13 beaches (to find one empty)

Майлз уехал в колледж через пару недель после этого. Это был плавный переход. Переезд из Бруклина в его новое общежитие в Нью-Йоркском университете не был сложным, все было сделано быстро и легко с помощью его родителей и дяди Аарона, но это не значит, что из–за этого не было слез. О, они были. Лучшая часть? Большинство из них принадлежало братьям Дэвисам. Отец и дядя Майлза совершенно обезумели в первые недели новой жизни Майлза в колледже. Парень был недалеко — не то, что Гвен, которая переехала в долбаную Калифорнию — и он был не один, учитывая, что Ганке тоже поступил в Нью-Йоркский университет, так что не было никаких причин волноваться. Даже его мама отнеслась довольно спокойно ко всем переменам, улыбалась, обнимала и лишь немного плакала, счастливая, что у ее мальчика есть своя жизнь. Джефферсон и Аарон Дэвис? О, нет. Они звонили Майлзу каждый божий день, спрашивая, не нужно ли ему чего, появлялись в кампусе ни с того ни с сего, посылали Майлзу деньги, когда мальчик меньше всего ожидал. Просто чтобы «убедиться». Было мило, как сильно они не хотят просто признать, что скучают по Майлзу. Жизнь в колледже не была плохой, но Майлз не уверен, что может назвать ее хорошей. Все говорили, что это будет тяжело, и было чертовски тяжело. Программа физики в Нью-Йоркском университете довольно серьезная, профессора хорошие, и у Майлза есть вся поддержка и материалы, о которых он только мог мечтать, но у него нет времени изучать все это. С самого первого дня ему нужно написать кучу эссе, провести расчеты, прочитать научные статьи и сдавать тесты. По правде говоря, гора подобных дел. Впервые за много лет у него появился сосед по комнате, который не Ганке, но он еще не видел лица мальчика — все время Майлз проводит на занятиях, библиотеке и в дорогом кафе в кампусе, хотя Майлз ненавидит вкус кофе. Он просто заказывает что-нибудь холодное и сладкое, всегда со взбитыми сливками сверху, и Гвен каждый день пишет ему, спрашивая, выпил ли он свой утренний молочный коктейль. За обедом они с Ганке разделяли по тарелке жареного риса, или тако, или чего-нибудь подобного «небелого». Когда у него есть свободное время, он предлагает помочь Ганке с его биохимией, а когда Ганке отказывается, он звонит Гвен. Когда Гвен занята, он идет домой, даже когда его мама и папа не следят, чтобы помыть посуду и тщательно прибраться в доме. Когда он не может пойти домой, он идет к дяде Аарону и помогает ему с его работами. Когда все эти варианты невозможны, Майлз просто находит, чем заняться. Чем угодно. Абсолютно чем угодно. Занять себя - лучший способ убедиться, что он не собирается думать об этом. У Майлза очень строгие правила на этот счет. Не слушать песни, не искать фото, не перечитывать старые сообщения. Просто чем-то заняться. Учиться, или читать, или есть, или пить, или рисовать, или смотреть, или еще что-нибудь, что, блядь, возможно. Просто быть занятым. Это не сложная задача, учитывая, что он записался на чертов курс по физике. Он ходит на занятия и делает заметки, он ходит в библиотеку и читает. Он постоянно остается в кампусе и помогает другим студентам, когда им нужно, хотя он всего лишь первокурсник. Он ест все съедобное, не задумываясь, и ходит на вечеринки, когда его приглашают. Он знакомится с хорошими людьми, веселыми людьми, милыми девушками и еще более симпатичными парнями, и всем им отказывает. Он знает, что не должен — прошло уже несколько месяцев. Он все равно не может этого сделать. Потребовалось время, чтобы люди начали замечать, что истощение и апатия Майлза были вызваны не только учебой в колледже. Когда у него были самые первые каникулы в колледже, Гвен вернулась в Нью-Йорк, с еще более короткой стрижкой и гораздо лучшими отношениями с отцом. Пребывание вдали от него пошло на пользу им обоим, и теперь Гвен улыбается, рассказывая о своем пребывании в Калифорнии и семейной онлайн-терапии, которую прошли они с отцом. Майлз улыбается, когда она рассказывает ему все об этом в какой-то забегаловке недалеко от кампуса, Ганке с ним заодно, но эта улыбка уставшая. Гвен довольно быстро поняла. — С тобой все в порядке? — спросила она, когда вопрос о колледже привел лишь к какому-то расплывчатому и измученному ответу. — Ты выглядишь подавленным. Майлз пожал плечами, на самом деле не зная, что сказать, поэтому ничего не ответил, засунув руки в карманы куртки. Гвен смотрит на Ганке, который одаривает ее очень обеспокоенным и отчаявшимся взглядом, и она вздыхает, обращаясь к Майлзу. — Ты ходил с кем-то на свидание? Что у тебя с личной жизнью? — она пытается, чтобы это прозвучало как шутка, но в конце все утихло. Майлз снова пожал плечами, действительно желая, чтобы он мог просто вернуться домой и поспать. Он немного расфокусировал взгляд, думая о каких-то математических задачах, которые у него в тетради, пытаясь абстрагироваться от разговора, как он делал со всем остальным в своей жизни. Но он должен знать, что сейчас он не смог бы вывезти это дерьмо. Не тогда, когда Гвен смотрит на него. Он чувствует руку на своей ладони и возвращается в реальность, видя, как Гвен смотрит на него. Майлз не понимает. Он думал, что Гвен посмотрит на него с беспокойством, сомнением и, прежде всего, со смущением. Но теперь его лучшая подруга смотрит на него так, словно ждет, что он скажет это. Просто признается. Глаза Майлза расширились. — Гвен... — Просто скажи это, Майлз, — говорит она, касаясь его руки, в которой нет ничего, кроме тепла. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Гвен, ты понятия не имеешь... — Знаем, — шепчет она, оглядываясь на Ганке, который теперь кладет руку на плечо Майлзу. — Но мы ждали это от тебя, и теперь нам нужно, чтобы ты это сказал. Это должно быть сказано тобой. Майлз оглядел двух своих лучших друзей, не совсем уверенный, знают ли они, о чем просят, но и не особо заботящийся об этом. Прошло несколько месяцев, и, кроме того, в чем проблема рассказать им? Из-за этого ничего не изменится. Майлз больше никогда его не увидит. Но в тот момент, когда Майлз открыл рот, он почувствовал, как у него перехватило горло. — Я просто... — он пытается, не понимая, что усталость, которую он чувствовал, была вызвана тем, насколько он был одинок, пока он не решил сказать это вслух. Сейчас он, кажется, не может контролировать свой надломанный голос или глаза, наполненные слезами. — Я влюблен в Хоби Брауна. Он ждет ответа — ответа от двух своих лучших друзей, один из которых является самым большим поклонником Хоби Брауна, а другой несколько раз высмеивал его раньше, — но ничего не последовало. За столом, где сидели трое молодых людей, воцарилась тишина, когда Майлз немного растерянно моргнул, глядя на этих двоих. В глазах Гвен и Ганке не было ни проблеска удивления. Однако было большое облегчение. — Вы, ребята… знали это...? — Я заподозрила, когда у таинственного парня Хоби были такие же рюкзак, куртка и прическа, как у тебя, — сказала Гвен, в ее глазах не было ни намека на гнев или предательство. — Но это подтвердилось лишь когда я увидела тебя в толпе на всех их концертах в Нью-Йорке. У тебя даже был VIP-бейдж на последнем концерте. Я сказала об этом Ганке, но мы решили подождать, пока ты не будешь готов рассказать нам. — Как ты меня увидела? — Я смотрела концерты через несколько инстаграмм-лайфов, и ты всегда был там, — Майлз тяжело сглотнул, слегка кивнув, думая о том, каким же он был глупцом, если думал, что сможет когда-либо сохранить это в секрете. Конечно, они знали это, и теперь они возненавидят его за то, что он скрывал это. Но Ганке и Гвен не казались раздраженными, или сердитыми, или грустными. Они просто смотрели на Майлза, больше заботясь о его благополучии, чем о чем-либо другом, и Майлз просто не мог по-настоящему понять. Как они могли не ненавидеть его? Как кто-то мог не ненавидеть Майлза Моралеса? Он все делал неправильно. Он лгал своей семье, лгал своим друзьям, прятался и притворялся, и все ради чего? Для этого? — Вы, ребята, злитесь на меня? — спросил Майлз, слегка дрожа. — Ничего страшного, если вы злитесь. У вас есть на это право. — Майлз, чувак, конечно, мы не злимся, — сказал Ганке, сжимая плечо парня. — Мы думали, что вы, ребята, были сдержанны из-за его славы, и мы это понимали. Мы просто ждали, когда ты нам расскажешь, и отнеслись к этому очень спокойно. Но в последнее время ты такой подавленный, и ты никогда не проверяешь свой телефон, как раньше, и мы просто... — Ганке посмотрел на Гвен, прося о помощи. — Он был идиотом? — сразу спросила Гвен, в ее глазах вспыхнул новый огонь. — Потому что, позволь мне сказать тебе, все музыканты - отбросы. Все они. И если он разбил твое сердце, ты, черт возьми, не должен хандрить из-за глупого маленького британского сукина... — Гвен, — все, чего хотел Майлз, это чтобы девушка остановилась, перестала говорить обидные вещи о самом удивительном человеке, которого Майлз когда-либо встречал, но вместо этого его голос звучал прерывисто, в горле так сильно першило от того, как сильно ему хотелось плакать. Гвен сразу остановилась, в замешательстве глядя на Майлза. Он ничего не сказал, но Гвен не нуждалась в словах — один пристальный взгляд на него, и он увидел, как изменились ее глаза. Теперь в них была только жалость. — О, Майлз... — прошептала она, звуча так, словно это у нее самой разбито сердце. — Это ты его разбил? И это сломило мальчика. Он судорожно икнул, чувствуя, как слезы, наконец, потекли по его щекам, холодные от того, сколько времени он их сдерживал. Он почувствовал, как руки обхватили его, и он положил голову Ганке на грудь, громко плача, как маленький ребенок, и чувствуя, что руки Ганке только крепче обнимают его. Майлз не помнит, когда в последний раз он плакал с такой силой, с такой печалью. Он плакал почти каждый день с тех пор, как поступил в колледж, но он всегда говорил себе, что это из-за давления, стресса, бессонных ночей — он никогда не позволял себе плакать так сильно, чтобы все его тело дрожало, чтобы его собственный плач звучал чуждо для его ушей. Он не позволял себе быть по-настоящему грустным. Он думал, что разлука с Хоби сломает его. Он думал, что все это будет о том, как сильно он скучает по нему, и как сильно он влюблен, и о том, что расстояние — это ужасно противная вещь. Или, если не это, то одиночество сделает свое дело. Ужасное чувство, когда отдаешь кому-то все свое сердце и смотришь, как они летят через полмира, засунув его в карман, Майлз не в состоянии сделать что-либо еще. Ничего из этого. Может быть, в идеальном мире, где Майлз не был неуверенным в себе долбоебом, все могло бы закончиться хорошо, и это были бы чувства, оставшиеся наедине со счастьем, тоской и самой чистой формой любви. Но то, что ломает Майлза больше всего, то, что заставляет его плакать на груди своего лучшего друга в переполненной закусочной в 9 утра в четверг, так сильно, что у него разболелась голова — это сожаление. Он все сделал неправильно в их последнюю ночь. До сего дня Майлз не уверен, изменил бы он свои действия, если бы решил остаться с Хоби и оставить свою подругу, но теперь он понимает, как это вышло. Как Майлз заставил всю ситуацию выглядеть иначе, чем она была на самом деле. Хоби всегда был таким понимающим, таким нежным, таким милым — если бы Майлз объяснил все лучше, если бы он не был так встревожен, если бы он действительно сказал то, что нужно было сказать… Я не люблю ее, ей просто нужна моя помощь. Пойдем со мной, мы можем проверить, как она, а затем вернуться. Я не люблю ее, я знаю, это выглядит странно, но я дорожил каждым моментом, проведенным с тобой. Ты не просто забавная мелочь, которая была у меня на стороне. Это было серьезно, я серьезно отношусь к тебе. То, что мы сделали сегодня вечером, было особенным, и я очень рад, что это было с тобой. Я не люблю ее, я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, и я выбираю тебя, Хоби. Я выбираю тебя. Снова и снова, если будет возможность. Но шанс был дан, и Майлз его упустил. И теперь он здесь, влюбленный и одинокий, тоскующий по кому-то, кто, вероятно, не хочет иметь с ним ничего общего. Майлзу интересно, так ли дядя Аарон чувствовал и все еще чувствует себя по отношению к Анджеле. — Что случилось, Майлз? — спросила Гвен, когда плач немного утих, а Майлз пытался отдышаться, все еще находясь в объятиях твердой руки Ганке. Парень фыркнул, не уверенный, как сказать это в присутствии Гвен. — Мы провели самое потрясающее время… Он был самым замечательным человеком из всех возможных… Он сказал мне, что хочет чего-то серьезного, и постоянно писал мне смс, и он… Он представил меня группе и поцеловал меня… Господи, когда он поцеловал меня, это было как... — Майлз не знает, что сказать, но он понятия не имеет, как прекратить говорить о Хоби. В конце концов, он глубоко вздохнул, прежде чем сказать. — Но он думал, что я все еще влюблен в Гвен. Я позволил ему так думать. За столом снова воцарилась тишина, Майлз не осмеливался поднять глаза и посмотреть на Гвен. Он не хотел, чтобы она думала, что это как-то ее вина, но также, он только что понял, что это был самый первый раз, когда он сказал (вслух и Гвен), что у него есть чувства к ней. — А ты был? — спросил Ганке так тихо, так нежно, как никогда раньше не разговаривал с Майлзом. Майлз покачал головой со всей силой, которая у него осталась. — Я не был влюблен. Я был влюблен незадолго до того, как впервые увидел его, даже до того, как я сам это понял, — он сказал, не уверенный ни в чем в своей жизни, кроме этого. — Но он думал, что я был, и я не объяснил ему этого. Я сказал ему, что я не был влюблён, но мои действия… Мы поссорились из-за этого в ту ночь, когда он должен был вернуться в Великобританию, и он был так зол… В то время я думал, что он не заинтересован, что все это было просто глупым недоразумением, но это было не так. Он просто очень боялся, что я не почувствую того же, что и он, и я ... я ушел. Я ушел и позволил ему вернуться в Великобританию, думая, что это не так… Но это так! Это...это так… Плач вернулся со всей своей силой, и когда Майлз снова положил голову на грудь Ганке, он почувствовал, как новая пара рук крепко обняла его, и теперь Ганке и Гвен держали его, пока он плакал. Майлзу было так стыдно за себя, за свое ничтожество. Он не думал, что плакал и испытывал такую боль только из-за человека, в романтическом смысле — он чувствовал себя так, потому что причинил боль тому, кто был ему дорог, и сделал это таким жестоким способом. У Майлза разбито сердце, и он все еще влюблен в Хоби Брауна, но, помимо всего прочего, он просто очень виноват. Это все, чем он является в последние месяцы, просто большой сгусток вины и сожаления. Майлз никогда раньше не чувствовал ничего подобного, и иногда ему кажется, что его может стошнить, когда он видит что-то, напоминающее ему о Хоби, или когда он случайно скучает по нему. Потому что он не только разрушил великую вещь, но и отпустил Хоби домой, думая, что его не любят. Хоби, который всегда так удивлялся, когда Майлз с нежностью прикасался к его лицу или страстно целовал его. Хоби, который ненавидел свою жизнь, но каждый день оставался в группе ради своих друзей. Он позволил этому Хоби думать, что он недостаточно хорош для Майлза. — Ты пробовал позвонить ему? Это была просто ссора, может быть, вы, ребята, сможете поговорить? — предложила Гвен, и когда Майлз поднял голову и посмотрел на нее, она смотрела на него так, как старшая сестра смотрит на первое расставание своего младшего брата. С такой любовью, беспокойством и абсолютной ненавистью видеть, как он живет этим. Гвен всегда так смотрела на него, и это было главной причиной, по которой Майлз любил ее. Как он мог когда-либо подумать, что это настоящая любовь, романтическая? Гвен была его самым первым другом, и она была такой классной, такой бесстрашной… Она была всем, чем он когда-либо хотел быть, и она была девушкой, поэтому он думал, что именно с ней он должен был закончить. Ему никогда не приходило в голову сомневаться в этой логике. Но теперь он видит ясно, как днем. Гвен не смотрит на Майлза так, как Хоби. И Майлз никогда не смотрел на нее так, как, он знает, он смотрел на Хоби. — Я пытался, но он заблокировал мой номер. Честно говоря, я пробовал поговорить с ним только несколько дней спустя, так что, возможно, он заблокировал меня только потому, что подумал, что мне было достаточно все равно, чтобы объяснить ситуацию. Или, может быть, ситуация была в точности такой, как они думали, — сказал Майлз, потирая опухшие глаза. — И что я могу теперь сделать? Он Хоби Браун. У него миллион подписчиков в Instagram, почти два. Он знаменит, поэтому связаться с ним невозможно, и он не хочет, чтобы я это делал. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, так сильно пытаясь перестать плакать в закусочной, которая была перегружена из-за завтрака, что он даже не заметил обмена взглядами между Гвен и Ганке. Через мгновение Ганке кашлянула. — Ты видел его в последнее время? Я имею в виду, новости о нем, фотографии, что угодно? — Ганке спросил, но Майлз качнул головой. — Нет, и я предпочитаю оставить все так. Просто это… По-моему, слишком. — Хочешь, чтобы мы рассказали тебе, что с ним? — спросила Гвен. — Я думаю, ты хотел бы знать. — Я действительно не хочу, Гвен. Я просто… После того, что произошло, пути назад нет, хорошо? Я ничего не могу сделать, кроме как двигаться дальше, и я действительно не даю себе времени даже на то, чтобы переварить это, не говоря уже о том, чтобы двигаться дальше. Так что давайте просто… Не говорите о человеке, которого я отчаянно люблю и которого потерял, хорошо? Я был бы очень признателен, если бы вы, ребята, не говорили со мной о Хоби. Его лучшие друзья понимающе кивнули, но они все еще смотрели друг на друга, как будто разговаривая шифром. У Майлза не было абсолютно никаких сил, чтобы даже начать думать о том, что они делают, или почему. Он делал один глубокий вдох за другим, чувствуя себя глупо легче от того, что наконец рассказал об этом своим друзьям. Как ему могло не полегчать? Он все скрывал от себя, и, хотя это был его выбор, это не значит, что он был правильным. Ему приятно разговаривать со своими друзьями, и ему приятно быть тут с ними, в центре их объятий. Они вызывали чувство, что все в порядке. — Ты знаешь, что мы на твоей стороне, верно?—  спросил Ганке. — Нас не волнует, был ли ты неправ во всем этом, мы просто хотим, чтобы с тобой все было в порядке. — Мне жаль, что все так закончилось, Майлз, но что бы тебе ни понадобилось, мы тебя поддержим, — сказала Гвен, глядя на него своими блестящими глазами. — Тебе что-нибудь нужно? И Майлз рассмеялся. — Мне нужно извиниться перед ним лицом к лицу, это то, что мне было нужно, — сказал он, смеясь таким грустным тоном. — Но просто быть с вами, ребята, прямо сейчас этого более чем достаточно. Его друзья слегка кивнули, разжимая объятия, и Майлз уже чувствовал себя лучше. На самом деле намного лучше. Достаточно лучше, чтобы действительно начать обращать внимание на разговоры вокруг него. — Итак… Вы, ребята, не хотите убраться отсюда? — с полуулыбкой спросил Майлз, и Ганке чуть не захлопал в ладоши. — Одно–блять–значно. С тех пор, как ты начал плакать, на нас пялится пожилая леди, — сказал Ганке, глядя за спину Майлза и заставляя мальчика обернуться. — Что, вы никогда раньше не видели, чтобы двое цветных мужчин были ранимыми?! — Ганке накричал на женщину, которая нахмурилась еще больше, покинув заведение менее чем за секунду. — Блядь, я так и думал. Боже, я ненавижу белых людей. Без обид, Гвен. — Не обижаюсь. Чувак, у него просто лучшие друзья.

***

В последующие месяцы ситуация начала становиться странной. Если Майлз будет достаточно честен, есть большая вероятность, что все было странно еще до того, как он начал замечать — дела идут лучше после разговора с Ганке и Гвен, но стресс от колледжа реален, независимо от того, изнемогает он от дополнительных работ или нет. Он хотел убедиться, что с его оценками и эссе все будет идеально до каникул, и это заняло большую часть его времени. Но когда каникулы приблизились, и со всеми перерывами, которые у него были, Майлз начал наверстывать упущенное. Первый раз, когда он подумал, что что-то не так, был, когда однажды пришёл домой и застал свою маму за фейстаймом с Гвен. Понимаете, не то, чтобы его мама ненавидела Гвен. О, абсолютно нет. Она обожала девочку, когда они были маленькими, и папа Майлза дружит с отцом Гвен из-за их работы, но все стало странно после того, как Майлз торжественно поклялся, что собирается жениться на Гвен Стейси. Его маме не понравилась идея о том, что они будут вместе как пара, и она внезапно стала очень критически относиться ко всему, что делала блондинка. Со временем они отдалились друг от друга. Итак, когда Майлз вошел в свой дом, надев наушники и сняв пальто, он прошел до комнаты своих родителей, и было почти страшно увидеть лицо Гвен за компьютером своей mami, говорящей что-то, что казалось каким-то важным, до того, как она увидела его. — Майлз! —  Гвен закричала с экрана, заставив Рио подпрыгнуть от неожиданности, прежде чем обернуться и одарить Майлза самой виноватой улыбкой. — Э-э... — Гвен? Mami? —  спросил он, сбитый с толку. — Что вы делаете? —  Hijo, здравствуй! Ты так рано вернулся домой, — сказала Рио, все еще выглядя немного неуклюжей. — Гвен просто рассказывала о своих занятиях и о том, как у нее дела в Калифорнии. Я скучала по ней. — Скучала? —  Майлз еще больше запутался. — Конечно! Я вырастила всех твоих друзей, включая того странного маленького компьютерного мальчика, — о да, можно заметить, насколько она воспитала Ганке и Гвен. — Да, Майлз, мы с Рио просто наверстывали упущенное. Мы делаем это постоянно, — сказала Гвен, и Майлз почти увидел, как глаза его мамы дернулся от раздражения из-за того, что Гвен назвала ее по имени. — Это правда? — снова спросил Майлз. — О, да, — сказала его мама натянуто и неестественно. — Все время. Майлз посмотрел на двух самых важных женщин в своей жизни, ожидая момента, когда они скажут ему, что все это розыгрыш, но сюрприза не было. Так что ... Хорошо? Я предполагаю, что они поддерживают связь друг с другом, что кажется странным и нехарактерным для них обоих, но… Хорошо ...? — Ну, это… Круто, я полагаю? —  Майлз понятия не имел, что происходит, поэтому решил просто оставить это. — Я собираюсь принять душ. Рио и Гвен, казалось, почувствовали облегчение, и они снова перешли на шепот друг другу, как только Майлз закрыл дверь. Странно. Второе, что он заметил, это когда однажды проснулся в своей детской, уставший и измученный вчерашним тестом, и услышал голоса — довольно активные. Майлзу потребовалось пару минут, чтобы действительно проснуться, не говоря уже о том, чтобы встать с кровати, но когда он открыл дверь, он понял, что голоса принадлежали двум мужчинам в его гостиной. — Мне не нравятся его волосы, ясно? Мне не нравятся его волосы, мне не нравится его стиль, и я думаю, что это ужасная идея! —  Майлз услышал один из голосов, но не до конца понял его. — Мой сын заслуживает лучшего. — Как тебе может не нравиться его стиль, ты издеваешься надо мной! Посмотри на фото. Пацан чертовски крут, — сказал другой знакомый голос, прежде чем вздохнул. — Это не имеет значения, хорошо? Ты не можешь просто поддержать его? Черт возьми, Джефф, с тех пор мальчик несчастен и... Когда Майлз вошел в гостиную, голоса сразу смолкли, и Майлзу пришлось слегка потереть глаза, чтобы понять, что разговор шел между его отцом и дядей Аароном. О. Ну, это не редкость, когда отец и дядя Майлза дерутся, но обычно его отец всегда жалуется на то, что Аарон сделал, и сейчас на это не похоже. — Привет, Майлз, — сказал его отец, выглядя неуклюжим и взволнованным, каким он никогда не был. — Я думал, ты вернулся в колледж. — Не-а, я спал, — лениво ответил он. — Что ты здесь делаешь, дядя Аарон? — О, понимаешь, просто болтаю со стариком, — сказал Аарон, одарив Майлза довольно скверной улыбкой лжеца. — Почему бы тебе снова не пойти спать? Ты дерьмово выглядишь. — Черт, чувак, спасибо. Но в конце концов Майлз вернулся в постель, все еще испытывая странное чувство из-за того разговора между Джеффом и Аароном. Странно. Подобные вещи накапливались только до конца года. Иногда он слышал, как его мама пыталась в чем-то убедить его отца, и Майлз находил это странным. Ганке был полностью сосредоточен на поиске какого-нибудь случайного парня в интернете, и Майлз находил это странным. Гвен и его мама все еще разговаривали (странно), и Майлз даже видел несколько сообщений от Аарона на телефоне Ганке (очень странно). Все было очень необычно, но у мальчика и так было о чем волноваться, чтобы действительно не беспокоиться об этом. Поэтому он притворялся, что не видел этого. Была пятница, последнее занятие Майлза перед зимними каникулами, и он радостно возвращался в общежитие, чтобы закончить сборы, с ежедневным утренним молочным коктейлем в руке и красным шарфом на шее. Снег уже лежал повсюду в городе, и кампус выглядел еще красивее со снегом и рождественскими украшениями, которые они прикрепили. Майлз чувствовал себя расслабленным, как не чувствовал уже целую вечность — обо всем позаботились, и он, наконец, мог просто пойти домой и провести немного времени со своей семьей и друзьями. Было 14:00, но, черт возьми, Майлз собирается вздремнуть. Очень долгий ленивый внешкольный сон. Это было, конечно, до того, как Гвен написала ему сообщение.   Гванда: иди в дом твоих родителей прямо сейчас предельно серьезно я здесь   Поговорим о способе заставить Моралеса чуть не наложить в штаны. Майлз бегал по кампусу, используя все до последнего пенни в кошельке, чтобы вызвать Uber, изо всех сил стараясь добраться туда как можно скорее. Его ладони вспотели, тело тряслось, он не мог перестать думать о самых ужасных вещах. Он даже не знал, что Гвен вернулась в Нью-Йорк, а потом она написала это? Что-то с его отцом, что-то ужасное случилось на работе. Что-то с дядей Аароном и его странными связями. Что-то с его мамой, беззащитной в больнице. Может быть, Ганке? В последнее время он увлекался скалолазанием, возможно, с ним что-то случилось и… Майлз очень старался не думать и не представлять худшее, но, когда он наконец добрался домой, Гвен стояла у входной двери, выглядя настолько прекрасно, насколько это возможно. Майлз подбежал к ней с хмурым выражением лица, но все еще очень обеспокоенный. — Кто пострадал? — спросил он, тяжело дыша и чувствуя, как его собственный пульс почти взрывается. — Что случилось? Ты в порядке? — Я в порядке, я в порядке, все в порядке, — Гвен быстро объяснила, изо всех сил стараясь успокоить Майлза, хотя именно она заставляла его нервничать в первую очередь. — Мне очень жаль, что я написала тебе такое сообщение, но мне нужно было, чтобы ты поскорее приехал, пока они не передумали. Майлз нахмурился еще сильнее, потерянный и немного сердитый из-за того, что Гвен написала ему такое, будто на самом деле ничего не произошло, прежде чем он понял, что рядом с Гвен стоял парень. Майлз никогда не видел его раньше. У него была смуглая кожа и идеальные волосы, он был среднего роста и выглядел немного моложе самих Майлза и Гвен. С рюкзаком, который он нес, он был очень похож на старшеклассника. — Майлз, это мой друг, Павитр, — сказала Гвен, улыбаясь парню рядом с ней, заставляя его улыбнуться в ответ. Но когда он посмотрел на Майлза, улыбка исчезла. Мальчик из Бруклина посмотрел на того, что поменьше — Павитра — и он смотрел на него целую минуту. Он не пытался быть грубым или что-то в этом роде, но что-то в его лице и имени показалось Майлзу странно знакомым. Они встречались раньше? Нет, он не думает, что они встречались. Тогда почему Павитр выглядит как кто-то, о ком Майлз уже говорил и слушал? Майлза словно ударило током, и Павитр, должно быть, заметил, потому что он слегка криво улыбнулся Майлзу. — Гвен… Что происходит? —  Майлз спросил очень медленно, пытаясь не волноваться из-за того, что лучший друг Хоби находится прямо здесь, в США, перед его домом. — Хорошо, я не знаю, как сказать тебе это мягко, и я в ужасе от того, что они собираются струсить, поэтому я скажу тебе просто, — Гвен сказала очень быстро, как будто ее это беспокоило. — Хоби в твоей гостиной. Майлз моргнул. Он посмотрел на нее, затем на Павитра, затем снова на нее. Он моргнул снова. — Нет, — ответил парень. — Он в Великобритании. — На самом деле они остановились у меня дома, в Индии, — сказал Павитр, по его голосу было понятно, что он все еще подросток. — Но прямо сейчас? О да, они прямо сейчас находятся в твоей гостиной. Они/их. Теперь это их местоимения, думает Майлз, с ужасом вспоминая их разговор, в котором Хоби сказал ему, как сильно ему нравится использовать «он» или «его», когда он чувствует себя уверенно. В этот момент, Майлз начал паниковать. Он посмотрел на Гвен, молясь, чтобы это была самая жестокая шутка на свете, но блондинка просто посмотрела на него с некоторой долей вины, и теперь Майлз чувствовал, что вот-вот упадет в обморок. —  Какого хуя? — прошептал он, не хватая воздуха. — Как ты блять... — Ты сказал мне, что все, чего бы ты хотел, это извиниться перед ним лицом к лицу. Что мы и сделали, — сказала Гвен. — Это заняло некоторое время… На самом деле это заняло гребаные месяцы… Но мы нашли Павитра и спросили, готов ли он помочь. Хоби остановился у него, и Пав хотел поехать в США, чтобы посмотреть несколько квартир, так как он собирается здесь учиться в колледже, и мы просто сделали все возможное, чтобы убедить Хоби поехать с нами. Все немного помогли с билетом на самолет, и мы отправили его Паву, чтобы Хоби не догадался. Вот так они стоят в твоей гостиной. — Как, черт возьми, вы нашли Павитра? — Не задавай вопросов об этом, — сказала Гвен. — Кое-что из дерьма, которое натворил Ганке, граничило с преступлением. — Это было довольно страшно, — согласился Павитр. Майлз обнаружил, что делает дыхательные упражнения, ничего так не желая, как заползти обратно в свою спальню и спрятаться под одеялом. Этого не может быть. Это не может, не может, просто не может — Майлз не был готов к этому. Да, он провел последний год, бормоча извинения себе под нос, думая и меняя, какие слова он сказал бы, если бы ему дали шанс, как бы он себя вел, какую одежду надел бы… Но это другое. Это так неожиданно, это так страшно, и он не контролировал ситуацию. Он не мог войти. Хоби здесь, прошептал голос в глубине его сознания. Хоби здесь, он прямо здесь. Сколько ночей Майлз размышлял об этом? Сможет ли он когда-нибудь увидеть его снова, допустит ли это другой. Если бы он стали выше, если бы его одежда была другой, какое местоимение он использовал бы прямо сейчас. Майлз мечтал об этом так много раз, всегда ловя и останавливая себя, прежде чем это становилось слишком реально, слишком больно. Потому что не было ни одного сценария, в котором Хоби был бы рад видеть Майлза. Был ли он готов к этому? Был ли Майлз готов к отказу, возможно, гораздо более жесткому, чем тот, который он дал Хоби? Он всегда хотел извиниться, всегда хотел признать свои ошибки, сказать, что ему жаль. Но что, если Хоби пролетел через весь земной шар только для того, чтобы продолжить держать злобу? Только для того, чтобы сделать Майлза таким же несчастным, каким он был когда-то? Только для того, чтобы разбить его по-настоящему не залеченное сердце? Это было бы нормально. Он имели на это право. Майлзу ничего не остается, как просто согласиться. Но что, если бы его милый, заботливый и красивый Хоби смотрел на него только с презрением? — Я не могу этого сделать, — пробормотал он, чувствуя себя ребёнком. — Гвен, я ... я-я не могу. Что, если они ненавидят меня? Вероятно, ненавидят. Я так сильно облажался в прошлый раз и, Гвен… Что, если я облажаюсь снова? — Есть только один способ выяснить, — сказала она, стараясь быть уверенной. — Майлз, я знаю, что все это очень неожиданно, но я знаю, что все будет правильно. Хочешь знать, как? Майлз кивнул головой, очень неуверенно, и Гвен улыбнулась. — Потому что все, что тебе нужно сделать, это сказать, что тебе жаль. Ты просто должен объяснить, что произошло, — она сказала. — Я не знаю, поймут ли они, и я не знаю, простят ли они тебя. Но это зависит от них, не от тебя. Майлз, я знаю тебя, и я знаю, что ты чувствуешь. Ты можешь быть в ужасе от этого, но я обещаю тебе, что все, что тебе нужно сделать, это заговорить. Это все, что нужно, чтобы ты смог двигаться дальше. Майлз тяжело сглотнул, на самом деле не находя утешения в этих словах, потому что он был лжецом. Да, он должен был двигаться дальше, да, он знает, что после того, что произошло, пути назад нет, да, это он высказывает свое мнение вслух… Но Майлз лжец. И когда он говорит, что не существует сценария, при котором Хоби был бы рад его видеть, это не значит, что он не представлял себе этого. Он хочет их вернуть. Это ужасная правда, написанная в его сердце, и он знает, что ему нужно проглотить эту надежду и притвориться, что этого никогда не было, потому что его подруга так много сделала для него, просто чтобы извиниться перед Хоби, представьте, если бы они знали, что Майлз хочет вернуть звезду панка? Но он хочет. Он хочет. Он хочет называть их своим парнем не только мысленно, он хочет держать их за руку, он хочет еще одну ночь, подобную той, в отеле. Он хочет тысячу ночей с Хоби Брауном. Но он этого не получит. Ему повезло, если Хоби вообще его слушает. И это только усиливает его беспокойство. — Послушай, ты мне не нравишься, — сказал Павитр внезапно, и Майлз расширил бы глаза, если бы не был на пути приступа паники. — Раньше ты мне нравился, но потом ты причинил боль моему приятелю. Так что теперь ты мне не нравишься, и я действительно не был согласен со всем этим планом. Но. Я знаю, как много это значило бы для Хоби, если бы ты честно извинился перед ними. Так что это именно то, что ты собираешься сделать, или прости Боже. Майлз смотрит на мальчика, испуская очень долгий вздох и пытаясь успокоиться (как будто попытки успокоить себя – не единственное, что он делал весь год), прежде чем растеряет всю свою храбрость. Майлз был готов. Он не был готов пойти туда и разбить свое сердце, но он был готов дать Хоби ответы, которых они заслуживают. — Хорошо, — прошептал Майлз, проходя мимо них и открывая дверь здания. — О, черт меня дери, хорошо. Он поднимался по лестнице на дрожащих ногах и с ужасным ритмом дыхания. Его горло было слишком сухим, слишком сдавленным, ему было трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить. Он почувствовал, что его сердце забилось так быстро, что заболела грудь, и ему кажется, что он даже слышит звон крови в ушах. Все его тело кричит на Майлза, чтобы он просто развернулся и ушел. Беги. Беги, кричит его тело. Но его разум говорит другое — Хоби здесь, шепчет он. Хоби здесь. Майлз делает еще один шаг и открывает дверь своей квартиры. Он проходит через кухню и издает тихий вздох, когда входит в гостиную. Он был там. Там он, блядь, и был. Майлз почувствовал, как взгляд Хоби немедленно устремился на него, но Майлз был слишком занят, разглядывая его, чтобы беспокоиться о том, как он смотрит на него. Это просто ... вау. Как Майлз мог позволить чему-то столь изящному уйти? Хоби не стал выше, чем раньше, и он не изменил свою одежду или стиль. Он не использовал свой характерный жилет, он использовал толстую кожаную куртку из-за холода, полностью персонализированную, но все те же значки, шипы, флаги. Он все еще носил эти огромные армейские ботинки на платформе, и все эти кольца, и пирсинг (хотя Майлз может видеть, что сейчас их меньше, чем было раньше). Хоби с головы до пят был все тем же странным человеком, которого Майлз нашел в глухом переулке. Однако не все было полностью таким же. У Хоби была совершенно новая прическа. — Твои волосы, — это было первое, что сказал Майлз, совершенно неожиданно даже для самого себя. — Они изменились. Майлз продолжал смотреть на волосы Хоби, игнорируя выражение лица собеседника. Он распустил волосы и теперь они были заплетены в самые неземные дреды, которые Майлз когда-либо видел раньше. Длинные и тонкие дреды, которые доходили ему до талии, настолько длинные, что Хоби прямо сейчас сделал небольшую прическу в виде самурайского пучка, и при этом умудрился сохранить большую часть своих волос распущенными. Это сделало его похожим на совершенно другого человека, в более мягком и андрогинном стиле, чем было раньше, и Майлз не мог перестать пялиться. Он просто не мог. Хоби Браун был таким, таким красивым. — Это выглядит чертовски круто, — шепотом сказал Майлз, чувствуя, как на его губах зарождается улыбка. Хоби потребовалось несколько секунд, чтобы ответить. — Да? Мне нужны были перемены, — сказали они, и Майлз позволил счастливому вздоху сорваться с его губ, глупо радуясь слышать их голос. Майлз был готов к дерьмовой тонне эмоций прямо сейчас — он никогда не думал, что счастье будет тем, что будет выделяться больше всего. — Это выглядит потрясающе, Хоби, — сказал он, немного «тренируясь», пытаясь вспомнить, какова была ситуация и причина, по которой он их видел. — Ты выглядишь потрясающе. Прямо сейчас. Да. Это так. Ты… Ты выглядишь довольно хорошо. Майлз позволил себе наконец взглянуть на Хоби. Точнее, посмотреть на то, как Хоби смотрел на него. В глазах Хоби не было ненависти или презрения, но это не значит, что Майлзу не было больно. Это просто… Хоби смотрел на него таким теплым взглядом, таким сильным взглядом. Их глаза становились мягче, и они обычно расслабляли все свое лицо, улыбаясь Майлзу и вызывая у Майлза желание поцеловать их. Сейчас такого нет. В нем нет тепла ни в каком смысле этого слова. Просто человек смотрит на другого. — Спасибо, — это все, что сказал Хоби, сохраняя дистанцию и окружая себя стеной. — Ты выглядишь похудевшим. Да, Майлз полагает, что он выглядит худым. По множеству причин. — Да. Колледж, — говорит он со слабой улыбкой. — О. Вот так он на тебя влияет? — спросил они, в их голосе звучал почти неподдельный интерес. Майлз немного смущенно пожал плечами. — Надирает мне задницу, честно, — сказал он, издав небольшой, но настоящий смешок. — Но на самом деле это довольно круто. Это заставляет меня чувствовать себя настоящим человеком, понимаешь? Самим собой. — Да, — согласился Хоби. — Я тоже так себя чувствую в последнее время. Майлз хотел спросить об этом, спросить, что это значило, спросить, как прошли дела у Хоби в этом году — ничто так не интересует Майлза, как побольше информации о жизни Хоби, об их повседневной жизни, о том, почему они остались с Павитром в Индии. Но он ничего не говорит. Он знает, что не имеет никакого права знать. — Хоби... — начинает Майлз, но Хоби быстро останавливает его. — Эй, нам не нужно раздувать из мухи слона, ладно? Я приехал в США из-за Пава, а потом он упомянул об этой встрече, и твоя мама была невероятно мила со мной, но просто... — Хоби глубоко вздохнули, чувствуя себя неловко в их собственном теле. — Тебе не обязательно говорить то, чего ты не хочешь говорить, хорошо? Мы можем просто продолжать жить так, как жили. Меня это устраивает. Но Майлз не слушал собеседника, слишком поглощенный мелкой деталью. — Моя мама разговаривала с тобой? — спросил Майлз, заставив Хоби тупо моргнуть. — Э-э ... да? Это она попросила меня зайти внутрь, — они сказали. — Должен сказать, довольно блестящая женщина. — Она такая, — Майлз сказал, даже не задумываясь об этом. — Значит, моя семья тоже была в заговоре с ребятами... Хоби посмотрели на него в замешательстве, но Майлз покачал головой, решив не заострять внимание на том, что сейчас было неважно. — Я хочу поговорить с тобой, Хоби, — сказал Майлз, впервые почувствовав уверенность. — Вот почему мои друзья беспокоили Павитра, потому что я сказал им, как сильно хотел поговорить с тобой с глазу на глаз. Они видели, в каком я был беспорядке. Они знают, что я этого хочу. От этого замешательство на лице высокого не исчезло. На самом деле, это только усугубило ситуацию. — Ты был в ужасном состоянии? — спросил Хоби, совершенно потрясенный этим, и это только еще больше разбило сердце Майлза. Вот почему ему нужно все объяснить Хоби. — Я все еще такой, честно, — сказал Майлз. — Хоби, то, что произошло той ночью… Это была моя вина. Я заставил тебя поверить во что-то, что не было правдой, и я ушел. Я не только ушел, но и не пытался объяснить это после. Я был напуган, и это была моя вина. Так что прости. Мне жаль, что я причинил тебе боль той ночью, и мне жаль, что я ушел. Мне действительно жаль. Хоби на мгновение замолчал, больше не глядя на Майлза, а теперь пристально разглядывая свои ботинки. Майлз позволил им не торопиться. Майлз позволил бы им все что угодно. — Я сказал тебе уйти той ночью, — сказал Хоби, не поворачиваясь к нему лицом. — Тебе не нужно извиняться за это. — Мне действительно нужно извиниться. Тебе было больно, и ты думал, что ты мне безразличен, — сказал Майлз. — Ты сказал мне, что испугался из-за того, как сильно я тебе нравлюсь, и я позволил тебе думать, что это не было взаимно. Хоби снова ничего не говорит, все еще неловко разглядывая их ботинки. — Что неправда? Майлз моргнул. — Что? — Ты сказал мне, что позволил поверить во что-то, что не было правдой, — они объяснили, поднимая глаза. — Что неправда? Майлз тяжело сглатывает, выпрямляя спину, пытаясь собрать все мужество внутри себя. Вот и все. Настало время. Сейчас или абсолютно, блядь, никогда. — Я заставил тебя поверить, что не люблю тебя, — сказал он, увидев, как расширились глаза Хоби. — Я не влюблен в Гвен Стейси. Я говорил тебе это, но заставил тебя поверить в обратное. Она была напугана, и я согласен, что я преувеличил, но я такой, какой есть. Когда я забочусь о ком-то, и ему причиняют боль, я схожу с ума и паникую. Проблема была не в том, что я пошел к ней, проблема была в том, что ты подумал, что я не хочу оставаться. Но я хотел. Я хотел, потому что я люблю тебя. Он не мог смотреть на Хоби прямо сейчас, ему было невыносимо знать, какие эмоции они выражали. Были ли они удивлены? Испытывали ли они отвращение? Они, Боже упаси, жалели его? Майлз не мог смотреть. Ему нужно было сказать это первым. — Я не знаю, чувствовал ли ты то же самое в свое время, но я чувствовал, и я знал это. Хоби, ты… Ты был для меня не просто перепихоном. Ты был… Я хотел быть с тобой. Серьезно. Я хотел быть твоим парнем, твоим настоящим парнем, и я хотел держать тебя за руку и сделать так, чтобы ты остался навсегда. Я был так взволнован твоим отъездом, и у меня была заготовлена целая речь для прощания, и мне жаль, что я все испортил. Прости, что целый год заставлял тебя думать, что ты мне не нравишься, хотя правда в том, что я любил тебя, и я все еще люблю. Я все еще, блядь, люблю. Когда Майлз набрался смелости взглянуть на другого, он обнаружил, что Хоби находится очень близко к нему, смотрит на него самым пристальным взглядом, какой только возможен, просто пялится на него. Просто смотрели, как они обычно делали все время, их любимое занятие в присутствии Майлза. Майлз уставился в ответ, не глядя на Хоби и еще раз запоминая все их линии, все их черты. — Почему ты мне не позвонил? —  Хоби сказал почти шепотом из-за того, насколько они были близки. — Я ждал, когда ты позвонишь. — Я был напуган, и боялся. Я не хотел, чтобы ты отвергал меня, — Майлз прошептал в ответ. — Мне очень жаль, Хоби. Хоби слегка шикнул на него, мягко, прежде чем положить одну руку на лицо Майлза, отчего другой он закрыл глаза и чуть не заплакал. — Не надо, любимый. Мне тоже жаль. Я должен был быть более терпеливым, я должен был сесть и поговорить с тобой. Я был так ревнив, и мне было так больно, я... — Мне все равно, — Майлз быстро сказал правду. — Я просто хочу, чтобы между нами все было хорошо, прежде чем ты вернешься в Великобританию. Когда тишина затянулась дольше, чем ожидал Майлз, он тихо открыл глаза, увидев другое выражение на совершенно близком лице Хоби. — Что не так? — Я больше не живу в Великобритании, любимый. Майлз на мгновение остановился, его разум был совершенно пуст, во рту внезапно пересохло. — Что? — спросил он. — Что случилось? Хоби отвел взгляд, потребовалась пара секунд, чтобы произнести нужные слова и правильно вдохнуть. — Я ушел из группы, — они сказали это, отчего у Майлза отвисла челюсть. Он немного подождал и просмотрел на лицо собеседника, ища любые эмоции — печаль, сожаление, счастье, облегчение. Все, что указывало бы на то, что они чувствовали. — И как у тебя с этим обстоят дела? Впервые за сегодняшний день Хоби улыбнулся Майлзу. — Я чувствую себя… самим собой, — они сказали. — Я был просто таким несчастным, и я не хотел быть несчастным в глазах общественности, поэтому я уволился. Отдал все свои деньги бабушке, покинул группу. Мигель хотел подать на меня в суд, но ребята его отговорили. Лейбл ненавидит меня, все в Великобритании, каким я был… Итак, я уехал к Паву. Живу там уже несколько месяцев, помогаю в ресторане его семьи. Это было... — Довольно здорово? — рискнул Майлз, и Хоби рассмеялся. — Больше, чем просто здорово, — говорят они с улыбкой. — Но теперь Пав переезжает сюда, так что больше никакого шеф-повара Хоби. Майлз почувствовал, как у него упало сердце, но ничего не сказал. — Что ты собираешься делать, когда он переедет? Хоби просто пожал плечами. — Два варианта, — сказали они, все еще держа лицо Майлза. — Или я возвращаюсь в Великобританию и живу со своей бабушкой… Или я приезжаю с Павом. Майлз изо всех сил старался не выражать никаких эмоций. Он не хотел, чтобы Хоби чувствовал вину за свое решение, и он не хотел выглядеть полностью отчаявшимся из-за этого. Но он был. Он действительно был. Хоби Браун здесь? Здесь, в США? Это было… Черт возьми, это было... — Ч-что, по-твоему, ты собираешься делать? — спросил Майлз, с треском провалившись в попытках звучать небрежно. Хоби подошел к нему еще ближе. — Я больше склонялся к последнему варианту, но мне нужно было что-то еще. Майлз смотрел на них, совершенно загипнотизированный. — Что? Теперь Хоби обеими руками обхватил лицо Майлза, глядя на него. Смотрел на него, так же, как и раньше, тем же гребаным образом, как будто Майлз был солнцем в небе, и Хоби ничего так не хотел, как часами смотреть на это. — Ты действительно любишь меня? — спросили они, и слова прозвучали сюрреалистично в их устах. — Тогда, в то время? Спустя столько времени? Потому что я любил. Потому что я люблю. Я все еще люблю тебя.  Майлз изо всех сил старался оставаться сосредоточенным, не сдаваться и просто сократить дистанцию между ними. — Могу я быть банальным? — Хоть каждый день, любимый. — Да, спустя столько времени, и да, даже в то время, — сказал Майлз. — С того самого момента, как я впервые увидел тебя, если честно. Глаза Хоби потемнели и расширились. — Тогда, я полагаю, выбор уже сделан, — сказали они и избавили Майлза от страданий, наконец поцеловав его. Прошло так много времени, и Майлз не может делать ничего, кроме как держаться за Хоби, целуя британца так, словно они были воздухом, которого не хватало в жизни Майлза — и, возможно, это было правдой. Возможно, это было правдой, потому что прямо сейчас, обнимая их и целуя, и думая, что, может быть, у него появился симпатичный парень-британец, Майлз не может вспомнить ни одного момента в своей жизни, когда он когда-либо был несчастен. Счастье есть только тогда, когда ты рядом с Хоби Брауном. Счастье есть только тогда, когда тебя любит Хоби Браун. — Хм, кстати, — сказал Хоби, прерывая поцелуй. — Пока я использую местоимения они/их. Вероятно, в ближайшие несколько дней это изменится. Майлз лучезарно улыбнулся им. — Правда? —  Хобби кивнул, и Майлз улыбнулся. — Отлично.

***

Время шло. Хоби остался. Они с Майлзом видятся нечасто, потому что не склеены между собой, хотя и хотели бы — Майлз все еще занят колледжем, а Хоби получил действительно классную работу в каком-то магазине винтажных виниловых пластинок. Когда у них есть время, они встречаются с Павом и Ганке, звонят Гвен по видеосвязи, ужинают у Майлза — его мама очень любит Хоби, а его отец начинает его терпеть. Майлз разговаривает с бабушкой Хоби в режиме громкой связи, и они смотрят, «Great British Bake Off» втроем, он постоянно отправляет Рири сообщения с новостями о повседневной жизни Хоби. Хоби меняет прическу, пирсинг, местоимения тысячу раз в неделю. Майлз остается таким же, как всегда, и Хоби целует его и просит никогда не меняться. Они называют друг друга парнями, и это заставляет британца краснеть, а Майлза смеяться. На прошлой неделе, когда Майлз занимался в библиотеке, дядя Аарон прислал ему фотографию, на которой он в жилетке, которую Хоби сделал ему, счастливый, как ребенок. Они ходят на концерты альтернативной музыки, которые нравятся Хоби, и смотрят все дурацкие блокбастеры, которые любит Майлз. У Хоби нет Instagram, Twitter или каких—либо других социальных сетей - Майлз по-прежнему никогда не публикует фотографии с лицом Хоби. По ночам, когда Майлз приходит в квартиру Хоби и Пава, он спит рядом со своим парнем, одной рукой обнимая его, а другой - Мяуза Моралеса. Хоби по-прежнему сочиняет музыку. Ничего особенного, нечего для исполнения, ничего, что мог бы услышать кто-нибудь, кроме его друзей. Но все еще сочиняет. Носит в сумках блокноты и разгуливает по всему Нью-Йорку с гитарой за спиной. Он пишет песни о капитализме и о том, какие копы свиньи и ублюдки, но он также пишет песни о детстве в деревне со своей бабушкой, о сюжетах книг, которые ему нравятся, и о его любимых американских сэндвичах, которые продают прямо за переулком. Майлз обычно советовал ему выступать на каких-нибудь любительских вечерах, но Хоби всегда говорил, что ему нравится быть сдержанным, и Майлз это понимает. Несмотря на то, что он хочет, чтобы все знали, насколько талантлив его парень, Майлз понимает это чувство. Ему нравится знать, что Хоби впервые за много лет пишет только для себя и что его песни вдохновлены тем, во что он верит. Майлз знает, что его песни принадлежат только ему, и ему это нравится. И песни о любви… Да. Майлз знает, кому посвящены эти песни.