Простой

Чимин быстро натягивает шапку пониже, в попытке прикрыть уши от пронизывающих порывов ветра, и сразу же после ныряет ладонями обратно в глубокие карманы пуховика. Он чувствует, как тепло ускользает даже сквозь несколько слоёв одежды, и крупно вздрагивает. Последняя неделя перед Рождеством выдалась слишком холодной. И хотя снег ещё не выпал, воздух наполнен этим особым ароматом, предвещающим, что совсем скоро настанет время всему городу окраситься в белый. Чимин, хотя и не желает лишний раз морозить пальцы, всё равно в который раз достаёт телефон из кармана. Он быстро обновляет диалог с Юнги, в надежде увидеть непрочитанное сообщение, но пришедшие семь минут назад слова по-прежнему гласят: "Не мёрзни! Заходи в ТЦ. Я скоро буду". Но Чимин не слушается, мёрзнет. Продолжает стоять возле вращающихся дверей, наблюдая, как те поглощают продрогших людей, и не собирается сдвигаться со своего места, пока не урвёт долгожданные крепкие объятья от старшего, которые невозможно будет получить в переполненном торговом центре в силу нелюбви обоих к проявлению чувств на глазах у незнакомцев. А за пределами молла замершие человечки, спешащие побыстрее скрыться в тёплом помещении, скорее всего, даже не удостоят взглядом двух парней. — Чимин-и? Чимин оборачивается на родной голос и тут же попадает в тёплое кольцо рук. Он, не раздумывая, вынимает холодные ладони из карманов и укладывает их на спину старшего, прижимается теснее, утыкаясь носом в воротник дорогого пальто Юнги и глубоко втягивая воздух. Старший, как всегда, приятно пахнет собой и немного стиральным порошком, а его одежда всё ещё хранит самую малость тепла прогретого салона авто, из которого хён недавно вышел. Кусачий мороз из-за частых глубоких вдохов начинает покалывать ноздри изнутри, и Чимин быстро отстраняется, по-кошачьи мило чихая в сторону. — Ну почему ты меня не послушался? — ворчит Юнги, и Чимин переводит на него виноватый взгляд снизу вверх, готовясь оправдываться. Но умилительная улыбка медленно расцветает на губах старшего, а тревожная морщинка меж бровей разглаживается, пока он смотрит на своего тонсена. Не говоря ни слова, Юнги внезапно обхватывает двумя ладонями лицо Чимина, притягивая его к себе. Быстрые мягкие поцелуи тут же согревают замёрзшие щеки, нос, лоб и губы младшего. Чимин смешно морщит нос, ощущая жаркое дыхание хёна, приятно щекочущее его лицо. Когда Юнги всё же отстраняется, Чимин, удивлённый произошедшим, неверяще пялится на него. — Хён! Ты чего? — младший бегло осматривается по сторонам, пытаясь понять, много ли людей стало свидетелями внезапного порыва Юнги. Но те, как и предполагалось, не обращают никакого внимания на их пару, и Чимин возвращает свой робкий взгляд хёну. До этого Юнги никогда не позволял себе такого проявления чувства в общественных местах, и хотя Чимину очень понравилось, он чувствует горячее смущение с непривычки. — Прости. Мы так давно не виделись. И ещё эта твоя шапка... — Юнги поддевает указательным пальцем помпон на макушке разноцветного вязаного головного убора. — Ты такой милый в ней. Я не смог удержаться. Чимин поджимает губы. Ему самому охота наброситься на Юнги с глубокими и долгими поцелуями. Две недели назад старшего отправили проходить четырнадцатидневную стажировку в главный офис их компании. Тот находился довольно далеко, и время, затрачиваемое на дорогу туда и обратно, складывалось в несколько часов. Как итог, Юнги жутко уставал после работы, хотя функционал оставался практически тем же. Даже короткие встречи в университете стали роскошью. Юнги порой не успевал поесть, в перерывах бегая от кабинета к кабинету, согласовывая пункты в своей ежегодной проектной работе с преподавателями. Чимин хоть и скучал, но всё понимал и не настаивал на встречах, смиренно ожидая окончания стажировки и семестра и изредка ловя в коридорах быстро мелькающий силуэт своего красивого хёна. Тот теперь всегда ходил в идеально подчеркивающих его фигуру строгих костюмах, что было предписано дресс-кодом главного офиса, в который он спешил отправиться сразу после университета. — А ты очень красивый, хён. Тебе идут костюмы и галстуки, — Чимин легонько касается воротника шерстяного пальто Юнги, почти невесомо проводит пальцами, смахивая пылинки. Старший нежно перехватывает его ладонь, поднося к своим губам. Он выдыхает горячий воздух, растирает покрасневшие от холода костяшки, пытаясь согреть. Его глаза неотрывно смотрят в чиминовы. В них забота плещется наравне с обожанием. Но на самом дне глаз цвета любимого Чимином чая с бергамотом можно увидеть ещё и задумчивость. — Может, перенесём встречу с моими родителями и просто побудем вдвоём? Я так соскучился, — с тяжёлым вздохом просит старший, пряча маленькую ладонь Чимина вместе со своей в кармане пальто. — Хён,— Чимин, на чьём лице отражается одновременно грусть и понимание, отрицательно качает головой. — Ты же знаешь, что мы не можем. Нет смысла оттягивать знакомство еще дольше, — Чимин льнёт щекой к сердцу Юнги, скрытому шерстяной тканью, ластится, запуская вторую ладонь в другой карман пальто. — Я уверен, что твоя мама очень расстроится, ведь мы договорились об этом вечере заранее. Да и твои родители улетают отдыхать на все зимние праздники уже послезавтра, — Чимин приподнимает голову, заглядывая Юнги в глаза. Мягкая улыбка скользит по его губам. — Давай сегодня хорошо проведём время с твоей семьёй, а потом мы будем только вдвоём. Обещаю. Старший нехотя, но соглашается, кивая, и легко клюёт Чимина в мягкую холодную щеку. — А ты, кажется, совсем не нервничаешь, — шепчет возле самого уха Юнги и трётся ещё тёплым кончиком носа о скулу младшего. — Не то что я, когда у нас был подобный вечер-знакомство с твоей семьёй. Мама и бабушка в течении пяти месяцев не затрагивали тему отношений Чимина и Юнги. Тот неприятный разговор весной на кухне будто был попросту забыт. Чимин ничего не рассказывал о Юнги, а женщины не лезли с расспросами. Но, видимо, счастье сочилось из каждой клеточки младшего и всё говорило за него, потому что месяц назад, когда старший привёз Чимина домой, как обычно, мама встретила их на пороге дома, предложив выпить кофе с только что испечённым малиновым пирогом. Юнги, не решившийся отказать, тогда очень нервничал. От Чимина он знал детали той беседы и какого мнения женщины из семьи младшего о людях его круга, а значит и о нём самом. Юнги сидел в кухне на табурете, как перед выходом на эшафот: все его мышцы были напряжены, глаза, кажется, даже не моргали. Он взвешивал каждое слово, прежде чем ответить и едва дышал, лишь изредка делая глоток кофе. Чимину пришлось вплотную продвинуться к нему и взять за руку, чтобы старший хоть немного расслабился. На удивление, женщины были милы и обходительны, не задавали вопросов, а наоборот, больше рассказывали какие-то забавные истории из детства Чимина, чем вводили того в глубочайший приступ неловкости. Вскоре Юнги смог по-настоящему успокоиться и начал поддерживать непринуждённую беседу. Когда старший уже за полночь покинул дом Чимина, женщины признались, что, хотя их настороженность к людям из высшего общества не может испариться так быстро и они всё ещё по-прежнему будут с опаской следить за их с Юнги отношениями, юноша им понравился и вызвал желание доверить их самое дорогое сокровище — сына и внука. Кажется, Чимин тогда впервые за пять месяцев заснул с лёгкостью на сердце. — Мне не о чем переживать. Я уверен, что твои родители прекрасные люди. Ведь они воспитали тебя достойным человеком с самыми широкими взглядами и золотым сердцем, не подверженным предрассудкам. Юнги замирает, сильнее сжав пальцы Чимина в кармане своего пальто. Он медленно отстраняется и бегает взглядом по лицу младшего, то и дело задерживаясь на пунцовых обветренных губах. — Ох, Чимин-а, пойдём уже скорее внутрь, иначе я опять не смогу удержаться и поцелую тебя. Чимин хихикает, позволяя своим глазам превратиться в тонкие луны, и быстро ныряет во вращающиеся двери, ведомый большой ладонью Юнги. Старший, стоит им только оказаться внутри ТЦ, уверенно направляется к витринам какой-то кондитерской, останавливаясь у полок со всевозможными тортиками. Чимин добродушно улыбается на приветствие продавщицы в поварском колпаке и замирает, лишь вращая головой из стороны в сторону, рассматривая сладости. — Тут, насколько я знаю, продают самые вкусные и не дорогие. Выбирай. Чимин в непонимании изгибает брови, отрываясь от созерцания сладких произведений искусства. — Зачем? Ты же знаешь, что я не особо люблю сладкое. — Но ты же хотел выбрать что-то в качестве презента для моих родителей, чтобы не идти с пустыми руками. Обычно берут выпечку и цветы. Чимин закусывает краешек губы, теряется. В голову приходит мысль, что, может быть, действительно стоит взять банальные сладости и букет, чтобы это не выглядело со стороны, будто он навязывает себя семье старшего? Ведь торт будет быстро съеден, а цветы выброшены в мусорное ведро максимум уже через неделю, в то время как более долгосрочные презенты всегда будут напоминать о том, кто их подарил, мозолить глаза родителям без возможности избавиться, если их с Юнги отношения окажутся не навсегда. Хён осторожно касается большим пальцем нижней губы Чимина, высвобождая её из сильной хватки его зубов и тем самым сбивая пелену его мыслей. Он тяжело выдыхает и, обхватив маленькую ладонь своего тонсена, уводит его чуть в сторону, подальше от любопытного взгляда продавщицы. — О чём так сильно задумался? Чимин в отрицательном жесте качает головой. Не думает, что это что-то важное, чем стоит поделиться. — Чимин-а, — голос Юнги требовательный. — Выкладывай. Я же вижу, что это что-то серьёзное. Да ты же чуть губу себе не прокусил, пока думал! Чимин коротко лижет кончиком языка краешек губы, проверяет. Да, действительно, небольшая ранка есть. А он и не заметил, насколько сильно прикусил. За мыслями даже не ощутил боли. Чимин сталкивается глазами со старшим и видит в них сильное беспокойство, что подталкивает озвучить свои рассуждения вслух. — Изначально я хотел подарить твоим родителям что-нибудь памятное, долговечное. Для твоего отца — ещё один диск в коллекцию, а для мамы мы подобрали бы что-нибудь вместе. Но теперь мне это не кажется хорошей идеей. — Почему же? — брови Юнги в замешательстве съезжаются к переносице. — Боюсь, что это долговечное переживёт наши с тобой отношения и будет своим присутствием в ваших жизнях принуждать к воспоминаниям обо мне. Без шанса избавиться от него. Ведь твой отец никогда не выбросит желаемый диск из коллекции, которую он с таким трепетом собирал всю жизнь. Хотя к тому моменту этот диск и будет подарен неугодным человеком. — Милый, — Юнги берёт уже обе ладони младшего в свои, гладит нежную, почти согревшуюся кожу пальцами. — Если так подумать, то любая мелочь может вызвать воспоминания о человеке. Например, та скамейка на входе во дворе университета, на которой мы часто с тобой обедаем, когда тепло, у меня теперь ассоциируется только с тобой. И что же, если мы расстанемся, то мне придётся в ночи поджечь её или не ходить в университет, чтобы она не напоминала о тебе? Чимин фыркает, плотно сжимая губы, чтобы не рассмеяться. Юнги тоже улыбается. — Чимин-а, давай не будем думать о будущем. Мы не в силах предугадать все исходы, продумать, как каждая мелочь впоследствии отразится на нас, так зачем же волноваться об этом? Делай то, что считаешь уместным именно сейчас, в этот момент. И Чимин понимает, что Юнги прав. Но его мышление, сформированное бедностью, необходимостью всё распланировать наперёд, сковывает его и не даёт жить моментом. Когда у тебя нет денег, ты привыкаешь всё продумывать заблаговременно: зарплата, которая пришла только сегодня, распределятся понедельно на будущий месяц в равных соотношениях, чтобы выявить "лишние" деньги, которые можно отложить на непредвиденные расходы. Чтобы сэкономить время и средства, стираешь вещи и принимаешь душ по ночам, так счёт за воду приходит меньше, выбираешь один день, когда поедешь в магазин, чтобы закупиться продуктами на долгий срок. Овощи и фрукты при этом преднамеренно берёшь только замороженные, чтобы их можно было забросить в морозилку и не беспокоиться о сохранности. Мясо при такой жизни — роскошь. Консервы или субпродукты — максимум, что можно себе позволить. Поэтому чаще всего люди, которые росли в бедности, позже, став состоятельными, не знают вкуса настоящей еды и что такое жить одномоментно, не задумываясь о завтра. Чимин осознаёт, что нужно начать перестраивать собственное мышление как можно скорее. Да, измениться сразу не получится, особенно, когда материальный фактор всё ещё давит, несмотря на полученную недавно работу. Но, меняя свои привычки, так он хотя бы будет уверен, что в будущем, когда жизнь в достатке не будет казаться несбыточной мечтой, он не вернётся опять к тому, с чего начал свой путь, споткнувшись о собственные рефлексы. — Прости, что привёл тебя сюда, — Юнги очерчивает венки на запястьях младшего, пуская волну приятных мурашек по рукам. — Видимо, во мне говорило стереотипное мышление. Я не подумал, что ты захочешь подарить родителям что-то на долгую память. Но у меня есть идея, чем порадовать маму. Пойдём. Юнги переплетает их пальцы, сжимает покрепче, чтобы не потерять младшего в переполненном перед праздником людьми ТЦ, и выходит из кондитерской под громкое прощание продавщицы. — Она собирает статуэтки индийских слонов, — Юнги усмехается. — Считает, что они обеспечивают материальную стабильность, — и снова смешливо кривит губы, при этом растеряно оглядываясь по сторонам. — Правда, я понятия не имею, где их продают. Обычно мама привозит их из путешествий, но и обрадуется какому-нибудь красивому "местному", я уверен. Младший понятливо кивает, тоже принимаясь осматриваться в поисках подходящего магазинчика. Спустя минут двадцать суетливой беготни по ТЦ Чимин цепляется взглядом за манящие красотой и изяществом витрины с посудой и статуэтками. Лаконичная надпись "Дом фарфора" переливается золотом и заставляет младшего шагнуть к приветственно распахнутой двери магазинчика, утягивая вслед за собой Юнги. Чимин, стоит ему только оказаться между уставленных предметами сервировки полок, восхищённо разглядывает кофейные наборы, столовые сервизы и всевозможные ёмкости, сдерживая желание провести подушечками пальцев по филигранным изгибам посуды. Он совсем не замечает, как Юнги уходит, а затем возвращается. Чимин обращает на старшего внимание, только когда тот начинает говорить, вплотную придвинувшись к тонсену: — Чимин, не думаю, что мы сможем найти здесь что-то подходящее, — младший в изумлении переводит на него взгляд. — Почему? — Чимин пока ещё не успел дойти до отдела со статуэтками, застряв на созерцании посуды в самом начале магазина, но уверен, что и они будут прекрасными. — Эм... — на лице Юнги едва заметной тенью отражается смятение. — Тут только большие экземпляры. Нам же нужные крохотные слоники. — Правда? Ты не говорил о размерах, — младший расстроено опускает плечи. — Жаль. Тут всё такое красивое. Он нехотя медленно топает между рядов, двигаясь к выходу. Проходя мимо кассы, где молодая девушка продавщица увлечённо смотрит в монитор, не обращая никакого внимание на покупателей, Чимин вдруг замирает. — Хён, — младший резко оборачивается. Его лицо светится восторгом от, кажется, неожиданно снизошедшей на него удачи. — Смотри. Вон там, — он кивает на множество полок, выстроившихся ровными линиями за спиной продавщицы. На одной из них стоит вереница разноразмерных слоников. — Тот беленький по-моему идеальный вариант, — Юнги щурится, напрягая зрение, пока Чимин уверенно делает несколько шагов вперёд, оказываясь у самой кассы. — Добрый день, — младший в предвкушении скорой успешной покупки не скупится на яркую улыбку. Девушка дёргается, сразу же отрываясь от экрана и вытягиваясь по струнке. — Здравствуйте. Чем могу помочь? — на автомате произносит она с фальшивой улыбкой на губах, которая почему-то быстро пропадает, стоит девушке сфокусироваться на стоящем перед ней покупателе. — Можете, пожалуйста, показать мне вон ту статуэтку слоника со второй полки? Беленького. Девушка заметно сужает глаза, окидывая внимательным, насколько это позволяет сделать стойка прикассы, взглядом фигуру и лицо Чимина. Но длится это недолго. Чимин даже не успевает придать этому значение, как девушка быстро поджимает губы до тонкой линии, разворачивается и подставляет небольшую стремянку к полкам. Она аккуратно снимает нужного слоника, но не сразу передает его Чимину, мешкает, будто над чем-то раздумывая. Чимин, не понимая причину образовавшейся заминки, складывает ладони в жесте обещания беречь чашечкой и кладёт их на стойку прикассы. Девушка чуть приподнимает уголки губ в лёгкой улыбке и, наконец разрешив лишь ей известные противоречия в голове, осторожно ставит слоника на раскрытые ладони Чимина. Именно в этот момент он чувствует спиной, как к нему сзади подходит Юнги — его рука едва ощутимо ложится на талию младшего. Чимин на это неожиданное проявление желания быть ближе смущённо опускает взгляд. Но перед тем как полностью отдать всё своё внимание фигурке в ладонях, он вскользь замечает, как девушка цепко выхватывает глазами этот жест старшего и ведёт бровью. Младший, затаив дыхание подносит хрупкую статуэтку ближе. Искусно сделанный слоник со множеством мелких деталей ловит блики гладкими белыми боками и позолоченной краской, покрывающей лёгкими витиеватыми узорами хобот и спину животного. С трепетом касаясь объекта любования, Чимин думает, что такая фигурка очень тонкой работы и неброской красоты непременно должна понравиться матери Юнги. Теперь абсолютно убеждённый в идеальности выбранной статуэтки и полный решимости её купить, он переводит взгляд на полки, силясь рассмотреть цену. Но зрение никак не может сфокусироваться на маленьких цифрах в ценникодержателе под сейчас пустующим местом фигурки. — Не подскажите, сколько он стоит? — Чимин обращает своё внимание на кассира. Девушка почему-то хмыкает, будто Чимин спросил что-то забавное, и развязно оперевшись бедром о прикассу, скрещивает руки на груди. — Двести восемь тысяч вон, —цифра звучит как нечто нереальное, и Чимин от неожиданности чуть шире распахивает глаза. Возможно, эта вещь и достойна такой цены, но Чимин, не привыкший слышать столь огромные суммы в отношении предметов, без которых вполне можно обойтись в повседневной жизни, теряется в мыслях, стекленея глазами. — Будете брать? — девушка в усмешке надменно растягивает губы. В её глазах ярко пылает огонь самонадеянности. Чимин, сквозь поток сознания услышав обращение к себе и почувствовав усилившуюся хватку пальцев на талии даже через пуховик, выходит из оцепенения. Но он всё ещё не замечает тон девушки, больше сосредоточенный на мыслях, что этого слоника он себе позволить явно не может, а значит, теперь вновь нужно искать другой вариант. Вот только где? Они обошли почти весь ТЦ. — О, нет, — Чимин с особой осторожностью ставит фигурку на прикассу перед собой. — Боюсь, я не могу себе это позволить. Возможно, у вас есть менее дорогие варианты? — А может молодой человек за вас заплатит? — девушка бросает какой-то странный взгляд за спину Чимина. В купе с глумливой улыбкой это вызывает у младшего знакомый мерзкий озноб в районе позвоночника, что заставляет напрячься. — Нет, хён не может... — Чимин не успевает договорить, когда его без зазрения совести перебивают в попытке показать уже теперь такое очевидное презрение и мнимое превосходство. — Да? А он бедным совсем не выглядит, — девушка говоряще бегает глазами от Юнги к Чимину, как бы указывая на их видимую невооруженным взглядом разницу. Гаденький огонь в её глазах разгорается ещё ярче, когда она вопросительно выгибает бровь и слабо оттягивает щеку языком, глядя теперь только на Чимина. Младший чувствует, как хён дёргается вперёд из-за его плеча, готовый что-то ответить на этот понятный всем грязный жест. Но Чимин тоже делает шаг в этом направлении, преграждая Юнги путь. Выяснение отношений в людном месте — всегда плохой вариант. Да и доказывать что-то совершенно незнакомой девушке Чимин не намерен. — Так что, вы можете предложить другие варианты? Более дешёвые? — Чимин ловит ладонь Юнги и крепко её сжимает, прося так не вступать в конфликт, а сам добродушно улыбается, строя дурачка, будто не понял намёк продавщицы. — Для вас у нас ничего нет, — волна недовольства кривит лицо девушки. Ей явно неприятно, что её представление должным образом не задело Чимина. — Тогда хорошего дня, — он быстро разворачивается, направляясь к выходу из магазина и уводя за собой Юнги. Знает, чем дольше они задержатся, тем выше вероятность, что старший не сможет стерпеть и полезет защищать честь своего тонсэна. Чимин фыркает, представляя эту картину. А Юнги резко тормозит, заставляя остановиться и младшего, когда они оказываются вне зоны большого скопления людей и довольно далеко от злополучного магазина. — Почему ты улыбаешься? — желваки выступают на скулах оттого, как сильно Юнги сжимает челюсть. Он злится, это видно. Но не на Чимина. — Глупо злиться или обижаться на эту девушку, — Чимин пожимает плечами. Слова продавщицы задели его, но глубоко не ранили. Ему скорее жаль её, ведь он знает истинную первопричину всех этих язвительных фраз и действий. Но Юнги похоже искренне не понимает, что на самом деле побудило совершенно незнакомого им человека вести себя настолько мерзко по отношению к ним, как к людям, даже если опустить тот факт, что в тот момент они являлись ещё и покупателям в магазине, сотрудником которого девушка является. Старший всё ещё кипит от раздражения, кажется, готовый в любой момент вернуться и наброситься на продавщицу с гневными репликами и обвинениями в как минимум непрофессионализме. Чимин решает, что стоит разъяснить свою позицию старшему. — Хён, ты когда-нибудь завидовал другому человеку? Юнги удивляется резкой смене темы разговора. Всё напряжение будто слетает с него, трансформируясь в растерянность. Он ненадолго задумывается, прежде чем всё же честно ответить: — Думаю, да. Конечно. — Тогда ты сможешь легко понять чувства той девушки. Чимин тяжело громко выдыхает, намереваясь поделиться не самыми приятными мыслями. Юнги чуть склоняет голову в бок, показывая свою готовность внимательно слушать дальше. — Зависть она ведь одинаково ощущается как для богатых, так и для бедных. Только первые завидуют, что у кого-то машина поновее, недвижимости побольше, а вторые, что кто-то из твоих собратьев по несчастью начал вырываться из нужды, пока ты всё глубже погружаешься в неё или топчешься на месте. Чимин вспоминает ненароком бросившуюся в глаза и отпечатавшуюся в памяти обувь продавщицы не по сезону тонкую, потрёпанную, сверкнувшую дырой в подошве, когда девушка поднималась по стремянке за статуэткой. И брюки, явно неаккуратно прошитые вручную возле левого кармана, едва прикрываемого фирменной белой футболкой. Все эти детали, с первого взгляда незаметные при общей внешней опрятности девушки и плохого обзора из-за прикассовой стойки, указали Чимину на её затруднительное финансовое положение. Да и рыбак рыбака, как говорится. — Вот представь, — продолжает младший, чётко видя эту картину перед глазами. — Что эта девушка работает в магазине, куда приходят только обеспеченные люди, по двенадцать часов в сутки. Рано просыпается, поздно засыпает, ест лапшу быстрого приготовления по вечерам, просто потому что после работы не остаётся сил на готовку нормальной еды, и при этом получает копейки, которых едва хватает на обычную жизнь. Вот так изо дня в день у неё сменяются, может быть, годы. И тут прихожу я, — Чимин критически осматривает себя. — По мне сразу видно, что я не тот, кто имеет возможность запросто, без сожалений купить что-то в этом дорогом магазине. Она пока ещё не знает, что я просто невежа, который с первого взгляда на такую красивую посуду не догадался, что такая роскошь стоит огромных денег, и поэтому не может быть мне доступна. Девушка думает, что я действительно собираюсь что-то купить, что могу себе это позволить. А значит, я пример того, кто смог выплыть из болота бедности, пока она всё также барахтается на дне. В этот момент её жжёт зависть, — Чимин прерывается, на эмоциях сжимая губы до тонкой линии. — Отвратительное чувство. Но она с ним борется. Может, даже в какую-то минуту думает, что вот какой я молодец, выбрался, смог. Возможно, тогда и у неё есть шанс. Но тут появляешься ещё и ты. В дорогом пальто и костюме. Явный представитель людей, имеющих деньги. И меня, — Юнги недовольно зыркает на Чимина из-за подобранной им мерзкой формулировки. — Это по её мнению, — спешит объясниться младший. — И теперь в её глазах я уже не тот, кто честным трудом, сквозь пот и слезы поднялся со дна, а тот, кто продался за деньги. Теперь она не уважает меня, а презирает. И ей не стыдно показать это, ей же кажется, что она выше меня, благороднее, правильнее. Ведь, хоть она и работает за копейки, но никогда бы не стала подстилкой ради денег. Теперь я втоптан в грязь, а она на пьедестале. Непорочная, чистая. Если бы я начал доказывать ей обратное, то, скорее всего, это бы выглядело как оправдание и подтвердило её суждение обо мне. Поэтому лучшим решением было уйти со знанием правды. Юнги долго смотрит в глаза Чимину, а когда убеждается, что тот закончил распутывать специально для него этот клубок из чужой зависти и осуждения, он подходит ближе, кладёт обе руки чуть ниже рёбер младшего, крепко стискивая пальцы на пуховике. В этом жесте чувствуется, что, будь у старшего возможность, он бы прямо сейчас расстегнул молнию и нырнул ладонями под верхнюю одежду Чимина, чтобы тесно прижать к себе, но сдерживается, сохраняет приличное для общественного места расстояние. — Чимин. Только честно, — взгляд у Юнги настолько серьёзный и встревоженный, что, если бы Чимину и захотелось соврать, то язык бы не повернулся. — И часто тебе приходится сталкиваться с таким отношением к себе с тех пор, как мы вместе? — Я не знаю, — Чимин обхватывает ладонями предплечья старшего, успокаивающе поглаживая их. — Я действительно не запоминаю такое, — Юнги хмурится до глубокой складки между бровей. Чимин на это смешливо цокает. — Я знаю, о чем ты сейчас подумал, — младший укоризненно шлёпает хëна по плечу. — Это не значит, что таких случаев настолько много, что я уже их всех и не упомню. Я просто на самом деле не обращаю на это внимание. Не злюсь и не обижаюсь так же, как и в этой ситуации в магазине. Всегда же найдётся тот, кто любит, узнав что-то новенькое, привнести в историю что-нибудь от себя и потом растрепать это всем вокруг, выдавая за истину. Да, все мы не без греха, можем передать это дальше по знакомым. Но перемывать другим людям косточки, судачить кто с кем, где и как у некоторых людей хобби, а иногда и единственная общая тема для разговора в кругу близких. Для них сплетничать — это как для нас с тобой обсудить выход нового блокбастера в кино или стратегию любимой футбольной команды на последнем матче. Наши отношения — их инфоповод. Но людям свойственно быстро забывать и переключаться на что-то более интересное. Так что сегодня это я, а завтра уже кто-то другой. И если, делясь с кем-то, они додумывают, приукрашивают, то пусть. Меня это не волнует, пока это не перерастает в травлю. Главное, что я знаю, что в действительности между нами. Чимин медленно перемещает одну руку с плеча на шею хёна и чувствует, как под пальцами бьётся сердце старшего. Он легонько поглаживает нежную кожу возле сонной артерии, осторожно перебирает подушечками. Ощущается это так, будто он прикасается к самому сердцу Юнги. Хён прикрывает веки, сглатывает, отпуская все тяготившие его последние несколько минут эмоции. — Ты у меня такой молодец. Я бы так не смог, — Юнги открывает глаза, смотрит искренне. Откровенно. — Это умение вырабатывается с годами, — Чимин приподнимает одно плечо, как бы говоря, что в общем-то для него в этом ничего особенного нет. — Когда с раннего детства контактируешь с теми, кто брезгливо косится или хихикает, что ты ходишь в одной и той же рубашке уже несколько лет или что у тебя доклады до сих пор от руки написаны, когда у всех уже давно появились компьютеры, учишься или вовсе не обращать на это внимание, или отфильтровывать оценивающие реакции окружающих. — Чимин... — лицо Юнги становится таким сочувствующим и грустным, ну точь-в-точь как у популярного в мессенджерах смайлика. — Хён, — Чимин не даёт старшему возможности ничего сказать, боясь услышать от него слова жалости, которые он на дух не переносит. Младший наклоняется и бодает лбом Юнги в плечо, тихо посмеиваясь в его шерстяное пальто. — Давно ты стал таким чувствительным? — Я всегда такой, когда дело касается тех, кто мне дорог, — Чимин приподнимает голову, аккуратно из-под чёлки заглядывая в пронизывающие чайные глаза. Завуалированно признаваться друг другу в любви — это их любимое ежедневное занятие. — Пойдём, — шепчет на выдохе Чимин. — Нам всё ещё нужно купить подарок для твоей мамы, — говорит, а самому хочется молча поцеловать. Крепко, вкусно. Они завершают круг по ТЦ, к своей удаче находя совсем неприметный с первого взгляда магазинчик бижутерии. Там им на глаза попадается крохотный бронзовый слонёнок, забавно задравший хобот вверх. Чимин, будучи в восторге от его умилительности, сразу же выбирает его из множества других. А, проверив цену, идёт на кассу, где улыбчивый пожилой аджосси совершенно бесплатно и бережно укладывает фигурку в коробочку, будто это самая хрупкая вещь на свете, и перевязывает лиловой ленточкой. Выйдя из душного молла, Чимин с облегчением втягивает морозный воздух. Шоппинг его утомил, и он мысленно хвалит себя за то, что заранее позаботился о подарке для отца Юнги, прошерстив чердак на предмет случайно брошенных там и забытых всеми CD дисков популярных когда-то рок-групп из коллекции папы. И действительно нашёл несколько. Но дарить решил лишь один, а остальные отложил. С надеждой, что они ещё понадобятся. И не раз. Для следующих встреч.

***

Чимин переступает порог квартиры родителей Юнги, даже не предполагая, что те будут ждать его у самых дверей. Женщина, так сильно чертами лица напоминающая хëна, широко улыбается, завидев парней в проёме, и в нетерпении перебирает пальцами рук, сцепленными перед собой в замке. А рядом седой мужчина приобнимает свою жену за плечи, приветливо кивая. Юнги цокает из-за плеча Чимина на эту картину. — Я же написал вам, что мы выехали, не для того, чтобы вы в коридоре нас ждали. — Не ворчи, — женщина на слова сына отмахивается. — Здравствуй, Чимин-и, — её глаза блестят таким искренним восторгом, что Чимин в раз смущается. Он низко кланяется, чувствуя, как горит его лицо. — Здравствуйте, — выходит так робко и неуверенно, что Чимин краснеет ещё сильнее, когда поднимает голову и выпрямляется. — О Боже, какой ты прелестный, — женщина больше не сдерживает себя. Отстраняется от мужа и, широко расставив руки, ловит Чимина в свои тесные объятья. — Ну ма-а-ам! Ты же даже обувь нам снять не дала. И не ходи по плитке без тапочек, сколько раз тебя просил, — всё так же по-доброму ругается Юнги. И госпожа Мин, ещё чуть подержав Чимина в своих руках, отпускает его. — И как ты его терпишь? Он же даже хуже своего отца в этом вечном желании позаботиться. Чимин застенчиво смеётся, прикрывая рот ладонью. — У вас замечательный сын, — он оборачивается и с любовью заглядывает в глаза Юнги. В нежном порыве тянется на ощупь к ладони старшего, но натыкается на небольшой бумажный пакет, ручки которого зажаты в пальцах хëна. — А, точно, — младший одним движением забирает пакет из рук Юнги, доставая оттуда небольшую коробочку и в полупоклоне протягивая её госпоже Мин. — Это вам. — Что это? — женщина озадаченно принимает вещь. — Подарок. Там ничего серьёзного, не беспокойтесь об этом, — Чимин передаёт бумажный пакетик с оставшимся там диском отцу Юнги. Тот тут же с любопытством заглядывает внутрь, будто догадываясь, что там может быть. — Ох, милый, спасибо, — женщина тоже не обременяет себя долгим ожиданием, сразу же принимаясь развязывать ленточку на коробке. — Но не стоило тратиться на двух стариков... Она явно хочет сказать что-то ещё, но из-за спины Чимина снова раздаётся бухтение её сына: — Может быть, мы уже снимем обувь и пройдём в гостиную? Женщина едва слышно охает, осознав, что до сих пор держит гостя на пороге, и захлопывает крышку коробочки обратно, даже не взглянув. Видимо, поставив в приоритетах гостеприимство выше любопытства. — Да, не стоит задерживаться на пороге. Разувайтесь, проходите. Мы с отцом будем ждать вас в гостиной. Женщина быстро разворачивается и уходит, а за ней пятится довольный господин Мин. Он показательно встряхивает в воздухе пакетиком с диском и, счастливо смотря Чимину в глаза, одними губами произносит "спасибо", прежде чем тоже скрыться за поворотом коридора вслед за женой. Чимин тут же чувствует, как подбородок Юнги опускается на его плечо, а руки сцепляются в районе живота на пуховике. Раздосадованный вздох обжигает кожу за ухом младшего. — У тебя очень забавные родители, — умиленно шепчет Чимин, накрывая ладони старшего своими. — Да. Поэтому я и не спешил тебя знакомить с ними, — Юнги размыкает руки и отстраняется, тут же разворачивая Чимина к себе лицом. Он поддевает пальцами язычок на молнии пуховика младшего и тянет его вниз. — Ты что, стыдишься своих родителей? — Чимин выныривает из куртки, которую тут же забирает Юнги, при этом заталкивая норовившую выпасть из кармана шапку с помпоном поглубже в рукав. — Нет, мне просто неловко. Они не очень хорошо чувствуют чужие личные границы, когда это не касается работы. Поэтому их поведение часто смущает, — он одевает пуховик на плечики и отправляет его в платяной шкаф, следом вешая рядом и своё пальто. — Брось. Ты слишком строг к ним. Мне они кажутся милыми и обаятельными. А это уж точно лучше, чем если бы они, как мои, вызывали страх сказать или сделать что-нибудь не так, — Чимин снимает ботинки и коротко смеётся, вспоминая, как Юнги сидел у них на кухне, боясь лишний раз вздохнуть. — Ладно. Но если ты сегодня будешь умирать от смущения, я даже не подумаю тебя спасать, — Юнги, разувшись, тянет Чимина на себя. Младший делает пару мелких шагов вперёд, переступая с плитки на мягкий ковёр, утопая стопами в нём и сталкиваясь с хëном носами, близко-близко. — Мне срочно нужно тебя поцеловать, — быстро шепчет. — Но я не могу без твоего разрешения. Вдруг ты подумаешь, что я извращенец, раз в родительском доме... Чимин сам нетерпеливо накрывает губы хëна своими. Он очень нежно сминает их, ласкает, ярко чувствуя, какие они у обоих сухие и обветренные. Протолкнув самый кончик языка вперёд, Чимин очерчивает губы Юнги, добавляя слюны, увлажняет. Младший удовлетворенно рвано выдыхает, когда плоть между собой начинает приятно скользить. И отстраняется. — Думаю, нам пора, — Юнги согласно кивает, быстро облизывает свои губы и берёт Чимина за руку. Пока они идут к гостиной, младший рассматривает квартиру, насколько ему позволяет темп их движения. Та оказывается вполне себе просто обставленной, с преобладанием светлых оттенков, больших окон с лёгкими струящимися шторами, мягких ковров, компактной мебели и нежных букетиков полевых цветов на хрупких стеклянных столиках и полках. В квартире столько воздуха, пространства и тепла, что она кажется одним из самых уютных и гармоничных мест, в которых Чимин бывал за всю свою жизнь. Из-за укоренившихся в его голове стереотипов, он даже не думал, что жилища людей с достатком могут выглядеть так: без красного бархата в обивке, инкрустации золотом, давящих с потолка замысловатых лепнин и массивных хрустальных люстр. Но теперь, убедившись в этом, он запросто мог себе позволить расслабиться, ведь не чувствовал, что в этой обстановке будет смотреться как нищий, тайком проникший в покои короля. Когда они заходят в гостиную, взгляд Чимина тут же замирает на большой живой ели, едва упирающейся мохнатой верхушкой в потолок. Детский восторг неожиданно накрывает младшего словно цунами, заставляя его замереть и погрузиться под толщу своих воспоминаний. У Чимина никогда не было такой ёлки на Рождество. Да и, если честно, никакой не было. Даже искусственной. Неликвидные веточки сосны, которые мама ежегодно просила у подруги, занимавшейся изготовлением рождественских венков, — вот и всё, что они могли себе позволить в его детстве. Зато Чимин любил, сидя на табурете в кухне и болтая в воздухе ногами, рассматривать в книжках красочные картинки, на которых вся семья утром собиралась вокруг большой ели, чтобы разобрать гору подарков. В эти моменты он глубоко вдыхал хвойный запах стоящих рядом на столе в стеклянном баллоне веточек и мечтал, что однажды у них с мамой и бабушкой тоже будет так же. Сейчас, рассматривая густо украшенное красными, синими и белыми шарами хвойное деревце в доме Минов, слабо сияющее огоньками из-за включённого верхнего света, Чимин понимает, что в общем-то он и тогда, без большой ёлки и кучи подарков, всё равно был счастлив. Как могут быть счастливы только дети. Но с охватившим его восторгом оттого, что он впервые видит огромную живую ель в чьём-то доме, прям как в книгах, он не в силах сиюминутно совладать. Краешком сознания Чимин цепляет мысль, что со стороны он вероятно смотрится странно: застывший почти у самого порога гостиной и неморгающе смотрящий на ёлку, наверняка обыденно расположившуюся недалеко от праздничного стола. Не успевает он спохватиться и сбросить с себя оцепенение, как щекочущий шёпот касается его уха: — Я занял для тебя место за столом прямо напротив ёлки, так что нет смысла стоять в дверях. Чимин тут же чувствует ладонь Юнги, опустившуюся ему на поясницу и мягко надавливающую, направляющую к центру гостиной. Младший наконец стыдливо отрывает взгляд от рождественского дерева. Окидывая теперь комнату перед собой, он замечает, как отец Юнги откупоривает бутылку вина, а мама аккуратно ставит большое блюдо с запечённой индейкой в самую середину стола. Кажется, они совсем не обратили внимание, что их гость подвис на время. Или только добродушно делают вид. Юнги, как и обещал, отодвигает один из стульев из светлого дерева прямо напротив ели и дожидается, когда Чимин удобно усаживается, чтобы самому занять место по левую руку от младшего. Родители следом располагаются друг напротив друга, по разные стороны от ломящегося от количества блюд стола. Чимин во второй раз за день удивляется, не обнаружив перед собой деликатесов, которые обычно приписывают в качестве обыденной пищи обеспеченным людям: лобстеров, нарезок из сыров с плесенью, изысканных чёрных трюфелей или (не дай бог) запечённых улиток в соусе. Да и посуда обычная, без излишков: ложка, вилка, нож, бокал, тарелка. Он, конечно, не на приёме у королевы, но ожидал, что быт у членов высшего общества будет кардинально отличаться от привычного ему. Значит ли это, что родители Юнги настолько позаботились о его комфорте, что просчитали даже самые маленькие нюансы наперёд? Весь вечер гостиную наполняет тёплый смех, тонкий перезвон бокалов, лёгкая тихая музыка и шумные разговоры. Чимин быстро хмелеет с непривычки и уже с середины ужина отказывается от новых порций алкоголя. Он жутко смущается, когда родители в ненавязчивой манере, просто по ходу разговора, задают обескураживающие вопросы о его планах на будущее по типу "А когда бы ты хотел выйти замуж?", "А хочешь ли детей? А сколько?". Юнги, как и обещал, не вмешивается, хихикает в бокал, за что получает щипок за бедро под столом. Но потом приходит и его очередь смущаться, когда мама от вопросов переходит к рассказам о временах обучения сына в школе. Особенно в краску Юнги вгоняют истории о том, как он играл в театральном кружке, потому как исполнял он в основном женские роли. Школа была для мальчиков, а кто-то должен был перевоплощаться в представительниц прекрасного пола. Удача была не на стороне Юнги, и жребий зачастую выпадал ему. На предложение матери показать Чимину фотографии со школьных постановок, старший сначала цокает, упоминая, что во времена Шекспира вообще-то женские роли исполняли только мужчины, а потом жалобно воет и умоляет отложить его окончательный позор на следующий день. И младший, с громким хохотом заваливаясь на плечо хёна, сжаливается над ним, отказываясь. Когда в углу комнаты большие старые напольные часы, которые Чимин изначально даже не заметил, глухо отбивают двенадцать раз, заставив младшего попервой вздрогнуть от неожиданности, госпожа Мин оживлённо вытирает губы салфеткой и отодвигает стул. — Ну, вот и пришло время разбирать подарки. Мальчики, быстренько подходим к ёлке. — Какие подарки, мама, сегодня только двадцать второе, — Юнги в недоумении наблюдает, как женщина встаёт и в два широких шага оказывается у ёлки, но сам не спешит подниматься. Чимин чуть вытягивает шею со своего места и через стол неверяще впивается глазами во множество пакетиков и коробочек под ёлкой. Он изначально заметил их, когда только вошёл в гостиную и начал рассматривать рождественское дерево, но он же думал, что это муляжи. Часть декора, не больше. Ведь не бывает же так, чтобы кто-то дарил столько всего за один раз?! — Фактически сегодня уже двадцать третье, — госпожа Мин бросает говорящий взгляд на часы, минутная стрелка которых едва перевалила за полночь. — Тем более завтра мы с отцом улетаем на десять дней. Так что сейчас самый подходящий момент, дорогой, — господин Мин, всё ещё что-то дожёвывая на ходу, оказывается рядом и достаёт из-под ёлки ближайшую к нему коробку, вчитываясь в шильдик и явно готовясь передать этот подарок тому, чьё имя там написано. — Надеюсь, ты до сих пор не думал, что подарки приносит Санта? А то как-то неудобно тогда получилось бы. Женщина насмешливо фырчит, когда Юнги прикладывает руку к сердцу, округляя глаза и делая вид, что ему якобы его разбили. Чимин широко улыбается, чувствуя, как распространяющееся с самого начала вечера по телу упоение охватывает его почти полностью. Он поднимается из-за стола, ободряемый хваткой горячих пальцев Юнги на запястье, и взволнованно перекатывается с пятки на носок, когда оказывается возле мамы и папы старшего. Одна только мысль о том, что это всё спланировано специально для него, ведь с хëном родители ещё не расстаются, а значит, подарок смогут отдать ему и завтра, вызывает приятную щекотку где-то в груди Чимина и острое желание обнять пожилых людей за проявленное ими внимание. — Держи, Чимин-и. Это тебе, — господин Мин с мягкой улыбкой бережно передаёт коробку Чимину, и тот в искреннем поклоне принимает её, шепча от всего сердца "спасибо". Ему на самом деле не так уж и важно, что там: фоторамка, блокнот, носки. Что там ещё дарят малознакомым людям? Сам жест заботы его подкупает больше, чем подарок. Но он всё равно отходит чуть в сторону, чтобы не мешать остальным разбирать свои презенты, присаживается на пушистый ковёр, развязывает ленту и открывает крышку коробки. Внутри среди шелестящей бумаги оказывается мягкий сиреневый свитер. Чимин с удивлением и восторгом вынимает его и перетягивает к себе на колени, чтобы рассмотреть поближе. Он прощупывает приятную ткань его любимого цвета, перебирает в пальцах складки воротника, когда рядом с ним господин Мин ставит пирамидку из ещё трёх коробок. — И это тоже тебе, — он коротко улыбается и снова возвращается к ёлке, где Юнги со сведёнными бровями что-то сердито выговаривает матери, пока принимает очередную коробочку из её рук. Чимин ошарашенным взглядом смотрит на разноцветную пирамидку сбоку от себя и даже забывает поблагодарить. Ещё подарки? Он явно не ожидал такого внимания к себе. Но, возможно, так принято в семье хëна. Он откладывает свитер и тянется к верхушке пирамидки, снимая с неё самую маленькую из трёх коробку. Внутри оказывается пара дорогих перчаток. Чимин хоть и не разбирается в брендах, но эту фирму с мировой популярностью знает. Как и не маленькие цены на неё. Чимин не до конца понимает, как на это реагировать. Если в случае со свитером, не заметив громкого имени на этикетке, он даже не задумался, сколько тот стоит, то перчатки, учитывая даже приблизительное представление цены, кажутся ему подарком, который он не может себе позволить принять. Слишком щедро. Да и они нелепо будут смотреться на фоне остальных его дешёвых вещей, поэтому он вряд ли сможет их когда-нибудь надеть, даже если примет. Что лежит в остальных коробках, Чимин теперь даже боится предположить. Но надеется, что что-то недорогое, иначе ему будет очень стыдно возвращать это всё обратно. Чаянья Чимина не сбываются. В коробках оказываются джинсы с двумя всем известными английскими буквами над правым задним карманом и шерстяной кардиган с красными и зелёными полосками на манжетах. Чимин пристыжено тяжело выдыхает и уже собирается подниматься с пола, когда господин Мин приносит ему ещё две коробки. Младший жалобно смотрит на него. Но мужчина, видимо, неправильно расценив этот взгляд, легонько добродушно похлопывает юношу по плечу и снова уходит. Чимин мнётся, не зная, стоит ли открывать эти вновь прибывшие коробки вообще, но решает, что отказываться от подарков, даже не взглянув на них, будет совсем уж некрасиво. Рубашка и худи, тоже брендовые, тоже баснословно дорогие ожидают его среди очередной порции лент, картона и бумаги. Чимин трет лицо ладонями, собираясь с мыслями. В голове он подбирает слова, пробует сформулировать свой отказ так, чтобы не обидеть, и при этом, понятно обозначив свою позицию, вернуть подаренную одежду. И тут он осознаёт. Одежду. Ему подарили одежду. Да ещё и не из дешёвых. Но почему? Ведь есть столько разных вариантов подарков, особенно для малознакомого человека, чей вкус и размер ты не можешь предугадать. Ответ приходит в голову, стоит только Чимину бросить беглый взгляд на свитер и брюки, в которые он сейчас одет. Его жалеют. Заочно, ещё будучи незнакомым с самим Чимином, но, видимо, зная о финансовом положении его семьи. Его жалеют подобно тому, как чужие люди протягивают милому ребёнку в магазине шоколадки, услышав разговор мамы и малыша, что она не имеет возможности порадовать его желаемыми сладостями, потому что у них нет на это лишних денег. Ну конечно! Что же ещё подарить бедному юноше? Одежда и еда — то что ему в первую очередь необходимо, а не бессмысленные сувениры, так, кажется, считают родители Юнги. И Чимину от этого обидно и больно. Ему не нужны ни дорогие подарки, не тем более жалость. На самом деле это отвратительное чувство, которое многие ошибочно принимают за благодеяние. У верующих жалость и вовсе приравнивается ко греху, являясь производным гордыни. И не без причины. Ведь, жалея человека, вы превозносите себя над ним. Вы говорите: "Жаль, что тебе не удаётся найти хорошую работу с достойной зарплатой". Но на самом деле это звучит так, будто вы указываете человеку на его место, которое явно ниже вашего, оцениваете его слабость и неспособность по сравнению с собой. По сути происходит констатация страданий другого человека с некой дистанции. Чимин даже не замечает, как сжимает пальцы, крепко впиваясь ногтями в мягкую кожу. Он не хочет до конца верить в эти доводы, навязчиво подкидываемые ему рассудком. Он сопротивляется им. Всё же родители Юнги ни разу за вечер даже не намекнули, что хоть коим то образом чувствуют с ним социальную разницу, так с чего бы они стали это делать через подарки? Или стали бы? Чимин громко вдыхает через нос, стараясь задушить на корню мерзкое чувство, пытающееся прорваться сквозь охватывавшее его весь вечер упоение. Вместе с поступившей новой порцией кислорода в мозгу словно срабатывает рубильник, неожиданно включающий воспоминания о словах профессора психологии со вчерашней лекции: "Иногда мы рассуждаем о причинах поступка человека, опираясь не на факты, а на домыслы. Мы грешим игрой в телепатию, пытаемся предсказать мотивацию человека и, опираясь только на свои чувства и опыт, спешим сделать выводы о нём в целом. Так мы приписываем человеку мысли, которые ему не свойственны, и желания, которые он не испытывает. В большинстве случаев, итогом таких рассуждений становятся разочарования в людях и долгоиграющие обиды." Чимин мысленно цепляется за эти слова профессора и расслабляет пальцы, тут же открывающие вид на пурпурный узор из полумесяцев от ногтей. Он очень надеется, что именно сейчас он всё-таки мыслит дурацкими ложными выводами, когда подходит с башней из разномастных коробок к Юнги и его родителям, что-то бурно, но тихо обсуждающим между собой около ёлки. Стоит младшему притормозить рядом с хëном, как сооружение из картона в его руках начинает опасно крениться. Юнги быстро реагирует, тут же подхватывая две верхние коробки, чтобы те не рухнули Чимину на голову. — Госпожа и господин Мин, извините меня, — Чимин, насколько это возможно, низко кланяется, держа оставшиеся коробки на вытянутых руках. — Я очень ценю ваше внимание и уделённое время, но я не могу принять эти подарки. Чимин, не желая видеть тягостную реакцию всей семьи Мин и при этом ещё не до конца избавившись от налипшего на его сердце чёрного чувства обиды, прячет взгляд за коробками. Но даже сквозь них от его слуха не ускользает, насколько растерянным звучит голос матери Юнги: — Но...но почему? Это и понятно. От подарков, какие бы они ни были, не принято отказываться. Нам с детства навязывают эту мысль, приправляя её пресловутой пословицей о том, что, когда дают, надо брать, и что главное не подарок, а внимание. Но на самом деле это такой абсурд. Ведь истинное предназначение подарка — показывать, насколько внимательно мы относимся к человеку, выбирая то, что тот давно хотел, или то, что ему понравится. Но зачастую люди идут по пути меньшего сопротивления — дарят то, что подешевле или проще купить. В итоге с подобием счастливой улыбки на лице одариваемый принимает всё подряд. Даже если это цветы, на которые аллергия, или точно такой же набор инструментов, какой уже есть у него дома, или косметика, которой он никогда не пользовался и не планировал начинать. Поэтому естественно, что Чимин не знает, как правильно отказываться от подарков, когда так называемое правильно вообще не существует. Он пытается быстро сообразить, что сказать, как лучше ответить, но недавнее осознание жалости к себе всё ещё давит на него, как и ощутимые взгляды и сама ситуация в целом, поэтому даже заготовленные заранее словосочетания рассыпаются в голове, и Чимин выпаливает первое, что приходит в голову: — Мне не нужна одежда. Он сглатывает, коря себя за произнесённые в суете глупейшие слова, и жалеет, что не проглотил их вовремя так же легко, как слюну, чтобы оттянуть время и придумать что-то более правдоподобное. Чимин знает — все почувствовали, что он врёт. — Не понимаю... — голос госпожи Мин звучит всё также недоумевающе, но как будто теперь в него вплелись ещё и нотки уязвлённости и раздражения. Кажется, в этот момент вся кровь отливает от конечностей Чимина. Он чувствует, как резко холодеют его ладони, и неприятная дрожь сковывает плечи. Чимин крупно вздрагивает, пытаясь избавиться от этого ощущения, но его не перестаёт мелко колотить внутри. — Всё в порядке, ты не должен объяснять. Чимин поворачивает голову, близко-близко встречаясь взглядом с Юнги. Младший даже не заметил, когда тот успел оказался рядом. В чайных зрачках Юнги читается понимание, что удивляет Чимина, ведь тот явно должен был встать на сторону родителей. Но хëн забирает коробки из рук младшего и ставит на те, что держал ранее сам. Его большая ладонь тут же ловит чиминову, и он рвано выдыхает, когда сталкивается в жарком воздухе гостиной с холодом пальцев младшего. Он, конечно же, знает, что так происходит, только когда Чимин жутко волнуется. Но Юнги ничего на это не говорит. Он просто не переплетает пальцы, а оставляет согревать всю ладонь Чимина в своём кулаке. Свободной рукой он отодвигает от стола позади них два стула и утягивает младшего вслед за собой, вынуждая его присесть. — Это ведь очень хорошая одежда. С ней что-то не так? Чимин не успевает ответить женщине, что дело не в качестве одежды. А госпожа Мин, видимо, и не ждёт от него никаких слов. Она сразу подходит к коробкам и открывает самую верхнюю. Юнги тоже не пытается её остановить, просто смотрит. Как и господин Мин, что сурово поджимает губы и с отстранённым взглядом трет предплечье. Женщина достаёт из коробки сиреневый свитер, который так сильно понравился Чимину, и, нахмурившись, внимательно рассматривает швы, вчитывается в этикету и ощупывает ткань. — Ничего не понимаю, — тихо и невнятно шепчет она, когда откладывает свитер в сторону и открывает следующую коробку. Чимин до боли прикусывает щеку изнутри. Ему кажется, что единственные звуки, которые сейчас слышны в гостиной это шуршание обёрточной бумаги и отчаянное дребезжание его сердца. Воображение Чимина рисует, будто женщина сейчас закончит изучающе осматривать одежду и, поняв, что с ней всё в порядке и причина явно не в этом, в настойчивой форме попросит, чтобы младший не отказывался от подарков. Или, возможно, поступит хитрее, надавив на совесть. Но в любом случае Чимин чувствует, что, скорее всего, будет не в силах во второй раз собраться с духом и отказать. Но и одновременно с этим он понимает, что не может позволить себе поддаться, тем самым дав молчаливое разрешение и дальше проявлять по отношению к себе унизительную жалость. Нет. Ему не нужна жалость. И не важно кем и под каким соусом она будет подана. Да, возможно, сейчас его слова посеют разлад в только зародившиеся теплые отношения между ним и родителями Юнги, что вполне может вылиться в более страшные последствия, но Чимин не позволит жалеть себя никому. — Я... Мне...мне не нужно... — Чимин дрожащими от досады губами со свистом сквозь стиснутые зубы выдавливает из себя слова. Он обводит родителей Юнги беглым взглядом, ровным счётом ничего не видя, но зато ощущая, как старший крепче сжимает его ладонь. — Я могу сам купить себе одежду, если потребуется. Правда. Не нужно меня жалеть, — он пытается остановить покалывания в горле, желающее вырваться не то рыком, не то всхлипом. Теперь кажется, что Чимин не слышит даже собственное сердце. Ничего. Тишина. Как в вакуумных наушниках. Но через некоторое время первый звук с мерзким писком смены частот прорывается сквозь тишину. — О Боже, — госпожа Мин, кажется, первой осознаёт всю суть слов, сказанных Чимином. Она небрежно бросает перчатки в коробку у себя под ногами и торопливо подходит к младшему. — Чимин, мы с отцом не имели ничего такого в виду, — её брови искренне заламываются. Она осторожно протягивает руку, боязливо укладывая сначала самые кончики пальцев Чимину на плечо, будто ожидая, что он в протесте сбросит их. Но, не встречая сопротивления, кладёт всю ладонь. Чимин заглядывает женщине в глаза, чувствуя, как внутри него борются желания поверить в правдивость её слов и в то же самое время не доверять им. Госпожа Мин, будто уловив его душевные смятение, обращается к старшим мужчинам: — Думаю, нам нужно поговорить. Наедине. Юнги, Духён, сходите, пожалуйста, на кухню. Приготовьте кофе и десерт. Чимин, ты любишь кофе? Чимин отрицательно качает головой. — Чай? — женщина тепло улыбается. Чимин кивает, почему-то тоже желая улыбнуться. — Я тоже люблю чай. Периферийным зрением Чимин замечает, как господин Мин беспрекословно покидает гостиную, но Юнги по-прежнему сидит рядом, явно даже не собираясь подниматься со стула. — Юнги, — женщина переводит на сына взгляд, подавленно выдыхая. — Всё будет в порядке. Не беспокойся. Кажется, я теперь понимаю, что ты был прав. Чимин озадаченно косит взгляд на старшего, на что тот ему одобрительно мелко кивает, мол "не переживай, скоро сам всё поймёшь", и, стиснув напоследок уже тёплую ладонь младшего, уходит. — Чимин, можно я спрошу? — женщина садится на освободившийся стул рядом. Чимин в знак согласия качает головой, но всё равно чуть нервно ёрзает на стуле, побаиваясь услышать вопрос. — Почему ты решил, что мы с отцом жалеем тебя? Чимин не спешит отвечать. Он прокручивает у себя в голове все мысли, приведшие его к такому выводу, и понимает, что его ответ может прозвучать неучтиво по отношению к родителям хëна, а он уже и так позволил себе поддаться домыслам и не просто отказался от подарков, а по сути предъявил претензии людям, которые проявили к нему такую заботу. — Это стыдно произнести вслух. А ещё некрасиво по отношению к вам, если это не является правдой. Чимин по-прежнему ёрзает, не находя себе места скорее не на стуле, а в собственных мыслях. Госпожа Мин с ласковой улыбкой накрывает его ладонь, безвольно лежащую на колене, и подбадривающе похлопывает по ней, видимо, желая так успокоить метания юноши. — Тогда позволь мне предположить. Вы не часто общались последние несколько дней с Юнги, верно? Из-за его стажировки. Чимин хмурится, не очень понимая, при чём тут это. Но честно отвечает, ничего не уточняя, надеясь разобраться по ходу разговора: — Да. — Значит, он просто не успел сказать, — госпожа Мин выглядит задумчиво, и со стороны кажется, будто она рассуждает в слух, нежели ведёт диалог. Чимин же запутывается в лабиринте её слов и мыслей всё больше, но не перебивает. — Наверное, ты подумал, что мы жалеем тебя, потому что родились с золотой ложкой во рту и считаем, будто лезть со своими унизительно дорогими подарками к тем, кто их себе позволить не может, — это нормально, некий благородный поступок, акт сострадания. Что мы никогда не знали нужды и с проблемами людей, не наделённых достаточным количеством денег, знакомы только понаслышке. Но что, если я скажу, что это не так? Чимин даже не заметил, в какой момент перестал суетиться и слабо постукивать ногой по ковру. Возможно, прямо сейчас. В эту секунду. Когда было озвучено то, что Чимин силится уложить на полку в своей голове, но оно туда не помещается. Мысль нестандартная. Никогда прежде такая к нему в голову не приходила, поэтому она просто с первой попытки не проходит по габаритам. Но впихнуть её на нужное место стоит. И Чимин вслушивается в каждое дальнейшее слово госпожи Мин с ещё большим вниманием, чтобы медленно, миллиметр за миллиметром, фраза за фразой, протиснуть эту мысль на необходимую полку. — Мы из того же теста, что и ты, Чимин. Мы с Духёном не родились в богатых семьях. Мы жили бедно. Хотя тогда почти вся страна так жила, до того как в семидесятых годах начался бурный рост экономики. Мы знаем, что такое есть один раз в день и пораньше ложиться спать, чтобы не ощущать голод. Мы прошли многие унизительные этапы выживания, чтобы оказаться там, где мы сейчас. Но мы добились этого далеко не сразу и не легко. Женщина до бела сжимает губы и часто-часто моргает. Её глаза влажно блестят, видно, что она старается не дать волю слезам и поэтому начинает бегать глазами по гостиной. Её взгляд останавливается на чём-то, и нежная улыбка снова возвращает привычный цвет её губам. Чимин поворачивает голову в ту сторону, куда смотрит госпожа Мин, в попытке отыскать причину таких изменений женщины в лице, и вскоре замечает на этажерке семейное фото: мальчик лет шести в забавном комбинезоне счастливо улыбается до сомкнутых в тоненькие щелочки глаз и пытается прикрыться руками, пока родители целуют его в обе щеки. — Юнги родился в бедности, — продолжает госпожа Мин, будто нырнув в то время через фотографию. — Я помню, как рыдала несколько часов и как Духён корил себя, когда мы узнали о моей беременности. Ну какой ребёнок, когда мы концы с концами еле сводили? Но решили оставить. В то время делать аборт было страшнее, чем не потянуть морально и материально воспитание ребёнка. Боже, извини, это звучит ужасно, — женщина шмыгает носом, но слёзы стоически сдерживает, и Чимин кладет поверх их ладоней ещё одну свою, давая понять, что всё в порядке, ему не противно. Что это — часть жизни, которую, несмотря на свой юный возраст, он прекрасно знает и понимает. Женщина никак не реагирует на этот жест, но то, что она продолжает делиться тягостными воспоминаниями дальше, говорит всё за неё. — Когда Юнги родился, было на самом деле не так уж и тяжело. Он был совсем крошечный, кушал мало и не плакал, скорее пищал, как котёнок, и то, только когда ему было что-то ну очень нужно. Мы с Духёном спокойно могли поочерёдно работать. И даже стали появляться лишние деньги, которые мы вскоре вложили в открытие общего с друзьями бизнеса — небольшой рамённой в дешёвом районе. Проблемы начались, когда Юнги стал подрастать. Он всё чаще болел. Сначала мы думали, что это нормально. Дети его возраста часто болеют. Но его стал мучать непрекращающийся кашель днём и ночью. Обычные лекарства от простуды уже не помогали. Мы обратились в больницу, всё ещё надеясь, что за этим не скрывается ничего серьёзного. Но выяснилось, что это аскаридоз легких. До сих пор перед глазами стоят эти два слова, несколько раз подчёркнутые врачом в медкарточке Юнги. Загрязнённая вода, въевшаяся в стены плесень, в общем непригодные для жизни условия, к которым мы с мужем давно приспособились, у маленького ребёнка вызвали инфекционное заболевание, которое можно было вылечить, но стоило это огромных денег. Один ингалятор, которого хватало Юнги на две недели, по цене был равен половине моей зарплаты. Лечение должно было длиться от трёх до шести месяцев, и нам необходимо было срочно переехать в дом с условиями получше, чтобы избежать рецидива. Нам пришлось быстро забрать вложенную в бизнес долю и влезть в долги, чтобы выполнить все предписания врача. Духён практически не появлялся дома, работая в нескольких местах. Это были ужасные времена на грани нищеты. Самые мерзкие мысли, которые никогда не должны появляться у родителей, настойчиво лезли в голову. Нам казалось, что этот период никогда не закончится. Госпожа Мин сильно зажмуривается на несколько секунд и гулко сглатывает, прежде чем вновь продолжить: — Но Юнги постепенно выздоровел. И вместе с тем, как его лёгкие работали всё лучше, становилось легче дышать и нам. Со временем мы раздали долги и снова вернулись к размеренной жизни, но позволить себе баловать сына всё ещё не могли. Об игрушках и подарках даже на день рождения не было и речи. До сих пор не могу избавиться от мысли, что Юнги, будучи маленьким ребёнком, всё понимал. Он никогда ничего не выпрашивал, не умолял купить. Но нам и самим было невыносимо смотреть, как он во дворе строит что-то из палочек и камней, ковыряется в песке и с легко читаемой грустью бросает взгляды на игрушки остальных детей, а по вечерам с восторгом рассказывает, как ему кто-то дал поиграть с большой машиной или покататься на трехколесном велосипеде. Поэтому, как только мы выбрались из финансовой ямы, сразу же накупили Юнги множество разных игрушек. Ни одного похода в магазин больше не обходилось без новой машинки. Всё-таки мы столько времени не могли себе позволить баловать нашего малыша. Но на самом деле по мере взросления сына это не изменилось. Привычка компенсировать вынужденную когда-то экономию подарками никуда не ушла. Наш нынешний бизнес, который мы создали уже самостоятельно, начал приносить стабильный доход, когда Юнги было чуть больше пяти. Поэтому естественно, что сын не помнит, как плохо мы изначально жили. Наверное, из-за этого Юнги всегда думал, что причина, по которой мы покупаем ему часы, телефоны, дорогую одежду — это наше желание привязать его к себе финансово. Мы не разубеждали его, не говорили об истинном мотиве, и он решил тешить наше самолюбие и принимал эти подарки. И только недавно, когда он проходил стажировку, случайно узнал первопричину — нас до сих пор мучает чувство вины. За то, что мы ему недодали, когда не могли себе это позволить. И это не изменится. Я уверена. Но Юнги это возмущает. Сегодня он уже отказывался принимать подарки, потому что не считает нас в чём-то виноватыми. Он уверял, что они скорее компрометируют его и нас. И, пожалуй, благодаря тебе я сегодня в этом убедилась. Госпожа Мин наконец впервые за долгое время переводит взгляд на Чимина, и тот замечает, что в уголках глаз у неё еле заметно размазалась подводка. Значит, всё-таки несколько слезинок успели ускользнуть во время исповеди женщины. Оно и к лучшему. Незачем держать все эмоции в себе. Чимин с легко читаемым благоговением смотрит на женщину, которая вне зависимости от обстоятельств добилась многого в жизни, в том числе воспитала прекрасного сына. Он чувствует, как ответно растягиваются его губы, когда госпожа Мин нежно улыбается ему. — Прости, что так неожиданно выплеснула всё это на тебя. Просто я хотела, чтобы ты понял, что мы действительно не хотели тебя обидеть. — Думаю, это я должен извиниться... Чимин не успевает договорить, когда госпожа Мин перебивает его, беря обе его ладони в свои. — О нет, дорогой. Ни в коем случае. Здесь нет ничьей вины. Так что и извинения за это никто не должен приносить. На самом деле, мы бы более тщательно подошли к выбору подарка, если бы могли предположить, что тебя это заденет. Но дело в том, что Юнги никогда не упоминал о твоём финансовом положении. Это и понятно. Ему никогда это и не было важно, как и нам. Потому мы просто выбрали самые лучшие и красивые, на наш стариковский взгляд, вещи. Женщина смеётся, и Чимин забавно фыркает вместе с ней. Он чувствует, что сейчас атмосфера чистосердечности как никогда располагает задать тревожащий его уже некоторое время вопрос. — Можно я кое о чём спрошу? Этот вопрос очень меня волнует, но до этого мне не к кому было с ним обратиться. — Конечно, Чимин-и, — женщина располагающе кивает и отпускает его ладони, возвращая свободу действий. — Получается, бедность не уходит до конца из человека? Она проявляется в его рандомных бессознательных действиях, в привычках? — Я бы сказала не так, — госпожа Мин откидывается на спинку стула и в раздумьях подпирает подбородок рукой. — Привычки... их можно поменять. Новые вырабатываются за двадцать один день. Другое дело — страх. Его побороть намного сложнее. Те, кто когда-то жил в бедности, всегда будут бояться оказаться там снова. А испробовав вкус не просто хорошей жизни, а лучшей, страшно вдвойне. Окажись ты в таких обстоятельствах, тебе, скорее всего, придётся жить с этой тревогой, как это делаю я. И тут, как и со всеми страхами, главное, как ты к нему относишься. Ведь он может быть как важной мотивацией, которая стимулирует твоё дальнейшее развитие, так и фобией, выходящей из-под контроля и ведущий к самоторможению. Но знаешь, в чем я убедилась за годы своей неоднородной жизни, — женщина заговорщицки придвигается ближе, будто собирается поделиться тайной, но голос при этом не понижает. — Счастье от денег не зависит, Чимин-и. Поэтому не упусти своё счастье. Хотя я уверена, что Юнги этого и так не допустит, — она хитро подмигивает и произносит следующие слова совсем громко, поворачивая голову в сторону двери. — Я права, Юнги-я? Чимин приходит в замешательство. Он в недоумении смотрит на госпожу Мин, искренне не понимая, что происходит. Но из любопытства всё же поворачивает голову в ту сторону, куда с широкой разоблачительной улыбкой смотрит женщина. И как раз во время. В дверном проёме появляется Юнги. И Чимин совсем теряется. Факт того, что хëн всё это время никуда не уходил, а был за дверью, на лицо. Иначе бы старший просто не смог так быстро прийти на зов матери, потому что кухня, в которой Юнги должен был находиться, расположена довольно далеко. Это Чимин подметил по пути к гостиной ещё в начале вечера. — Я же говорила, что он слишком заботливый, — женщина, всё ещё победно усмехаясь, поднимается со своего места и принимается убирать со стола грязную посуду. — Я сразу поняла, что далеко он не уйдёт. Он бы никогда не оставил тебя одного на сложный разговор в незнакомой обстановке. Пусть и доверяет мне. Чимин чувствует, как, кажется, плавится его сердце, когда он бросает переполненный нежностью взгляд на своего хëна. Тот, словно пойманный с поличным нашкодивший малыш, сконфуженно оттягивает манжеты своей рубашки пальцами, но ответно прямо заглядывает в глаза младшему. — Отнеси, пожалуйста, посуду в мойку и позови отца, — госпожа Мин прерывает их зрительный контакт, перетягивая внимание на себя. — Пора уже пить чай. Юнги подходит к матери, забирая у неё стопку тарелок со звенящими на ней приборами, и, осторожно ступая с хрупкой ношей в руках, покидает гостиную. Женщина снова опускается на стул рядом с Чимином, беря бутылку минеральной воды и наливая себе немного в стакан. — Можно я ещё кое о чём спрошу, пока Юнги нет? — спрашивает тихо Чимин, будто боится, что старший может его услышать даже сквозь толстые стены нескольких комнат. Женщина утвердительно мычит в стакан с водой, делая несколько больших глотков. — Почему вы столько лет не рассказывали Юнги о том, как плохо жили раньше? — Это не то, о чём хочется вспоминать, Чимин-и. Я думаю, ты и сам это прекрасно понимаешь, — она осушает стакан и снова наполняет его, но уже не спешит отпивать. Медленно вращает кистью, смотря, как вода успокаивающе покачивается из стороны в сторону. — Не то, чтобы мы прям скрывали. Просто, когда ты вдруг вспоминаешь об этом, не возникает желания развить эту мысль и уж тем более оживить её, произнеся вслух. Наоборот, её хочется поглубже затолкнуть назад в бессознательное. Что мы собственно и делали. Из коридора поблизости доносятся голоса Юнги и господина Мина. Чимин принимает это за знак, что с серьёзными разговорами на сегодняшний вечер покончено. Он в полголоса робко шепчет "спасибо вам" и легонько сжимает руку женщины чуть выше запястья, когда поднимается со стула. Госпожа Мин не уточняет, за что. Всё и так очевидно. Она просто сердечно улыбается на его слова, пока мужчины не заходят в комнату, а Чимин не возвращается на своё место по другую сторону стола. За окнами холодная декабрьская ночь уже давно окутала город, а в гостиной дома Мин медленно опустели чашки с горячим ароматным чаем и кофе. Вечер-знакомство неминуемо подходит к концу. Чимин чувствует, как его клонит в сон, и ближе жмётся к боку Юнги. Давно он так допоздна нигде не засиживался. Но ему так хорошо здесь, в этой квартире, в этой семье, что он, возможно, бы даже остался на ночь, если бы ему предложили. Чимин обводит тёплым сонным взглядом смеющиеся лица, пушистую ёлку и задерживается глазами на всё ещё лежащих под ней подарках. Эта картина ему кажется печальной: открытые коробки, сорванные банты, скомканная бумага и разбросанные ленты. И вроде бы всё, как и должно быть при рождественских распаковках, но есть огромное отличие — подаренные вещи по-прежнему лежат в коробках, брошенные, забытые, а не бережно отнесённые в укромное место. Чимин невольно напрягается, задумываясь, что же теперь будет со всей этой ненужной одеждой. Подарками-отказниками. И, видимо, он настолько глубоко погружается в свои мысли, что задерживает взгляд дольше положенного в одной точке, чем привлекает внимание госпожи Мин. — Не волнуйся, Чимин-и. У меня есть хорошая привычка сохранять чеки, — женщина сразу догадывается, о чём говорит продолжительный озабоченный взгляд младшего. — Я сдам эти вещи обратно, когда мы вернёмся из Таиланда, после праздников. И раз уж зашла об этом речь... — она вдруг резво поднимается со всего места. — Это ни в коем случае не значит, что мы оставим тебя без подарка, — госпожа Мин стремительно направляется к выходу из гостиной, спешит, видимо, предугадывая неодобрительную реакцию Чимина и его новые попытки отказаться. Но у двери вдруг останавливается и оборачивается, ловя взгляд младшего через плечо. - Ты веришь в судьбу, Чимин? Женщина спрашивает это с настолько серьёзным лицом, что Чимин ощущает ещё большую скованность в теле из-за неожиданности вопроса и незнания, что на него ответить. — Мам, что ты опять задумала? — Юнги чуть сильнее прижимает Чимина к себе, обвивая его плечи одной рукой. Младший чувствует в этом неосознанную готовность хëна не допустить на этот раз появления неловкости и дискомфорта опять по той же причине, что и несколькими часами ранее. — Сейчас сами всё увидите. Женщина уходит, оставляя за собой шлейф из смеси предположений и ожидания. Чимин чувствует, как Юнги утыкается носом ему в макушку и щекотно и горячо дышит в волосы. Младший фыркает. Хён явно хочет, чтобы Чимин так расслабился и снова вернулся в полусонное состояние. И он действительно отпускает себя, опускает плечи и поддается приятным мурашкам, бегающим от затылка вниз по спине. Краем глаза он замечает, как умилительно на них смотрит отец Юнги, и в смущении поджимает губы, не привыкший, чтобы кто-то наблюдал за ним с хëном во время даже безобидных ласк. Возвращается женщина также быстро, как и ушла. В руках она несёт коробочку, которую ей подарил Чимин, чем выбивает из того удивлённый вздох. Женщина пододвигает свой стул вплотную к младшим и торопливо опускается на него. — Ты подарил мне слонёнка. Спасибо, — госпожа Мин искренне улыбается, до сияющих искорок в глазах. Видно, что подарок ей действительно приносит радость. Чимин коротко кивает на благодарность, больше сосредоточенный на мысли, что женщина собирается сказать дальше. — И извини. Я не удержалась и открыла подарок сразу же, пока вы с Юнги разувались в коридоре. Сын не знает этого, но я начала собирать фигурки слонов после того, как купила самого первого тут, в Корее. На барахолке. Старушка, которая его продала мне, утверждала, что слоны обеспечивают материальную стабильность. В тот год мы только начали развивать свой бизнес, и я верила во всевозможные суеверия, — господин Мин тихо по-доброму смеётся, наблюдая за женой через стол, и та сконфуженно пожимает плечами. — Так вот, самая первая купленная фигурка была слонихой. Бронзовой. С опущенным хоботом вниз, —женщина медленно приподнимает крышку коробочки, которую держит в руках. И Чимин задерживает дыхание, понимая, к чему она ведёт. — Старушка сказала, что у слонихи ещё был слонёнок, с которым они сплетались хоботами. Но малыша купили ранее, тем самым разбив сувенирную пару. Женщина наконец полностью убирает крышку с коробочки, внутри которой теперь вместо одного слонёнка лежит ещё и слониха — точная копия малыша, только больше. Они идеально плотно соприкасаются хоботами, и, не зная заранее, что они способны существовать по отдельности, можно подумать будто они намертво приклеены друг к другу и являются неделимым целым. Госпожа Мин аккуратно достаёт фигурку слонихи из коробочки и уверенно берёт руку Чимина в свою. Тот, всё ещё потрясённый таким неожиданным совпадением, не сразу вспоминает, что изначально женщина не просто так завела этот разговор с демонстрацией. — На самом деле, я надеялась, что однажды смогу найти потерянного слоненка и наконец поставить его рядом с матерью. Но теперь я хочу, чтобы это был наш подарок тебе, Чимин-и. Она вкладывает фигурку в раскрытую ладонь младшего и тут же отпускает её, будто так говоря, что в этот раз не потерпит отказа. А Чимин и не собирался противиться. Он тронут до самой души этим жестом. Ведь семья слонов, впервые за долгие годы воссоединившись, из-за этого вновь распадается. Происходит своеобразный обмен фигурками. И Чимин практически чувствует, как в моменте образовывается фантомная красная нить, которая теперь связывает его с родом Мин. Его сейчас не просто приняли в семью, раскрыв сначала своё не самое приятное прошлое, а затем ещё и подарив вещь, которая пропитана желанием, чтобы она и дальше оставалась во владении одной семьи, но и так своеобразно выразили свою родительскую надежду, что Чимин задержится в их жизни навсегда. Будет с Юнги навсегда. — С годами моя вера во всё мистическое никуда не ушла. Так что, я буду называть это совпадение судьбой. Счастливой судьбой. Госпожа Мин призывающе раскидывает руки в сторону, и младший без раздумий отодвигается от Юнги. Всё ещё застенчиво, но преисполненный искреннего чувства благодарности, весь вечер просившегося на волю, он приобнимает женщину, чувствуя, как та по-родительски похлопывает его по спине. Ещё через час убаюкивающих лёгких разговоров ни о чём Юнги вызывает такси для Чимина. Младший долго прощается с родителями хëна, давая-таки им обещание приходить почаще, без стеснения, и засовывает поглубже в карман пуховика подаренную фигурку слонихи. Юнги выводит Чимина в прохладу ночи, едва освещаемую одним фонарем вдалеке, заблаговременно, чтобы тот взбодрился на морозе перед тем, как ехать домой, и не уснул в такси. Хён и сам вызывался отвезти младшего домой, но тот отказался, видя его такое же сонное состояние. — Маленький, всё хорошо? — Юнги подходит ближе, прижимается, плотно обвивая руками талию Чимина, чтобы не терять быстро ускользающее тепло, пока они ждут такси. — Всё лучше, чем хорошо, хëн! Его мягкие губы накрывают губы Юнги на выдохе. Чимин знает способ согреться получше — он закидывает руки старшему на шею и запускает их под широкий воротник его пуховика. Теснится ближе, практически вдавливает тело хëна в себя и углубляет поцелуй. Юнги не отстаёт. Он ловко ловит язык Чимина, тут же начиная посасывать его, при этом шумно дыша через нос и выпуская горячие облачка пара. Младший вспыхивает за секунды. Каждое столкновение их языков вызывает в нём горячую дрожь, которую он не в силах остановить, не отстранившись. Что он и делает. Юнги ощутимо набирает воздух в лёгкие и поднимает мелко подрагивающие веки. — Хочу напомнить, — сипит он. — Возле ТЦ ты пообещал, что мы будем все праздники долго обниматься и целоваться. Чимин звонко смеётся. — Моё обещание звучало не так. Но на это я тоже согласен. Младший гладит спину Юнги под пуховиком. Его пальцы скользят по ткани рубашки, так и норовя опуститься ниже. А Чимин, неотрывно смотря в тёмные глаза напротив, думает, как же сильно он любит этого человека. До какого-то помешательства. До безумия. Свет фар приближающейся машины выхватывает в темноте ночи сначала подъездную дорожку ко многоэтажке, а затем и их тела на тротуаре. Такси с неприятным писком тормозов останавливается рядом, и Чимин грустно выдыхает. Ему совсем не хочется выпускать хëна из объятий. Но нужно. Хотя бы для того, чтобы оказаться дома, лечь спать и побыстрее приблизить наступление того времени, когда они снова увидятся. — Позвони мне, когда приедешь. Или запиши голосовое. Хочу ещё раз услышать твой голос перед сном, — Юнги коротко чмокает Чимина в щеку на прощание. Но потом передумывает и быстро целует ещё и в губы. Чимин кивает, открывая дверь машины и наслаждаясь прощальной лаской. — Спокойной ночи, хëн-и, — с любовью шепчет младший, забираясь в авто. — До встречи через несколько часов, маленький мой, — слышит в ответ Чимин, перед тем, как захлопнуть дверцу машины. И эти слова греют его сильнее, чем ударивший в лицо горячий поток воздуха в салоне такси.