А по утру они проснулись...

Отдалённые коридоры Просцениума на удивление пустынны. Словно никогда не засыпающая галактическая дипломатия взяла внезапный выходной. То, что нужно чтобы проветрить голову после весьма напряжённой миссии, которую Ракета честно назвал «ты, блять, едва не спалил мой хвост, Квилл». Стражи-то и вывезли ситуацию только на его инженерном гении и на выносливости Рича, принявшего на себя основной удар. И Питера сейчас весьма интересовало куда успел деться этот сумасшедший, точно ж не в лазарет пошёл. Он ещё раз щёлкнул комом, но ответа так и не получил. Ноги сами понесли его быстрее, стоило почуять запах дыма, — неужели система пожаротушения отказала или опять Ракета что-то в вентиляции забыл — но свернув за угол Питер невольно затормозил, дальше по коридору, невидяще глядя в обзорный экран курил Рич. — D'ast! — тот на пару секунд обернулся на голос, окинув Питера усталым взглядом, и опять отвернулся к окну. Питер подошёл ближе, притёрся плечом к плечу. За тонкой преградой бронестекла успокаивающе чернел космос да редкие шатлы и корабли, прибывавшие и отбывавшие с Просцениума, навевали воспоминания о земных светлячках на фоне ночного неба. Терпкий запах табака с непривычки першил в горле, оседал горечью на языке. Надо же, настоящие земные сигареты, а не какой-нибудь крийский аналог. И где достал только. — Это что-то новенькое, — не вопрос, не осуждение, приглашение к разговору. — Так легче не думать о бутылке, — Рич выдыхает дым и мутное его отражение в стекле и вовсе превращается в призрак с размытым пятном вместо лица. Но я собрал всех остальных. И мы сражались. И мы победили… И я умер. Чувствует ли Рич себя призраком? Питер кивает. Просто констатация факта. В голове невольно всплывает воспоминание. Я бы отправил Корпус Нова, но после резни, учинённой Церковью Вселенской Истины, Корус — это только я, да ещё, возможно, Сэм Александр. Но я уже потерял одного младшего брата. — Перед Олимпийцами ты сказал, что лечишься, но Герк говорит, что к терапевту ты пошел позже. — Ага. Питер кивает вновь. Он и сам запил после того, как его убила Гамора. Воспоминания мелькают в сознании, как слайды в проекторе, что был у него в детстве. Грустные, страшные, горькие. Мама, Кораблик, Рич, отец… Питер не решается тревожить эту бездну, сосредотачивается на космосе за стеклом, на твердом плече рядом. Молчать с Ричем хорошо. Спокойно. А ещё можно скосить глаза, посмотреть, как мягкие губы обхватывают фильтр, как Рич сводит к переносице изломанные вечным беспокойством брови, как подрагивают полуприкрытые во время глубокой затяжки веки и тёмная тень ресниц падает на отвыкшую от солнца кожу. Хорошо, что Рич не пьёт — вид бутылочного горлышка в этих губах был бы совсем неприличным. И память, как пловец оттолкнувшись со дна, поднимает затёртое временем (какие бы фокусы его мозг не выкидывал, а сто сорок лет на Моринусе для него никуда не делись) и чувством самосохранения (не поверите, оно у Питера всё-таки есть) воспоминание. *** Застрять в Нью Йорке после очередных глобальных геройских разборок, ещё и в очередной (и явно не последний) раз облажавшись с командой — это полный отстой. Особенно если ты Питер Квилл и провёл большую часть своей жизни в космосе. И ещё больший отстой, когда твой телефонный список контактов ограничивается вечно занятой и недовольной Эбигейл «ты моя головная боль, Квилл» Брандт, Китти «у нас всё кончено, Питер» Прайд и Говардом «мне б твои проблемы» Уткой. Так что выходя или скорее сбегая от своего назойливого горе-адвоката из здания суда с необходимостью достать из воздуха десять килобаксов на штраф и направлением на общественные работы, последнее, что он ожидает услышать это: — Эй, привет, Пит, — голосом, который последний раз вживую он слышал три года назад. Питер чувствует себя лотовой женой, что не может не обернуться, хоть и чувствует что уже превращается в камень. Тем временем неприлично живой Рич Райдер спрыгивает с парапета и спешит к нему. А Питер всё ещё не верит своим глазам: Рич такой обыденный в этих джинсах и куртке, никакой формы Нова, синего и золота, он заметно похудел и заострился, и обзавелся куда более длинной стрижкой, чем Питер видел за всё время их знакомства. В итоге ему удаётся только просипеть перехваченным горлом: — Как? — Рич, давай, ты тоже можешь уйти! — Ты же видишь, что нет. Я — дверь. — Ключ нашёл, — и улыбается знакомо, кривовато — наследие шрама через пол лица. Питер тянет его в объятия и на мгновение ему плевать, что улыбка Рича не касается его глаз. — А меня как? — О, в Дэйли Бьюгл позаботились чтобы твоё волосатое декольте было напечатано на первой полосе в максимально выгодном ракурсе. Не смог пройти мимо. Питер пихает его в бок и наконец верит, что всё наладится. Когда все твои заработки в подпольном баре до последнего цента уходят на штраф, а твой друг, который в своё время даже не закончил школу, живёт с матерью и работает грузчиком в порту, вариантов совместного досуга кажется не очень много. Если бы не одно «но» — твой друг умеет летать и знает Нью Йорк как свои пять пальцев. Ужинать едой из китайской забегаловки на крыше Крайслер билдинг? Запросто. Выбраться на дикий, хорошо спрятанный от обывателей пляж на Лонг Айленде? Легко. Вломиться ночью на пустующий Кони Айленд и летать на бешеной скорости повторяя петли русских горок? Дайте два. Будь кто-то из них девчонкой это можно было бы назвать свиданием, но для Питера это почти как их старые посиделки у походного костра, когда казалось, что во всей вселенной нет больше никого кроме них. Однажды они все-таки идут в бар, обычный, не тот куда на работу ходит он сам, — у Рича день рождения. Компанию им составляют знакомый Питеру по заварушке с Чёрным Вихрем мальчишка-Нова по имени Сэм и пара ребят из старой команды Рича. Вэнс, почти ровесник Рича, оказался миловидным, приятным парнем, настоящий хороший мальчик из приличной еврейской семьи, в обычной одежде больше похожий на молодого учителя, чем на супергероя. А вот второй — худощавый блондин едва за двадцать — напугал Питера до усрачки. И дело было не в том насколько огромными, со слов Рича, силами он обладал. Прорывавшийся порой затравленный взгляд и целая россыпь нехороших шрамов по рукам и лицу, словно он регулярно ночует в Железной деве, слишком живо напомнили о том, что Питер видел в зеркале, после того как Звёздный Лорд стал массовым убийцей и готовился принять свою «смерть». Он напоминал о том времени, когда Питер отрезал от себя человека и пришивал машину лишь бы ничего не чувствовать, лишь бы не думать, лишь бы забыть. И он уверен, что этот парень тоже порой не помнит ничего кроме вины. Питер надеется, что у Робби, есть кто-то, да хоть тот же Вэнс, кто будет той границей, что отделяет его от бездны. Тогда, после Килна, единственная преграда, что отделяла самого Питера от его демонов носила разные имена, но всегда была одним человеком: Новой Прайм, который к шоку всей ставки просто сделал его своим адъютантом на следующий день после встречи; Ричардом Райдером, что принимал его полу-правду о прошлом и никогда не задавал лишних вопросов; Ричи, который сам тянулся к нему, словно мотылёк на свет. Вечер проходит на удивление мило для компании, где половина едва знает друг друга. Сэм закатывает глаза на «старпёрские» шутки, Рич в ответ напоминает ему про какую-то Лину (что заставляет пацана краснеть ярче, чем перец чили) и домашку по литературе. На все возмущения Сэма Робби, с лёгким злорадством тыкая в Рича, говорит: «Чего ты хочешь, это страшный человек, он победил женскую версию Сфинкса просто угрожая придушить её кота». Рич со смехом лезет ему мстить, Вэнс легким усилием мысли разнимает дружескую возню и рассказывает несколько курьёзных случаев из того времени, когда они с Робби преподавали в какой-то мстительской академии. Питер оказывается прав в своём первом впечатлении. Первым домой отправляют Сэма, тому ещё лететь в Аризону и вообще ему завтра в школу. Но к полуночи расходятся и взрослые. «Вот она старость», — смеётся Робби. Питер и Рич остаются вдвоём под мигающей неоновой вывеской. Когда друзья скрываются из виду — Вэнс недолго думая улетает, подхватив Робби телекинезом — Рич словно сдувается, сутулит широкие плечи. И Питер почти силком тащит его в так мило одолженную Эбигейл квартиру — они могут посидеть ещё чуть-чуть, когда не нужно переживать из-за цен на такси или закрытого метро. Мысленно перебирая свои нехитрые припасы Питер решает, что у него очень удачно всё ещё цела бутылка виски. Рич вряд ли станет о таком говорить, но Питер видит, как это выглядит со стороны — галактический совет восстановил Корпус Нова (ну, как смог) без участия Новы Прайм, у Земли тоже есть свой новый Нова, который также сражается вместе со Стражами, и даже старая команда Рича приняла новичка как его замену. Питер готов об заклад биться, что Рич ни в коем разе не завидует Сэму. Но… он прекрасно знает, каково это чувствовать себя ненужным. Это для него Нью Йорк что-то вроде космической станции, на которой не хочется, но нужно выходить из корабля. А для Рича здесь всё родное, а теперь и чужое одновременно. Питер свалив к звёздам никогда не скучал по Земле так, как Рич. Сможет ли тот вновь принять этот город, а город принять нового его? Если бы кто спросил Питера, то в этом уравнении было слишком много переменных на его вкус. Виски пополам с тоской дерётся горло как огнём, горячо оседает в желудке. Питер готов на него списать даже то, как обжигающе ощущается через одежду бедро Рича там, где их ноги соприкасаются на тесном диване. Они болтают о какой-то ерунде, рука Питера примостилась на спинке дивана и он сгибом локтя чувствует, как волосы Рича щекочут его кожу, каждый раз как тот немного откидывает голову назад. Из почти уютной расслабленности его вырывает внезапный вопрос: — Я же живой, Пит? Всё, что происходит сейчас, правда? Сколько раз после спасения из Раковой вселенной Питер сам себе задавал этот вопрос? Кажется, он давно сбился со счёта. И он спинным мозгом чувствует, что никакие слова не сработают, что здесь и сейчас на него может быть только один удовлетворяющий Рича ответ. Потому Питер Квилл, как безответственный взрослый, расплескивая на пол, резко ставит стакан с виски на столик и, недавняя себе опомниться, касается губами губ Рича. Удивительно, но Рич отвечает, поначалу немного неловко, но поцелуй со вкусом Red Stag сладкок, как переспелая вишня, и горчит так же, как вся их жизнь. Для быстрой разрядки много не нужно, даже не обязательно видеть друг друга голыми. Всего-то мягко опрокинуть на диван, нависая сверху, задрать немного футболку на животе да приспустить джинсы, чтобы было удобно работать рукой, охватывающей оба члена. И вселенная схлопывается, сжимается до чужого бешеного пульса, что бьётся на шее, куда Питер прижимается губами; до горячих ладоней под майкой у него на спине; до мучительной близости и едва не высказанного вслух признания. Пересиливая многотонную, неумолимо накатывающую сонливость Питер барахтается, сползает на пол и сидит, привалившись к дивану, совершенно трезво глядя в потолок, пока Рич приходит в себя рядом и так же вяло шевелится, задевая его плечо острым коленом. Хочется пить, но Питер только облизывает губы, ещё сильнее, чем пить, ему не хочется перебивать этот вкус вкусом виски. Стянуть майку задача не легче, чем завалить Ронана Обвинителя, Питер чертыхаясь вытирается, а затем бросает скомканную тряпку на живот Ричу и тот приводит себя в порядок не задавая вопросов. И Питер прямо сейчас ценит это его качество больше всего на свете. Больше отсутствия вопросов он ценит разве, что не уснул как был прямо на диване, ценит отсутствие неловкости поутру, ценит немного поспешный, но не испуганный уход Рича, ценит (да, Питер, именно так) то, что могло, но не случилось между ними продолжи они в том же духе. Питер любил Ричи, но это чувство всегда было таким самодостаточным и привычным, как кислород в лёгких, что с одной стороны, совершенно не мешало ему любить и делить постель, например, с Китти, а с другой, как и с кислородом, его истинную ценность удалось понять только Ричи лишившись. Было приятно ощутить его возвращение в свою жизнь если бы не те новые тона, которыми это чувство стремительно обрастало, и Питер испугался. Испугался того, как с пол оборота завёлся на одного из своих лучших друзей. Того, как моментально потерял голову. Того, что он опять может всё испортить. И как только представилась возможность — сбежал в космос. С каким-то даже облегчением узнав, что Рич пытается реанимировать свои отношения с оставшейся на Земле Гаморой. Так было привычно, так было правильно, так было безопасно. Для всех. Так можно было не чувствовать вины за те три года жизни, что Рич подарил ему своим мученичеством. А тоску по несбывшемуся легко и знакомо давить в работе, авантюрах, алкоголе и случайных связях. Лишь иногда, посреди бессонной ночи, запустив руку в трусы и сжимая напряжённый член он позволял себе достать глубоко спрятанное от самого себя воспоминание о том, как прерывисто дышит во время оргазма Рич, как приоткрывает искусанные до небольших ранок, обветренные губы и смотрит чуть в сторону из-под мучительно изломанных бровей. *** — Просцениум вызывает Квилла, приём, приём, — утрировано серьёзный голос вырывает его из воспоминаний. Питер по-совиному моргает, озирается по сторонам. За окном всё так же светятся огоньки кораблей, а космос тих и благостен и не пытается изрыгнуть на них очередную гадость. Неизвестно как давно докуривший Рич теперь повернулся к нему и с интересом его разглядывает. И чтоб там не творилось в этой лохматой голове, но выглядит он уже лучше, чем полчаса назад. — Можешь выключить режим мамы-кошки, Рич, я просто вспоминал всякое. — У тебя было такое лицо словно ты кого-то поцеловал и ещё не понял отхватишь ли за это по лицу или тебя потащат в постель. — Ревнуешь? — Ещё не решил. И хоть лицо остается серьёзным ланьи его глаза искрятся потаённым весельем в искусственном свете. Питер не может не улыбнуться в ответ. «Райдер, приём, где тебя г’нхолы носят? Тут каким-то дипломатишкам видите ли не нравится как блестит шерсть на моей морде, им только твою уныло бритую физиономию подавай. Тащи свой зад в пятый сектор, иначе я за внешнеполитическую обстановку не отвечаю» — недовольный голос Ракеты шуршит в коммуникаторе и Рич смеётся не то с недовольного енота, не то со скисшей физиономии самого Питера. — Иди уже, спасай Галактику. Рич не прощаясь уходит, оставляя на пояснице Питера мимолетное прикосновение пальцев к тонкой полосе обнаженной кожи между поясом брюк и курткой, что так похоже на невысказанное обещание.