеся по всему телу. Я прижимаю ладонь ко рту, сдерживая вот-вот вырывающийся с уст стон, но рука Якова тут же больно оттягивает за запястье, а скулёж, смешанный со стоном не успевает и на секунду задержаться. — Рот позатыкать себе ты себе ещё успеешь, а сейчас я хочу слушать, потому что соскучился по твоему голосу, — уведомляет он, возобновляя поцелуи, но уже на другой ноге. Я нетерпеливо покусываю губы, наблюдая за тем, с какой нежностью Яков ласкает, буквально вылизывает участки моей кожи. Ощущение, что я снова схожу с ума, но уже под давлением своего партнёра. Сойти с ума от любви? Главное, чтобы она не была отравляющей, тогда я буду согласен. — Буквально минуту назад ты был готов сам заткнуть мне рот, — невзначай усмехнулся я, на что Яков грубо сжал за бёдра, одним движением переворачивая на живот. — Чтоб тебя… — Интересно, кончишь ли ты и в этот раз с одних лишь пальцев? — перебил он, с громким звуком раскрывая лубрикант, выдавливая определённое количество себе на руку. Я неловко притянул к себе подушку, уткнувшись в неё носом. Почему он об этом вообще помнит? Прокручивал в голове по несколько раз? Ладно, возможно это не удивительно, учитывая события, что произошли после моего ухода. Мокрые пальцы огладили вокруг, выбивая тихое оханье, и тут же медленно проникли внутрь. На пояснице ощутилась тёплая ладонь, что успокаивающе поглаживала. Я нахмурился, стараясь привыкнуть к ощущениям. Если всё закончилось, то у нас будет гораздо больше времени на это? Тогда я смогу привыкнуть и… Все мысли мигом улетучиваются, когда пальцы толкаются глубже и безостановочно двигаются, путая все мысли в голове в один клубок, а когда добавляется третий палец, в уголках глаз скапливаются слёзы: не понятно из-за удовольствия, накрывшего с головой или из-за дискомфорта. Когда же пальцы сгибаются, я отчаянно скулю, убеждаясь в том, что это далеко не дискомфорт. Подрагивающие конечности и тихие мольбы — сами по себе, — я не контролирую. Разум заполоняет желание. Но Яков совсем не торопится, продолжает медленно и сладостно разрабатывать пальцами, а мне остаётся цепляться мёртвой хваткой за углы подушки, сжимать и мять пастельно-голубое постельное белье и тонуть в собственных чувствах. Смазанный поцелуй приходится где-то на уровне поясницы, окончательно утапливая меня, вырывая непроизвольный стон. Чувство заполненности исчезает, заставляя разочарованно выдохнуть во влажную подушку и обернуться. Яков тут же разворачивает меня на спину и я с нескрываемым интересом наблюдаю за тем, как он расстёгивает ширинку джинс дрожащими от возбуждения пальцами. Я невольно улыбаюсь такой картине, но не комментирую, сжимая его между своих ног, скользя ладонью вниз, к возбуждённому члену, проводя ладонью по длине. Парень останавливается, в замешательстве уставившись на меня, когда я сладко постанываю от прикосновений к себе. Он перехватывает моё запястье, обрывая минутную слабость, опрокидывая её над головой. Я фыркаю на такое грубое обращение, дёргая рукой, но вырвать её всё так же не удаётся. Яков в конце концов справляется с застёжкой, отпускает мою руку и снимает с себя одежду. Усмехаюсь с заметного влажного пятна на боксёрах, но когда он запрокидывает мои ноги вверх, то уже становится не настолько весело. А прижимающаяся головка члена окончательно заставляет вернуться к тому, что было, когда длинные пальцы безбожно двигались внутри. Я кусаю губы, откидывая голову на подушку в момент проникновения. Яков опускается к лицу, горячо выдыхая в губы, не давая перехватить и поцеловать их. Он толкается глубже, выбивая с уст жалобный скулёж, а тело податливо прогибается на кровати, заставляя ту неприятно скрипнуть. Яков не медлит и спустя несколько минут размеренных толчков толкается глубоко и резко, заставляя сердце больно колотиться в груди, а дыхание замирает каждый раз, когда член входит до конца и тела горячо соприкасаются. Член приятно проезжает по простате, что перед глазами плывёт. Он закидывает ноги на свои плечи, вжимая меня в кровать, вбиваясь с каждым толчком чётко по простате, словно щипцами вытягивая горловые стоны и хныканья. Хлюпающий звук смазки смешивается с остальными звуками: шлепки, скулёж, стоны и хныканья, наполняя всю комнату. Если у Якова есть соседи и они дома — они очень недовольны происходящим за стеной. И лишь они знают, что могло происходить тут до моего приезда. А если точнее — догадываться. Ладонь накрывает пульсирующий член, проводя всего пару раз, задевая подушечками пальцев головку, но уже снося крышу окончательно, что я неконтролируемо ёрзаю под ним, сбивая ритм, толкаясь в горячую ладонь. Яков еле слышно смеётся, сжимая член у основания, когда приближается развязка. — Яков, — умоляю я, хватая его за руку, царапая кожу ладони. — Пожалуйста, — он входит до конца и я тут же сжимаюсь вокруг, на что парень томно стонет, крепче сжимая ладонь, прямо до звёздочек на внутренней стороне век. Он утыкается носом в ямочку, разделяющую ключицы, рыкая и ускоряя движения рукой. Несколько капель слёз, скопившихся в уголках глаз, скатываются по щеке куда-то вниз, его толчки более резкие и прерывистые, срывающие этот крепкий узел внутри живота, заставляющий кончить прямо ему в руку с громким стоном до боли в горле. Яков толкается в моё резко ослабевшее тело ещё пару раз, кусает тонкую кожу и томно выдыхает. Тело приятно подрагивает в любимых руках. Яков выходит, оставляя после себя жалкое опустошение чуть ниже, но в груди буквально распускаются лепестки роз, приятно щекоча лепестками. Он ложится рядом, притягивает в свои объятия, и ведь я позволяю ему, крепко обнимаю и прижимаюсь ближе, чувствуя наконец-то наполняющее счастье.~
Громкий тормоз колёс машины и столкновение внезапно вырывают из умиротворённого сна. Я подпрыгиваю на мягком матрасе, осматриваясь по сторонам: темно и ничего не видно, лишь свет луны из окна освещает небольшую часть комнаты. Руки непроизвольно оглаживают вторую холодную часть постели, но рядом никого нет. Я улыбаюсь, мотая головой. Он говорил, что работает по ночам, а судя по всему время давно зашло за полночь. Лениво потягиваясь, я поднимаюсь с постели, совершенно наплевав на отсутствие одежды. Из-за окна слышатся крики и звуки сирены, что привлекают моё внимание. Всего за несколько шагов по мягкому ковру, я преодолеваю расстояние до окна, выглядывая из него вниз: авария столкнувшихся двух чёрных внедорожников. Вокруг уже собралось несколько человек, в панике бегая и не зная, что предпринять. Я вздыхаю, опираясь на пластиковый подоконник, наблюдая за тем, как из одной машины вылезает крупный мужчина, а двери второй заблокированы. Интересно, тот человек без сознания? И жив ли он? Удар пришёлся прямо в водительское место, почти не оставляя шансов на выживание. Печально осознавать, что жизнь человека так хрупка и коротка. Возможно водителя сейчас кто-то ждёт дома… Но если он не выжил — настоящее горе. Я невольно усмехаюсь своим мыслям, замечая протекающее из первой машины масло. Если не поспешить, может произойти нечто хуже, но собравшиеся люди стоят и продолжают бездействовать, а кто-то умудряется записывать происходящее на видео. А говорят, что только психопаты не умею сопереживать другим, но в таком случае все люди в той или иной ситуации — психопаты. Ну а я так же, как и все остальные продолжаю стоять на месте и наблюдать, смея ещё осуждать. Чем я хуже психопата? «Ничем.» По телу пробегает табун мурашек, я резко оборачиваюсь, но в комнате всё так же тихо и пусто. Наверное показалось…