В последний раз

2018 год, апрель — Как же ты могла так со мной… — проговорила Женя. Синие буквы на бутылке, будто издеваясь, кричали ей… «Абсолют». Все было, и вправду, абсолютно ясно — ей надо было бежать прочь из этого дома. Прочь от этого кошмара. Но отчего-то она не могла пошевелиться. Сидела как парализованная. — Я люблю тебя. Женя подняла голову и встретилась с сухими горящими глазами. В них сверкало безумие, но, может, именно такой и была эта любовь. Сумасшедшей и беспощадной. — Не смей! Она поднялась с дивана. — Почему? — Лариса тоже встала со стула и Жене стало страшно. Это была та же женщина, с которой она сегодня утром проснулась в одной постели, но словно бы и не та. — Потому что я не знаю больше, кто ты! — выпалила она. — Не говори так… — Заткнись! Ей казалось, что если Лариса произнесет еще хоть одно слово, у нее из ушей польется кровь. Часы, вдруг проснувшись, начали отбивать одиннадцатый час. Как набат во время пожара. Женя бросилась на второй этаж, в гардеробную. И хотя шла она по деревянному полу, ощущение было таким, словно ноги ее вязнут в песке. — Он бы не отпустил тебя, — раздалось позади нее. — Я не могла тебя потерять. Женя! Подожди. Выслушай меня. Воронина поднялась следом и встала в дверном проеме, с трудом переводя дыхание. Ангел смерти в черном удлиненном кардигане вместо плаща. — Мне с этим жить теперь! — Женя со стуком отодвинула дверь шкафа-купе. — Ты хоть понимаешь, что натворила? Тихое смиренное «Да» вызвало у нее омерзение. — Любишь ты меня? — снимая с полки свой чемодан, Женя с горечью вспомнила, как бежала с ним навстречу объятиям в аэропорту. — Любишь, говоришь? Ты меня уничтожила. Лариса застонала, словно от боли. — Ну почему ты так говоришь. Женечка, милая моя… что же мне делать было? А? — Женя не смотрела на нее, но видела, как ее тень качается на стене. Молясь, просит отпустить грехи. Но вряд ли кается искренне. — Я хотела спасти тебя от него. Он… — Замолчи! — она не хотела ощущать эту безутешную, безмерную печаль, эту жгучую тоску, которая въедалась ей в сердце все глубже с каждым долбаным, ничего не стоящим словом. Избавить ее от этого ощущения мог только праведный гнев. Чистый, как слеза ребенка. Ее ребенка, который остался без отца. Она вдруг вспомнила, как показывала Ларисе картинки, которые он рисовал Мише. Она бросила чемодан на кровать и повернулась к Ларисе. — Ты лицемерная лживая тварь. Изображала сочувствие. А сама переживала, что не добили вы его. Да? Охуеть как тебе было стремно, наверное, что он выживет. — Ничего я не боялась. Решила: как будет так будет. Женя, не надо. Пожалуйста. Не уходи, прошу тебя… — Лариса попыталась схватить ее за руку, и она с силой ее оттолкнула. — Прикоснешься ко мне еще раз, я позвоню в полицию, — процедила Женя. — Тебя изолировать от людей надо, сука. Она сорвала с вешалок какую-то одежду и кинула ее в чемодан, не складывая. Наверное, это был просто необходимый ритуал. Или она специально тянула, чтобы подольше побыть в обществе убийцы. — Я не лицемерила, Женя, я тебя жалела, могла бы – все бы отмотала назад… Ну что ты делаешь? Ну прекрати. Давай поговорим, — Лариса начала выкладывать вещи из чемодана. — Ты должна меня понять. — Отойди, я сказала, — Женя грубо оттолкнула ее и почувствовала ноющую боль под левой лопаткой. — Что ты изменишь этими разговорами? Вернешь Тамаре сына? Или Дане отца? Я не то что говорить с тобой, я видеть тебя не могу больше! Она не стала больше ничего складывать, открыла сейф и достала свои документы. Боль растекалась от лопатки к плечу, будто нарочно мешая ей совершать резкие движения. Она все делала слишком медленно. Отрывала пластырь по миллиметру. — Я умоляю тебя! — от пугающе надрывного вскрика зазвенело в ушах. — Прости меня. Прости! Милая моя, хорошая, прости! Только не уходи, пожалуйста. Пожалуйста… — голос ее надломился, перешел в кашель. — Я без тебя… я… Проверив, все ли документы на месте, Женя обернулась. Лариса кашляла все сильнее, все натужнее, в горле ее что-то клокотало и свистело. Согнувшись, как от удара в живот, она сделала шаг к тумбочке, в верхнем ящике которой всегда лежал ингалятор, но Женя стояла ближе и успела взять его первой. Глядя на синеющие губы и бегущие по щекам слезы, она спросила: — Хочешь узнать, что чувствует человек, когда умирает? — мысль, вспыхнувшая у нее в голове была чудовищной, но пьянящей — бессильный гнев выжег в сердце дыру, через которую черной вязкой лавой сочилась злость. Судорожно хватая ртом воздух, Лариса кивнула и, упав на колени, грудью легла на кровать, будто покоряясь судьбе. Глаза ее расширились и она захрипела. — Благодари бога, что я не ты. Живи, сука, и мучайся, — наклонившись, Женя вставила в полуоткрытый рот ингалятор и нажала на баллон дважды. Все еще кашляя, Лариса просипела: «Спасибо» и тихо заплакала, уткнувшись лицом в постель. Ее не должны были трогать эти жалкие тонкие всхлипы. Она должна была испытывать отвращение. Но ей все еще хотелось обнять мелко трясущиеся плечи и сказать, что все будет у них хорошо. И что она никуда не уйдет. И в этом ее желании было столько пугающего и жуткого, что Жене захотелось умереть, чтобы не чувствовать его. Застегнув полупустой чемодан, она произнесла: — Как же я тебя ненавижу, если б ты только знала. Она спустилась вниз и вызвала такси. Игнат вился возле ее ног, пока она обувалась в прихожей. Женя погладила его по бархатной шерсти и почувствовала, как к горлу подступает наконец тяжелый ком, а глаза застилает горячим туманом. До ворот она дошла почти вслепую, слезы лились и лились, не переставая. Уже у самой калитки замерла и прислушалась, словно ожидая чего-то. Но дом и сад потрясенно молчали. Тишину нарушил только шорох шин подъехавшей серой Хонды.