С тобой, без тебя не получится.

Помехи, доносящиеся из радиопередатчика, начинали назойливо скрести по черепной коробке. Артем, изрядно измотавшийся за последние четыре часа однообразием происходящего, лишь разочарованно отключил прибор. Спрятав его в рюкзак, он принялся спешно отряхивать с шапки и одежды снег, покрывшийся за это время ледяной коркой. Пальцы, как назло, не слушаются — то и дело цепляются за пуговицы и карманы, что становится апогеем для Артёма. Его руки расходятся в разные стороны, и, попади под них сейчас хоть одно живое существо...! Несколько секунд спустя, опечаленно сжимая ладони в кулаки, он окончательно теряет веру в этот день. Утром с Аней в очередной раз повздорили — Артем ведь "совсем головой не думает, всё ползает по поверхности и чуда ждёт! " Эти её слова в потоке всех объяснений и упрёков мужчина выцепляет непроизвольно — сначала пытается переварить сказанное, сложить, что называется, два плюс два. А потом ему становится очень, очень обидно. И если по внешне спокойному, за исключением сдвинутых бровей, лицу, это можно было и не понять, то руки Артема выдавали его с поличным. Активная жестикуляция вдруг прекратилась после её слов; рейнджер даже не успел закончить мысль, так и оставшись стоять с замершими в воздухе пальцами. Дальше было довольно кратко — круговые движения около рта, а затем резкий толчок воздуха безымянным и указательным, означало лишь ёмкое — "говорить нет". Даже если по Ане и видно, что она уже сожалеет о сказанном, он не собирается проглатывать обиду так быстро. Этот кусок так просто не залезет в горло. Артем отворачивается от собеседницы, устраивается за столом поудобнее и нарочно наклоняется максимально низко. Он обижается как ребёнок, да, потому что ощущается это именно так! И пока руки его беспорядочно переворачивают страницы потрепанного дневника, Мельникова обречённо-вымученно вздыхает, и, повернувшись на носках, уходит прочь. После всего этого напряжения Артем ныряет в собственные мысли — возмущению его не было предела! Расслабленная нелёгким усилием рука начала водить мягким карандашом по желтоватому листу бумаги. Аню, с другой стороны, тоже можно понять — мужчина и правда выбирался на поверхность всё чаще за последние несколько месяцев... И возвращался не на своих двоих тоже до постыдного часто для своего прославленного имени. В большинстве случаев находившими его, как правило, были сталкеры, или его боевые товарищи из Ордена, которые во время плановых смотров местности обнаруживали едва живого Чёрного в луже крови. Была она его собственной, или валяющихся вокруг трупов мутантов? Обычно никто не пытался выяснить. Самое в этой ситуации абсурдное — Артем убивал абсолютно всех противников, и лишь после этого отключался сам. Те, что нападали первыми, погибали быстро, а новым врагам попросту не хватало времени, чтобы напасть вновь. Так что он всегда ограничивался лишь парой пустяков, если брать во внимание, что мутанты обычно в лучшем случае лишали своих жертв нескольких частей тела. "Хватит уже об этом!" Воспоминания об утренней ссоре, однако, горечью отдались где-то глубоко внутри — они ведь даже не помирились... Обычно ни один из них не злится слишком долго — Аня не кажется человеком, способным на такое, да и Артем себя всегда считал вполне отходчивым в таких ситуациях. А тут... Она, после своего сожалеюще-разочарованного выдоха, вслед собственным удаляющимся по железному полу шагам обрушила шквал звенящей тишины на комнату друга. И так ни разу туда больше и не заглядывала. Наверное, занялась чем-то важным по работе, это помогало ей снять напряжение. В этом они с Аней были крайне одинаковыми. Вот и Артем, осознав, что злость свою можно направить в правильное русло, в скором времени после конфликта спешно собрал то полезное, что под руку попадётся, и спешно отправился на поверхность. Теперь и не понятно уже, имело ли это сегодня хоть какой-нибудь смысл... Мужчина огорчённо выдохнул — в воздухе загустел клуб горячего пара. Первым делом после прибытия на станцию стоит поговорить с Аней. Сухой закидывает рюкзак с радиоприёмником на плечи, меняет фильтр. Наручные часы показывают семь вечера. Через час тут без фонаря делать будет нечего, а привлекать к себе лишнее внимание, особенно в ночное время, было не самой разумной идеей. Скрип залежавшегося снега под тяжестью тела резонирует эхом по стенам опустевшей девятиэтажки, пока Артем, не без осторожности, начинает спускаться по лестнице. На самом деле, назвать её таковой было трудно— дом, несмотря на свои внушительные размеры, порядком осыпался, а поэтому часть некогда роскошных квартир начала сливаться с лестничной клеткой воедино. Путь вниз лежал через гостиную, на первый взгляд ничем не примечательную. Не сказать, что времени и припасов было много, Артёму нужно было двигаться в сторону станции... Но отказать себе в удовольствии от минутной прогулки по уже не имеющей хозяев квартире, он не смог. Болотного цвета ковер под толстой подошвой ботинок едва ощущается, но Артем чувствует, и старается тут же с него сойти. Ему не хочется слишком сильно выдавать своё присутствие здесь, это было бы не лучшим его решением по многим причинам. Окружение выглядит слишком обыденно — окна выбиты, некоторые кусочки стекла всё ещё валяются на подоконнике, старый диван, стоящий возле угла комнаты, стыдливо прикрывает выскочившую ржавую пружину какой-то тряпкой, на полках стоят самые известные, а оттого знакомые, книги. И что-то выбивается из общей массы, слишком цветное, слишком живое. Глаза рефлекторно бегают по всей комнате — найти несостыковку кажется маленькой минутной игрой. Настойчиво изучая, его взгляд перескакивает на стекло старого серванта — бинго. Ему несказанно повезло. Хоть в чем-то за сегодняшний день, и тем не менее, он бы без колебаний прошёл через это ещё раз, если потребуется. Он, со всей доступной ему осторожностью, берёт в руки настоящее сокровище — пальцы придерживают открытку на уголках. Чуть порваная и слегка выцветшая, но всё ещё пышит свободой, лёгкостью, и греет тёплыми солнечными лучами. Морской пейзаж с лазурно-голубой водой и такого же пастельного цвета небом, обрамлённый на первом плане несколькими деревьями, кажется живым. Ощущается чем-то, что Артем мог почувствовать лишь несколько раз в жизни, но запомнилось так, будто это происходило регулярно. Весь день это странное ощущение... Пыли? Воспоминаний? Он буквально держит одно в руках, хоть ему оно и не принадлежит. Открытка подписана с другой стороны — 1958 год. Артём не перестаёт восхищаться — на первый взгляд вроде ничего необычного, пейзаж и пейзаж. Но таким он кажется родным, знакомым, будто мужчина уже когда-то его видел. Как-будто открытку эту здесь специально для него оставил кто-то, нарочно всунув её между грязными стёклами серванта, чтобы никому другому она не досталась. Чёрный, всё ещё максимально деликатно держа свою находку, достает из подсумки дневник, бережно укладывает открытку меж страниц. Ещё несколько минут бесцельного осмотра чужой квартиры, и мужчина решает оставить эту затею — всё равно сегодня он уже вряд-ли найдёт что-то лучше. Что бы вокруг не происходило, от этого обязательно останутся следы — обычно это шрамы и открытки. Жизнь сейчас не была чем-то разнообразным — если раньше была работа и грибная ферма, то теперь... Даже думать об этом не хочется. Неизвестность забивает дыхательные пути смутными воспоминаниями о полках заброшенных архивов и крошечными снежинками, танцующими в солнечных лучах. Артём прилагает немыслимые усилия, чтобы прокашляться. Война закончилась. И Артем знает так много людей, которые не поверили бы в это никогда в жизни... Потому что отдали её на войне. За войну, и плевать ему, за какую из войн. Память сама подкидывает нужные имена — Хантер, Ульман, Бурбон... Лишь ничтожно малая часть близких ему людей, которых выкосило бессмысленное кровопролитие. А Паша? Точнее, Павел? А ещё точнее — Майор Красной Линии Павел Игоревич Морозов? Сам по себе — ходячая война, почти что пальцы ее правой руки, отдающей приказ за приказом, с твёрдой уверенностью, что делает это во благо. Но это Павел Игоревич Морозов, а они с Павлом, с Пашей, разные люди. Образ его проявляется в подсознании, как невидимые чернила над пламенем свечи, но тут же исчезает, сгорая в пепел. Есть однако то, в чем Артём точно уверен — Орден. Подвиги состоящих в нем людей попросту невозможно игнорировать. Аня очень часто говорит об этом, да и сложно было бы невольно не услышать разговоры о доблестных героях метро, которые то и дело возникают отовсюду. Не так уж и много нужно сейчас для счастья — родную станцию избавили от мутантов, близкие вернулись после нескольких недель неведения... Артём гордится, что когда-то мог быть частью этого. Гордится тем, что Мельник, даже несмотря на всё, что ему преподнесла война, продолжает нести на себе ношу ответственности. Гордится тем, что плечом к плечу стоял с людьми, которые взваливают на себя весь груз переживаний живущих в метро — и борятся с ним в схватке, которая в любой момент может стать смертельной. Последний раз, когда он виделся с ребятами, был на самом деле недавно — кажется, ему стоит быть чуть осторожнее с носачами. Несколько недель разлуки не были такой большой проблемой, но он сейчас был бы рад снова собраться всем вместе. Так или иначе их пути, Артем уверен, скоро пересекутся — мир в эти дни слишком уж тесен, да и сам он вряд-ли будет слишком много уделять внимание учебе на своих ошибках. Всё же, иногда он позволял себе не подставлять вторую щёку для звонкой пощёчины — насколько безопасными и тихими на первый взгляд не казались его временные укрытия, осторожность следует соблюдать. Как-то раз в одном из таких полуразваленных домов его поджидала засада, которая, надо признать, застала его врасплох. Не слишком приятным делом было отбиваться от вооружённой до зубов шайки ярых фанатиков Красных, и параллельно с этим стараться не превратиться в старый дуршлаг. Почти получилось, надо сказать, за исключением пары пулевых отверстий в разных частях тела и подбитой печени. А ещё вылазки на поверхность пришлось отложить на мучительные полтора месяца. Аня хотела задержать Чёрного и дольше, а то и вообще запретить куда-либо уходить с Выставки! Признаться честно, Артем не то, чтобы слишком сильно вдавался в подробности поставленного ему диагноза, а в ежедневные наставления подруги перестал вслушиваться раз так на четвертый... Аня была права, как обычно это и происходит — не полез бы Артем куда не следует, всего этого можно было избежать. И мужчина даже не спорит с этим, да и нет в этом абсолютно никакого смысла. Просто вышло так, что его как магнитом тянет на поверхность. Видимо, он всё-таки превратился в дуршлаг... Или был им всю жизнь? Тянет к отголоскам размеренной человеческой жизни, которыми пропитана вся Москва. К мерному шуму радиопомех каждый день на протяжении шести часов. К серому и унылому небу, которое всё равно каким-то образом кажется цветнее и интереснее, чем украшенные-увешенные открытками потолок и стены... Не мог он променять это на духоту тесных тонеллей метро, не мог быть там, на ВДНХ, спать спокойно по ночам и знать, что где-то наверху, под мутным небом, возможно, кроется целый мир. Который нужно лишь услышать, которому нужен был шанс. Осторожно выглядывая из-за угла лестничной клетки с "Убойником" наперевес и немного расслабляясь, когда перед глазами предстаёт лишь пустой коридор, Артем шагает мимо одиноких помещений к подъездной двери. Осторожно обходя балки и проталкиваясь между возведенных кем-то невесть когда баррикад, он, наконец, спокойно выдыхает и делает пометку на карте — завтра утром стоит отправиться на серую шестнадцатиэтажку, послезавтра можно сходить в местность возле библиотеки, а через несколько дней вернуться сюда. Карандаш и планшет отправляются в подсумки, где аккуратно пристраиваются возле пары фильтров и зажигалки. Несколько рваных вдохов спустя, Артем бесшумно толкает дверь от себя — озирается по сторонам, прислушивается к перешептыванию ветра с корявыми ветвями и пролетами меж домов. Снежинки медленно, тягуче и лениво опускаются ему на стекло противогаза, где тут же обращаются в малюсенькие капельки воды. Зима тут хладнокровно уничтожает остатки всего хорошего — хотя казалось бы, что может сделать разрушенный ядерной войной город еще более отталкивающим? Погодные условия, разве что. И пускай температурный режим сложно назвать чем-то, что должно смущать рейнджера, да и в целом человека, который живёт в метро бок о бок с мутантами на протяжении двадцати лет, что-то во всём этом было странное. Непривычное, необъяснимо... Нормальное? Обычно погода была менее благочестива, а сегодня прямо-таки "мороз и солнце, день чудесный". Где-то вдалеке слышен, в прямом смысле "до боли", знакомый вой. Стражи. Голосов пять Артем насчитывает не сомневаясь, а может среди них кроется и шестой. Стая где-то в трёх улицах отсюда, смысла возвращаться в дом нет. Да и идти отсюда четверть часа быстрым шагом. Он и так потерял уже большую половину своего пути в минутном эквиваленте, незачем продолжать. Артём начинает свой путь. Артём сосредотачивается на дороге, отмахиваясь от рассуждений в столь неподходящий момент. Ещё бы — ему сегодня нужно попасть домой, Аню встретить, зафиксировать данные... Да и вообще, задерживаться на поверхности в такую погоду не хотелось. А та не унималась — снега даже визуально с каждой минутой становилось всё больше, и Чёрный, чересчур беспечно вышагивая по открытой улице, ради приличия оценивал вероятность наличия доступных укрытий поблизости. Безусловно, это было сделано только лишь в виде исключения и чисто из интереса, однако ничего, что попадалось на глаза Артёму, не соответствовало нужным критериям. Дома были или слишком разрушенные, или не слишком внушающие доверия по другим причинам. В лёгких трепетал адреналин, но всего небольшая горстка, как пепел. Чёрному стало не по себе — успеет ли? Доберётся ли? Буря-то вон какая... Снежные массы, как назло, сходили по направлению ветра против Артёма, усугубляя положение. А потом задаешься вопросом, почему это у каждого сталкера поголовно проблемы с доверием? Жизнерадостное солнце, за несколько минут сменившееся колючим бураном — не то, что ты хочешь получить по дороге домой, но без сомнений получишь, если так возжелала матушка природа. Опережающий мужчину ураган атаковал потоками холодного ветра, а ещё обилием снежинок, которые покрывали стекло противогаза почти полностью, через несколько минут затвердевая до плотной шероховатой корки. Артём пытался было её содрать, но сделал только хуже — несколько особенно крупных кусков царапнули стекло. Дыхание стало тяжелеть, а плоский фильтр, уже и так бывший в употреблении, с теперешними нагрузками явно не справлялся. Надо признаться, рейнджер всё же ощущал последствия той стычки с Красными — всё его тело болело поразительно сильно, словно сегодня ночью Артема скинули с его излюбленного обзорного пункта, а затем в потёмках заставили ползти с поверхности до кровати. Цель, которую Артем поставил себе изначально, была в таких условиях физически невыполнимой, поэтому её место заняла другая — поиски укрытия. А буря и не думала прекращаться, разыгравшись не на шутку — через проплешины в снежном узоре стекла противогаза Чёрный мог разглядеть несущиеся по ветру небольшие обломки, частицы кирпичной крошки домов, перья и ветки. Иногда они норовили прилететь Артёму прямо в лицо — несколько раз ему приходилось пригибаться, чтобы не получить кирпичом по лбу. Времени задумываться о происхождении такого аномального для этих краёв явления не было, хоть Чёрный и пытался несколько раз. Сознание путалось, мысли утопали в снежных сугробах вместе с их обладателем. Силы покидали его, однако боль не позволяла окончательно потерять сознание. Возможно, ему стоило всё же хоть раз не пропускать мимо ушей наставления Ани, врача, своих друзей... Как там было? Кажется, "Я бы не рекомендовал вам выходить на поверхность ещё минимум год, вам следует восстановить силы", "Артём, ну ты как маленький!", и " Ты правда думаешь, что там... Остался кто-то? Знаешь, если ты так рвёшься к приключениям, в Ордене всё ещё есть работа для тебя..." Да. Что-то такое Артём припоминает, и эта мысль почти озаряет его, как только обломок деревянной доски впечатывается в нос, оставляя на стекле противогаза диагональную трещину. Спина соприкасается со снежным ковром прежде, чем мужчина успевает оценить своё положение. Наверху небо. В тепло-серых облаках снуёт туда-сюда и резвится ветер, превращает остатки человеческой цивилизации в поле для гольфа, пряча дырявые дома под белым покрывалом. Малюсенькие снежинки собираются, чтобы показать ему балет, как в детстве когда-то давным-давно, когда он ещё жил здесь, наверху, с мамой. Они, прямо как пачки балерин, которые можно было высмотреть через помехи в квадратном телевизоре, завораживали и уносили сознание куда-то далеко-далеко, туда, где была только история, рассказанная пластикой, движением, пронизывающим тело насквозь. Некоторыми приложенными усилиями Артем переворачивается, и чувствует асфальт уже под коленями, а не под лопатками. Оперевшись на руки и находясь в положении на четвереньках, он судорожно глотает воздух, ко лбу подступает испарина. Пальцы настойчиво печёт изнутри, делая и без того мокрые от снега перчатки абсолютно бесполезными. Его расслабленность и сонливость перед выходом давали о себе знать: Чёрный успел уже десять раз пожалеть о том, что был недостаточно бдителен. Дыхание уходило куда-то за грудную клетку, в область под самыми рёбрами. Сердце зашлось в бешенном ритме, вторящим свисту ветра вокруг мужчины. Сквозь обилие звуков, обволакивающих его, как плотный кокон, Артём даже не сразу понял — его часы. Его часы издавали привычный звонкий писк, который можно было с лёгкостью услышать в тоннеле, но практически невозможно возле огромного снежного вихря. Заменить фильтр. Ветряной поток поднял радиоактивную пыль со всех поверхностей, выдул её изо всех возможных мест, так что оставаться в таком состоянии сейчас было сродни погребению заживо. Артём тянется в подсумки, пальцы ощущаются пластилиновыми: замок-молния оказывается побежден только с четвертой попытки. Левой он тянется к противогазу — задерживает дыхание, выкручивает использованный фильтр и роняет новый в снег. Клуб пара случайно выбивается из его рта, когда он, всё ещё находясь в полной растерянности, шарится ладонями вокруг. К счастью для себя, серебристая шайба не отлетает слишком далеко и сама собой отыскивается где-то возле правого колена. Начать дышать казалось меньшей из возможных проблем. Ему нужно было встать. Боль в ногах, которая никогда до этого дня не давала о себе знать, сегодня почему-то пожелала с особой жестокостью раздробить коленные чашечки и скрутить мышцы ног, как только что выстиранное бельё для отжима. По крайней мере, ощущалось это именно так и вовсе не обнадеживало. Каждый раз, когда Артем находил себя в положении, из которого не сможет выбраться, это всегда была поверхность. Кровавая бойня в любой точке Москвы могла привести к этому исходу, и как бы ему не хотелось в это верить, но это никогда не было удивительным. Большая часть тех, кто постоянно испытывает свою удачу, балансируя на тонкой нити судьбы, рано или поздно с неё срывается. Немногое можно было сделать в таких ситуациях, однако Артем не привык сдаваться. Пока он мог передвигаться самостоятельно, он делал всё, чтобы другим не пришлось винить себя в его смерти. Лучше ведь умереть от боли где-нибудь в тихом, более-менее безопасном месте, или тогда уж не умирать вовсе. Каким-то чудом, однако, ему всегда чертовски везло — или ребята вытащат из лап носачей, или сталкеры бог знает как донесут до Выставки, или, вот, проснешься уже не в луже собственной крови, а с перевязанной раной и парой фильтров в подсумке. Сейчас же Артем почти принял мысль, что это одна из тех историй, но конец её, почему-то, не предвещал ничего хорошего. Сквозь плотную снежную стену не видно ничего дальше сгиба собственного локтя — зато слышно вполне отчётливо. Пронзительный вой прокатывается эхом по окружающему его, словно клетка для птиц, старому дворику. Стражи, ну конечно. Он ведь забрел на их территорию, он ведь был недостаточно осторожен и бдителен... Паника разрастается в груди, точно сорняк, оплетает вены и дыхательные пути, сжимает так, что хочется самостоятельно разодрать себе грудину. Она же подкидывает разуму самые нелицеприятные картины. Вот Артема рвут на части обезумевшие от голода твари, вонзают в плоть свои желтые клыки, которые в тот же момент окрашивающиеся в бордово-красный приятного цвета градиентом. Вот они растаскивают части тела недавно живого Артёма по округе, обгладывая затем свежую плоть до костей в каком-нибудь укромном переходе. Кровавая лужа, что расплывётся где-то посередине пути ко входу в метро, в лучшем случае привлечёт внимание лишь парочки путников, вынуждая их пройти иной дорогой, и на этом всё закончится. И надежда уменьшается с каждой секундой приближающегося топота костлявых лап, с нарастанием громкости смрадного дыхания прямо над ухом, с прибытием всё новых и новых мутантов. Ведь не зря же эту местность обходят стороной. Не зря же ему постоянно твердили о выходах на поверхность, не зря ведь... Кто знает, сколько их? Он насчитал шестеро тогда, но почему бы целой стае не обжиться в ближайших дворах? Это кажется вполне логичным — беспечные сталкеры или потерянные беженцы выглядят лёгкой добычей. Вой с каждой секундой отдается в уши, хотя окружение скорее мертвенно молчит. В совокупности всего происходящего он может уловить лишь отдаленное ощущение физической боли в коленях, а ещё невыносимый жар в горле и ноздрях. Слишком частых, спартанец это понимает, вдохов начинает не хватать. Нарастающая боль в груди, такая, будто лёгкие сжимают под прессом, сплетается с гортанной воедино — Артём горячечно пытается нащупать сердце ладонью. Надеяться на собственные пальцы не приходится. Руки ощущаются как проржавевший изнутри механизм, который невозможно привести в действие обычной встряской шестерёнок. Отчаянье захлёстывает Артема с головой; его колени, вдобавок, кажется вот-вот развалятся, отрежут хоть и маловероятные, но возможные пути к спасению. В воздухе гремит выстрел. Судя по упавшей в нескольких метрах от Артёма твари, стрелок знает своё дело. Сам он соображает туго, но пришедшее как никогда вовремя озарение побуждает его схватиться за рукоять револьвера и хорошенько прислушаться. Стрельба в таких условиях — неимоверное испытание, которое он вряд ли сможет пройти, если быть уж до конца честным с самим собой. Но и просто ждать Артем не может — не простит себе, если кто-то будет рисковать жизнью, пока он тут валяется в снегу. Спартанец позволяет искорке надежды воскресить его сердце и унять панику в груди, вместе с этим пробуждая внутри критическую решимость, граничащую с бредом: в воздухе сверкает лезвие ножа. Ему приходится как следует напрячься и сосредоточиться на происходящем — вокруг него звенят выстрелы картечью, бешеные звери, скаля клыки, разбегаются невесть куда. Позади на долю мгновения мелькает лохматое пятно. Его спина сразу же становится тяжёлой, как бетонная плита, когда он чувствует в районе лопаток острые, закостенелые лапы. Резкий рывок и падение набок освобождают его от тяжкой ноши, позволяют выиграть время: нож, точно крыло бабочки, взлетает над головой твари, затем вонзаясь точно в пасть. Нескольких точных уколов оказывается достаточно, чтобы мутант перестал оказывать любое сопротивление. Чёрный отползает в противоположную сторону, попутно стараясь оттереть с противогаза кровь и снег, но результата это, как и ожидалось, не приносит. Голова Артема поворачивается в сторону предполгаемой помощи. Перед глазами маячит желтоватый огонёк — керосиновая лампа, кажется. Удивительно вообще, что поблизости в такое время и в таком месте оказался кто-то живой и не мутировавший, причём, судя по всему, живущий тут постоянно? Кто это, интересно? Один из группы сталкеров? Отшельник вроде тех, о ком Артем пару раз слышал давным-давно от Хантера? И самое главное — как он мог этого не заметить, ведь ходит сюда уже больше полугода...! Это, ради интереса, как раз можно было обсудить с тем, кто через бурю и кучу трупов стремительно приближался к Артёму. Глухой топот "человека в свете лампы", как мысленно обозвал его мужчина, с каждым мгновением становился всё отчётливее. Над Артёмом нависает огромная синяя тень. Чьи-то руки резким рывком поднимают его с земли, будто у него не приличного веса туша рейнджера, а снежинка, сотни тысяч которых сейчас перекрывают почти весь обзор. Его резво подтягивают наверх, и удивительно легко ставят на ноги. Его левая рука оказывается перекинута на чужое плечо, а под правую ныряет огромная ладонь Артёмова новоиспеченного покровителя, чему тот несказанно рад. Не везло ему сегодня на каком-то космическом уровне наверное только затем, чтобы к вечеру повезло по-крупному. Открытка на фоне спасённой жизни кажется меньшим приобретением, хотя и не менее ценным. Это ж надо — в шторм, да ещё и на поверхности, да ещё и не добил, а спас! В бога и силу звёзд Артем не верил, но знай он эту жизнь чуть хуже, то скорее всего начал бы. Усталость приобнимает за плечи, ветер вторит игривым свистом в ушах. Артем прилагает невероятное усилие, чтобы не свалиться с ног сразу же, как только на них оказывается, вдруг ощущая в ботинках воду. Вестибулярный аппарат реагирует на это лёгким головокружением и кратковременной потерей ясности ума, будто в глаза кто-то щедро капнул чернилами. Да уж, ему точно не стоило пренебрегать показаниями врача. Никогда раньше он не чувствовал себя настолько ослабленным — после битвы за Д6, разве что, но ситуация тогда не предполагала расслабления. И сейчас ведь дела идут ничуть не лучше. Окружённым снежным бураном, в незнакомой обстановке и практически полностью ослеплённым, так ещё и невесть с кем под боком, нужно быть начеку как никогда раньше! Но Артём на воодушевлённые призывы к действию собственного сознания лишь слабо качает головой и сильнее сжимает плечо незнакомца. Держась за него, он медленно сдвигается с места, но это уже лучше, чем ничего. "Человек в свете лампы", которого, наверное, стоило бы перестать так называть, всё время шепчет что-то, но разобрать это не представляется возможным для спартанца. Скорее всего, слова адресованы ему, и вероятно, это что-то подбадривающее, вроде "держись приятель", или " тебе повезло что я нашёл тебя". Интуиция подсказывает, что Артем развалится, как только доберется до света лампы. Лишь несколько метров отделяют их от заветного укрытия, когда с водостока, аккурат над дверью, срывается огромная сосулька. Мужчина отталкивает Артема в сторону, и тот, по инерции, впечатывается боком прямиком в дверной проём, по которому затем, словно тряпичная кукла, медленно сползает. Морозное чудовище разлетается на малюсенькие кусочки прямо на пороге, и Артёмов спаситель демонстративно смахивает их с крыльца подошвой ботинка. Внутренние органы кажутся чуть более примятыми, чем обычно, но на самом деле ничего критичного не произошло. "Чёрт. Прости, приятель, потерпи минутку..." Чёрный складывает эту фразу у себя в голове из обрывков того, что ему удаётся услышать и разобрать, и ему кажется, что сказанное звучит довольно виновато. Он и впрямь мог бы пожалеть себя, осев на пол окончательно и позволив этому мужчине поднять себя ещё раз, но тогда это был бы уже не Артём. Сила воли и выдержка рейнджера, как минимум, не позволили бы ему так быстро сдаться. Чёрный делает глубокий вдох. Опираясь на злополучную арку, и ухватившись вовремя за чужие выставленные вперёд руки, он резво встаёт, истратив на это абсолютно всю накопленную решимость. Впереди, кажется, последняя преграда — лестница. Лестница, ведущая в подвал. Не слишком крутая или длинная, но кажущаяся почти невозможной миссией. "Давай, приятель, совсем немного осталось." По крайней мере его спаситель звучит оптимистично, и те слова, которые он использует, кажется, веют добродушием. Значит его, вероятнее всего, ведут не на убой. Его практически спускают, в самой вежливой форме этого действия, со ступенек. Скорее всего, хозяин помещения доверять Артёму в таком его состоянии не стал, и правильно сделал — Чёрный осознаёт свою слабость лучше, чем руки на своих плечах, когда он еле переставляет ноги на последней ступеньке. Залитая светом комната слепит его окончательно, и следующие несколько секунд проходят для Артёма на ощупь — руки, теперь уже ощутимо придерживая, ведут вперёд, затем разворачивают и толкают вниз. Артём чувствует, как нечто мягкое, по всей видимости диван, медленно поглощает его, после того как его почти бросают на него. Он позволяет себе немного расслабиться, всё ещё насильно удерживая себя в сознании и держа ладонь на рукояти револьвера в том случае, если происходящее окажется одной большой засадой, но затем оставляет свою секундную враждебность. Кому нужно будет прилагать столько усилий, чтобы дотащить его нелёгкое тело практически на себе в своё жилище, только затем, чтобы потом демонстративно пристрелить, пачкая всё вокруг его кровью и прочей трудновыводимой мерзостью? Гораздо проще, раз уж на то пошло, было бы просто дать стражам разорвать Артёма в клочья, убив тем самым двух кроликов сразу. Так что версия с "одной большой засадой" отпадает почти сразу же, как только к Чёрному возвращается способность критически мыслить. Даже если бы это и впрямь была "одна большая засада", от кого он собрался обороняться вслепую? Артем снимает наконец противогаз, и несколько снежных хлопьев падают ему прямо на колени. Он делает пару судорожных вдохов, позволяя себе проглотить боль в гортани. Сердце, что до этого стучало невесть где, постепенно возвращается на своё место. Диван, оказавшийся креслом бордового цвета, сейчас казался самой удобной и мягкой вещью в мире. Сюжет сегодняшних приключений явно нужно будет изложить в подробностях в дневнике, который Артём сразу же достаёт из подсумки. Кое-где забился снег, где-то пара страниц потрепались на уголках... В общем, даже так ему явно досталось меньше, чем его хозяину. Почему-то Артём никак не может заставить себя выпрямиться — сидит так, как его оставили, не поднимая головы. Шея его затекает, будто после дневного сна на ВДНХ, пользу которого на самом деле еще нужно доказать, и Артём ищет в себе силы, чтобы размять её. Пока что не находит. Его не покидает ощущение и удачливости, и одновременно с этим провальной неудачливости ситуации. Маршрут на звёздной карте сегодня малость кривоват — не слишком опытный картограф, Артем надеется, больше допущен к решению его судьбы не будет. Странное ощущение дежавю не покидает его с тех пор, как его подняли с земли — запах, звук, прикосновения казались слишком ему известными, лишь покрывшимися пылью где-то на подсознании. Возможно, частота его "спасений" отзывается чем-то не единожды пережитым в глубине души. Он всё ещё старается прийти в норму, к тому моменту как становится понятно, что хозяин помещения уже продолжительное время возится с дверью. Это легко было определить по железному эхо, окутавшему всё пространство от лестницы до конца комнаты, а ещё по тихой ругани, доносившийся со стороны входа. Это происходило уже довольно долго, и как только мужчина приложил усилие, чтобы собраться с силами и помочь, шум резко оборвался. Глухой шаг идущего по ступенькам предвещал довольно заурядное знакомство — Артем только сейчас сообразил осмотреться. В окружении не было ничего напрягающего, все вещи в подвале, казалось, лежали хаотично, но тем не менее точно находились на своих местах. Глаза его бегают по комнате, в очередной раз подпитывая привычку всё рассматривать: несколько абсолютно целых противогазов, парочка лежащих рядом с ними фильтров, небольшая стопка одежды, из которой торчит воротник серого свитера, какая-то сумка... Взгляд его, гуляя по небольшому пространству вдруг цепляется за что-то крайне знакомое. Это книга, как назло повёрнутая к Артёму боком. Кое-где виднеется чернильный контур, а страницы выглядят пожелтевшими скорее из-за времени, нежели чем из-за небрежности хозяина. Он и сам старался обращаться с книгами максимально осторожно — редкость, как-никак, да и можно ли вообще относиться небрежно к опыту, что даёт тебе книга? Чёрный, из любопытства, старается приподняться, чтобы высмотреть название, и спустя несколько секунд Артёму-таки это удаётся. "Три мушкетёра" Удушливый кашель с лестницы со всей настойчивостью просит обратить на себя внимание. Шея Артема двигается по своему желанию — голова взлетает почти до потолка, заставляя его выглядеть максимально несуразно. Пыльный осадок буквально забивает его лёгкие и если бы он мог, он бы в эту же минуту добровольно задохнулся. Когда его голова возвращается в обычное положение, а глаза, наконец, фокусируются, он на самом деле не находит для себя ничего нового. Только подтверждение своих догадок, а ещё полную уверенность в своей правоте. Которая, к слову, никак не отменяет его искреннее удивление, когда он взаправду осознаёт, на кого сейчас смотрит. "Павел?" — Артём.