В последний раз

1999 год, сентябрь Сидя за компьютером, Лариса с раздражением вслушивалась в скрежетание модема. Днем обычно в интернет войти было проще, поэтому она и предпочитала делать это на работе. Но почему-то сегодня подсоединиться не удалось, хотя она пыталась уже битых полчаса. В дверь постучали: Дима, новый официант, осторожно заглянул в кабинет. — Лариса Максимовна, вас там какая-то женщина спрашивает. — Ну пусть войдет, раз спрашивает, — она отодвинула мышку, перевела взгляд с монитора на дверной проем и через мгновение пожалела о том, что так опрометчиво разрешила. — Привет, — сказала Ада и, войдя в кабинет, плотно прикрыла за собой дверь. Одетая в длинную холщовую юбку и просторный черный свитер, она выглядела не хиппи-неформалкой, как раньше, а, скорее, побирушкой — из тех, что ходят по вагонам и прикидываются погорельцами. Огненно-рыжие волосы ее были коротко острижены, а с мочек ушей свисали крупные металлические кольца. Лариса кивнула, не в силах произнести даже обычное «Привет». Первым ее желанием было отвернуться, опустить глаза, чтобы не видеть и не знать Аду такой: постаревшей лет на десять, болезненно изможденной и неожиданно отталкивающей. Но вместо этого Лариса, словно загипнотизированная, следила за тем, как Ада приближается к столу, как садится напротив, натягивая рукава на ладони. — Холодно тут у тебя, — глаза ее цвета крыжовника оставались по-прежнему ясными и лучистыми. И голос не изменился. В нем все так же слышалась весенняя капель. — Зачем ты здесь? — спросила Лариса. Она вдруг подумала, что время обеденное, и Валера сказал, что у него сегодня несколько деловых встреч, а значит, он вполне мог заехать на обед с кем-нибудь из контрагентов. Это было в его стиле. — А ты что, не скучала? — Ада закинула ногу на ногу. Её бледные сухие губы растянулись в кривой ухмылке. — Нет, — соврала Лариса и посмотрела на дверь, в которую в любой момент мог кто-то войти. — Не верю… — ухмылка сползла с ее лица. — Но это и неважно. Мне деньги нужны, Лара, — она зябко повела плечами. — Слушай, закрой окно. Холодно. Лариса встала, закрыла окно и снова уселась за стол. — У меня нет денег, — спрашивать, зачем Аде бабки, она не собиралась, все и так было понятно. Наркоманов за время работы в кабаке Лариса уже навидалась. — Да ну, не пизди, — Ада рассмеялась. — И не жадничай. — А где твой гениальный мудак? Чего у него не просишь? — Андрон уехал в Америку. И я собираюсь поехать к нему. — То есть он тебя бросил? — разговор этот был каким-то абсолютно сюрреалистичным, похожим на дурной сон, в котором никакие реплики ничего не значат. — Он женился, — Ада вдруг наклонилась и легла грудью на стол. — Лар, послушай, — зашептала она. — Я ведь тоже по тебе скучала. Поцелуй меня. Как раньше, помнишь? А хочешь, я тебе отлижу сейчас? Дверь распахнулась, как раз в тот момент, когда она привстала и, опираясь локтями на стол, потянулась к Ларисе. — Лара, там электрик пришел… — Додонова застыла на пороге. — Извините. — Дверь закрой! — рявкнула Лариса и вскочила на ноги. — Сядь на место! — скомандовала она, как только дверь захлопнулась. — Совсем охуела? Пиздуй к своему Андрону или в очко, мне похер. Никаких денег я тебе не дам. — Мне нужно, Лара, — Ада сползла на стул и согнулась так, словно у нее болел живот. — Плохо мне, понимаешь? Очень. Я подыхаю, Лар. — Так лечись. С чего ты взяла, что я тебе буду на наркоту деньги давать? Езжай в Израиль, там медицина хорошая, родители твои тебе помогут… — Хватит, хватит, хватит… — нагибаясь еще ниже, Ада прикрыла уши руками. — Заткнись. Мне просто нужны деньги. Неужели тебе жалко. Для тебя это ничего. — Уходи. Или я сейчас позову охранника и он тебя выведет силой. В голове пунктиром уже обозначилось: «Надо узнать телефон у соседки и позвонить ее родителям. Пусть приедут за ней, увезут и там лечат». — А это ты ему тоже покажешь? — Ада залезла в сумку и достала оттуда фотографии. — На! Любуйся. Лариса опустила глаза на снимок и застыла от ужаса. На нем несомненно была она в той самой проклятой студии на ебаном подиуме, стояла голая, а рядом сидела такая же голая Ада. На стол прилетело еще одно фото — на нем Лариса была различима хуже, но все же… она стояла на коленях и поднимала Адину юбку. — Негативы стоят сто штук, — сказала Ада и добавила: — В баксах. — Откуда у тебя это? — Лариса с трудом оторвала взгляд от своего искаженного желанием лица, схватила и разорвала фото на мелкие клочки. — Андрон заснял. Он раньше приехал, вошел через черный вход и увидел нас в окошко. Из лаборатории. — Там было окно? — «Какая мне разница? Зачем я спрашиваю?» — подумала Лариса. Ничего уже было не изменить. Она с омерзением смахнула клочки в урну. — Было. На ее губах появилась знакомая виноватая улыбка. Когда-то она казалась Ларисе очаровательной. Но сейчас ей хотелось вмазать кулаком прямо в этот бескровный улыбающийся рот так, чтобы в нем раскрошились остатки зубов. — Ты знала, что он снимает? — Нет. Это был сюрприз…он сказал, что его возбуждает эстетика разврата, — теперь она улыбалась почти мечтательно. — Не в том смысле, в котором ты думаешь. Как художника. В плане секса ему больше нравились мужчины. — Я с самого начала подозревала, что он пидор, — с презрением сказала Лариса. — Во всех смыслах. — Он отдал мне пленку. Сказал, что я могу продать ее в порножурнал, если захочу. — Как благородно. Она у тебя с собой? — спросила Лариса, чувствуя, как губы ее немеют, а по телу бегут мурашки. — Нет, — Ада закатала рукав свитера и почесала исцарапанное запястье. — Дома. Мне просто нужны деньги, Лара. Я не хочу причинять тебе вред. — Ты … — Лариса качнула головой, лихорадочно обдумывая, что ей делать. — Десять я могу как-то насобирать. С трудом. У нас все деньги в деле. С наличкой проблема. — Пятьдесят, — сказала Ада, раздирая кожу на запястье ногтями. — Или это увидит твой муж. — Десять. Больше у меня нет. — Пятьдесят, — Ада вытерла выступившую из царапины каплю крови и шмыгнула носом. — И не позже среды. Не заставляй меня делать то, что мне не хотелось бы. — Это он тебя ширяться приучил? — злости у Ларисы не было, одно лишь тяжелое тошнотворное сожаление. В груди разливался колючий морозный страх. Если все же это всплывет, ей конец. Воронин такое не простит, убьет. — Какая разница? Ты не понимаешь, — Ада обхватила себя руками и принялась раскачиваться. — Не понимаешь. Всюду грязь и мрак. Убогие тупые люди. Я просто не хочу все это видеть. Я имею право? Имею? — вдруг она повысила голос. — Мне плохо, блять, не тупи. Ты не видишь, что болею я? — Не ори! — Лариса резко поднялась со стула. — Все! Хватит. В среду я принесу тебе деньги. В шесть вечера. Пошли, такси тебе поймаю. Больше всего она боялась, что Ада начнет к ней приставать прямо на глазах у персонала. Но та, ссутулившись, молча шла впереди. Они прошли мимо Додоновой, которая разговаривала со стоящим на стремянке электриком. — Сейчас подойду, — бросила ей Лариса на ходу. Провожая Аду бесцеремонно пристальным взглядом, Ирка кивнула. «Если спросит, скажу, одноклассница ненормальная вдруг приперлась», — Ларису охватила паника. Одна ложь непременно потянет за собой другую. И где же она за два дня найдет пятьдесят тысяч? 2018 год, апрель Лариса позвонила Майстренко рано утром, и буквально через час с ней связались и назначили встречу в Москва-Сити. Женю она, несмотря на уговоры, брать с собой отказалась: «Сама справлюсь. Будь в офисе, если что-то понадобится, я позвоню». Она позвонила около четырех и сказала, что все прошло нормально. Сашу выпустили, а ей нужно было закончить с некоторыми формальностями: «Приеду домой где-то к девяти», — голос ее звучал тихо и устало. Женя решила, что вполне успеет съездить в галерею — пообещав себе, что это последняя попытка. Если владелец не знает Аду, то больше она искать ее не станет. На этот раз ей повезло — Леонид Фролов был на месте. Уже знакомая девушка сказала: «Подождите», — прошмыгнула в одну из боковых дверей и, тотчас выйдя, сказала: «Проходите, пожалуйста». Постучавшись, Женя вошла. Седой, полноватый мужчина, стоя у окна, говорил по телефону. Поприветствовав ее кивком, он указал на темно-зеленое кожаное кресло напротив стола. Женя осмотрелась: на стенах, разумеется, висели картины. От нечего делать она принялась разглядывать их, при этом ощущая странную нервозность. Собственное поведение вдруг показалось ей ужасно глупым. Какого черта она ищет женщину из чужого прошлого? Что сможет понять про нее, даже если увидит ее лицо. Внезапно Жене захотелось встать и уйти, и в тот момент, когда она почти поддалась порыву, владелец галереи закончил разговор и вкрадчиво улыбнулся, очевидно, подозревая в Жене потенциального покупателя: — Чем могу помочь? — Здравствуйте. Меня зовут Ева, — из предосторожности Женя решила назваться не своим именем. — Я пришла к вам за консультацией. Видите ли, мне достались в наследство картины одной художницы, и мне бы хотелось узнать, представляют ли они вообще хоть какую-то ценность. — О ком идет речь? — Фролов уселся за стол и положил руку на мышку. — Ада Штиссель. Вам знакомо такое имя? — сердце ее гулко забилось в груди от волнения. Избавиться от ощущения, что она переступает некую запретную черту, было сложно. — Ада, — Фролов приподнял бровь. — Как интересно. Конечно, я ее знал. Мы когда-то близко дружили, — произнес он с оттенком ностальгической грусти. — Можно взглянуть на картины? У вас есть снимки? — Да, пожалуйста, — Женя нашла в телефоне фото, которые сделала сегодня утром: пейзаж с мостом, натюрморт с цветами, лесную опушку, и показала ему. Фролов пристально всмотрелся в экран. — Несомненно, это она, ее почерк, — он вернул телефон Жене. — Но, к сожалению, никакой особой ценности эти работы не представляют. Имя не раскрученное, известное только очень узкому кругу. — А где она сейчас? — не выдержала Женя. — Она что, больше не пишет картины? — Ада? — его брови поползли вверх. — Увы. Адочка трагически погибла. — Когда? — Женя опешила. Отчего-то ей и в голову не приходило, что художницы может не быть в живых. Задумавшись, Фролов поднял глаза вверх. — Кажется, в девяносто девятом. Да. Точно. В девяносто девятом, осенью. — А что с ней случилось? — ее вдруг как током пронзило: получалось, что Лариса все это время жила и не знала, что Ада погибла буквально через два года после того, как они расстались. — Убили. Прямо в собственной квартире. Ударили в висок, вроде как кастетом, и все — мгновенная смерть. Кто и за что… — Фролов пожал плечами. — …так и осталось неизвестным. Менты, конечно, для виду поискали. Ко мне следователь приходил, помню. Но не напрягались, они из-за наркоманов особо не парятся. Адочка, к сожалению, употребляла в последние годы жизни. — Кастетом в висок? — машинально спросила Женя. Мысль, которая вспыхнула у нее в голове, казалась ей слишком страшной, слишком отвратительной, но до ужаса логичной. Она почувствовала, как к горлу ее подступает тошнота. — Да, по следам как-то определили, — Фролов посмотрел в окно, за которым ослепительно ярко светило солнце. — Знаете, вы если решите продать картины, мне принесите, я попробую выставить. Может, и удастся раскрутить. Людей привлекают такие истории. Если получится — десять процентов комиссионных мои. — Я подумаю, — Женя вскочила с кресла, чувствуя, что еще немного, и ее вывернет прямо здесь. — Извините, а где у вас туалет? — Это вам на второй этаж, там направо, увидите дверь. Так может, оставите свой телефон? — Я вам сама позвоню, — пообещала она и стремительно выбежала из кабинета. Белые стены галереи мелькали перед глазами, словно в одном из ее кошмарных снов, где она мучительно петляла в больничных коридорах. В туалете ее тут же стошнило. Голова раскалывалась так, словно это ей проломили череп. Невыносимая пронзительная боль над правой глазницей не унималась, даже когда она, наскоро умывшись и прополоскав рот, добрела до «Ниссана». Усевшись за руль, Женя поняла, что ехать не сможет. Она выкарабкалась из машины и, пошатываясь, направилась по улице в поиске аптеки. Заметив нужную вывеску, купила упаковку нурофена и бутылку воды и, отойдя от прилавка, приняла сразу две таблетки. Вернувшись на стоянку, Женя еще некоторое время сидела с заведенным двигателем, тупо уставившись перед собой. Тиски, сжимающие ее голову, медленно ослабевали, она снова могла мыслить ясно. И это было ужасно. Лучше бы боль оставалась с ней, продолжая застилать рассудок алым туманом. Лучше бы она никогда не приходила в эту проклятую галерею. Женя тронулась с места, доехала до перекрестка и остановилась перед светофором. Взгляд ее скользнул по горящим буквам D&G на витрине углового магазина. В мозгу вспыхнуло другое название. Цепь странных ассоциаций мертвой петлей стянулась на горле. Бирка Calvin Klein, ножницы и ящик с инструментами, в глубине которого прятался Мишин шпатель с перемотанной синей изолентой рукояткой. Она заметила его тогда, но тут же словно «развидела» и забыла напрочь. Она и сейчас хотела бы все стереть из памяти, но уже не получалось. Сзади агрессивно просигналили, светофор недоуменно пялился на нее зеленым глазом. Вытерев тыльной стороной ладони набежавшие на глаза слезы, Женя нажала на газ.